В ЕВРОПЕ.

РЕФОРМАЦИЯ И КОНТРРЕФОРМАЦИЯ

ТЕМА 4.

Из Германии Реформация распространилась на некоторые соседние страны: в Скандинавию, Англию, Швейцарию. Многих сторонников ее появилось во Франции, Польше и Венгрии. Полного торжества она достигла в скандинавских странах – Дании, Швеции и Норвегии, где лютеранство стало государственной религией[81]. В Швейцарии возникли новые реформационные течения, также распространившиеся в других странах. Рассмотрим этот процесс подробнее.

Но сначала отметим, что, как и многие явления в истории, возникновение Реформации нельзя связывать исключительно с конкретной датой и с действиями одного лидера. Уже с Хlll-ХlV вв. в католической церкви начались изменения, по сути готовившие Реформацию. Это – и новая религиозность в монастырях (индивидуализация молитв и быта), и повышение роли личности в городах. Накопление социальных изменений обострили отрицательное отношение к духовенству, хотя в ХlV-ХV вв. блудили и роскошествовали клирики не меньше, чем в ХVl в.

Сказалась и деятельность гуманистов. По сути, до них никто Библию внимательно не изучал и толком не знал. Лишь они начали текстологический анализ Писания, а затем к этому обратились Эразм, Томас Мор, Лютер и другие. В этих условиях прежние идеи еретиков – возвратиться к раннехристианской чистоте – уже не удовлетворяли общественность. То есть, Реформация – это не всякая оппозиция католической церкви, а создание новой христианской церковной организации[82].

НАЧАЛО РЕФОРМАЦИИ В ШВЕЙЦАРИИ. УЛЬРИХ ЦВИНГЛИ. Швейцарский союз, вспомним, стал формироваться в конце Хlll в. и первоначально состоял из трех кантонов (общин): Ури, Швица и Уинтервальдена. Затем, в ХlV в. к ним присоединились кантоны Люцерна, Цюрих и Берн. В длительной борьбе с немецкими, итальянскими и французскими феодалами союз швейцарских кантонов отстоял свою независимость. В результате сложилось федеративное государство. Постоянных центральных органов власти не было. Общие, наиболее важные вопросы решались на общесоюзных съездах полномочными депутатами от кантонов. В ХV в. в Швейцарский союз вошло еще несколько кантонов.

В экономическом отношении Швейцария делилась на города с развитой промышленностью и торговлей – Цюрих, Берн, Женева, и на кантоны аграрные, так называемые "лесные". Особенность Швейцарии – наличие значительного слоя свободных крестьян, предки которых никогда не испытывали личной зависимости. В некоторых городах у власти находился патрициат (Берн), в других – более широкие бюргерско-плебейские массы (Цюрих).

Деревенское население Швейцарии испытывало земельный голод. Недостаток земли в гористой местности вынуждал младших сыновей крестьян наниматься к соседним монархам на военную службу. Швейцарские наемники считались самыми храбрыми в европейских армиях. Швейцарская пехота славилась своей стойкостью. Швейцарцев можно было встретить в отборных войсках папы (там они несут охрану и теперь), французского короля, германского императора и отдельных феодалов.

Наемничество превратилось в национальное бедствие страны. Подобно тому, как из политически раздробленной Германии папа мог бесконтрольно высасывать золото и серебро, из децентрализованной Швейцарии тот же папа и католические государи высасывали ее живую силу, цвет народа – молодых мужчин. Ежегодно в чужие страны уходило до 60 тыс. молодых швейцарцев. Каждый кантон заключал контракт на вербовку своих сограждан. Эта торговля кровью соотечественников была выгодна общинам и, особенно, магистратам, членам правления кантона. За поставку наемников они получали сумму, распределявшуюся частично между членами общины, а в большей мере между членами магистрата.

Швейцарские города, возникшие у горных перевалов на торговых путях, связанных с Германией и Францией, разбогатели на посреднической торговле, и, с ее помощью развили собственную промышленность. Такие города, естественно, были заинтересованы в более прочном объединении страны и прекращении утечки из нее здорового самостоятельного населения. Они желали использовать людской и военный потенциал деревенских кантонов в своих интересах. Кроме того, наемничество разрушало патриархальные нравы трудолюбия и героизма в борьбе за свободу. Поколения отвыкали от труда, мирных занятий, отказывались от семейных очагов и возвращались развращенными, продажными, корыстолюбивыми. Существовавшая католическая церковь от этого не защищала, ибо сама была подвержена тем же порокам.

Поскольку основными вербовщиками швейцарских наемников были католические государи, бюргерство предпочитало иметь в стране такую религию, которая бы оторвала ее от католического мира. Начавшаяся в Германии Реформация как раз отвечала этим устремлениям. Тем более что бюргеры, как и в Германии, желали дешевой церкви и укрепления политического единства, которому противостояли лесные кантоны с сильным духовенством в них.

Возглавил Реформацию в Швейцарии Ульрих Цвингли(1484-1531). Он происходил из зажиточной семьи крестьян-горцев, владевшей многими лугами и стадами. Способный к наукам, он получил отличное по тому времени образование в Базельском университете и сделался ярым сторонником гуманизма. Еще задолго до того, как он стал реформатором, Цвингли был известен как гуманист и крупный знаток древностей. Участвуя полковым священником в итальянских походах, он увидел весь вред наемничества.

Будучи священником в Цюрихе, он примерно в то же время, что и Лютер, в 1519 г., в возрасте 35 лет, выступил с проповедями против индульгенций, католической обрядности, постов и обетов безбрачия для духовенства, идолопоклонства (почитания икон и мощей), церковного и монастырского землевладения, громоздскости иерархического церковного аппарата. Эти религиозно-догматические принципы Цвингли совпали с проповедями Лютера. Но, в отличие от своего немецкого коллеги, он не прошел через мучительную душевную борьбу, а пришел к этим выводам путем тщательного изучения Писания. В противоположность Лютеру он был рациональнее, обряды считал лишь символами, а искреннюю веру – совместимой с разумом. И полемику с заносчивым Лютером вел спокойно, рассудительно. А когда Цвингли был убит, Лютер, который до того посылал дружеские послания умиравшему и всеми покинутому Тецелю, не удержался и злорадно выразил сожаление, что католики не истребили окончательно заблудших цвинглианцев.

Спокойный, добродушный Цвингли был счастлив в личной жизни. В 30-летнем возрасте он узаконил уже существовавшую связь с 40-летней бывшей красавицей из цюрихского патрициата, имевшей уже троих детей. Цвингли всего скромно питался и одевался, помогал страждущим. Приютил Гуттена, за что поссорился с Эразмом.

В отличие от Лютера он не сжигал папскую буллу и не подвергался опасностям. И если Лютер на первое место ставил исправление догмы, Цвингли считал главным нравственное возрождение общества, улучшение форм жизни, а исправление догмы считал лишь частью этой, более общей задачи. То есть он пошел дальше Лютера, что отразило интересы более развитого и самостоятельного швейцарского бюргерства. Структуру новой церкви Цвингли понимал по республикански, то есть она создавалась на более демократической основе, тогда как в Германии попала под власть князей. Лютер отрицал необходимость социального освобождения, у Цвингли же человеческая сущность не отделялась от социальной. В целом, в реформации Цвингли занимал промежуточное положение между Лютером и Мюнцером.

Цюрих принял учение Цвингли. Сначала под влиянием его проповедей городские власти запретили продажу индульгенций. Затем монастырское имущество было подвергнуто секуляризации. В отличие от Германии, где большинство монастырей с их обширными землями было захвачено феодалами, сторонники Цвингли использовали их под приюты для бедных, больницы, школы. Значительная часть монастырских доходов была отдана на оплату проповедников, учителей, врачей. Такое решение проблемы монастырей могло осуществиться там, где феодалы не имели серьезного влияния, а бюргерство представляло силу. В Цюрихском кантоне положение было именно таким. Затем власти города отменили мессу, почитание икон, безбрачие духовенства, причащение под обоими видами, что в свое время требовал Ян Гус.

