Глава 12. Социологическая теория трансформации свободы и  перспективы трансфомационного процесса в России

К оглавлению1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 
17 18 19 20 21 

1. Перспективы трансформационного процесса

в контексте свободы-несвободы

 

Главный вывод, который можно сделать из проведенного анализа, состоит в том, что а) провозглашенное движение к западной институционально-правовой свободе и б) продвижение российского общества к более свободному (в том смысле, как понимают свободу большие группы его членов), - это два разных процесса, которые требуют разных условий и разного времени реализации. Судя по набору важнейших стратификационных шкал, по доминирующим образам индивидуальной свободы и действительным изменениям в системе социальных отношений, которые скрываются за новыми экономическими и неэкономическими ролями, существенный разрыв между этими процессами сохранится и в перспективе. В принципе, большие группы и слои российского общества сегодня находятся в таких условиях, что способны почувствовать себя более свободными и без необходимых атрибутов западной свободы или в самом начале пути к ней. В этом смысле либерализм (особенно в его классической версии, какую пытались реализовать отечественные реформаторы) пока не является единственным (и тем более неизбежным) путем перехода российского общества к более свободному (как понимают свободу большие группы его членов). По крайней мере, в ближайшей перспективе.

Исследование образов индивидуальной свободы, которые сегодня имеются у разных индивидов (групп), а также динамики социальной стратификации в контексте свободы показало, что поле индивидуальной свободы в настоящее время лежит преимущественно в социально-экономическом, а не в политическом или юридическом пространстве. У большинства групп (прежде всего из базового и нижнего, по типологии Т.И.Заславской, слоев), динамика индивидуальной свободы в современных условиях определяется (и в ближайшее время будет определяться) результативностью усилий, направленных на улучшение позиций в первую очередь на материальной, профессионально-трудовой и образовательной осях, а по возможности и на оси стабильности жизненных позиций и безопасности. В большинстве случаев эта динамика отрицательная, что связано как с ростом (естественным и искусственным) числа ограничителей свободы, так и с сужением доступных способов преодоления этих ограничителей или конструктивной адаптации к тем из них, которые преодолеть нельзя.

Что касается самостоятельных и независимых от властей социальных действий и состояний (а именно они необходимы для успешной институционализации новых прав), то в большинстве случаев они лежат вне области актуальной индивидуальной свободы. На входе в реформы независимость и самостоятельность не являлись элементами свободы в том смысле, как ее понимает большинство населения. В перспективе же они могут интегрироваться со свободой, лишь став более эффективными (по сравнению с несамостоятельными и зависимыми) способами достижения действительно важных в данный момент целей и ценностей. Пока же этого нет, говорить об индивидуальной свободе только в терминах самостоятельности и независимости, значит существенно усечь сложившиеся у большинства россиян образы свободного человека и значительно их исказить. Какими бы "неправильными" и даже "уродливыми" ни казались эти образы ученым экспертам, они отражают реальное состояние массового сознания в данных условиях, особенности национальной культуры, результаты аккумуляции социального опыта (своего и других) и пр.

Динамика индивидуальной свободы, самостоятельности и независимости - разные процессы, со своими закономерностями, ограничителями и благоприятствующими факторами. Поэтому целесообразно разделять социальные действия: а) выполняемые самостоятельно; б) способствующие увеличению (сохранению) индивидуальной свободы и в) содействующие институционализации провозглашенной социетальной свободы. Степень включения людей в самостоятельные социальные действия, без опоры на помощь властей, уже сейчас достаточно велика. Но эта самостоятельность в большинстве случаев не стала ни способом расширения индивидуальной свободы (будучи в большинстве случаев не добровольной, а вынужденной), ни средством претворения в жизнь элементов новой социетальной свободы.

Несмотря на, казалось бы, бесспорное продвижение к западной институционально-правовой свободе (судя по изменениям в ролевой системе общества), подлинной либерализации общественных отношений в России не произошло. Использование новых прав в качестве способа расширения самостоятельности и свободы в современных условиях нередко сопряжено не с уменьшением, а, напротив, с еще большим усилением зависимости от властей, а также с ростом незащищенности и от противоправных действий властей, и от чисто преступных действий. В ходе современных реформ большие группы лишились первостепенных социально-экономических прав, и в этих условиях им либо вообще нет дела до "западных" прав, либо они, хотя и желаемы, но не доступны.

В желаемом образе социетальной свободы как сторонники, так и противники "западной" модели отводят важное место усилению роли государства. И хотя разные группы понимают ее по-разному, все соглашаются с тем, что без сильной государственной власти новые права не могут установиться, а первостепенные социально-экономические права - воспроизводиться на необходимом уровне. К тому же без усиления роли государства невозможно создать условия для развития отечественного производства, восстановить продовольственную безопасность и усилить независимость страны.

На примере города и села, мы убедились, что, наряду с различиями в образах желаемой правовой свободы, существенны различия и в социоструктурной доступности новых прав, которая становится новым фактором социальных неравенств.

В условиях правового беспредела и безучастности государства самостоятельные попытки разных групп преодолеть возросшее число ограничителей свободы или адаптироваться к ним (добровольно или вынужденно) способствуют институционализации такой социетальной свободы, которая отклоняется как от "западной", так и от желаемой для них самих. Формирующаяся при этом самостоятельность имеет принципиально отличную от западных аналогов природу. А большие группы населения чувствуют себя еще менее свободными, чем прежде.

Современная "свобода по-российски" - это некий гибрид прежней (административно-командной) и новой свободы, в котором прежняя социетальная свобода видоизменилась за счет усиления неправового и непроизводительного элементов, а новая (рыночная и демократическая), формируясь в условиях произвола и безнаказанности, обретает сущностные признаки, отличные от западной социетальной свободы. Современную социетальную свободу в России можно определить как неправовую и "незаконопослушную" (в гражданском плане), в значительной мере сохранившую прежние административно-командные зависимости, где властвует не закон, а личные предрасположенности, распоряжения, улаживания, неформальные связи и др. (в экономико-политическом плане); как непроизводительную, больше способствующую торгово-финансовой, чем производственной активности (в структурно-отраслевом плане).

Отношения господства-подчинения (или властвования), как известно, являются базисными социальными отношения административно-командной системы. Они же выступают и главным внутренним ограничителем ее возможностей. И именно их в первую очередь должны были потеснить российские реформы, ориентированные на западное общественное устройство. Однако в силу инерции, которая неизбежна в динамике любых общественных структур, в трансформации социетальной свободы сегодня присутствуют и еще долгое время будут иметь место "административно-командные" элементы (т.е. прежние нормы социальных взаимодействий). Как мы видели, в современных социальных взаимодействиях традиционные для советского общества зависимости воспроизводятся вновь и вновь. Они тесно оплетают новую ролевую систему общества, которая пока напоминает западную больше по форме, чем по содержанию.

Более того, прежние административно-командные зависимости дополнились ныне усилением неправовых элементов. Причем неправовая свобода не просто нарастает, но и активно институционализируется. Она превращается в очень устойчивый элемент новой социетальной свободы, который в будущем еще долго будет определять направление и пределы трансформации последней.

