ГЕРМАНИЯ В КОНЦЕ ХV – ХVI в.

ТЕМА 3.

Как и в предшествующее время, Германия оставалась конгломератом внутренне автономных земель: княжеств, графств, отдельных городов, с весьма аморфной центральной, императорской властью. Иными словами, ее название отражало географические и этнические признаки, но никак не политически единое государство.

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ГЕРМАНИИ В КОНЦЕ ХV – НАЧАЛЕ ХVI в. В хозяйственном развитии германские земли в ХVI-ХVII вв. не отставали от других западноевропейских стран. Здесь наиболее развивались металлургия, горнорудное дело (наиболее передовое в Европе) и текстильное производство. Центрами горнорудной промышленности были горные районы: Тироль, Гарц, Саксония. Металлургия развивалась на западе, в Рейнских городах. Текстильными центрами были прирейнские и верхнедунайские города: Кельн, Вормс, Ахен на западе, Аугсбург, Нюрнберг, Ульм и другие на юге.

В старых отраслях производства, преимущественно в текстильном, еще господствовала цеховая система. В новых – горнорудном, металлургическом – преобладали мануфактуры. Существовали и централизованные мануфактуры, и рассеянные (надомные) как переходные формы от цеховой организации.

Самой богатой и развитой в хозяйственном и культурном отношении была юго-западная часть германских земель. В верхнедунайских Аугсбурге, Нюрнберге и других городах жило богатое купечество. Своими хозяйственными успехами эти города были обязаны торговым путям, пролегавшим по крупным рекам (Рейну, Дунаю) и горным альпийским дорогам, связывавшим Германию с Италией. Именно здесь, в Юго-Западной Германии, возникают крупные торгово-ростовщические и промышленные фирмы Фуггеров, Вельзеров и других. Эти фирмы, ведя крупные торговые и посреднические операции, захватили в свои руки важнейшие отрасли производства в горных районах, богатых серебром, медью, свинцом и золотом. Проникновение этих крупных предпринимателей в горнорудную промышленность ускорило процесс разорения мелких производителей, добывавших там руду примитивными способами. Многие из них вынуждены были превращаться в наемных рабочих на рудниках.

Но констатировать развитие капитализма в Германии еще нельзя. Ростки его возникали лишь в отдельных отраслях и единичных местах. Таких, как Фуггеры и Вельзеры, пока еще крайне мало. Но те, кто появлялись, быстро богатели и начинали играть видную роль и в экономике, и в политической жизни, причем не только германских земель, но и всей Европы. Они устанавливают монопольные цены на хлеб и некоторые другие виды продуктов и сырья, они ссужают деньги государям и папе. Не зря один из Фуггеров выразился, что император Карл V, избранный в 1519 г., своей короной обязан ему, на деньги которого были подкуплены курфюрсты. В интересах Фуггеров было иметь государя, державшего под своим скипетром Германию, Италию, Нидерланды, Испанию и ее заморские колонии.

Показательно становление дома Фуггеров. Основатель дела, Ганс Фуггер, пришел из деревни в Аугсбург в ХIV в. как странствующий купец, удачно женился на дочери мастера–ткача и так попал в ткацкий цех города. Дав полмиллиона гульденов на подкуп при избрании императором Карла V, Фуггеры получили графский титул. За 1511-1527 гг. на ростовщических и торговых операциях их капитал вырос на 1300%, а в 1546 г. составлял уже 7 млн гульденов (15800 т золота), тогда как во всей Центральной Европе в 1547 г. добыли 1450 кг этого металла. Фуггеры – пожалуй наиболее богатые буржуа эпохи первоначального накопления, причем не только в Германии[51].

Монопольные права таких фирм вызывали недовольство различных слоев населения Германии, так или иначе страдавших от высоких цен. Кроме того, эти монопольные цены разоряли мелких производителей и купцов. Кстати, сам термин монополия возник в начале ХVI в. именно в связи с указанными фирмами. Не раз раздавались требования о запрете торговых фирм-монополистов. Даже Карл V грозился после своего избрания их отменить. Но не сделал этого, ибо в финансовых вопросах целиком, как отмечалось, зависел от Фуггеров. Более того, когда в 1523 г. был возбужден процесс против аугсбургских фирм, Карл V приказал его прекратить. Он писал, что "желал бы ликвидировать все монополии в Священной Римской империи, но важные обстоятельства побуждают его прекратить процесс". Эти обстоятельства возникли, когда император получил противодействие и недвусмысленное напоминание Якоба Фуггера, написавшего Карлу: "…Ваше величество без моего содействия не получил бы императорской короны; я могу это доказать документами, подписанными всеми комиссарами Вашего величества", то есть расписками, полученными от имени претендента на престол.

Германские города вели обширную международную торговлю. Одни из них, как рейнские и южные, верхнедунайские, производили товары на экспорт. Другие, как северные, ганзейские, вели преимущественно посредническую торговлю. Германские города, занимая центральное положение в Европе, связывали ее различные части, через них проходили многочисленные торговые пути. Но экономическое развитие страны было крайне неравномерным. Наряду с развитыми областями, в которых процветала промышленность и велась международная торговля, существовали области крайне отсталые, в которых даже не было товарного обмена. Причем наиболее развитые области находились на окраинах Германии: на западе – Рейнская область, на юге – Швабия, на севере – Ганза. При этом все указанные районы вели самостоятельную внутриэкономическую жизнь, между собой не были связаны и обращены были лицом не во внутрь страны, а во вне, к международным связям.

Что касается центральногерманских земель, то они существовали вне жизни своих окраинных областей, со своими отсталыми формами хозяйства. Здесь было мало городов, а существовавшие носили полуаграрный характер. В результате в Германии не образовалось внутреннего рынка, способствовавшего политическому единению страны. Даже столицы не появилось. Отсюда – политическая раздробленность, в свою очередь тормозившая экономическое развитие. Все это определило общее политическое и экономическое отставание Германии по сравнению с большинством соседних стран.

СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА ГЕРМАНСКОГО ОБЩЕСТВА. Несмотря на указанные экономические и политические проблемы, старые феодальные порядки подрывались и разлагались под влиянием товарно-денежных отношений. В связи с этим складывалась чрезвычайно пестрая социальная структура общества. Господствующим сословием оставались феодалы, светские и духовные. Среди них выделялась аристократия, князья и мелкопоместное дворянство – рыцарство. Более многочисленным сословием были горожане, среди которых возвышалась "своя" аристократия – патрициат, средний слой – бюргерство и низы – плебс. Самым многочисленным сословием оставались крестьяне. Интересы и отношение к сложившемуся положению в германских землях было различным не только у разных сословий, но и внутри их.

Крупные феодалы – имперские князья, светские и духовные – в целом были вполне довольны существовавшим положением. Политическая раздробленность была им на руку. Слабость императорской власти делала их независимыми властителями в своих владениях, где они располагали полным набором традиционных для феодального общества иммунитетных привилегий: административной властью, собственными судом и полицейской системой, чеканили собственные монеты, устанавливали пошлины и чувствовали себя на своих землях вполне государями.