Эти реформы были начаты в Цюрихе в 1522 г. и продлились до 1531 г. Поскольку реформы осуществлялись городскими магистратами, постольку церковь оказалась в подчинении светских властей, а их решения – обязательными для всех граждан. Противники реформ из патрициата и дворян не смогли организовать сопротивление. Начались реформы с отмены запрета есть мясо в пост, ибо об этом ничего не сказано в Писании. Затем монахам разрешили вступать в брак, ибо Бог семью не запретил. Хотя монастыри закрыли, старым монахам разрешили там доживать, а молодых отправляли учиться какому-либо ремеслу или разрешали заниматься науками. В течение 1524-1529 гг. Цвингли перевел Библию.

В окрестностях Цюриха среди городских низов распространился анабаптизм. В движение пришли и крестьяне. Руководимые анабаптистами, они отказывались платить церковную десятину и другие подати. Когда началось восстание в соседней Швабии, поднялись и швейцарские крестьяне, вступившие в контакт с немецкими. Совет Цюриха рассматривал требования крестьян кантона, весьма сходные с умеренными немецкими "12 статьями" и часть их удовлетворил: отменил личную зависимость, малую десятину и другие повинности. Но с разгромом Крестьянской войны ряд сделанных крестьянам уступок был отменен, а вожди выступлений подвергнуты репрессиям. Цвингли, как и Лютер, не сочувствовал крестьянам, но и не занял такой враждебной к ним позиции.

К реформации Цвингли присоединились некоторые другие кантоны, в частности, Берн. Чтобы распространить Реформацию на всю страну, Цвингли решил насильственно приобщить к ней лесные кантоны и началась война. Первоначально Цюрих одерживал победы, но в 1531 г. сельские кантоны нанесли войскам Цвингли поражение, причем сам реформатор пал в бою. Впрочем, многие считают, что это католики втянули Цвингли в войну, чтобы предотвратить распространение его учения. Первая война началась 1529 г. и закончилась перемирием. Но затем Цюрих выступил с инициативой новой войны. В самой битве Цвингли не участвовал, но находился среди солдат и воодушевлял их. Когда он наклонился к раненному, брошенный кем-то камень пробил ему шлем, затем его ранили копьем и Цвингли остался лежать на поле боя, где ночью его добили мародеры из католической армии. Посмертно он был осужден, четвертован, смешан с пеплом свиней и прах его развеян по ветру. Было Цвингли тогда 48 лет. Победив, лесные кантоны возложили на города контрибуцию и добились их невмешательства в их "иностранную политику", то есть в продажу наемников. На этом реформация Цвингли оборвалась, но само реформационное движение в стране не прекратилось.

КАЛЬВИНИЗМ.Дальнейшая реформа церкви в Швейцарии была связана с именем француза Жана Кальвина(1509-1564). Дед его был простым бочаром. Отец пробился в епископские секретари и фискальные прокуроры. Мать рано умерла, а деспотичный отец мало занимался детьми, хотя и заботился об их будущем. Кроме Жана в их семье было еще 3 сына и 2 дочери. Жили бедно, но отец использовал связи среди местных дворян и выкручивался. В школе Жан был лучшим, и одно богатое семейство взяло его в домашние учителя. Там он усвоил аристократические манеры, а затем с детьми своего покровителя переехал в Париж для продолжения учебы и поселился у дяди – слесаря. Вновь стал лучшим учеником в коллеже, но однокашники недолюбливали его за нелюдимость, нетерпимость и морализаторство. Отличался истовой религиозностью. Затем учился в Бурже у итальянского юриста. Уже тогда, помимо старательности, отличался великолепной памятью: до глубокой ночи записывал то, что услышал от своего учителя днем. После смерти отца бросает юриспруденцию и обращается к теологии. Как гебраист, участвует в переводе Библии на французский язык. После начала Реформации в Германии становится сторонником Лютера, готовит речь с "оправданием верой" для своего друга, избранного в 1533 г. в ректоры Сорбонны и вместе с ним после ее прочтения вынужден был бежать, несмотря на заступничество Маргариты Наваррской. Отправляется под вымышленным именем на юг Франции, затем в Базель, где и пишет свое знаменитое "Наставление в христианской вере". В отличие от Лютера Кальвин не служил в церкви, не изучал всесторонне католичество и поэтому, не будучи тесно связанным с догматикой, был радикальнее своего знаменитого предшественника.

К лютеровскому положению "человек спасается верой" Кальвин добавил свое, что в жизни всё определено Богом. Бог определил, кому в жизни преуспеть, кому погибать, причем без учета заслуг и грехов, по своей прихоти. Все люди в мире, по Кальвину, разделены на 2 категории – людей "избранных Богом" и людей "отвергнутых" им. Бог, таким образом, уподобился грозному року, суровому судье людей. Ничто не может спасти человека, даже молитвы. Всё – в руках Бога. Получилось, что не Бог для людей, как у Лютера, а люди для Бога. Бог у Кальвина – злой деспот[83]. В отличие от эмоционального Лютера, что отразилось и на его учении, концепция Кальвина была результатом логических и рациональных размышлений.

Кальвинизм сложился в условиях усиления роли низов во Франции. Кальвин стремился отстоять чистоту христианского учения и культа. Поэтому он против отрыва Евангелия от Ветхого Завета, что делали Эразм и Лютер. Писание надо принимать в целом, подчеркивает Кальвин. Он против отрицания "мирским сознанием ненужных для набожности «иудейских церемоний»"[84]. Но к самому Эразму Кальвин относился уважительно, хотя и считал еретиком.

Поначалу Кальвин был близок гуманистам, но пришел к выводу, что главное – смирение, гуманистическая же гордыня греховна. Он считает, что разум человеческий абсолютно непригоден и для познания, и для обуздания человеческих страстей. Гордыня – мать всех пороков, а любопытство – их кормилица. Гуманизм задает теологии слишком много вопросов. Лучше – невежество верующего, чем дерзость мудрствующего. Так вместо "свободы воли" появляется "божественное предопределение".

Вообще-то первым идею о божественном предопределении высказал более чем за 1000 лет до Кальвина Августин Блаженный, еще в V в. (человек в своей жизни осуществляет божественный промысел). Но, по Августину, о божественном предопределении можно узнать по добрым и злым делам. У Кальвина же узнать о Божьем промысле невозможно[85].

Человек у Кальвина существует только для прославления Бога, который одних для возвеличения своего милосердия предопределяет к спасению, других, для возвеличение своей справедливости – к проклятию. Но спасение, в отличие от Лютера, не зависит только от веры. Истинно верующий – лишь тот, кто избран. При этом Бог не обращает внимания на заслуги и избирает для спасения или осуждения, руководствуясь только своей, непостижимой для людей, вечной и неизведанной своей волей. Осужденных он даже толкает к злу. Дьявол, который творит зло только с дозволения Бога, может мучить и избранных, но не может их победить. Только для избранного имеет значение молитва, вера, страх Божий. Для отвергнутого спасение невозможно. Но, чтобы у осужденного не отнимали надежду, и он не давал выход всем своим страстям и порокам – каждый должен верить в свое спасение. "Человек падает, потому что так поставлено свыше, но грешит он по своей воле".