В современных условиях для большинства россиян (как сторонников, так и противников новой институционально-правовой свободы) "неправовая свобода" выступает средой адаптационного процесса (ибо неправовое социальное пространство стало более реальным, чем правовое); широко распространенным адаптационным механизмом и каналом новых социальных неравенств; одним из наиболее трудно преодолимых препятствий социальной адаптации к новым условиям и одним из наиболее неблагоприятных ее результатов.

Отрицательная динамика индивидуальной (групповой) свободы чаще всего наблюдается вовсе не потому, что всё более прочные позиции занимает западная социетальная свобода. Проверка общества западной свободой - дело будущего и, судя по всему, достаточно отдаленного. Тем более, что в ходе самостоятельных адаптаций разных групп к новым условиям уже сложился целый ряд механизмов, которые препятствуют институционализации и интернализации новых прав. Принимая во внимание бессилие и безучастность государства, ослабление институционально-правовой и разрушение производственной систем за годы реформ, можно признать, что сегодня у российского общества шансов продвинуться к западной институционально-правовой свободе стало еще меньше, чем в начале реформ.

Однако это вовсе не означает, что автоматического (и пропорционального) снижения шансов российского общества стать более свободным в том смысле, как чаще всего понимает свободу большинство его членов. Напротив, как раз здесь благоприятные перспективы более вероятны. Во-первых, планка в данном случае не столь высока, как у западной институционально-правовой свободы, а во-вторых, точка отсчета, крайне низкая и в дореформенный период, за годы реформ еще более снизилась и, находясь на низком уровне продолжительное время, стала привычной для большой части общества. Подчеркну, что феномен "привыкания к худшему" - важный элемент современных регрессивных адаптаций. Более того, в новых условиях социализировалось уже целое поколение молодежи, склонное воспринимать нынешнюю точку отсчета как саму собой разумеющуюся данность ("Нам не с чем сравнивать"). Так что любое продвижение вверх в значимом жизненном пространстве не останется незамеченным, и будет восприниматься как расширение уровня индивидуальной свободы и молодыми, и более старшими группами.

Каковы же перспективы институционализации и интернализации провозглашенных в ходе реформ прав, которые по природе своей предполагают включение индивидов в самостоятельные и независимые действия и состояния? Относительно невысокая значимость самостоятельности и независимости - даже на фоне демонстрируемой лояльности населения к либеральным правам, - указывает на то, что при сохранении нынешних условий эти права еще долго будут занимать второстепенное место в поле актуальной индивидуальной свободы или же вообще находиться за его пределами.

В перспективе шансы на интернализацию новых прав будут тем выше, чем больше они будут способствовать продвижению индивидов на действительно значимых для них осях (преимущественно социально-экономических). Важно, чтобы индивиды быстрее достигли таких позиций на них, которые создадут им своеобразный тыл, позволяющий оторваться от материально-бытовых проблем и нищеты и по заслуге оценить новые права, а вместе с ними - самостоятельность и независимость в их западном понимании. В этом смысле либерализация российского общества в западной трактовке этого слова может произойти лишь по мере и на основе его подлинной либерализации, соответствующей пониманию свободы самими россиянами.

На ценностно-деятельностном уровне пока сохраняется потенциал и для интернализации западных прав, и для роста самостоятельности как самоценного состояния и способа увеличения (сохранения) индивидуальной свободы. Во-первых, еще далеко не все желающие воспользовались новыми правами, а во-вторых, не все воспользовавшиеся ими имеют возможность отстоять полученные и важные для них права законными способами. В результате велика доля тех, кто включаются в неправовые действия вынужденно и испытывают от этого внутренний дискомфорт. В то же время более половины респондентов отметили, что чувствуют себя комфортнее, когда имеют возможность действовать самостоятельно, обходиться без помощи других людей и ни от кого не зависеть. Даже среди проживающих в сельской местности 88% респондентов предпочли, чтобы их дети в новых условиях были самостоятельными, стремились всего достичь собственными силами и не зависеть от кого-либо.

Будут ли в перспективе разные группы активнее обращаться к новым правам, покажет время. При сохранении существующих условий ценностно-деятельностный потенциал для интернализации новых прав так и останется нереализованным, а потенциал для роста самостоятельности, если и реализуется, то, вероятнее всего, в неправовом социальном пространстве, способствуя дальнейшей институционализации неправовой свободы.

 

2. Основные теоретические положения: резюме

 

В заключение соберу воедино каркас той теоретической концепции, которая была положена в основу социологического анализа закономерностей и перспектив трансформации свободы в меняющемся обществе. Ибо она, во-первых, наиболее точно характеризует особенности социологической перспективы изучения феномена свободы, ее возможности и ограничения по сравнению с другими перспективами (философской, экономической, психологической и др.). А во-вторых, дает целостное знание о наиболее существенных социальных связях и закономерностях изменения свободы в кардинально меняющихся условиях, т.е. развивает социологическую теорию трансформации свободы.

1. Предлагаемая "версия" социологического видения свободы базировалась, во-первых, на том, что начатые общественные преобразования по-разному сказались на уровне свободы разных социальных групп. Прежде всего потому, что каждая социальная группа, занимая определенные позиции в социальной структуре общества, может включиться и включается (желают или не желают того ее представители) в ограниченные социальные отношения. Разные группы существенно различаются возможностями влиять на вновь провозглашаемые права (отношения), шансами воспользоваться ими, объемом необходимых для этого усилий (затрат, потерь), способностями к рефлексии, доступом к информации и пр.

А во-вторых, на том, - и это положение подчеркивалось особо, - что в данном обществе и в данный момент времени у разных социальных субъектов имеется свой образ индивидуальной свободы, свои жизненно важные цели и ценности, свои представления о допустимых способах и благоприятных условиях их достижения (независимо от того, прогрессивно ли это с чьей-то точки зрения или нет). И тот или иной тип социетальной свободы - будь то свобода "административно-командная" или "рыночная демократическая" - индивиды оценивают прежде всего как средство реализации своей личной свободы.

Поэтому в социологическом исследовании проблемы свободы в меняющемся обществе различались, как минимум, три разных аспекта: (1) условия и составные части индивидуальной свободы (в том смысле, какой в нее вкладывают разные группы в данный момент); (2) условия и составные части социетальной свободы, которая в наибольшей мере способствовала бы увеличению индивидуальной свободы разных групп (т.е. доминирующий образ желаемой социетальной свободы); (3) востребованную и реализуемую в ходе самостоятельных социальных действий (адаптационных и неадаптационных, добровольных и вынужденных) институционально-правовую и неправовую свободу, которая по существу и олицетворяет собой реально формирующуюся в российском обществе социетальную свободу

2. Сущность теоретико-методологического подхода, разработанного для оценки современного трансформационного процесса в контексте свободы, в самых общих чертах состояла (1) в выделении двух "проекций" феномена свободы: внутренней (когда социальный субъект сам оценивает уровень и динамику своей свободы) и внешней (когда оценка динамики свободы социального субъекта делается исходя из изменений во внешней среде, независимо от того, осознает он их или нет, актуальны они для него в данный момент или нет); (2) в последующей интеграции внешних и внутренних аспектов свободы на трех основах: институционально-правовой, ценностно-деятельностной и стратитификационной.