Рыцарство, наоборот, было крайне недовольно сложившимися порядками. У них было мало земли, крестьян. Их доходы, и прежде весьма низкие, теперь никак не покрывали возраставшие потребности. Прежде источниками пополнения их карманов были многочисленные войны, в которых рыцари были непременными участниками как профессиональные воины. Теперь же, в связи с изобретением огнестрельного оружия, роль рыцарской конницы сводилась к нулю. Их стали вытеснять наемники и решающим фактором сделалась пехота. Оставшиеся не у дел, полунищие, они с завистью смотрели на князей, духовных и светских, и между делом занимались грабежами в своих карликовых владениях, облагали горожан и крестьян поборами, шантажировали и занимались вымогательством. Это был самый беспокойный слой немецкого общества, от которого страдали все, но больше всего, естественно, крестьяне и бюргеры.

Специфической прослойкой среди мелкопоместного дворянства были имперские рыцари, вассалы императора. Учитывая слабость императорской власти и политику императоров, о которой речь впереди, эти рыцари были предоставлены самим себе. Сюзерены обычно в их службе не нуждались, что отрицательно сказывалось не только на доходах, но и на защите их от произвола аристократии. Враждебно относясь к княжеской олигархии и земельным богатствам церкви, имперские рыцари были заинтересованы в усилении центральной, императорской власти. Они были "самым национальным сословием" (С.Д.Сказкин), заинтересованным в единстве страны. Но, при этом, они не были способны объединить всех недовольных сложившимся положением, ибо их политическим идеалом было усиление феодальных порядков в государстве с усилением крестьянской зависимости. Эти устремления, безусловно, противоречили интересам наиболее многочисленного, третьего сословия, тоже недовольного раздробленностью страны.

Патрициат во многих городах держал власть в своих руках, обладал значительными капиталами, которыми пользовался в банковско-ростовщическом деле и внешнеторговых операциях. Городские верхи, несмотря на то, что отдельные их представители (те же Фуггеры) добивались влияния на императора, в целом были недовольны раздробленностью и слабостью центральной власти, неспособной сдерживать произвол крупных феодалов и бесчинства рыцарей.

Бюргерство – ремесленники, купцы и начинающие мануфактуристы – составляли массу свободного населения в городах. Они более других страдали и от церковных поборов, феодальных распрей, разбоя рыцарей. Их возмущала роскошь князей и, особенно, раздражал распущенный образ жизни духовенства, существовавшего исключительно за счет поборов с прихожан. Их возмущало, что духовенство поставило веру на службу наживе. Политическая раздробленность сковывала их инициативу, инициативу развивавшихся буржуа. Но они еще не ощущали себя специфическим классом; среди них преобладал местный, провинциальный интерес.

Плебс – масса горожан, не обладавших собственностью, достаточной для ведения самостоятельного дела и вынужденных наниматься на службу – подмастерья, ученики, слуги, рабочие, поденщики, многочисленные неимущие, беглые крестьяне. Они не обладали всей полнотой городских прав и были недовольны всеми, кто стоял над ними: феодалами, патрициями, полноправными бюргерами. В рассматриваемое время, в условиях кризиса феодальных порядков, при которых каждая профессиональная группа в обществе, каждая сфера жизни была ограждена многочисленными привилегиями, все больше увеличивалась масса людей, лишенных определенной профессии и постоянного места жительства. В условиях, когда цехи превращались в замкнутые привилегированные корпорации и ревниво оберегали свою монополию на местном рынке, внецеховой люд мог или идти в наемники, или заниматься поденной работой, не требовавший принадлежности к какому-либо цеху, или превращаться в нигде не задерживавшихся бродяг. Эта масса, за исключением наемников, была социально активной, участвовала и в городских, и в крестьянских движениях. С крестьянами их роднило не только недавнее общее происхождение, но и общность их тяжелого положения.

Крестьянство – самое многочисленное сословие. И хотя уже с ХIV в. большинство немецких крестьян стало лично свободными и достигло определенного уровня благосостояния, они оставались наиболее угнетаемыми и бесправными. А со второй половины ХV в. крестьяне начинают испытывать усиление гнета, как со стороны князей, так и со стороны мелкопоместных дворян, нуждавшихся в материальном обеспечении своих возраставших потребностей. Для этого феодалы захватывали общинные пустоши и леса, требовали от крестьян оплаты за пользование ими, что еще больше усиливало зависимость крестьян от горожан-ростовщиков. Захват общинных угодий приводил к тому, что многие крестьянские дети не могли получить наделов и превращались или в наемников, или пополняли городской плебс. Обирали крестьян и горожане посредством ростовщичества и монополий, обирала и церковь через десятину и иные поборы. Причем десятин было несколько: "большая" – зерном, "малая" – овощами и фруктами, "десятина крови" – скотом. Так как при сборе десятины не учитывались издержки (зерно, например, брали прямо с поля, отсчитывая каждый десятый сноп), то реально церковные сборы превышали десятую часть собранного крестьянами.

Была в германском обществе и одна конкретная фигура, недовольная своим положением – император. Не располагая достаточной для суверенного монарха властью, он стремился ослабить княжескую независимость.

Все рассмотренное создавало в Германии обстановку крайнего напряжения, которая должна была разразиться неизбежными потрясениями в общественных порядках. Так и произошло в начале ХVI в. Социальные противоречия разрешились Реформацией и Крестьянской войной, имевшими для Германии и всей Европы важные последствия. Первыми активно выступили крестьяне.

КРЕСТЬЯНСКИЕ ДВИЖЕНИЯ КОНЦА ХV – НАЧАЛА ХVI в. Во второй половине ХV в. ухудшение положения крестьян начало провоцировать акции массового недовольства. Наиболее крупным из них было выступление под руководством Ганса Бегайма в 1476 г. Лидер, возможно, чех по происхождению (Бегайм – богемец), пастух и деревенский музыкант, начал свои проповеди во Франконии. Он разъяснял крестьянам, что все люди – братья, что не должно быть ни богатых, ни бедных, что у сеньоров и духовенства надо отобрать землю и поделить ее между крестьянами, многие из которых, естественно, пошли за Гансом. По приказу епископа Вюрцбургского, в землях которого проповедовал Бегайм, он был схвачен, судим как еретик и сожжен на костре. С его смертью это движение было подавлено.

В конце ХV – начале ХVI в. в юго-западной Германии сложилась тайная крестьянская организация, получившая название Башмак, ибо ее эмблемой был избран крестьянский башмак, противопоставленный дворянскому сапогу. В программе "Башмака" содержались требования прекращения всех феодальных поборов, а также раздела церковных имуществ. Добро монастырей, церквей, соборов, писалось в этой программе, должно было насильственно отнято и распределено между крестьянами. Из церковных служащих следовало оставить самый минимум, а остальных перебить или разогнать. Наиболее видным вождем этой тайной организации был крестьянин Йосс Фриц. Он трижды готовился поднять крестьян на восстание против сеньоров, но каждый раз заговор раскрывался и его участники подвергались суровым наказаниям. После неудачных попыток восстания многие деятели этой организации бежали в Швейцарию.