Узнать свою судьбу можно, по Кальвину, только в труде. Один из его последователей писал: "Если Бог указал путь, на котором вы без вреда для души вашей или для других законным путем можете зарабатывать больше, чем на другом пути, и вы это отвергнете и изберете менее доходный путь, тогда вы вычеркнете одну из целей вашего призвания, вы отказываетесь быть приказчиком Бога и принимать его дары, чтобы иметь возможность употребить их для него, если он того захочет. Конечно, не в целях плотского довольствия или греха, но для Бога вы должны выработать, чтобы разбогатеть". Такие наставления вполне отвечали интересам возникавшей буржуазии. Во-первых, отрицались феодальные, цеховые и прочие привилегии и перегородки: каждый может испытать счастье, ибо неизвестно, кто избранник Божий. Во-вторых, такие представления избавляли деловых людей от страхов перед неизведанным. Например, купца, отправлявшегося за товаром в другие, особенно дальние страны, ожидали всяческие лишения и опасности. Религия Кальвина избавляла от страхов. Чтобы не случилось – на все воля Божия и надо, презрев неудачи, вновь и вновь браться за дело. Кальвинисты также призывали к ограничению многочисленных церковных праздников, к увеличению рабочих дней.

Кальвин разработал строгую церковную организацию. В его церкви имелись выборные пасторы-проповедники и выборные старшины из мирян, осуществлявшие контроль над церковью. В самой церкви была введена суровая дисциплина. Так, если в лютеранской церкви хозяином был князь, то в кальвинистской – буржуа.

В возрасте 27 лет приехав в Женеву, Кальвин возглавил местную протестантскую церковь. Но попытка установить там придуманные им порядки привела к конфликту с большинством жителей. Он был изгнан и уехал в Страсбург, где женился на вдове своего сторонника – немке с приданным из троих детей, но тихой, кроткой, хорошей хозяйкой, к которой сильно привязался. Но вскоре женевцы вернули Кальвина и подчинились ему.

До Кальвина Женева была своеобразным городом. В ее жителях сочетались французская легкость, немецкое трудолюбие и любовь к порядку, итальянский художественный вкус юмор. Женевец – деятельный и пунктуальный в делах, веселый, остроумный, гостеприимный, любил и ценил жизненные удовольствия и красоту, что всегда привлекало приезжих. Ценилось здесь и образование. Если в соседнем Берне до Реформации не было ни одной типографии, то в Женеве их работало несколько. Но благостность, зажиточность, любовь к роскоши пагубно отражались на нравах горожан: разврат, азартные игры вели к разорению многих почтенных семейств.

Возможно, поэтому Женева в конце концов и приняла Кальвина – этого сурового фанатика, который ввел смертную казнь в ветхозаветных традициях – за богохульство, антигосударственную деятельность, за удар отца, за супружескую неверность, за ереси[86]. За 1542-1546 гг. было вынесено 58 смертных приговоров. На допросах, как и в классическом средневековье, допускались пытки вплоть до признаний; детей заставляли свидетельствовать против родителей. Появился своеобразный протестантский инквизиционный трибунал. За случайную улыбку во время проповеди, слишком нарядный костюм, завитые волосы отправляли под трибунал, наказывавший от наложения штрафа до церковного отлучения. Посещение проповедей стало обязательным. Заболевший был обязан в течение первых трех суток вызвать пастора. О всяких неприличных выражениях многочисленные шпионы доносили властям для последующего наказания. Извозчик, в сердцах обругавший свою кобылу, мог угодить в тюрьму. Вводились ограничения количества блюд в богатых домах, в фасоны костюмов. Однажды трех кожевенников на три дня заключили на хлеб и воду за то, что за завтраком они съели 3 дюжины пирожков. Исчезли театральные представления, игры, трактиры. Вместо них – духовные казино, где не сумевшие побороть в себе потребность в общении могли проводить досуг под надзором хозяина – государственного чиновника, следившего, чтобы за стол не садились без молитвы, а за каждое нарушение следовал донос. Один французский эмигрант восхищался строгим религиозным порядком в Женеве: "Что за счастье пользоваться такой чудной свободой!" (после притеснений в католических странах). "Хороша свобода, – возразила его собеседница. – Прежде нас заставляли ходить к обедне, а теперь принуждают слушать проповедь…" Этот диалог был зафиксирован в судебном протоколе, ибо даму за такой ответ привлекли к суду консистории. По настоянию Кальвина пасторы, посещавшие по вечерам своих прихожан, были обязаны заглядывать на кухни и, если обнаруживали там грязную посуду, то наутро с амвона должны были прилюдно стыдить нерях.

На всем этом – налет личных качеств Кальвина. Жена Иветта родила ему троих детей, которые, однако, вскоре умерли, и он покорно принял это: "Бог дал, Бог взял". Но последовавшую затем смерть жены сильно переживал. Сам он работал – писал и читал проповеди – очень много. Великолепная память позволяла ему, прервавшись на несколько часов, продолжать работу на прерванном месте. Не нуждался в справках – все помнил. Несмотря на сложные тексты, язык у Кальвина – яркий, четкий, остроумный. Французские перевод его "Наставлений" стал образцовым памятником прозы на этом языке, как и лютеровский перевод Библии на немецкий. Но напряженный труд уже в 40 лет сделал его выглядевшим как старик. И умер он от кровохаркания, начавшегося во время лекции.

К красотам природы, к поэзии и искусству был нечувствителен. На землю смотрел как на юдоль скорби и плача, на земную жизнь – как на подготовку к загробной, то есть в этом ничем не отличался от раннехристианских аскетов, в противоположность более терпимому Лютера. Был против благосостояния: "Народ надо держать в бедности, иначе он перестанет быть покорным". При нем Женева утратила свое прежнее торговое и промышленное значение.

Таков был итог поисков растерявшихся перед резким изменением жизненного уклада, принесенным капитализмом, женевских бюргеров, которым не хватало сильного лидера. Кальвин повел себя как духовный диктатор и проявлял исключительную нетерпимость по отношению к тем, кто думал или верил иначе. Светские науки не признавал. Гуманистов причислял к духовным растлителям за пропагандируемое ими свободомыслие и ехидничал, удалось ли гуманистам организовать хоть одну церковь хотя бы в одной деревушке. Постепенно он уверился в своей непогрешимости. Противников своего учения объявил врагами божественной истины, еретиками и подвергал арестам, казням или изгнанию. Так, по его приказанию был казнен испанец Мигель Сервет, известный догадкой о наличии у человека малого круга кровообращения и первый сообщивший о несправедливости в названии Нового Света. Он имел неосторожность критически высказаться о кальвинизме и, когда оказался проездом в Женеве, был арестован и сожжен как еретик. Позднее преследованиям в Женеве подвергался и известный итальянский ученый Джордано Бруно, который написал: "Если кто от какой угодно веры перейдет к этой, то сделается из щедрого – скупым, из кроткого – дерзким, из скромного – гордым, из дающего свое – похитителем чужого, из доброго – лицемерным, из простого – злобным…, из плохого – самым худшим".

В итоге – крайности сходятся – как католики, кальвинисты проявляли нетерпимость, требовали беспрекословного подчинения, но не церковному авторитету, а букве закона. Кальвин отрицал монашество, но аскетический идеал католицизма он предъявил всем верующим. "Кальвин широко растворил двери монастырей, но не для того, чтобы все монахи вышли из них, а для того, чтобы загнать туда весь мир", писал Вольтер.

Жестокость и даже одержимость Кальвина, в значительной степени определялась и общим состоянием религиозности тогдашней Европы, в которой кальвинисты поначалу выглядели сектой в католическом мире, изгоями, вынужденными заботиться о себе доступными и принятыми способами. Так как они стояли вне средневековых корпораций, общин и цехов с их традициями и взаимопомощью, они и были сектой, крепкой своей сплоченностью. В этом они сопоставимы с русскими старообрядцами или евреями в христианской Европе[87]. То есть, нетерпимость протестантов, помимо личных качеств их лидеров, была связана с нравами в обществе, с типично средневековыми традициями религиозной нетерпимости[88]. Говорили, что Кальвин превратил Женеву во второй Рим, но не католический, а протестантский – создал там теократическое государство.