Институционально-правовая ось "задает" новые правила игры - закрепленные в новых экономических и политических правах внешние рамки индивидуальной свободы и допускаемые способы ее увеличения (сохранения). Ценностно-деятельностная ось "отфильтровывает" из этих изменений в социетальной свободе только актуальные для каждого индивида (те изменения, которые в данный момент значимым образом сказываются на уровне индивидуальной свободы в том смысле, как он сам ее понимает), а также "сигнализирует" о готовности индивида действовать в этом направлении. Наконец, стратификационная ось объединяет индивидов в группы, различающиеся реализуемыми возможностями повысить (сохранить) индивидуальную свободу (как они сами ее понимают) при данных изменениях в социетальной свободе.

3. Эта интеграция позволила обозначить исходные концептуальные положения социологической теории трансформации свободы. Основные из них следующие:

(1) Социетальная и индивидуальная свободы, имея определенный уровень автономности друг от друга, в то же время находятся в тесном взаимодействии. Причем связь между двумя уровнями свободы может быть не только односторонней ("сверху -вниз"), но и двусторонней: индивидуальная свобода, испытывая на себе воздействие социетальной свободы, в свою очередь, может активно воздействовать на нее. В каждом обществе (или в одном обществе на разных этапах его развития) сила и характер взаимосвязи и автономности названных уровней свободы имеют свои особенности. То же самое относится и к разным группам одного и того же общества. Иными словами, социологическая модель трансформации свободы имеет многосубъектную проекцию.

(2) В периоды крупных общественных изменений реально складывающаяся социетальная свобода и ее взаимосвязь со свободой индивидуальной - неизвестная со многими переменными. Можно высказывать предположения о ее характеристиках, но обнаружить их можно только эмпирическим путем. Априори можно утверждать, что она будет неизбежно отличаться от провозглашенной институционально-правовой свободы. Не более. Поэтому у теории трансформации свободы в меняющемся обществе должен быть "эмпирический статус".

(3) В социологическом предметном поле феномен свободы нельзя понять вне связи с основными социальными отношениями и институтами данного общества. Конкретные образы индивидуальной свободы, несмотря на все свое многообразие, в значительной степени отражают характер доминирующих в данном обществе социальных институтов, уровень развития экономической системы общества и др. Общественная система не только ограничивает, но одновременно и формирует индивидов, подавляя одни и развивая другие социальные качества. И пусть в прежние времена их индивидуальность подавлялась или ограничивалась, но сегодня они такие, какие есть. И оценивать динамику своей свободы социальные субъекты будут, именно, исходя из своей системы жизненных целей (ценностей), равно как и из изменений в возможностях и способах их реализации в новых условиях по сравнению со старыми.

(4) Говорить о свободе или несвободе индивида (группы) в каком-то конкретном отношении имеет смысл тогда и только тогда, когда это отношение (объективное или субъективное) действительно значимо для социального субъекта - либо само по себе, либо как средство достижения (сохранения) других жизненно важных целей, ценностей. Ибо если тот или иной элемент социальной реальности (отношение, норма, процесс и др.) для индивида (группы) НЕ значим, если он привык (научен) обходиться без него и не испытывает в нем никакой нужды, то говорить о его несвободе в данном конкретном отношении бессмысленно.

(5) Поскольку у разных индивидов (групп) имеются различные цели и ценности, а также неодинаковые возможности их реализации, то неизбежно будут различными конкретные смысловые образы желаемой ими индивидуальной свободы, равно как и ее динамика, ограничители и благоприятствующие факторы. Как показали обследования, у респондентов нет единого мнения даже по базовым признакам и ограничителям свободы.

(6) Важным свойством свободы в социологическом предметном поле является ее относительность в пространстве и во времени, динамичность. Социальный субъект оценивает ее уровень либо путем сравнения тех возможностей достижения своих целей и ценностей, которые он имел в момент времени "t", с возможностями, имеющимися в момент времени "t+n" (где n>0, а оценка в момент "t+n" содержит не только элементы прошлого и настоящего, но и оценку будущего, своего или значимых других), либо путем сравнения своих возможностей в каждый момент времени с уровнем и динамикой возможностей других групп (или даже обществ), либо на основе динамического и социального (социетального) сравнения одновременно. Так как основная часть российского населения за рубежом пока не бывала и не могла ощутить на себе преимущества и недостатки обществ с рыночной экономикой и демократическими традициями, то практически точкой отсчета чаще всего выступает уровень свободы в дореформенный период.

(7) В основе реализуемой социологической модели лежит представление о человеке как существе преимущественно рациональном: он сам определяет, что для него важно в данный момент, а что нет; при каких условиях и какими способами он с меньшими препятствиями и усилиями (затратами) может достигнуть своих целей, а при каких - с большими и почему; что такое свобода и несвобода и пр. В отличие от психологии, социология не может проникнуть в глубины иррациональных импульсов и потому вынуждена ограничиться анализом целенаправленно и рационально обусловленного человеческого поведения. Именно в этом и состоит главная ограниченность реализуемого подхода, которая, впрочем, в периоды кардинальных социальных изменений смягчается целым рядом обстоятельств.

(8) В переходных, нестабильных обществах, особенно если они ставят перед собой задачу перехода к большему уровню свободы, ось свободы имеет все основания стать отдельной (пусть и зависимой, интегральной) осью социальной стратификации. На этой оси разные группы распределятся в зависимости от того, расширяются или сужаются их возможности (объективные и субъективные) жить так, как они считают для себя наиболее подходящим. Конкретный смысл этого "наиболее подходящего для себя" у разных субъектов может быть разным. Однако типы динамики возможностей его достижения во многом схожи, они легко иерархизируются, размещаясь на оси в пространстве "лучше - хуже". Кроме того, поскольку в каждый момент времени в обществе имеется множество образов индивидуальной свободы, то для разных индивидов (групп) отдельные оси социальной стратификации обладают различной значимостью и нуждаются в индивидуальной оценке в контексте свободы-несвободы. Только в этом случае можно будет выявить воздействие социостратификационной динамики на уровень реальной социальной свободы, ее ограничители и благоприятствующие факторы.

Предлагаемый в рамках данной концепции теоретико-методологический подход кладет в основу стратификационного анализа феномен свободы-несвободы. Суть разработанного подхода в самых общих чертах состоит в том, что свобода выступает а) критерием отбора наиболее важных для данного субъекта статификационных осей, б) внешним измерителем движения индивидов на этих частных осях, в) интегральной переменной социальной стратификации, которая отражает совокупное воздействие изменения позиций субъекта сразу на всех значимых для него осях, иерархизированных им же самим, исходя из собственных жизненных целей и ценностей и динамики возможностей их реализации. Динамика позиций на традиционных осях социальной стратификации (экономической, управленческой, профессиональной, образовательной и др.) при этом оценивается по тому вкладу, который она вносит в осуществление желательного перемещения на интегральной оси.