После разгрома "Башмака", в начале ХVI в. возникла крестьянская организация Бедного Конрада. Она сумела в 1514 г. поднять восстание против герцога Вюртембергского. Но оно было жестоко подавлено. Надо заметить, что в программах крестьянских движений призывы к ликвидации феодальной эксплуатации сочетались с требованиями установления государственного единства.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ОБСТАНОВКА КОНЦА ХV – НАЧАЛА ХVI в. Угроза всеобщего крестьянского восстания побуждала остальные сословия к сплочению. В Юго-Западной Германии в 1488 г. возник Швабский союз, объединивший под руководством группы князей рыцарей и некоторые имперские города. Понимая необходимость сплочения и создания для этого централизованного государственного аппарата, опираясь на этот союз, группа князей добилась на рейхстагах в 1495 и 1500 гг. принятия плана имперской реформы, направленной на создание общеимперских органов (разумеется, при руководстве в них князей).

Но рост бюргерской оппозиции в городах, конфликты среди самих князей привели к развалу Швабского союза и краху всех попыток укрепить империю на основе княжеской олигархии. В городской среде стала популярной составленная еще примерно в 1438-1439 гг. так называемая Реформация Сигизмунда, направленная на укрепление государства и общества. Но для воплощения этих идей реальной силы тоже не было.

Императорская власть, все более слабевшая, делала Германию беззащитной против всех поборов и притязаний католической церкви. Это вызывало недовольство ею практически всех социальных групп, временно объединившихся для совместной борьбы с папским засильем.

Политический строй Германии был весьма сложным. Империю возглавлял император, ему должны были подчиняться князья. Но со времени "Золотой буллы" Карла IV, данной в 1356 г, они имели свой орган – коллегию курфюрстов, которые избирали императора, что ставило его в известную зависимость от этих влиятельных князей.

Кроме императора и коллегии курфюрстов, существовал рейхстаг, в который входили 3 курии: курфюрстов, прочих князей и городов. Этот орган в средние века так и не дорос до значения парламента в Англии или даже Генеральных Штатов во Франции, где они выражали общегосударственные интересы и служили опорой монархам в их борьбе за укрепление государственной власти и уничтожение местного сепаратизма. Горожане, князья и курфюрсты на рейхстагах обычно заботились лишь о своих местных, провинциальных интересах, которые, как было показано выше, были различными. Естественно, такие государственные учреждения были бессильны способствовать укреплению единства и только усугубляли политическую раздробленность страны, превращая ее в конгломерат разобщенных "владений", "территорий", "имений".

Императоры Германии в рассматриваемое время происходили из дома Габсбургов. Династия эта с незначительными промежутками правила с конца ХIII до начала ХIХ в. Первоначально Габсбурги, находясь на положении незначительных государей, все заботы направляли на увеличение своих наследственных владений. Свою слабость в военно-политическом отношении они компенсировали тонкой дипломатией и расчетливостью провинциалов. Имея наследственные владения в Австрии, Габсбурги постоянно их округляли и увеличивали чисто феодальным способом, ставшим поговоркой "Пусть другие ведут войны, а ты, счастливая Австрия, вступай в браки".

Счастливые браки действительно помогли ей непомерно раздуться. К концу ХV в. Габсбурги уже владели всей Южной Германией, по наследству им досталась часть Бургундии, брак Максимилиана Габсбурга с Марией Бургундской принес Нидерланды, а их внук – Карл V был также внуком испанских королей и ему досталась Испания со всеми ее владениями.

Когда Максимилиан был на престоле (1493-1519), усиленный за счет Нидерландов, он решил, что обладает уже достаточными силами, чтобы обуздать своеволие князей и в интересах укрепления императорской власти ввести единый налог, который бы позволил ему содержать постоянное войско. Но князья обставили дело так, что собиравшийся налог попадал им в руки и использовался против императора. К заслуге Максимилиана относят введение им системы ландскнехтов – наемников, служивших за жалование. Их появление позволило реформировать военный строй и пехота из ландскнехтов, снабженная артиллерией, получила перевес над рыцарями.

Сменил Максилилиана на императорском престоле его внук Карл V (1519-1555). Отцом его был сын Максимилиана Филипп, матерью – Хуана Безумная, дочь испанской королевской четы Изабеллы и Фердинанда. Родился Карл в Генте (Нидерланды) в 1500 г. В наследство от отца в 1515 г. он получил во владение Бургундию и Нидерланды, а в 1516 г., после смерти короля Фердинанда – корону Испании. Став в 1519 г. императором, Карл стал владыкой огромной державы, в которую входили Германия, Нидерланды, Испания с ее владениями в Италии (Неаполитанское королевство) и Новом Свете. Говорили, что во владениях Карла, раскинувшихся на двух полушариях, никогда не заходит солнце. Внешность же нового императора была весьма заурядной. По описанию венецианского хрониста, он был "человеком маленького роста, слегка сутулый, с узким, длинным лицом, острой бородкой и постоянно открытым ртом" (из-за наследственной у Габсбургов болезни носа).

Надо отметить, что за испанскую корону шла жестокая борьба, в которую были вовлечены Франция, папа и германские князья. Успех дела решили, как отмечалось, деньги Фуггеров. Но, являясь сюзереном многих стран, Карл менее всего был способен централизовать политическую власть в Германии. Власть вскружила ему голову, он начал носиться с идеями создания мировой державы под своим скипетром. Эти мечты заслонили в нем чувство реального, и вся его бурная деятельность на протяжении более чем тридцати лет завершилась полным крахом.

Карл вел многочисленные войны и редко бывал в Германии. Князья, предоставленные сами себе, охотно посылали императору деньги и наемников, взамен получая свободу рук в своих владениях. Но бесчисленные войны Карла истощали материальные и людские ресурсы страны, не способствовали ее экономическому подъему, оставляли беззащитной перед своеволием князей и алчностью клира, обиравшего страну, как саранча.

ПОЛОЖЕНИЕ ЦЕРКВИ В ГЕРМАНИИ. Католическая церковь занимала в стране особо привилегированное положение. Ни в одной другой стране Европы духовенство не располагало такой свободой действий, как здесь. Причиной этого было отсутствие сильной государственной власти, могущей ограничить аппетиты папства и поток всевозможных платежей в римскую курию. Немецкое духовенство не препятствовало этим платежам, ибо, во-первых, часть из них оставалась у него, во-вторых, не желало вступать в конфликт с папой, чтобы не подрывать своего положения в стране.