Кальвинизм способствовал сплочению буржуазии там, где она уже играла значительную роль: в Голландии, Англии. Но он распространился среди дворянства и даже аристократии Франции, Шотландии, Венгрии. Дворянство использовало его для борьбы против укрепления центральной власти. Это свидетельствует, что кальвинизм не обязательно вызывался капиталистическим развитием. Но он способствовал распространению новой трудовой этики, основанной на постулате, что труд и основанное на нем индивидуальное преуспевание угодно Богу.

Но нельзя забывать и о другой стороне кальвинизма – его антигуманности. Ведь Кальвин вместо культа человека предлагал смирение, вместо разума – иррационализм, вместо свободы воли – предопределение. Кальвин отрицал возможность познания Бога, природы и человека, настаивая на несовершенстве разума как инструмента познания. Грехом гуманизма он считал не только его отстраненность от религии, но и критическое изучение Библии, порождавшее недостаток христианского рвения, гордыню ученых, превративших христианство из религии в философию. Он осудил гуманизм в целом как тип мышления и предпочитал истребить все науки, раз они принесли сомнение, гордыню и тотальный критицизм[89].

***

Лютеране и кальвинисты между собой не ладили, считая иное учение ересью. Показательно, что гонения на новую астрономию, на учение Коперника и его последователей первыми начали даже не католики, а лютеране. А такая мера, как предпринятая в протестантских странах ликвидация монашества, была к выгоде и феодалов, и буржуазии, ибо лишала угнетенных возможности устроить себе жизнь, уйдя в монастырь. И немецкие крестьяне, например, могли утешаться лишь чтением Лютеровской Библии и сознанием того, что из их среды вышел церковный реформатор европейского масштаба.

Протестантизм стал ответом общества на происходившие изменения, на рост влияния третьего сословия, особенно предпринимательских и финансовых слоев – буржуазии. Он дал людям религиозную санкцию на использование каждым плодов своего труда[90]. Но представления о мире, ментальность, индивидуальная и коллективная оставались средневековыми. Протестантизм, писал А.Ф. Лосев, это попытка преодолеть старые святыни новыми, "которые тоже претендовали на абсолютизацию человеческой личности и на несколько веков задержали эмансипацию западного человека от средневековой мифологии. Это – пример беспомощности в преодолении средневековья"[91]. Иными словами, Реформация демонстрирует, что общество еще не преодолело в себе прошлое.

Лишь небольшой, тонкий слой образованных людей – гуманистов сумел преодолеть средневековое мировоззрение. Но это потребовало не только знаний, но и широты взглядов, что было доступно лишь немногим. Реформация и стала объединением большинства против меньшинства[92]. Ренессансная интеллигенция хотела властвовать лишь над умами людей, реформаторы же пытались добавить к этому власть над самими людьми. Истина гуманизма – всесторонне развитый человек, но истина слишком многогранна, неопределенна (должно быть так, но, возможно и иное толкование). Поэтому погибать за свои идеи гуманисты не собирались. В отличие от Лютера, они хоть и "стояли на том", но могли и несколько иначе. Реформаторы же, по крайней мере, наиболее искренние, готовы были идти за свою идею и на костер, и отправлять на него других. Ибо их идея – четкая, однозначная. Реформаторы, в отличие от гуманистов, вновь выводили на первый план авторитарное учение и лидера.

Для гуманистов главное – поиски истины в сложном, многогранном мире. Для реформаторов главное – найти основное звено, с помощью которого можно изменить мир по их разумению. То есть, в отличие от гуманизма, Реформация была рассчитана на социально-политическую реализацию. Поэтому, в условиях становления нового общества она нашла больше сторонников, чем гуманизм, оставшийся элитарным учением эрудитов. Основная масса людей оставалась религиозной, и реформационные учения им были ближе, понятнее.

Политическая актуальность Реформации определялась и стремлением ряда правящих элит выйти из-под контроля Рима в условиях укрепления национальных государств.

КАТОЛИЧЕСКАЯ РЕАКЦИЯ. Реформация нанесла католической церкви существенный урон. Во-первых, из-под ее лона вышли целые страны: Швейцария, часть германских княжеств, Голландия, Англия, Шотландия, Скандинавия. Во-вторых, Лютер, Кальвин, Цвингли и другие реформаторы подорвали веру в папу, в авторитет Рима. Вековые каноны и догматы католической церкви были взяты под сомнение.

Все это означало удар и по духовному престижу католическом церкви, и по ее материальной базе. Но этот удар еще вовсе не означал крах католицизма. Он сохранил за собой такие страны, как Италию, Францию, Испанию, Австрию, Польшу и некоторые другие. Феодалы этих стран смотрели на католицизм как вернейшее идеологическое средство воздействия на невежественные эксплуатируемые массы.

Католическая церковь, однако, не смирилась с создавшимся положением и нашла в себе силы не только отстоять свое влияние, но и попытаться отвоевать потерянные позиции. С этой целью была признана необходимость перестройки церкви в направлении приспособления ее к новым условиям. Признавалась и необходимость духовного очищения, чтобы выбить у протестантов почву для критики. Для решения насущных проблем был созван церковный собор в Триденте (Тироль).

Тридентский собор, созванный в 1545 г. в североитальянском городке Тренто (лат. – Тридент) и заседавший с перерывами до 1563 г., провел ряд мероприятий, направленных против протестантизма и в интересах укрепления католичества. Эти мероприятия сводились к следующему:

· Протестантизм признавался ересью и для борьбы с ним в Риме был создан специальный инквизиционный трибунал.

· Была объявлена цензура над печатью. Все книги протестантов и даже научные труды, противоречившие церковному учению, подлежали уничтожению. По приказу Карла V в 1546 г. был составлен первый список запрещенных книг, а в 1559 г. папа Павел Vl распорядился составить первый "Индекс запрещенных книг"[93].

· Подтверждалась непогрешимость папы и его высший авторитет в делах веры.

· Подтверждались все догматы и обряды: целибат духовенства, монашество, иконопочитание и прочее, отвергнутое протестантами.

· С целью ликвидации невежества духовенства, чтобы сделать его способным бороться с протестантами, были открыты школы и семинарии для подготовки грамотных священников[94].

Параллельно усилилась и работа с верующими, их запугивание. Активно использовалось церковное проклятие, оглашавшееся публично и имевшее целью поставить вероотступника вне закона. Такому проклятию, как отмечалось, был подвергнут Лютер. Формула проклятия была выработана еще в Хlll в., когда началась активная борьба с возникавшими ересями. Но теперь эта форма борьбы за паству особо распространилась. В торжественной обстановке с амвона провозглашалось: "Во имя Отца, и Сына, и Святого духа, пресвятой девы Марии, Иоанна Крестителя, Петра и Павла и всех святых, предаем анафеме, и отлучаем от святого причастия… [такого то], восставшего против нас. Да постигнет его проклятие наше в его доме, житнице, постели поле, дороге, городе, замке. Да будет он проклят в сражении, в молитве, в разговоре, в молчании, в еде, в питье, во сне. Да будут прокляты все его чувства: зрение, слух, обоняние, вкус, и всё его тело от темени до подошвы ног. Взываю к Сатане со всеми его ангелами, да не примут они покоя, пока не доведут этого грешника до вечного стыда, пока не погубит его вода или не истребит огонь. Да осиротеют его дети, да овдовеет его жена. Предписываю тебе, Сатана, со всеми твоими ангелами, чтобы, как я гашу теперь эти светильники, так и ты погасил свет его очей. Да будет так, да будет так. Аминь, Аминь!". Произнося это, проклинающий гасил находившиеся в его руках 2 свечи и этим выразительным жестом оканчивалось проклятие. Проклятый мог быть подвергнут унижениям, убит, или просто, по воле случая, потерпеть какую-либо беду, и всё это воспринималось как следствие проклятия. На верующих это производило, несомненно, сильное впечатление.