4. Поскольку в современных условиях индивидуальная свобода трактуется большинством групп в социально-экономическом контексте, то ее расширение (сохранение) связывается с улучшением (сохранением) позиций прежде всего на социально-экономических осях. Что касается самостоятельных и независимых от властей социальных действий и состояний, то, воссоздавая свои образы индивидуальной свободы, индивиды чаще всего обходились без терминов "независимость" и "самостоятельность". Последующий анализ социальной стратификации в контексте свободы показал, что это не было случайным: самостоятельность и независимость в большинстве случаев и здесь оказались вне области актуальной социальной свободы.

5. Разработанная (и верифицированная) экономико-социологическая концепция взаимосвязи индивидуальной (групповой) свободы с независимостью и самостоятельностью позволила установить, что в современном российском обществе эти связи более многообразны, чем допускает западная общественная и научная традиция. Независимость, как и самостоятельность, может быть 1) элементом свободы, 2) способом ее увеличения в данных условиях и обстоятельствах, 3) ограничителем свободы. Наше исследование подтвердило тот факт, что сегодня в большинстве случаев независимость и самостоятельность не рассматриваются ни как элементы индивидуальной свободы, ни как способы ее увеличения (сохранения). Их шансы интегрироваться со свободой возрастут только в том случае, если они будут содействовать улучшению позиций индивидов в значимом жизненном пространстве, в первую очередь, - социально-экономическом. Однако в современных условиях этого чаще всего не происходит.

6. На одну из главных причин несоответствия между этими феноменами указывает разработанная в ходе данного исследования частная концепция закономерностей трансформации и метаморфозы ограничителей свободы в переходном обществе. Построенная классификация современных ограничителей свободы учитывает как объективные, так и субъективные особенности переходного периода. Основные закономерности динамики ограничителей свободы на данном этапе следующие: 1) расширяется спектр ограничителей свободы; 2) изменяется их качественный состав; 3) меняется их относительная значимость, взаимная иерархизированность; 4) возрастают усилия большинства индивидов на преодоление этих ограничителей; 5) уменьшаются шансы многих социальных групп их преодолеть, увеличиваются различия в возможностях разных групп сделать это. Новые ограничители свободы оказались настолько сильными, что на их фоне у части индивидов произошла метаморфоза в восприятии административно-командных ограничителей: даже самые очевидные из них (дефицит, неоправданные привилегии власть имущих, малый выбор рабочих мест на селе и др.) "затмились", перестали рассматриваться препонами дореформенной жизни. Оказалось также, что снижение уровня свободы на данном этапе реформирования в большом числе случаев усилено искусственно.

7. На типы социальных взаимодействий, которые скрываются за ограничителями индивидуальной свободы (и институционализируются под их "шапкой"), указывают две основные особенности их современной системы. Одна состоит в доминировании вертикальной составляющей, основанной (прямо или косвенно) на отношениях господства-подчинения, которые были базисными в "административно-командной" системе и, казалось, должны были отступить на второй план в новых условиях. Вторая - в доминировании неправового социального пространства, где реализуются и дополнительно усиливаются ограничители свободы всех видов, включая вертикальные.

8. Для определения степени вплетенности неправовых социальных взаимодействий в современный трансформационный процесс, а также степени их устойчивости были выделены и проанализированы 4 их типа: односторонние антагонистические, двусторонние антагонистические, односторонние солидаристические, двусторонние солидаристические. Установлено, что "неправовая свобода" не просто широко распространена в современном трансформационном процессе в России: идет активный процесс ее институционализации. Институционально-НЕправовая свобода - весьма устойчивый элемент новой социетальной свободы, который не изменить мгновенно вместе со сменой лиц, стоящих у руля. Об этом, в частности, свидетельствует то, что в верхних звеньях государственной бюрократии широко распространены двусторонние солидаристические неправовые взаимодействия во взаимоотношениях друг с другом и односторонние антагонистические взаимодействия - во взаимоотношениях с остальными группами (сказывается отсутствие в обществе надежных институциональных противовесов произволу властей). У рядовых групп, как мы видели, отклонение от правовых норм также уже превращается в норму, активно проникая в институты социализации молодого поколения.

Кроме того, ролевая система нестабильного, меняющегося общества всегда некоторым образом предрасположена к развитию неправовой свободы. Во-первых, провозглашенные реформаторами права пока еще не отвечают интересам и потребностям массовых групп населения, лежат за пределами их жизненных целей, не актуальны для них, воспринимаются многими как несправедливые. Новые ролевые ожидания не соответствуют правовым и моральным нормам, которые разделяют многие индивиды. Поэтому новая институционально-правовая свобода для них нелегитимна, а отклонения от новых ролевых ожиданий не сказываются отрицательным образом ни на оценке индивидами самих себя, ни на оценке их "значимыми другими". А во-вторых, в нестабильном обществе "не окрепли ролевые рамки" и для сторонников новой институционально-правовой свободы. Типичное для многих ролей поведение еще окончательно не оформилось, ослабился контроль за правильностью ролевого исполнения и др.

9. Анализ современного адаптационного процесса в контексте свободы выявил преобладание в его механизмах преимущественно вынужденных адаптаций над преимущественно добровольными, а в его результатах - преимущественно регрессивных (разрушительных) адаптаций (и неадаптированности) над преимущественно прогрессивными (созидательными) адаптациями.

Разные типы адаптантов придают разную значимость провозглашенным в ходе реформ правам. Однако в современных адаптациях к новым условиям степень использования этих повсеместно очень низка. Несоответствие между востребованными правами и другими уровнями социетальной свободы (декларированным, желаемым, возможным) в настоящее время мало сглаживается. Более того, в современном адаптационном процессе сложился целый ряд взаимосвязанных механизмов, которые работают на усиление рассогласования между разными уровнями социетальной свободы, препятствуя институционализации и интернализации новых прав. Основные из этих механизмов: поддержание отчуждения от новых прав, отложенный спрос на новые права, неправовая реализация новых прав, разочарование в новых правах из-за недопонимания их природы, воспроизводство "западных" прав на административно-командной основе.

В результате подтвердилась основная гипотеза исследования о том, что провозглашенное движение к западной институционально-правовой свободе и продвижение российского общества к более свободному (в том смысле, как понимают свободу большие группы его граждан) - два разных процесса, которые требуют разных условий и разного времени для своей реализации. Существенный разрыв между этими процессами сохранится в перспективе. Судя по тем отношениям, которые скрываются за новыми ролями (правами), продвижение к западной институционально-правовой свободе в действительности оказалось еще меньшим, чем можно было бы ожидать, исходя из изменений в ролевой карте российского общества. Так что сегодня Россия имеет даже меньше шансов продвинуться к западной институционально-правовой свободе, чем имела на пороге реформ.