Но вымогательства церкви настроили против нее все слои немецкого общества. Ее богатства соблазняли феодалов, которые были не против поживиться за ее счет, горожане хотели более дешевой церкви, крестьяне видели в ней, особенно в высшем духовенстве, феодалов, которые, кроме обычных повинностей, взимают еще и обременительную десятину. Кроме того, высшее духовенство вело настолько роскошный и распутный образ жизни, что лишилось всякого авторитета и сделалось объектом насмешек и критики со стороны всех других слоев общества.

Было известно, что немецкий епископ, вступавший в должность, должен был очень дорого заплатить за нее папской курии. В ценах ХV в. епископы платили по 10 тыс. золотых гульденов, а также должны были покупать в Риме специальную узкую шерстяную ленту – паллиум, в которой, по каноническому праву, заключалась вся полнота власти иерарха. Лента, естественно, стоила тоже весьма дорого. Альбрехт Брандербургский, возжелавший лично оплатить расходы по приобретению паллиума, вынужден был занять у Фуггеров 30 тыс. гульденов. С низших церковных приходов папство взимало так называемые аннаты – половину доходов первого года. Вокруг приходов шла бойкая спекуляция. В Рим стекались с деньгами и подарками всякого рода охотники и вымогатели на получение вакантных должностей епископов и аббатов, как наиболее доходных. Послы Тевтонского ордена с возмущением отзывались о папской жадности. Им пришлось в Риме на подарки кардиналам и прочим прихлебателям курии тратить до 1 тыс. золотых гульденов в день. Разгневанный подобным обирательством, один из послов заявил: "Одни лишь мы, бедные немцы, воображаем еще, что он [папа] земной бог; было бы лучше, если бы мы считали его земным дьяволом, каким он в действительности является".

Стремление различного рода лиц уплатить папской курии значительную сумму ради получения той или иной церковной должности было оправдано теми выгодами, которые эта должность обеспечивала. Эксплуатируя крестьян, приписанных к приходу или монастырю, получая всевозможные десятины, приношения, дарения, духовные лица становились весьма богатыми людьми. Желая вкушать все сладости земной жизни, они часто не только подражали светским феодалам, но и превосходили их в различного рода развлечениях. Подобно рыцарям, они одевались в узкие, модного покроя платья, с оружием на боку, не чуждались веселой охоты, любовных приключений.

Отражением представлений мирян о жизни духовенства стали многочисленные рассказы и анекдоты, распространявшиеся по мере роста недовольства ролью церкви в Германии. Один нюрнбержец, спутник знатного вельможи, в 1466 г. писал: "Прибыв в расположение монастыря в Нейсе, настоятельница пригласила моего господина в гости, и устроила для него в монастыре роскошные танцы. Монахини были в очень красивых платьях и знали все самые лучшие танцы, каждая имела особого слугу, который прислуживал и ходил за ней; жили они, не отказывая себе ни в чем и, надо признаться, что я еще никогда в моей жизни не видел столько красивых женщин в монастыре". Один из хронистов попросту назвал подобный монастырь в Обердорфе "публичным домом знати". Показательно, когда один из церковных реформаторов, Йоганн фон Буш, обращаясь настоятельнице Венсингенского монастыря, назвал ее по церковному обычаю сестрой, она не без иронии заметила: "Вы не мой брат; мой брат ходит в одежде из железа, а не из полотна…", намекая на рыцаря. У публициста ХV в. читаем: "Вот дело епископов: скакать на лошадях, добывать себе большие почести, набивать карманы, есть хороших кур и бегать за публичными женщинами". О некоем монахе-августинце рассказывали, что когда он явился в свой родной город Зиген, то на радостях обнимал всех встречных девушек и не пропустил не одну служанку, не поцеловав ее. Характерен рассказ религиозного реформатора Тритемия, побывшего в одном женском монастыре во Фрислянде. По словам клирика, в этом монастыре завелись черти, которые не давали ни минуты покоя. Они "в образе молодых людей проникали через окна и бегали по кельям". Все монахини в связи с этим оказались одержимыми и во время церковной службы заливались таким проникающим до мозга костей, поистине демоническим воем, что ни у одного священника не оставалось больше охоты продолжать богослужение.

Неудивительно, что оставаясь людьми глубоко верующими, практически все немецкие миряне критически относились к духовенству, стремились реформировать церковь, являвшуюся для них дорогостоящей обузой. Особенно к этому стремилось третье сословие, которое несло наибольшую долю расходов на ее содержание. Крестьяне выступали, прежде всего, против обременительных десятин, горожане, чье благосостояние основывалось на умении зарабатывать и экономить, желали дешевой церкви.

Вспомним, что еще задолго до рассматриваемых событий, в Европе возникали идеи обновления церкви, направленные на искоренение ее пороков. Одним из первых, кто сформулировал направления церковных реформ, был англичанин Джон Виклиф. Его идеи нашли более радикальное преломление в учении чешского реформатора Яна Гуса. Учение Гуса и гуситские войны не прошли бесследно для соседней Германии. Они позволили немецким реформаторам опереться на уже наработанный опыт, как развитии догматики, так и в обращении мирян на свою сторону. Но для того, чтобы реформационные идеи превратились в стройную систему, получившую широкую поддержку, немецкое общество должно было ознакомиться с гуманистическими идеями.

НЕМЕЦКИЙ ГУМАНИЗМ. Он проник из Италии в германскую образованную среду именно на волне разрастания оппозиции папскому засилью, произволу ее в стране. Поэтому, опираясь на города, на зарождавшееся в них буржуазное мировоззрение, гуманизм в Германии в большей степени, чем в Италии, касался вопросов политики, религии и морали.

Еще одной особенностью немецкого гуманизма было обращение его идеологов к проблемам становления немецкой нации. Пробудившийся патриотизм, стремление к национальному единству в условиях раздробленности вылились и в борьбу за создание собственно немецкой национальной церкви, что подготовило почву и для Реформации.

В отличие от Италии, где гуманизм распространялся среди широких слоев общественности, в Германии он, прежде всего, сложился в стенах университетов. Это вызывалось тем, что если в Италии гуманистическое движение естественно возникло в общей атмосфере бурного развития свободных городов и капитализма в них, в Германии эти процессы были замедленными и капиталистические черты еще и в ХVI в. были редкими. Поэтому в Германии интеллектуальная жизнь существовала только в традиционной для средневековой Западной Европы среде – университетах. Но к концу ХV в. и к северу от Альп стали ощущаться кризисные явления в позднесхоластическом образовании, отрыв схоластики от практических запросов времени.

Во многих германских университетах образовались кружки гуманистов из профессоров и студентов. В них критиковали, высмеивали схоластику, лжеученность богословов и философов. Там же подвергалась беспощадной критике деятельность католической церкви, направляемой Римом. Первым таким очагом гуманизма в Германии стал основанный в 1386 г. университет в Гейдельберге. Именно здесь потому, что Пфальц, в котором расположен Гейдельберг, был первым княжеством, которое из феодального владения превратилось в фактически самостоятельное государство внутри империи.