Учитывая веяние времени, католическое духовенство стало больше внимания уделять и индивидуальной работе: исповедям, причастию, интимной проповеди, что отразило общий рост индивидуального сознания в обществе.

В научной литературе выделяется два направления действия католической церкви: католическая реакция как борьба с протестантами и контрреформация – как внутренние реформы в самой католической церкви. Оба эти явления развивались параллельно.

Борьба протестантских и католической церквей вызвало усиление такого проявления средневекового мракобесия, как охота на ведьм. Гонения на них были и раньше, но резко усилились с начала Реформации.

В крестьянском мире магией пользовался каждый, колдуны и колдуньи, даже если они и внушали страх, воспринимались как жизненно необходимые для благополучия деревни. А так как сельское население в средние века было наиболее многочисленным, эти традиции крестьянской жизни и крестьянского мышления в той или иной мере воспринимались и другими слоями общества[95]. Нередко, правда, колдунов и колдуний подвергали гонениям, но чаще всего это были спонтанные (самопроизвольные) расправы, самосуд. Церковь долгое время не столько боролась с колдовством, сколько осуждала веру в него, считая суеверием, противоречившим христианству, ибо чудеса и прочие таинства – во власти Бога.

Такой подход основывался на восприятии средневековым человеком земного и потустороннего мира в единстве, что хорошо отражала средневековая живопись. Поэтому разница между языческим суеверием и христианской верой в дьявола и его пакости была непринципиальной, незаметной не только для простого, мало- или вообще неграмотного обывателя, но и для образованного христианина.

С усилением еретических движений церковь стала пристальнее следить за колдунами и ведьмами как внецерковными силами. Уже с Хlll в. нищенствующие ордена, особенно доминиканцы, требовали борьбы с ведьмами не как с пережитками язычества, а как с ересью. С 1326 г. ведьмам и колдунам, согласно папскому указу, стали полагаться те же наказания, что и еретикам. В те же годы распространились и идеи заговора прокаженных, якобы травивших колодцы. В этом же обвиняли евреев. "Черная смерть" 1348 г. обострила идею заговора и усилила инквизиционные процессы. Власти стали поощрять и провоцировать поиски внутренних врагов. Прокаженных изолировали, евреев в ХlV-ХV вв. изгоняли из многих западноевропейских стран. Но напряженность в обществе, в связи с кризисными явлениями в феодализме, нарастала и в качестве "козлов отпущения" остались собственные маргиналы. В начале ХV в. возобладала точка зрения теологов и тех юристов, которые считали, что человек способен заключать договор с дьяволом и служить ему, получая от дьявола поддержку. К концу ХV в. сложилось представление о шабаше ведьм – особом ритуале их встреч с дьяволом. В основе этого представления – народный культ, вера в возможность человека в экстазе превращаться в животного, посещать потусторонний мир, влиять на других людей.

Определенную роль в обострении враждебности к ведьмам сыграли падение Константинополя, а, затем, географические открытия. Они не только расширили кругозор европейцев, но и сбивали с толку малообразованных: мир становился сложнее, чем представлялся ранее, христиан – мало, а где нехристи – там и дьявол. То есть в руках дьявола – огромный мир и огромные силы. И христианам стало страшно – дьявол и его козни стали видеться повсюду. Поэтому, хотя идею сговора ведьм с Сатаной, идею плотских сношений с ним на шабаше ведьм, миф о наличии у дьявола как бы своей антицеркви и создали инквизиторы, использовав народные поверья и женскую истерию, без поддержки широких народных слоев массовые гонения на ведьм были бы невозможны[96].

Итак, если доносы крестьян на соседей или соседок с жалобами на порчу скота, детей, урожая и т.п. бывали и раньше, то с ХV и, особенно, с ХVl в. суды уже стремились доказывать связь обвиняемых с дьяволом, что автоматически превращало их в еретиков. Доказать ведовство при тогдашних знаниях было несложно. Ведь нередко в ссоре соседи посылали друг другу проклятия и некоторые из них – сбывались. Остальное дополняли пытки, причем самые изощренные. Считалось, что пытки применялись не против человека, а против дьявола в человеке, чтобы он покинул тело. Впрочем, были и признания без оных. Ведь если такие образованные люди ХV-ХVl вв. как Рейхлин, Мирандола, Коперник, Бруно, Кампанелла, Боден, верили, что человек с помощью магии может заставить ангелов выполнять свою волю, то простолюдин с легкостью верил в то, что ведьмы могут побудить чертей вмешиваться в человеческие дела. В ведьм верили Лютер, Дюрер и другие. Ведь если верили, что молитвами можно вызвать в засуху дождь, то почему с помощью дьявола нельзя вызвать стихийные бедствия? Знаменитый французский правовед ХVl в., один из создателей теории государственного права, Жан Боден призывал пытать ведьм, казнить их без суда. Такое доверие или легковерие объясняется уровнем научных знаний ХVl-ХVll вв.: при отсутствии машин, когда всё двигали руками или животными, в непонятных движениях (тех же звезд) видели лапу дьявола[97]. Массовая вера в ведьм приводила к тому, что в преступлении, которого и не совершали, обвиняемые могли признаться и без пыток.

Считалось, если обвиняемая обнаружит страх – ясно, что виновна (совесть выдает). Если спокойна – тоже виновна (ведьмам свойственно лгать с наглым спокойствием). Если защищалась и оправдывалась – это свидетельствовало о виновности, а если в страхе падает духом – это прямо доказывает ее преступление. Причем обвинения разрастались в геометрической прогрессии. Епископ Бамберский сжег 10 ведьм и своего канцлера, который под пыткой сознался, что встречался на шабашах с пятью бургомистрами Бамберга. Один из них обвинил 27 своих коллег и все они были сожжены. Обвинения в колдовстве возникали по разным поводам: английский король Генрих Vlll обвинил свою жену Анну Болейн в том, что она колдовским способом влюбила его в себя. Одного стрелка времен Марии Тюдор обвинили в колдовстве за меткую стрельбу.

Представление о шабаше пришло из германской языческой мифологии, но объединение разрозненных представлений в систематическую демонологию, создание социального стереотипа, образа для преследования – дело католической церкви. В обстановке страха и преследования ведьм их образ превращался в стереотип – люди в это верили. Отсюда – добровольные признания в колдовстве истерических, внушаемых натур.

Впрочем, ведьмы и колдуны, то есть люди, исполнявшие соответствующие ритуалы и верившие в свою силу, действительно были. Как заметил исследователь истории ведовства Д.Б.Рассел, "быть может, чувство собственного бесправия и бессилия заставляло людей искать утешения в ведовских ритуалах, дававших им ощущение власти и могущества? Не было ли ведовство таким же бегством от реальности, как ритуалы, искусство, ересь, мистицизм или паломничество"[98].

Характерно, что часто сами крестьяне обращались к властям с требованием искоренить ведьм. Социальное расслоение в деревне, распад соседских связей, индивидуализация хозяйственной жизни и усиление непривычной для средневекового крестьянства личной ответственности за себя и семью – всё это вело к кризису традиционной морали, создавало в деревне напряженную обстановку, подсознательно побуждавшую крестьян искать виновных в их материальных и психологических неурядицах. При этом больше всего доставалось наименее социально защищенным слоям – беднякам. Их в деревнях воспринимали как угрозу порядку. А скрытое чувство вины перед ними служило, нередко, причиной для обвинений их в ведовстве. Есть даже мнение, что сельская олигархия (зажиточные крестьяне) использовали охоту на ведьм с целью отвлечения внимания крестьян от имущественных и социальных противоречий.

Иными словами, без широкой охоты на ведьм в крестьянской среде это явление едва ли бы стало столь массовым. Но и без образованных людей не обошлось: именно они считали, что несерьезно объяснять силу ведьм лишь их способностями и без помощи дьявола они не обходились. Если простой народ просто верил в могущество ведьм, то ученый люд настаивал, что сама ведьма не обладала магической силой и всё, что она делает, достигает с помощью нечистых духов.