 

1. Перспективы трансформационного процесса

в контексте свободы-несвободы

 

Главный вывод, который можно сделать из проведенного анализа, состоит в том, что а) провозглашенное движение к западной институционально-правовой свободе и б) продвижение российского общества к более свободному (в том смысле, как понимают свободу большие группы его членов), - это два разных процесса, которые требуют разных условий и разного времени реализации. Судя по набору важнейших стратификационных шкал, по доминирующим образам индивидуальной свободы и действительным изменениям в системе социальных отношений, которые скрываются за новыми экономическими и неэкономическими ролями, существенный разрыв между этими процессами сохранится и в перспективе. В принципе, большие группы и слои российского общества сегодня находятся в таких условиях, что способны почувствовать себя более свободными и без необходимых атрибутов западной свободы или в самом начале пути к ней. В этом смысле либерализм (особенно в его классической версии, какую пытались реализовать отечественные реформаторы) пока не является единственным (и тем более неизбежным) путем перехода российского общества к более свободному (как понимают свободу большие группы его членов). По крайней мере, в ближайшей перспективе.

Исследование образов индивидуальной свободы, которые сегодня имеются у разных индивидов (групп), а также динамики социальной стратификации в контексте свободы показало, что поле индивидуальной свободы в настоящее время лежит преимущественно в социально-экономическом, а не в политическом или юридическом пространстве. У большинства групп (прежде всего из базового и нижнего, по типологии Т.И.Заславской, слоев), динамика индивидуальной свободы в современных условиях определяется (и в ближайшее время будет определяться) результативностью усилий, направленных на улучшение позиций в первую очередь на материальной, профессионально-трудовой и образовательной осях, а по возможности и на оси стабильности жизненных позиций и безопасности. В большинстве случаев эта динамика отрицательная, что связано как с ростом (естественным и искусственным) числа ограничителей свободы, так и с сужением доступных способов преодоления этих ограничителей или конструктивной адаптации к тем из них, которые преодолеть нельзя.

Что касается самостоятельных и независимых от властей социальных действий и состояний (а именно они необходимы для успешной институционализации новых прав), то в большинстве случаев они лежат вне области актуальной индивидуальной свободы. На входе в реформы независимость и самостоятельность не являлись элементами свободы в том смысле, как ее понимает большинство населения. В перспективе же они могут интегрироваться со свободой, лишь став более эффективными (по сравнению с несамостоятельными и зависимыми) способами достижения действительно важных в данный момент целей и ценностей. Пока же этого нет, говорить об индивидуальной свободе только в терминах самостоятельности и независимости, значит существенно усечь сложившиеся у большинства россиян образы свободного человека и значительно их исказить. Какими бы "неправильными" и даже "уродливыми" ни казались эти образы ученым экспертам, они отражают реальное состояние массового сознания в данных условиях, особенности национальной культуры, результаты аккумуляции социального опыта (своего и других) и пр.

Динамика индивидуальной свободы, самостоятельности и независимости - разные процессы, со своими закономерностями, ограничителями и благоприятствующими факторами. Поэтому целесообразно разделять социальные действия: а) выполняемые самостоятельно; б) способствующие увеличению (сохранению) индивидуальной свободы и в) содействующие институционализации провозглашенной социетальной свободы. Степень включения людей в самостоятельные социальные действия, без опоры на помощь властей, уже сейчас достаточно велика. Но эта самостоятельность в большинстве случаев не стала ни способом расширения индивидуальной свободы (будучи в большинстве случаев не добровольной, а вынужденной), ни средством претворения в жизнь элементов новой социетальной свободы.

Несмотря на, казалось бы, бесспорное продвижение к западной институционально-правовой свободе (судя по изменениям в ролевой системе общества), подлинной либерализации общественных отношений в России не произошло. Использование новых прав в качестве способа расширения самостоятельности и свободы в современных условиях нередко сопряжено не с уменьшением, а, напротив, с еще большим усилением зависимости от властей, а также с ростом незащищенности и от противоправных действий властей, и от чисто преступных действий. В ходе современных реформ большие группы лишились первостепенных социально-экономических прав, и в этих условиях им либо вообще нет дела до "западных" прав, либо они, хотя и желаемы, но не доступны.

В желаемом образе социетальной свободы как сторонники, так и противники "западной" модели отводят важное место усилению роли государства. И хотя разные группы понимают ее по-разному, все соглашаются с тем, что без сильной государственной власти новые права не могут установиться, а первостепенные социально-экономические права - воспроизводиться на необходимом уровне. К тому же без усиления роли государства невозможно создать условия для развития отечественного производства, восстановить продовольственную безопасность и усилить независимость страны.

На примере города и села, мы убедились, что, наряду с различиями в образах желаемой правовой свободы, существенны различия и в социоструктурной доступности новых прав, которая становится новым фактором социальных неравенств.

В условиях правового беспредела и безучастности государства самостоятельные попытки разных групп преодолеть возросшее число ограничителей свободы или адаптироваться к ним (добровольно или вынужденно) способствуют институционализации такой социетальной свободы, которая отклоняется как от "западной", так и от желаемой для них самих. Формирующаяся при этом самостоятельность имеет принципиально отличную от западных аналогов природу. А большие группы населения чувствуют себя еще менее свободными, чем прежде.

Современная "свобода по-российски" - это некий гибрид прежней (административно-командной) и новой свободы, в котором прежняя социетальная свобода видоизменилась за счет усиления неправового и непроизводительного элементов, а новая (рыночная и демократическая), формируясь в условиях произвола и безнаказанности, обретает сущностные признаки, отличные от западной социетальной свободы. Современную социетальную свободу в России можно определить как неправовую и "незаконопослушную" (в гражданском плане), в значительной мере сохранившую прежние административно-командные зависимости, где властвует не закон, а личные предрасположенности, распоряжения, улаживания, неформальные связи и др. (в экономико-политическом плане); как непроизводительную, больше способствующую торгово-финансовой, чем производственной активности (в структурно-отраслевом плане).

Отношения господства-подчинения (или властвования), как известно, являются базисными социальными отношения административно-командной системы. Они же выступают и главным внутренним ограничителем ее возможностей. И именно их в первую очередь должны были потеснить российские реформы, ориентированные на западное общественное устройство. Однако в силу инерции, которая неизбежна в динамике любых общественных структур, в трансформации социетальной свободы сегодня присутствуют и еще долгое время будут иметь место "административно-командные" элементы (т.е. прежние нормы социальных взаимодействий). Как мы видели, в современных социальных взаимодействиях традиционные для советского общества зависимости воспроизводятся вновь и вновь. Они тесно оплетают новую ролевую систему общества, которая пока напоминает западную больше по форме, чем по содержанию.

Более того, прежние административно-командные зависимости дополнились ныне усилением неправовых элементов. Причем неправовая свобода не просто нарастает, но и активно институционализируется. Она превращается в очень устойчивый элемент новой социетальной свободы, который в будущем еще долго будет определять направление и пределы трансформации последней.