Старейшим из немецких гуманистов можно считать Николая Кузанского(в миру Криппс или Кребс). Он родился около 1401 г. близ Трира в семье мелкого судовладельца или рыбака. С помощью мецената, графа Теодориха фон Мандерштайда Кузанский учился в Гейдельберге, затем преподавал в Падуе, стал священником и долгое время состоял в свите Джордано Орсини, образованного римлянина, друга и покровителя таких видных итальянских гуманистов, как Поджо Браччолини и Никколо Никколи.

Николай Кузанский стал крупным историком, филологом, математиком и астрономом. При его участии в библиотеке крупнейшего в Германии Фульдского монастыря были обнаружены "Анналы" Тацита, в том числе и "Описание Германии". Он бывал в Константинополе, изучал в монастырях раннехристианские тексты. С целью изучения Библии он одним из первых стал учить древнееврейский язык. Попутно он дал первую в Европе текстологическую аннотацию Корана, причем весьма доброжелательную. Незадолго до смерти, уже будучи кардиналом в Риме, он основал школу математиков и астрономов, ставшую широко известной после его смерти.

Николай Кузанский является первым, кто в средневековой Европе задумался о бесконечности вселенной. Он также писал о бесконечности истины, ибо ее невозможно достигнуть доподлинно. Наш рассудок, писал он, спотыкается, не может связать противоречия, разделенные бесконечностью. Он ввел понятие бесконечность в математику. Своеобразным было его отношение к Богу: "Бог во всех вещах, как и все они – в нем". Это, по сути, пантеизм. Бог у Кузанского бесконечен и, отсюда логичен вывод, что бесконечен и мир. Он этого вывода не сделал, но проложил путь логических умозаключений, по которому позднее пошел знаменитый итальянский ученый Джордано Бруно.

Был Кузанский и участником Базельского собора, на котором отстаивал идею превосходства собора над папой. В отношении своей родины, Германии, он указывал, что она гибнет, раздираемая князьями, которые, к тому же, порабощают своих подданных и обращаются с ними, как с рабами. Он одним из первых выступил с пророческим предостережением, что ожесточившийся народ силой готов искать свободу. "И как князья пожирают империю, так простой народ пожрет князей". Идеальным государством он, в согласии с Аристотелем, считал избираемую монархию.

В основе философской системы Кузанского было подчинение теологии изучению мира посредством опыта. Выступал он и против пороков церкви: ее посягательств на светскую власть, на земные блага. Спустя столетие, в конце ХVI в. о нем с почтением говорили Галилео Галилей и Джордано Бруно. Но при жизни Кузанский был куда менее популярен из-за схоластической терминологии его трудов. То есть, усвоив суть гуманистических идей, он не продолжал выражать свои мысли языком, принятым в средние века. В это, пожалуй, своеобразие Кузанского как одного из первых немецких гуманистов. Но он сыграл большую роль в распространении гуманизма в Германии.

На вторую половину ХV в. приходится деятельность другого крупного немецкого гуманиста – Рудольфа Агриколы (1444-1485)[52]. Родился он близ Гронингена, начинал как юрист, увлекался в Павии древними языками, переводил с греческого на гуманистическую латынь. В Гейдельбергском университете читал лекции по логике, физике, астрономии, итальянской литературе. Выполнял отдельные дипломатические поручения. Являсь сыном будущего священника, он никогда не выступал против устоев церкви, восхвалял богословие. Но, как для гуманиста, главное место у него занимала не церковь, а сам человек. Поэтому он изучал античные науки, чем продолжил дело Кузанского.

Крупным поэтом-гуманистом был Конрад Цельтис(1459-1508), сын крестьян из окрестностей Вюрцбурга. Закончил тривиум в Кельне и стал бакалавром искусств. Учился в Гейдельберге, где получил математические и естественные знания. Преподавал в Лейпциге теорию латинской поэзии и драматургию Сенеки. Император Фридрих III Габсбург короновал в 1487 г. Цельтиса лавровым венком за поэзию.

Но Цельтис был не только поэтом, но и просветителем, одним из создателей немецкого гуманизма. Он призывал юных дворян изучать свое прошлое, указывая, что истинное благородство души состоит не в том, чтобы разводить себе на потеху лошадей и собак, а в развитии своего характера, в изучении прошлого своей страны, мира, географии, астрономии, чтобы ориентироваться в просторах земли и морей. Он настаивал на реформе университетского образования в гуманистическом духе.

Одним из бесспорно крупнейших и известнейших гуманистов был Эразм Роттердамский(Герхард Герхардс, 1466-1536). Он родился в Роттердаме (Голландия) и умер в Базеле. Был внебрачным сыном трактирной служанки и священника. Будучи сиротой, не имея покровителей, свои юношеские годы провел в монастыре. Жил в Нидерландах, Англии, Франции, Германии, Италии, Швейцарии. Уже в монастыре, в 18 лет, создал свой первый кружок единомышленников, основанный на принципах дружбы. Свой псевдоним – Эразм – он сам выбрал[53].

В молодости его занимала мысль об обновлении церкви и религии. Вместо показной религиозности, проявляемой в обрядах, он провозглашал возвращение к простоте, к раннехристианской морали. Стремясь очистить Библию от средневековых искажений, он стал изучать итальянскую гуманистическую литературу, ее критический метод. И постепенно из церковного реформатора превратился в гуманиста. Известным в Западной Европе он стал после публикации сборника латинских и греческих изречений ("Адагии") – весьма удобных для тогдашней читающей публики. Его образованность, сатирическая манера высказывания своих взглядов, дали Эразму возможность, по словам немецкого историка Лямпрехта, сделаться ученым и литературным оракулом Европы. На формирование его взглядов серьезное влияние оказали труды таких столпов итальянского гуманизма, как Лоренцо Валла, Пико делла Мирандола, Рафаэль Альберти.

Эразм не был борцом. Наоборот он – типичный кабинетный ученый. Даже физически он был слабым, изнеженным, мнительным. Более всего он всю жизнь боялся общественных потрясений. И, тем не менее, он стал одним из главных деятелей, расчищавших путь стремительному движению вперед и в этом его величие. Сам того не сознавая, он своей критикой существующего строя в форме едкой сатиры расшатывал средневековое мировоззрение, подготавливал условия для формирования новых взглядов на мир.

В тогдашней немецкой культуре, с пробуждением интереса к национальным особенностям, Эразм, занимаясь общечеловеческими нравственными проблемами, оставался олицетворением космополитического гуманизма. Он одним из первых высказал идею о природном равенстве людей[54]. Как и другие гуманисты, он считал, что католичество портит веру, искажает христианство. Он поддерживал лозунг "Назад к истокам", выдвигал и отстаивал право каждого христианина на сомнения, на руководство собственным разумом и волей, призывал избавить христианство от обрядности и догматизма. В развернувшейся Реформации он предлагал не выбирать церкви, а по-новому относиться к религии.