Нельзя так же не заметить, что соблазнам дьявола считали более податливым слабый пол. То, что репрессии обратились, в основном, против женщин, хотя среди колдунов встречались и мужчины, объясняется, вероятно, помимо известной женской эмоциональности и несдержанности, стремлением мужчин сохранить свое господство, обуздать женскую активность в условиях социальных перемен. Ведь даже Возрождение не повысило статус женщин, оставив их в семье. В этом сказалось традиционное христианское отношение к женщине как существу более низкого порядка и вместилищу пороков, и бóльшая склонность женщин к экзальтации и истерии[99], и то, что женщины были главными хранительницами и передатчицами традиций устной архаической культуры. Ведь сказки, предания – дети чаще слышали именно от них. Сказывалось и то, что в средние века женщины были как бы выведены на обочину общества, будучи, в большинстве своем, вне собственности, производства, культуры. Отсюда следовал по-своему логичный вывод: с помощью колдовства женщины компенсируют свое зависимое состояние.

Есть объяснение и в духе З.Фрейда: не целибат ли католического духовенства привел к развязыванию массового террора против женщин из-за воздержания? В православии целибата для белого духовенства не было – не было "охоты на ведьм"[100].

В общем, обвинение в ведовстве давало разрядку долго подавлявшегося напряжения в обществе. Оно легко объясняло любое отклонение от нормы. Всякие конфликты, особенно в деревне, вели к соответствующему обвинению. Расправа над ведьмами способствовала подавлению народной, неофициальной культуры.

Росту массовой истерии способствовало начало перехода к новым общественным порядкам, сопровождавшееся ростом социальной и имущественной неустойчивости. Положение особенно обострилось в эпоху контрреформации, когда и католическая, и протестансткие церкви, и светские власти считали ведовство ересью и запылали костры. Всего за ХV-ХVll вв. в Европе погибли по обвинением в колдовстве сотни тысяч людей, в основном – женщин. Возраст роли не играл; судили всех, от 4-летних девочек до 80-летних старух. В 1485-1486 гг. в Германии было даже издано специальное наставление по выискиванию и осуждению колдуний - "Молот ведьм"[101]. За полтора столетия книга выдержала 29 изданий. Авторы – монахи-доминиканцы, инквизиторы Яков Шпенглер и Генрих Инститорис. Книга написана в традиционной для средневековых схоластических сочинений форме: сначала излагается тезис, затем антитезис, в заключение – вывод. Авторы опирались на Библию, средневековое каноническое и гражданское право, на авторитеты, особенно на Фому Аквинского. Это – пособие для следователей и проповедников, обличавших ведовство. Суть книги – мир во власти дьявола, для спасения необходимо действовать решительно. В основе – то, что всякое отклонение от стереотипов вызывается вмешательством дьявола. "Молот ведьм" – это синтез народных суеверий и теологическое обоснование охоты на ведьм. В книге проводились идеи тех "темных людей" из Кельнского университета (обскурантов), которые выступали против еврейских книг и Рейхлина. Основная мысль авторов книги: неверие в существование ведьм – ересь; ведовством занимаются преимущественно женщины и к нему причастен дьявол. Каждая страница этой позорной для западноевропейской цивилизации книги однозначно свидетельствует о сексуально извращенной одержимости ее авторов, сформированной женоненавистничеством католической теологии[102]. Подробно описываются те пытки, которые надо применять (можно вспомнить всё, о чем вы когда-либо читали: и дыбу, и раскаленные щипцы и т.п). Особо рекомендуется выпытывать подробности полового акта с дьяволом (здесь уже все зависело от темперамента и фантазии несчастной женщины).

Апогей охоты на ведьм – конец ХVl в. В это время общий социально-политический кризис в ряде стран Западной Европы дополнился голодовками из-за очередного похолодания – наступления "малого ледникового периода". Затем было еще две волны гонений в ХVll в. Причем в Германии, в условиях противостояния протестантов и католиков, эта охота было часто наиболее жестокой. Самое массовое истребление ведьм там происходило в 1520-1648 гг., что совпадает с противостоянием протестантов и католиков. Всего в Германии жертвами гонений стало около 100 тыс. человек, из них было казнено около 20 тыс. В одном австрийском городе сожгли двух женщин лишь за то что "они много бродили по лесам, ища коренья". В герцогстве Брауншвейг с 1590 по 1600 гг. сжигали по 10 ведьм ежедневно. В одной из деревень близ Трира в 1586 г. осталось только две женщины, остальных казнили как ведьм. В Англии наиболее массовые гонения происходили также в период конфликта реформаторов с католиками. В других западных странах жертв было поменьше, но точные цифры неизвестны[103].

В качестве примера ведовского процесса можно привести суд над матерью известного немецкого астронома Иоганна Кеплера. Среди обвинений, предъявленных его матери, были такие: она, семидесятилетняя, якобы скакала верхом на телке или корове. Как нам не смешно, но в это верили (ведьма все может). Причем суд исходил из того, что обвиняемая должна доказывать свою невиновность (в гражданском судопроизводстве – наоборот). Кеплер сам вызвался защищать свою мать. И как же он построил ее защиту?

Он не отрицает наличие ведьм, ведь это установлено самой Церковью! Он не отрицает и того, что после общения с его матерью некоторым действительно становилось хуже. Но он доказывал, что не было причинной связи между действиями его матери и пострадавшими людьми. Это был единственно возможный путь спасения. Да, действительно, соседка Урсула умерла после приема настоя, который ей дала его мать. Но ведь этим настоем многие пользуются и не умирают, а, наоборот, вылечиваются. Да, действительно, несколько младенцев, над которыми мать Кеплера наклонялась, умерли. Но ведь тогда свирепствовала эпидемия оспы. Да, действительно, у девочки, которую она встретила, потом заболела рука. Но, как выяснилось, девочка несла непосильный груз и растянула руку. И так по всем пунктам обвинения.

В конце концов, Кеплер выиграл дело, и это было редчайшим исключением – вероятно, провинциальные инквизиторы не справились с логикой ученого, который провел процесс в форме схоластического диспута. Но подозрение осталось, и самого Кеплера выгнали из университета в Линце, где он преподавал математику.

Некоторые регионы Европы ока­зались более восприимчивы к ведовству, чем другие. Ве­довство почти не затронуло Испанию. В Португалии, южной Италии, Скандинавии, Ирландии, как и в Англии до XIII в., ведовство также не имело широкого распространения. Самое мощное разви­тие оно получило во Франции, на территории историчес­ких Нидерландов, в Рейнской области, северной Италии и альпийских регионах. За исключением Альп, эти богатые и густонаселенные регионы Европы были самыми пере­довыми в промышленном отношении и по образованности населения. В Альпах ведовство воз­никло с приходом раскольников и ведьм, которые искали убежище в горах, спасаясь от преследования властей. Как отмечает уже упоминавшийся историк Рассел, сама по себе социальная напряженность не является причиной интеллектуальных и мифологических феноменов, но она обеспечивает условия, благоприятствую­щие их развитию. Стремительное изменение социально-экономического режима всегда рождает тревогу в обществе и может способствовать развитию разнообразных мифо­логий зла, подобных ведовству. И этот вывод тем более справедлив для средних веков, когда в архаическом со­знании большинства людей окружающий мир выступал как нечто незыблемое и неизменное. И ведь он действительно оставался таковым, не подвергаясь существенным и сколько-нибудь ощутимым изменениям на протяжении почти всей эпохи средневековья. Но в те периоды, когда заметные изменения все же происходили, люди, будучи не в состоя­нии понять их, реагировали страхом. Рушился веками ус­тановленный жизненный уклад, размывались сложившиеся границы социальных ролей, и это вызывало сильнейшую тревогу у людей. Выбитый из колеи средневековый человек охотно принимал предлагаемую ему идею, что причиной всех его несчастий является злая и всесильная группировка людей, действующих с подсказки и при помощи дьявола. Ужас перед необъяснимыми сдвигами в мироздании, которое мысли­лось неизменным, заставил некоторых принять религию ве­довства, и этот же ужас породил у других страх перед ведьмами[104].