В современных условиях для большинства россиян (как сторонников, так и противников новой институционально-правовой свободы) "неправовая свобода" выступает средой адаптационного процесса (ибо неправовое социальное пространство стало более реальным, чем правовое); широко распространенным адаптационным механизмом и каналом новых социальных неравенств; одним из наиболее трудно преодолимых препятствий социальной адаптации к новым условиям и одним из наиболее неблагоприятных ее результатов.

Отрицательная динамика индивидуальной (групповой) свободы чаще всего наблюдается вовсе не потому, что всё более прочные позиции занимает западная социетальная свобода. Проверка общества западной свободой - дело будущего и, судя по всему, достаточно отдаленного. Тем более, что в ходе самостоятельных адаптаций разных групп к новым условиям уже сложился целый ряд механизмов, которые препятствуют институционализации и интернализации новых прав. Принимая во внимание бессилие и безучастность государства, ослабление институционально-правовой и разрушение производственной систем за годы реформ, можно признать, что сегодня у российского общества шансов продвинуться к западной институционально-правовой свободе стало еще меньше, чем в начале реформ.

Однако это вовсе не означает, что автоматического (и пропорционального) снижения шансов российского общества стать более свободным в том смысле, как чаще всего понимает свободу большинство его членов. Напротив, как раз здесь благоприятные перспективы более вероятны. Во-первых, планка в данном случае не столь высока, как у западной институционально-правовой свободы, а во-вторых, точка отсчета, крайне низкая и в дореформенный период, за годы реформ еще более снизилась и, находясь на низком уровне продолжительное время, стала привычной для большой части общества. Подчеркну, что феномен "привыкания к худшему" - важный элемент современных регрессивных адаптаций. Более того, в новых условиях социализировалось уже целое поколение молодежи, склонное воспринимать нынешнюю точку отсчета как саму собой разумеющуюся данность ("Нам не с чем сравнивать"). Так что любое продвижение вверх в значимом жизненном пространстве не останется незамеченным, и будет восприниматься как расширение уровня индивидуальной свободы и молодыми, и более старшими группами.

Каковы же перспективы институционализации и интернализации провозглашенных в ходе реформ прав, которые по природе своей предполагают включение индивидов в самостоятельные и независимые действия и состояния? Относительно невысокая значимость самостоятельности и независимости - даже на фоне демонстрируемой лояльности населения к либеральным правам, - указывает на то, что при сохранении нынешних условий эти права еще долго будут занимать второстепенное место в поле актуальной индивидуальной свободы или же вообще находиться за его пределами.

В перспективе шансы на интернализацию новых прав будут тем выше, чем больше они будут способствовать продвижению индивидов на действительно значимых для них осях (преимущественно социально-экономических). Важно, чтобы индивиды быстрее достигли таких позиций на них, которые создадут им своеобразный тыл, позволяющий оторваться от материально-бытовых проблем и нищеты и по заслуге оценить новые права, а вместе с ними - самостоятельность и независимость в их западном понимании. В этом смысле либерализация российского общества в западной трактовке этого слова может произойти лишь по мере и на основе его подлинной либерализации, соответствующей пониманию свободы самими россиянами.

На ценностно-деятельностном уровне пока сохраняется потенциал и для интернализации западных прав, и для роста самостоятельности как самоценного состояния и способа увеличения (сохранения) индивидуальной свободы. Во-первых, еще далеко не все желающие воспользовались новыми правами, а во-вторых, не все воспользовавшиеся ими имеют возможность отстоять полученные и важные для них права законными способами. В результате велика доля тех, кто включаются в неправовые действия вынужденно и испытывают от этого внутренний дискомфорт. В то же время более половины респондентов отметили, что чувствуют себя комфортнее, когда имеют возможность действовать самостоятельно, обходиться без помощи других людей и ни от кого не зависеть. Даже среди проживающих в сельской местности 88% респондентов предпочли, чтобы их дети в новых условиях были самостоятельными, стремились всего достичь собственными силами и не зависеть от кого-либо.

Будут ли в перспективе разные группы активнее обращаться к новым правам, покажет время. При сохранении существующих условий ценностно-деятельностный потенциал для интернализации новых прав так и останется нереализованным, а потенциал для роста самостоятельности, если и реализуется, то, вероятнее всего, в неправовом социальном пространстве, способствуя дальнейшей институционализации неправовой свободы.

 

2. Основные теоретические положения: резюме

 

В заключение соберу воедино каркас той теоретической концепции, которая была положена в основу социологического анализа закономерностей и перспектив трансформации свободы в меняющемся обществе. Ибо она, во-первых, наиболее точно характеризует особенности социологической перспективы изучения феномена свободы, ее возможности и ограничения по сравнению с другими перспективами (философской, экономической, психологической и др.). А во-вторых, дает целостное знание о наиболее существенных социальных связях и закономерностях изменения свободы в кардинально меняющихся условиях, т.е. развивает социологическую теорию трансформации свободы.

1. Предлагаемая "версия" социологического видения свободы базировалась, во-первых, на том, что начатые общественные преобразования по-разному сказались на уровне свободы разных социальных групп. Прежде всего потому, что каждая социальная группа, занимая определенные позиции в социальной структуре общества, может включиться и включается (желают или не желают того ее представители) в ограниченные социальные отношения. Разные группы существенно различаются возможностями влиять на вновь провозглашаемые права (отношения), шансами воспользоваться ими, объемом необходимых для этого усилий (затрат, потерь), способностями к рефлексии, доступом к информации и пр.

А во-вторых, на том, - и это положение подчеркивалось особо, - что в данном обществе и в данный момент времени у разных социальных субъектов имеется свой образ индивидуальной свободы, свои жизненно важные цели и ценности, свои представления о допустимых способах и благоприятных условиях их достижения (независимо от того, прогрессивно ли это с чьей-то точки зрения или нет). И тот или иной тип социетальной свободы - будь то свобода "административно-командная" или "рыночная демократическая" - индивиды оценивают прежде всего как средство реализации своей личной свободы.

Поэтому в социологическом исследовании проблемы свободы в меняющемся обществе различались, как минимум, три разных аспекта: (1) условия и составные части индивидуальной свободы (в том смысле, какой в нее вкладывают разные группы в данный момент); (2) условия и составные части социетальной свободы, которая в наибольшей мере способствовала бы увеличению индивидуальной свободы разных групп (т.е. доминирующий образ желаемой социетальной свободы); (3) востребованную и реализуемую в ходе самостоятельных социальных действий (адаптационных и неадаптационных, добровольных и вынужденных) институционально-правовую и неправовую свободу, которая по существу и олицетворяет собой реально формирующуюся в российском обществе социетальную свободу

2. Сущность теоретико-методологического подхода, разработанного для оценки современного трансформационного процесса в контексте свободы, в самых общих чертах состояла (1) в выделении двух "проекций" феномена свободы: внутренней (когда социальный субъект сам оценивает уровень и динамику своей свободы) и внешней (когда оценка динамики свободы социального субъекта делается исходя из изменений во внешней среде, независимо от того, осознает он их или нет, актуальны они для него в данный момент или нет); (2) в последующей интеграции внешних и внутренних аспектов свободы на трех основах: институционально-правовой, ценностно-деятельностной и стратитификационной.