В ученой среде тогдашней Европы он прославился и как замечательный знаток древних языков, автор филологических исследований. Но широкую известность среди читающей публики приобрел сатирическими произведениями, среди которых, сатира "Похвальное слово Глупости". В ней Эразм ядовито высмеивал пороки современного ему общества. По сюжету царица Глупость, представленная в виде дамы, произносящей с кафедры речь, рассказывает, благодаря кому ей вольготно на земле. Она высмеивает богословов, мнящих себя учеными, а на самом деле соперничавших с ней в невежестве, монахов, которые дали обет любви к ближнему и вопреки ему отравляют своим смрадом все человечество, князей и придворных, которые кичатся своим умом, но столь глупых, что сама царица Глупость может им позавидовать. Она замечает, что папа является наместником Христа на земле. Но ведь Христос был беден, нищ, всегда страдал. Если бы папа следовал этому, "кто стал бы ценою всего своего достояния добиваться этого места? Кто, купив его, стал бы отстаивать его мечом, ядом, всякого рода насилием?" Глупость восклицает: "При моей благосклонной помощи никому так вольготно и спокойно не живется, как именно попам".

Вместе с тем, Эразм не призывал к ниспровержению католической церкви. Его идеалом была церковь, освобожденная от излишнего суеверия и глупой обрядности. Не будучи революционером, Эразм считал, что общество должно быть реформировано, но "законной властью". В развернувшейся в начале ХVI в. в Германии Реформации Эразм выступил против ее, ибо не был убежден, что победа Реформации обеспечит осуществление гуманистических идеалов. Был он также противником той воинственности и непримиримости, с которой выступали лидер немецких реформаторов Лютер и его приверженцы. Он был сторонником компромиссов и в политике, и в идеологии. Ибо широта взгляда, по словам С.Цвейга, парализовывала способность действовать решительно, так как он постоянно взвешивал за и против. Отсюда: "сильный не жалуется, мудрый не волнуется". Эразм сознает, что за убеждения не надо бороться, надо просто излагать свои взгляды, доказывать их правоту умом, а не силой. "Умеренностью, но не горячностью покорил мир Христос". Поэтому Эразм против насилия. Лютер говорил, что Эразм "хочет ходить по яйцам и ни одного не разбить". Эразм стремился к эволюции через развитие ума. Но это требует длительного времени. Нетерпеливые же реформаторы стремились к немедленным изменениям, что вело к насилию, к крови. В этом – извечное диалектическое противоречие между сторонниками эволюции и революции.

В своих сочинениях Эразм касался и многих других мировоззренческих проблем, актуальных для гуманистов. Основная из них – человек. Главное для него у философа – жить в согласии с самим собой, со своей совестью. "Хочешь вечной жизни – живи правильно". Что значит жить правильно? Прежде всего – не удовлетворяться одними телесными потребностями. Это делают и животные. "Живи так, словно будешь жить всегда. Смерть настигнет меня, но лучше пусть это случится за занятиями, чем в безделье", - писал Эразм в "Книге антиварваров". Подчеркивая необходимость учености, он замечает, что в истории христианства мучеников было много, а ученых – очень мало. "Знание, - продолжал философ в трактате "Руководство христианского воина", – подспорье благочестию, лучшее, чем красота, или телесная сила, или богатство". Но знания нужны не сами по себе. Только с их помощью можно стать человеком в подлинном значении этого слова, то есть разумным существом, хозяином своих страстей и природных влечений. Ибо тот, кто следует лишь своим страстям и не в состоянии подчинить их разумному контролю, недостоин называться человеком. Свои выводы Эразм подкрепляет конкретными примерами и советами. "Если хочешь узнать…, как непристойно поддаваться гневу, то постарайся, когда ты спокоен, рассмотреть лицо разгневанного или же сам, когда будешь во гневе, подойди к зеркалу: как горят глаза, бледнеют щеки, искривляется рот…, срывается в крике голос, как беспорядочны движения, - кто же сочтет тебя человеком?" Людей, чей разум подвластен низким страстям и порокам, кто не имеет своего убеждения и бессознательно следует мнениям невежественной толпы, Эразм называет "чернью", то есть вкладывает в это понятие, прежде всего нравственный, а не социальный смысл.

Бичуя пороки современной ему католической церкви, Эразм анализирует монастырскую жизнь. Называя монахов фарисеями, он отмечает, что когда-то монастыри были убежищем хороших людей, проникнутых отвращением к наслаждениям и порокам мирской жизни. Теперь же в монастырях стараются прежде думать о брюхе, а не о душе. Поэтому те, кого в миру нужда учила умеренности и труду, в монастыре предаются праздности и роскоши. Кто раньше едва ли мог состоять в браке с одной женой, теперь бесплатно и нагло на приволье совершает все позорные дела. Кого раньше закон и правительственные учреждения удерживали от преступлений, того теперь капюшон и сан ограждают от епископа, властей и позволяет грешить. Наряду с разоблачением таких корыстных мотивов вступления в монастырь, Эразм указывает и на то, что многие идут туда из-за случайных обстоятельств, не связанных в какой-то мере с внутренней религиозностью. Один принимает обет после неудачного ухаживания за девушкой, другой – в результате заболевания или несчастного случая. В иных случаях родственники заставляют своих близких уйти в монастырь ради сокращения расходов в семье.

Обращался Эразм и к проблемам государства и управления обществом. Идеал для него – вольные имперские города (как в Германии) или самоуправляющиеся общины (как в Нидерландах). Он писал: "Королевство – это большая семья; король выделяется среди других, но он тоже человек". Основным методом поощрения граждан к служению интересам своего государства Эразм считал воспитание и убеждение. Рекомендовал он и награды. "Хотя хорошие граждане должны и без награды следовать всему наилучшему, все же полезно подобного рода приманкой побуждать недостаточно зрелых граждан стремиться к достойному". "Князь должен стараться, чтобы сограждане ценились по добродетели и добрым нравам, а не по имуществу". Большая часть "грязных дел" в государстве имеет своим источником обилие праздных элементов, писал Эразм. Эти элементы, когда им не хватает того, чего требует роскошь, становятся способными на любую низость. Бездеятельную праздность нельзя прикрывать и знатностью. Знатность от рождения почитается только в том случае, если она подкреплена благородными делами.