Продолжавшийся рост городов и появление класса промышленного пролетариата, как и переход к использованию наемного труда, повлекли за собой целый ряд негативных последствий. Большая крестьянская семья, где человек жил в окружении многочисленных дядюшек, тету­шек, двоюродных братьев и сестер, постепенно уступала место маленькой семье, состоящей из родителей, детей и, в лучшем случае, бабушек и дедушек. Адаптация к непривычным ус­ловиям жизни требовала от взрослых огромного эмоцио­нального напряжения, и тревога и беспокойство родителей передавались детям. Другое негативное последствие заклю­чалось в том, что в селах оставалось много одиноких стари­ков и женщин, когда взрослые дети и мужья переезжали или отправлялись на заработки в города. Возможно, поки­нутые старые люди, движимые тревогой и страхом, искали утешения в ведовстве или по крайней мере были склонны к эксцентричному поведению, позволявшему подозревать их в принадлежности к ведьмам.

Эти сдвиги не могли не сказаться на религиозных фантазиях людей. В искусстве XIV и XV вв. все большую популярность набирают картины ада — изображения смер­ти, страданий, адских мук, демонов и чудовищ. Всё это зародилось и черпало свою силу в тех регионах Европы, где социально-экономические сдвиги были наиболее вы­раженными, а именно в исторических Нидерландах, Фран­ции и Рейнской области.

Большинство людей выражали свое недовольство в фор­мах, отличных от ведовства. Почему же, ставил вопрос Рассел, некоторые избрали эту крайнюю форму протеста? И отвечает, что во все времена находятся индивидуумы, не способ­ные к нормальному функционированию в обществе в силу совершенно своеобразного восприятия реальности. В состо­янии стресса такие люди вполне могли принять культ ведов­ства или преисполниться страхом перед ведьмами. Однако это не означает, что все ведьмы страдали пси­хическими расстройствами. В ведовстве нашли выражение не просто фантазии отдельных людей, а гораздо более уни­версальные человеческие потребности, достаточно универ­сальные, чтобы говорить о ведовстве как о мифе. В основе мифа о ведьмах лежит фундаментальный психологический феномен — феномен неиссякаемого обаяния зла. Почти вся средневековая мысль замешана на древнем дуалистическом противопоставлении добра и зла, света и тьмы, и начиная с XII в. это проти­вопоставление, получив мощный импульс от катарской док­трины, выходит на первый план. Ведовской миф является порождением человеческой психологии: с его помощью мы проецируем вовне наше чувство одиночества, страха и угрозы. Нам трудно винить себя за наши неуда­чи и провалы, и мы не можем счесть их случайностью, так как убеждены в одухотворенности и разумном начале универсума; и они не могут быть ниспосланы нам Богом, если, конечно, мы не согрешили перед ним, ибо Бог добр и милостив к людям. Нам гораздо легче увидеть в этом злую проделку каких-то сверхъестественных сил. Именно этот универсальный миф нашел выражение в средневековом ведовстве[105].

Гонения на ведьм пошли на убыль лишь в середине ХVll в. Хотя стабилизация не наступила, общество постепенно привыкало к новым явлениям и ритмам. Росли города с более образованным и динамичным населением. Теряется почва для религиозного фанатизма. К тому же инициатива снизу, которой подпитывалась охота на ведьм, стала, в конце концов, ограничиваться властями, боявшимися терять контроль над подданными. Но, как заметил современный немецкий исследователь ведовства, Г.Шверхофф, "«ведьмомания», как Холокост или сталинизм – слишком сложное явление, чтобы его можно было объяснить какой-либо одной причиной"[106].

Однако самым действенным орудием в борьбе с Реформацией, а затем и со всем передовым, прогрессивным был Орден иезуитов, созданный испанским дворянином Игнатием Лойолой. После ранения он должен был оставить военную службу и решил, что коль не может быть солдатом короля, то, как истинный католик, должен стать воином Христа, духовным спасителем католицизма. В лице Лойолы католическая церковь получила такого деятеля, который оказался достойным противником реформаторов.

Лойола родился в 1491 г. и был тринадцатым ребенком в древней дворянской семье. Он оказался не теоретиком, а человеком действия. В этом, как и реформаторы, он – продукт новой эпохи. Жаждой борьбы за свои идеалы он близок и Дон-Кихоту. Но, в отличие от автора известного романа, Лойола относился к рыцарям не сатирически, а романтично, идеализировал их. Однако, в борьбе с еретиками он оказался не идеалистом, а прагматиком.

Как это часто бывает, выбор пути Лойолы во многом определил случай. Во время пребывания в госпитале он перечитал все бывшие там рыцарские романы и, от безделья, взял в руки Библию. И… его "посетил" святой дух. Но быть рядовым борцом за веру он не захотел, а чтобы стать заметным, ему не хватало образования. И он начинает учиться, сначала в Испании, затем – в Сорбонне, на богословском факультете, который он, однако, не окончил. Но в 1534 г. в Париже с несколькими друзьями (швейцарцем, уроженцем Наварры и четырьмя испанцами) он создает новый церковный орден. Дав друг другу обет верности, основатели нового общества отправились в Рим. Поначалу из-за особенностей устава членов новой организации церковь объявила еретиками. Но традиционных средств борьбы уже не хватало и папа Павел lll в 1540 г. утвердил "Общество Святого Иисуса" – Орден иезуитов[107].

Энергичный волевой фанатик, дипломат и мистик, Лойола сумел найти те пути и средства борьбы с реформаторским движением, которые были наиболее действенными в новых исторических условиях. Эти пути и средства он изложил в уставе созданного им ордена. Этот орден был совершенно непохож на многочисленные монашеские организации. Если монашество традиционно сводилось к пропаганде греховности всего мирского, к отшельничеству и монахи стремились замыкаться в своих кельях, не соприкасаться с миром, то Лойола избрал другой путь, путь активной и действенной борьбы. Члены созданного им ордена обязаны были не уединяться, а, наоборот, активно внедряться во все сферы общественной жизни, во все социальные группы, от советников и духовников королей до государственных чиновников и школьных учителей. При этом участие в ордене было тайным.

Чтобы иезуиты могли проникать во все сферы жизни и тонко действовать в пользу католицизма, они должны были быть грамотными, обладать большими способностями. Поэтом отбор в члены ордена был очень тщательным. Кандидаты длительный срок испытывались, выполняли ряд заданий и, лишь выдержав все испытания, принимались в орден. Были созданы и специальные школы, где иезуиты готовили себе кадры.

Помимо способностей и религиозного фанатизма важнейшим качеством иезуита должно было быть безоговорочное послушание. Лойола учил: "Подчиненный должен повиноваться старшему, как труп, который можно поворачивать во все стороны, как палка, которая подчиняется всякому движению, как восковая масса, которую можно видоизменять и растягивать во всех направлениях".

Структура ордена отличалась большой централизацией. Во главе ордена стоял генерал. Его власть была неограниченной. Доступ к нему имел очень узкий круг лиц. Жил он в Риме. Члены ордена делились на 4 степени. Чтобы из низшей ступени попасть в высшую, требовалась очень сложная, умелая и разнообразная деятельность. И иезуиты ее действительно развернули. Справедливо полагая, что лучше всего начинать с воспитания молодого поколения, они взяли под свой контроль школы. Надо отдать иезуитам должное – они усовершенствовали методику обучения, по сути, создали систему классов. Но преподавали так, что даже в протестантских странах из школ выходили католики. Популярными стали катехизисы, подготовленные иезуитами. Один из них, написанный Петером Канизием в 1555 г. только в немецком переводе переиздавался до 1800 г. более 70 раз.