Институционально-правовая ось "задает" новые правила игры - закрепленные в новых экономических и политических правах внешние рамки индивидуальной свободы и допускаемые способы ее увеличения (сохранения). Ценностно-деятельностная ось "отфильтровывает" из этих изменений в социетальной свободе только актуальные для каждого индивида (те изменения, которые в данный момент значимым образом сказываются на уровне индивидуальной свободы в том смысле, как он сам ее понимает), а также "сигнализирует" о готовности индивида действовать в этом направлении. Наконец, стратификационная ось объединяет индивидов в группы, различающиеся реализуемыми возможностями повысить (сохранить) индивидуальную свободу (как они сами ее понимают) при данных изменениях в социетальной свободе.

3. Эта интеграция позволила обозначить исходные концептуальные положения социологической теории трансформации свободы. Основные из них следующие:

(1) Социетальная и индивидуальная свободы, имея определенный уровень автономности друг от друга, в то же время находятся в тесном взаимодействии. Причем связь между двумя уровнями свободы может быть не только односторонней ("сверху -вниз"), но и двусторонней: индивидуальная свобода, испытывая на себе воздействие социетальной свободы, в свою очередь, может активно воздействовать на нее. В каждом обществе (или в одном обществе на разных этапах его развития) сила и характер взаимосвязи и автономности названных уровней свободы имеют свои особенности. То же самое относится и к разным группам одного и того же общества. Иными словами, социологическая модель трансформации свободы имеет многосубъектную проекцию.

(2) В периоды крупных общественных изменений реально складывающаяся социетальная свобода и ее взаимосвязь со свободой индивидуальной - неизвестная со многими переменными. Можно высказывать предположения о ее характеристиках, но обнаружить их можно только эмпирическим путем. Априори можно утверждать, что она будет неизбежно отличаться от провозглашенной институционально-правовой свободы. Не более. Поэтому у теории трансформации свободы в меняющемся обществе должен быть "эмпирический статус".

(3) В социологическом предметном поле феномен свободы нельзя понять вне связи с основными социальными отношениями и институтами данного общества. Конкретные образы индивидуальной свободы, несмотря на все свое многообразие, в значительной степени отражают характер доминирующих в данном обществе социальных институтов, уровень развития экономической системы общества и др. Общественная система не только ограничивает, но одновременно и формирует индивидов, подавляя одни и развивая другие социальные качества. И пусть в прежние времена их индивидуальность подавлялась или ограничивалась, но сегодня они такие, какие есть. И оценивать динамику своей свободы социальные субъекты будут, именно, исходя из своей системы жизненных целей (ценностей), равно как и из изменений в возможностях и способах их реализации в новых условиях по сравнению со старыми.

(4) Говорить о свободе или несвободе индивида (группы) в каком-то конкретном отношении имеет смысл тогда и только тогда, когда это отношение (объективное или субъективное) действительно значимо для социального субъекта - либо само по себе, либо как средство достижения (сохранения) других жизненно важных целей, ценностей. Ибо если тот или иной элемент социальной реальности (отношение, норма, процесс и др.) для индивида (группы) НЕ значим, если он привык (научен) обходиться без него и не испытывает в нем никакой нужды, то говорить о его несвободе в данном конкретном отношении бессмысленно.

(5) Поскольку у разных индивидов (групп) имеются различные цели и ценности, а также неодинаковые возможности их реализации, то неизбежно будут различными конкретные смысловые образы желаемой ими индивидуальной свободы, равно как и ее динамика, ограничители и благоприятствующие факторы. Как показали обследования, у респондентов нет единого мнения даже по базовым признакам и ограничителям свободы.

(6) Важным свойством свободы в социологическом предметном поле является ее относительность в пространстве и во времени, динамичность. Социальный субъект оценивает ее уровень либо путем сравнения тех возможностей достижения своих целей и ценностей, которые он имел в момент времени "t", с возможностями, имеющимися в момент времени "t+n" (где n>0, а оценка в момент "t+n" содержит не только элементы прошлого и настоящего, но и оценку будущего, своего или значимых других), либо путем сравнения своих возможностей в каждый момент времени с уровнем и динамикой возможностей других групп (или даже обществ), либо на основе динамического и социального (социетального) сравнения одновременно. Так как основная часть российского населения за рубежом пока не бывала и не могла ощутить на себе преимущества и недостатки обществ с рыночной экономикой и демократическими традициями, то практически точкой отсчета чаще всего выступает уровень свободы в дореформенный период.

(7) В основе реализуемой социологической модели лежит представление о человеке как существе преимущественно рациональном: он сам определяет, что для него важно в данный момент, а что нет; при каких условиях и какими способами он с меньшими препятствиями и усилиями (затратами) может достигнуть своих целей, а при каких - с большими и почему; что такое свобода и несвобода и пр. В отличие от психологии, социология не может проникнуть в глубины иррациональных импульсов и потому вынуждена ограничиться анализом целенаправленно и рационально обусловленного человеческого поведения. Именно в этом и состоит главная ограниченность реализуемого подхода, которая, впрочем, в периоды кардинальных социальных изменений смягчается целым рядом обстоятельств.

(8) В переходных, нестабильных обществах, особенно если они ставят перед собой задачу перехода к большему уровню свободы, ось свободы имеет все основания стать отдельной (пусть и зависимой, интегральной) осью социальной стратификации. На этой оси разные группы распределятся в зависимости от того, расширяются или сужаются их возможности (объективные и субъективные) жить так, как они считают для себя наиболее подходящим. Конкретный смысл этого "наиболее подходящего для себя" у разных субъектов может быть разным. Однако типы динамики возможностей его достижения во многом схожи, они легко иерархизируются, размещаясь на оси в пространстве "лучше - хуже". Кроме того, поскольку в каждый момент времени в обществе имеется множество образов индивидуальной свободы, то для разных индивидов (групп) отдельные оси социальной стратификации обладают различной значимостью и нуждаются в индивидуальной оценке в контексте свободы-несвободы. Только в этом случае можно будет выявить воздействие социостратификационной динамики на уровень реальной социальной свободы, ее ограничители и благоприятствующие факторы.

Предлагаемый в рамках данной концепции теоретико-методологический подход кладет в основу стратификационного анализа феномен свободы-несвободы. Суть разработанного подхода в самых общих чертах состоит в том, что свобода выступает а) критерием отбора наиболее важных для данного субъекта статификационных осей, б) внешним измерителем движения индивидов на этих частных осях, в) интегральной переменной социальной стратификации, которая отражает совокупное воздействие изменения позиций субъекта сразу на всех значимых для него осях, иерархизированных им же самим, исходя из собственных жизненных целей и ценностей и динамики возможностей их реализации. Динамика позиций на традиционных осях социальной стратификации (экономической, управленческой, профессиональной, образовательной и др.) при этом оценивается по тому вкладу, который она вносит в осуществление желательного перемещения на интегральной оси.