"Следует остерегаться чрезмерного неравенства богатств. Это не значит, – отмечал Эразм, – что я желаю, чтобы у кого-либо силой отнималось его добро, но что следует применять должные средства для того, чтобы богатство многих не сосредотачивалось у немногих". В молодости, под влиянием христианской морали, Эразм выступал против материальных благ. Но затем умерил свой радикализм и писал, что материальный достаток важен не только для отдельных индивидов, но и для всего общества. Богатство само по себе не является злом и может служить основой добрых дел. "Имущественное благополучие сообщает жизни привлекательность, бедность же угнетает человека". Эразм ставит прямую зависимость между личным достоянием граждан и процветанием государства, призывает государство оберегать собственность граждан. Но, подчеркивает, что главным должен быть честный образ жизни, удовлетворение от добрых дел. Он против расточительности. "Нельзя одаривать всех просящих, а только наиболее нуждающихся". Он против арифметического равенства (уравниловки), когда всем дают поровну: "старому и молодому, умному и темному, глупому и мудрому". Он не подвергал сомнению деление общества на социальные группы, но опасался лишь чрезмерной имущественной дифференциации[55].

Актуальны воззрения Эразма на проблемы войны и мира. Как и все гуманисты, он выступал против войн, однако выделял и оправдывал войны справедливые, например, защиту родины от варваров. Распространять же христианство посредством войн не подобает. "Если судить по тому, каковы сейчас те, кто ведет эти войны, мы скорее добьемся того, что сами выродимся в турок, чем того, что турок сделаем христианами". Наиболее резкая отповедь войне дается в трактате "Жалоба Мира", изложенная в форме выступления персонифицированного Мира. Мир утверждает, что в нем больше всего нуждаются люди – самые беспомощные существа, не имеющие средств защиты. "Закрывши глаза, очертя голову, ввергают себя [люди] в войну. Ведь начавши ее, нельзя помешать ей из маленькой стать большой…, из бескровной - кровопролитной". "Не легко решится на войну тот, кто имеет в виду только интересы общества. Напротив, мы видим, что все причины войны возникают из того, что не имеет никакого отношения к народу". Среди причин, ведущих к войне, Эразм называет и "самую преступную": тираны, чувствуя, что народное согласие ослабляет их власть, а раздоры ее укрепляют, всеми силами стараются разжечь войну…" Но Эразм не только протестует против несправедливых войн и показывает их причины. Он предлагает иные пути для решения спорных вопросов – международный арбитраж. "Пусть величайшие почести воздаются тем, кто предотвращает войну, кто мудрым советом восстановит согласие и кто всеми силами делает так, что становятся ненужными великие и огромные запасы оружия". Эти идеи, впервые высказанные великим немецким гуманистом, были впоследствии положены в основу международного права.

Интересны и взгляды Эразма на воспитание и педагогику. Человеком, писал он, не рождаются. Человеком образуются путем развития разума, воспитания готовности к благородным поступкам. Родители создают детей не для себя, а для Бога. При воспитании надо придерживаться полезности, но стремиться сочетать ее с приятным. "Первая забота учителя – быть любимым". Стимулы в воспитании: стыд и хвала. Эразм категорически выступал против розог – это самое резкое выступление против телесных наказаний среди немецких гуманистов. Большое значение в педагогике Эразм придавал игре, даже для юношей. А вот как сделать обучение массовым, он не знал. Захочешь – сможешь, обращался он к читателю. В педагогической системе Эразма ученик и учитель связаны взаимным уважением, в обучении господствует разумное начало. Образование преследует цель не только овладения комплексом светских знаний, связанных с античной культурой, но и воспитания молодого человека в духе гуманистической этики, как всесторонне развитой личности.

В системе воспитания у Эразма велика и ответственна роль женщины. Однако ее общественная функция на этом не исчерпывается. Она призвана серьезно влиять на формирование искусства. В этом отразился сдвиг общественного сознания от средневекового отношения к женщине и Эразм, как и в других своих воззрениях, выразил это наглядно для современников, то есть талантливо.

В отличие от итальянских гуманистов, главное в человеке для него – совершенство ума, но не тела. Физические занятия важны, но, по Эразму, не должны мешать духовному развитию. "Если тело ослабло от учения, то ущерб этот перевесят блага души". В Италии же все стороны воспитания признавались равными.

В разразившейся в начале ХVI в. в Германии Реформации Эразм постарался быть "над схваткой", что привело его в лагерь противников коренной церковной реформы. То есть, разбудив своей критикой порядков и норм жизни общественное сознание, расшатав авторитет сложившихся догм и представлений, указав внимательным читателям "болевые точки" общества и направления, по которым надо изменять жизнь, сам Эразм остался в стороне, за что его упреками и молодые последователи-гуманисты, и нетерпеливые радикалы-реформаторы. Но, объективно, Эразм сделал то, что мог и его заслуга – именно в "снятии покровов", в десакрализации освященных церковью и традициями общественных пороков. На большее его сил не хватило. Последователи же задумалась над конкретными делами[56].

Другим видным немецким гуманистом, современником Эразма, был Иоганн Рейхлин(1455-1522). Его тоже относили к гуманистам старшего поколения. Их называли "двумя очами Германии". Рейхлин лично знал Мирандолу и Марсилио Фичино, бывал в Париже. Он расширил сферу распространения гуманизма в Германии и связал его с итальянскими и французскими гуманистическими школами. В отличие от Эразма он – не сугубо кабинетный деятель: был одним из опекунов малолетнего герцога Ульриха Вюртембергского, а в 1502 и 1513 гг. – президентом Швабского суда.

Как Эразм и Агрикола, оставаясь католиком, Рейхлин был против ломки церковных порядков и Реформации, считая своей задачей лишь научную критику некоторых церковных догматов, пропаганду гуманистических идей. Он стремился примирить гуманизм с католической догматикой. И все же стал популярным в кругах университетских немецких гуманистов благодаря выдвинутому им положению о том, что изучение сущности христианства должно идти по пути критического и лингвистического исследования церковных первоисточников – священных книг, а не по пути слепого доверия церковным авторитетам, не по пути схоластики. Наибольшую же славу, и не только среди германских гуманистов, Рейхлин снискал себе известным выступлением по так называемому "делу о еврейских книгах", которое превратилось в "дело Рейхлина".

Суть этого дела заключалась в том, что в 1509 г. группа консервативных кельнских теологов стала добиваться уничтожения еврейских религиозных книг враждебных, по их мнению, христианству. Но книжная культура того времени уже была развитой и идея встретила возражение. Рейхлин, как известный филолог и знаток христианских древностей и их иудейских источников, был приглашен в качестве эксперта. Он высказался против огульного уничтожения всех этих книг, часть из которых (Талмуд, каббалистические книги) имела, по его мнению, важное значение для изучения христианства. Подобное заключение не было неожиданным, ибо еще в 1506 г. в трактате о древнееврейском языке Рейхлин писал: "Я почитаю Св. Иеронима, как ангела и ценю Николая Лиру, как великого учителя, но Истину я чту, как Бога!" В этом – отрицание схоластики. К тому же сожжение книг, заметил эксперт, означает признание церкви, что она не уверена в себе. Конфликт, по сути, состоял не в том, надо ли изучать древнееврейский язык богословам, не в том, нужна ли проверка переводов священных текстов, а в нарушении главного – монополии, в отрицании принципа бесспорности церковных авторитетов. Именно это породило агрессивность духовенства.