Иезуиты фактически развернули систему идеологического шпионажа, в том числе и за королями. И если замечали, что важная особа отходит от католицизма, применяли все возможные меры, вплоть до убийства. В уставе "Общества Иисуса" записано: "Да будет известно всем членам нашего общества и да напишут они это неизгладимыми буквами не только на дверях своих обитателей, но и в сердцах своих на всю жизнь; всё наше общество и, следовательно, все и каждый, кто в него вступает, обязываются верой и правдой повиноваться нашему святому отцу папе и всем его преемникам, и только под этим условием имеют право трудиться для Бога…, для того, чтобы показать великое смирение нашего общества вообще и полное самоотречение каждого члена его, в частности, – чтобы всенародно засвидетельствовать решительный отказ наш от собственной воли, – мы обязываемся принять особый обет послушания". "Необходимо, чтобы вера в Бога была настолько велика, чтобы человек, не колеблясь, пустился в море на доске, если у него нет корабля!". "Если церковь утверждает, что-то, что нам кажется белым, есть черное, – мы должны признать это!". "Папе надлежит повиноваться без всяких разговоров, даже ради греха, и надо совершить грех, смертный или простой, если начальник того потребует во имя господа нашего Иисуса Христа или в силу обета повиновения. Этот грех может быть совершен ради вещей или ради людей, которые его сочтут полезным, как для блага какого-либо отдельного лица, так и для всеобщего благополучия". Можно даже нарушить клятву, если при этом в уме сделать оговорку.

В ордене не допускалось никакой критики. "Если мы не находим в священниках и других церковных начальниках желанной чистоты нравов, мы отнюдь не должны обвинять их за это, ни в частных, ни в публичных речах, ибо такими разговорами порождается больше вреда и позора, чем пользы, так как результатом их будет злоба и презрение народа против своих начальников и пастырей".

Есть в уставе и практические советы: "Не следует сразу заговаривать о вещах духовных с теми людьми, которые поглощены материальными заботами: это значило бы закидывать удочку без приманки".

Постепенно, следуя уставу, иезуиты превратились в мощное оружие католической церкви. Уже на Триденском соборе иезуиты оказали папе большую поддержку. К 1556 г., когда умер Лойола, уже было более 100 миссий ордена[108]. Иезуиты помогли отстоять от Реформации Францию, Южную Германию и Австрию, Польшу[109]. В дальнейшем орден стал получать земли и денежные субсидии от пап и богатых католиков. Постепенно верхушка иезуитов настолько разбогатела и запуталась в мошенничестве и спекуляциях, что папа должен был в 1773 г. распустить этот орден. Большой удар по иезуитам нанесли в ХVlll в. французские просветители[110].

Здесь надо подчеркнуть, что в сохранении влияния и роли католицизма сказалось влияние средневековой ментальности. Если протестантизм опирался на гуманистическую идею свободы воли, ограниченную, правда, лишь областью веры, то католицизм – на традиционные коллективистские, общинные, корпоративные ценности. Если протестанты опирались на слово, проповедь, то католики – на образ (живописный или скульптурный), то есть на чувственное восприятие.

Сохранению католицизма способствовало и то, что протестанты недоучли народную религиозность. Отрицание реформаторами культа святых обострило ненависть к ним у консервативных масс и спровоцировало вспышки насилия, выразившиеся в религиозных войнах, о которых речь пойдет ниже.

Иными словами, эпоха Реформации означала не наступление в Западной Европе Нового времени, а начало "вживания" новых ценностей в средневековое общество. Поэтому отнесение ХVl-ХVll вв. к новому времени, встречающееся в литературе, нельзя признать оправданным. Эти века – лишь время перехода от одной эпохи к другой.

Но из борьбы с Реформацией и католичество вышло изменившимся, обновленным, вера католиков стала более осмысленной.

***

Реформационные коллизии и контрреформация ХVl-ХVll вв. происходившие на фоне становления новых отношений и разложения старых, феодальных, породили и возникновение такого специфического движения, как масонство. Произошло оно от совершенно не связанной с идеологией и политикой средневековой организации резчиков по камню - каменщиков (от фр., англ. – maçons, masons). Средневековым каменщикам часто приходилось, украшая готические храмы, жить вдали от дома, артелями. Жили, традиционно, по 20 человек в помещении, называемом ложа (фр. loge – хижина) и почитались как элита строителей. Название франкмасоны возникло от названия каменщиков с приставкой франк, что, по французской традиции, означало происхождение от свободных. Первоначально франкмасонами называли тех, кто освобождался, в виде привилегии, от обязанностей городских жителей (например, в отличие от остальных строителей, от несения караульной службы). Артели вольных каменщиков появились еще в Хl в.

Стремление этих людей еще больше обособится, для сохранения профессиональных тайн и возвеличения собственной значимости, привело, в условиях средневековой корпоративности и склонности к мистицизму, к складыванию особых уставов франкмасонских лож. Высокая оплата труда, особенно квалифицированного, также способствовала созданию замкнутых, привилегированных и богатых организаций. Прием в них стал сопровождаться мистическими обрядами, таинствами.

А во второй половине ХVll в. в Англии и Шотландии, в условиях обострения политической борьбы, в такие ложи с тайными уставами стали вступать богатые покровители из дворян и буржуазии. Причины этого – самые разные: тщеславие, расчет, любопытство. Вспомним, что в древности и средневековье были распространены традиции тайных обществ с мистическими ритуалами. Некоторые масонские ритуалы напоминали то, что было у тамплиеров, которые после разгрома превратились в тайную организацию. Потянулись в ложи и ученые, ибо их извечное стремление проникнуть в тайны природы вызывало опасные обвинения в колдовстве. Закрытый же характер масонских лож помогал не только спастись от костра, но и давал возможность обмениваться мыслями и идеями, в том числе и о преобразовании общества. Поэтому в ложах оказались многие просветители и революционеры ХVlll-ХlХ вв. Позднее многие ложи превратились в тайные организации различных политических группировок, что характерно и для нашего времени.

МЕСТО РЕФОРМАЦИИ В ЕВРОПЕЙСКОЙ ИСТОРИИ. Новые экономические и социальные порядки, вызванные становлением капитализма, распространявшиеся в Западной Европе с ХVl в., повлекли за собой рост оппозиции католической церкви как освящавшей прежние, феодальные порядки. Поэтому Реформация распространилась прежде всего, в тех странах, где относительно быстро развивались буржуазные отношения (Швейцария, Англия, Нидерланды), а также там, где была слабой центральная власть (Германия) или сама католическая церковь (Скандинавия).

С "легкой руки" одного из создателей социологии Макса Вебера распространилось суждение, что именно протестантизм создал капитализм. Думается, скорее наоборот, новая трактовка христианства успешно распространилась там, где уже сформировалась новая трудовая этика – в западноевропейских городах, в которых, к тому же, католичество выступало с реакционных позиций охраны старого общества. Там же, где церковь не мешала развитию новых отношений, как в городах Северной Италии, протестантизм оказался неактуальным. Но, возникнув, завоевав широкий круг сторонников, он ускорил капиталистическое развитие. И именно в этом, а не в создании капитализма, его ценность. Ибо, как станет видно в последующем, в новое время, динамичнее буржуазное общество развивалось именно в протестантских странах.

Там же, где католичество опиралось на крепкую центральную власть (Испания, Польша, Австрия), где поддержало централизаторскую политику королей (Франция) и в отсталых регионах католичество сохранило свои позиции. Этому способствовала и контрреформация – ответное наступление католичества, начавшееся с середины ХVl в.

Определенные успехи контрреформации в условиях продолжавшегося развития буржуазных отношений можно объяснить тем, что в условиях кризиса феодализма консервативные силы, а их было немало, сплотились вокруг признанной и привычной хранительницы средневековья – католическо