4. Поскольку в современных условиях индивидуальная свобода трактуется большинством групп в социально-экономическом контексте, то ее расширение (сохранение) связывается с улучшением (сохранением) позиций прежде всего на социально-экономических осях. Что касается самостоятельных и независимых от властей социальных действий и состояний, то, воссоздавая свои образы индивидуальной свободы, индивиды чаще всего обходились без терминов "независимость" и "самостоятельность". Последующий анализ социальной стратификации в контексте свободы показал, что это не было случайным: самостоятельность и независимость в большинстве случаев и здесь оказались вне области актуальной социальной свободы.

5. Разработанная (и верифицированная) экономико-социологическая концепция взаимосвязи индивидуальной (групповой) свободы с независимостью и самостоятельностью позволила установить, что в современном российском обществе эти связи более многообразны, чем допускает западная общественная и научная традиция. Независимость, как и самостоятельность, может быть 1) элементом свободы, 2) способом ее увеличения в данных условиях и обстоятельствах, 3) ограничителем свободы. Наше исследование подтвердило тот факт, что сегодня в большинстве случаев независимость и самостоятельность не рассматриваются ни как элементы индивидуальной свободы, ни как способы ее увеличения (сохранения). Их шансы интегрироваться со свободой возрастут только в том случае, если они будут содействовать улучшению позиций индивидов в значимом жизненном пространстве, в первую очередь, - социально-экономическом. Однако в современных условиях этого чаще всего не происходит.

6. На одну из главных причин несоответствия между этими феноменами указывает разработанная в ходе данного исследования частная концепция закономерностей трансформации и метаморфозы ограничителей свободы в переходном обществе. Построенная классификация современных ограничителей свободы учитывает как объективные, так и субъективные особенности переходного периода. Основные закономерности динамики ограничителей свободы на данном этапе следующие: 1) расширяется спектр ограничителей свободы; 2) изменяется их качественный состав; 3) меняется их относительная значимость, взаимная иерархизированность; 4) возрастают усилия большинства индивидов на преодоление этих ограничителей; 5) уменьшаются шансы многих социальных групп их преодолеть, увеличиваются различия в возможностях разных групп сделать это. Новые ограничители свободы оказались настолько сильными, что на их фоне у части индивидов произошла метаморфоза в восприятии административно-командных ограничителей: даже самые очевидные из них (дефицит, неоправданные привилегии власть имущих, малый выбор рабочих мест на селе и др.) "затмились", перестали рассматриваться препонами дореформенной жизни. Оказалось также, что снижение уровня свободы на данном этапе реформирования в большом числе случаев усилено искусственно.

7. На типы социальных взаимодействий, которые скрываются за ограничителями индивидуальной свободы (и институционализируются под их "шапкой"), указывают две основные особенности их современной системы. Одна состоит в доминировании вертикальной составляющей, основанной (прямо или косвенно) на отношениях господства-подчинения, которые были базисными в "административно-командной" системе и, казалось, должны были отступить на второй план в новых условиях. Вторая - в доминировании неправового социального пространства, где реализуются и дополнительно усиливаются ограничители свободы всех видов, включая вертикальные.

8. Для определения степени вплетенности неправовых социальных взаимодействий в современный трансформационный процесс, а также степени их устойчивости были выделены и проанализированы 4 их типа: односторонние антагонистические, двусторонние антагонистические, односторонние солидаристические, двусторонние солидаристические. Установлено, что "неправовая свобода" не просто широко распространена в современном трансформационном процессе в России: идет активный процесс ее институционализации. Институционально-НЕправовая свобода - весьма устойчивый элемент новой социетальной свободы, который не изменить мгновенно вместе со сменой лиц, стоящих у руля. Об этом, в частности, свидетельствует то, что в верхних звеньях государственной бюрократии широко распространены двусторонние солидаристические неправовые взаимодействия во взаимоотношениях друг с другом и односторонние антагонистические взаимодействия - во взаимоотношениях с остальными группами (сказывается отсутствие в обществе надежных институциональных противовесов произволу властей). У рядовых групп, как мы видели, отклонение от правовых норм также уже превращается в норму, активно проникая в институты социализации молодого поколения.

Кроме того, ролевая система нестабильного, меняющегося общества всегда некоторым образом предрасположена к развитию неправовой свободы. Во-первых, провозглашенные реформаторами права пока еще не отвечают интересам и потребностям массовых групп населения, лежат за пределами их жизненных целей, не актуальны для них, воспринимаются многими как несправедливые. Новые ролевые ожидания не соответствуют правовым и моральным нормам, которые разделяют многие индивиды. Поэтому новая институционально-правовая свобода для них нелегитимна, а отклонения от новых ролевых ожиданий не сказываются отрицательным образом ни на оценке индивидами самих себя, ни на оценке их "значимыми другими". А во-вторых, в нестабильном обществе "не окрепли ролевые рамки" и для сторонников новой институционально-правовой свободы. Типичное для многих ролей поведение еще окончательно не оформилось, ослабился контроль за правильностью ролевого исполнения и др.

9. Анализ современного адаптационного процесса в контексте свободы выявил преобладание в его механизмах преимущественно вынужденных адаптаций над преимущественно добровольными, а в его результатах - преимущественно регрессивных (разрушительных) адаптаций (и неадаптированности) над преимущественно прогрессивными (созидательными) адаптациями.

Разные типы адаптантов придают разную значимость провозглашенным в ходе реформ правам. Однако в современных адаптациях к новым условиям степень использования этих повсеместно очень низка. Несоответствие между востребованными правами и другими уровнями социетальной свободы (декларированным, желаемым, возможным) в настоящее время мало сглаживается. Более того, в современном адаптационном процессе сложился целый ряд взаимосвязанных механизмов, которые работают на усиление рассогласования между разными уровнями социетальной свободы, препятствуя институционализации и интернализации новых прав. Основные из этих механизмов: поддержание отчуждения от новых прав, отложенный спрос на новые права, неправовая реализация новых прав, разочарование в новых правах из-за недопонимания их природы, воспроизводство "западных" прав на административно-командной основе.

В результате подтвердилась основная гипотеза исследования о том, что провозглашенное движение к западной институционально-правовой свободе и продвижение российского общества к более свободному (в том смысле, как понимают свободу большие группы его граждан) - два разных процесса, которые требуют разных условий и разного времени для своей реализации. Существенный разрыв между этими процессами сохранится в перспективе. Судя по тем отношениям, которые скрываются за новыми ролями (правами), продвижение к западной институционально-правовой свободе в действительности оказалось еще меньшим, чем можно было бы ожидать, исходя из изменений в ролевой карте российского общества. Так что сегодня Россия имеет даже меньше шансов продвинуться к западной институционально-правовой свободе, чем имела на пороге реформ.