В острую литературную полемику были вовлечены все образованные круги Германии. Они разделились на 2 лагеря: рейхлинистов, в который входили гуманисты и "темных людей", обскурантов, сторонников кельнских теологов[57]. Центральным вопросом спора стал вопрос о правомерности применения методов научной критики и исследования первоисточников при изучении христианства. Обскуранты настаивали на незыблемости авторитета канонизированных текстов и отрицали возможность научных исследований в этой области. В конце концов, после многолетнего процесса Рейхлина приговорили к уплате судебных издержек и запретили один из важнейших его памфлетов против "темных людей", то есть наложили так называемый "обет молчания» – запрет на выступления по данной спору. Он продолжил ученую деятельность, первым создал словарь и грамматику древнееврейского языка, получил профессуру по греческому и древнееврейскому языкам в Австрии, где и умер. Такое судебное решение означало серьезный сдвиг в общественном сознании и было бы невозможно без активного давления со стороны "рейхлинистов".

Ядро сторонников Рейхлина составили радикальные гуманисты, которые в своих требованиях пошли значительно дальше самого эксперта. Это были так называемые "гуманисты младшего поколения". Наиболее видное место среди них занял радикальный кружок гуманистов при Эрфуртском университете. Молодые доценты университета – Георг Эбербах, Муциан Руф и другие – добились возможности ведения осторожной, но упорной антисхоластической пропаганды. Выделялся среди них Муциан Руф, получивший, кстати, первое образование в той же деревенской школе в Голландии, что и Эразм Роттердамский. Еще до поступления в университет Руф обнаружил литературный талант в поэзии и склонность к греческой филологии. Он стал каноником (настоятелем собора) в Готе, близ Эрфурта. Он шел по пути Рейхлина, но продвинулся дальше. Считал, что еще до Христа разные народы придумали себе божество. И Христос – выдумка. Бог – это нечто духовное, но не телесное. Поэтому истинные люди есть среди всех народов, отрицавших мощи, статуи в церквах и т.п. В этих взглядах – предвосхищение Реформации, но они не мешали Руфу проповедовать ортодоксальный католицизм, ибо он считал, что его мысли – не для толпы. Античность, по мнению Руфа, нужна для понимания явлений.

И если в учениях гуманистов старшего поколения главным было соединение античности с христианством, то молодые гуманисты видели свой идеал в борьбе за единство Германии и объединение всех немцев против папского Рима. Деятельными участниками эрфурсткого кружка Муциана Руфа были поэты Эобан Гесс, Крот Рубиан и другие. Но самым выдающимся членом кружка и самой яркой фигурой немецкого гуманизма вообще был Ульрих фон Гуттен. Он родился в 1488 г. в семье бедного франконского рыцаря. В детстве отец готовил его к духовной карьере и отдал в монастырь. Но шестнадцати лет от роду Ульрих с помощью Крота Рубиана бежал оттуда и стал странствующим поэтом. Подобно многим бедным рыцарям, порой занимался и разбоем. Гуттен презрительно относился к титулам, званиям и академическим степеням, за которыми часто скрывалось высокомерие и невежество. Хотя он и стал бакалавром, но отверг предложение отца завершить образование получением диплома и заняться адвокатской деятельностью.

В стихотворении "Nemo" (Никто) Гуттен подчеркивал, что настоящий гуманист – это "никто", то есть человек без официального положения. Гуттен связывал гуманистические идеалы процветания наук и развития человеческих талантов с немецким патриотизмом, с преодолением княжеского сепаратизма, с освобождением Германии от эксплуатации римской курией. Он издал в Германии трактат Лоренцо Валлы о подложности Константинова дара.

Вместе с Кротом Рубианом Гуттен был автором знаменитой сатиры "Письма темных людей", вышедшей накануне Реформации, в 1515-1517 гг. В ней ярко и доступно широкому читателю высмеивается невежество, лицемерие, ханжество монахов, богословов и схоластов. Они представлены ведущими бесконечные схоластические споры о пустяках, предаются обжорству и показывают свое полное невежество, разбираясь лишь сортах пива и еде. В одном из писем, например, приводится утверждение, что "Цезарь, который всегда был на войне и постоянно был занят всякого рода великими делами, не мог быть ученым и не мог научиться латыни" и, следовательно, его нельзя считать автором "Записок о Галльской войне"[58].

В отличие от других крупных немецких гуманистов, которые были кабинетными учеными и выражали довольно пестрые настроения разнообразных слоев и прослоек оппозиции, Гуттен всю свою жизнь был связан с низшим, разорявшимся дворянством. По его собственным словам, с детских лет он стремился действовать как рыцарь. Он резко выступал против князей и вельмож, против крупной буржуазии и, особенно, купцов. С Эразмом он подружился, но когда тот выступил против Реформации, обвинил его в предательстве. Но, как уже отмечалось, Эразм, как и Рейхлин, и другие "старшие гуманисты", видели в Реформации, которая требовала искренности в вере и несла строгость нравов, угрозу гуманистическому образованию и духовной раскрепощенности. Гуттен же был готов пожертвовать этими ценностями ради достижения политических целей.

Странствуя по Германии и будучи человеком наблюдательным, Гуттен предвидел неизбежность крестьянского восстания. Желая его предупредить, он обращался к князьям: "Знаете ли вы, что народ думает о вас? Он, правда, хочет, чтобы вы им управляли, но не желает, чтобы вы его губили, и многие в его среде уже думают, как бы насильственно помочь своему горю".

Гуттен высоко ставил рыцарское сословие. Идеалом его государства было такое, в котором была бы осуществлена Реформация и сохранены все рыцарские вольности. При этом он стоял за союз рыцарей с городами и даже с крестьянами, не понимая, что последним с дворянами не по пути. Таким образом, социально-политические взгляды Гуттена отражали надежды гибнувшего немецкого рыцарства. Он уповал на сильную императорскую власть, опиравшуюся на мелкое дворянство и способную покончить со своеволием князей. Обреченность этих идеалов Гутена сказалась в ходе рыцарского восстания 1523 г., когда народные массы не поддержали дворян, которым не доверяли. Поэтому восстание было легко подавлено князьями. Раненный Гуттен бежал в Швейцарию и в том же году умер. Такое завершение его жизненного пути как бы отразило уход с исторической арены рыцарства как самостоятельной политической силы.

***

Таким образом, интересы и образ мыслей немецких гуманистов существенно отличался от их итальянских предтечей. Это отразилось и в их исторических воззрениях, в которых с самого начала проявились националистические моменты. Стремление многих немецких гуманистов доказать, что их предки были не дикими охотниками, а народом воинов, художников и философов, приводило к невероятным измышлениям. Например, видный немецкий гуманист ХV в. Себастьян Франк в своей "Германской хронике" писал: задача его книги доказать, что германцы были не менее культурным народом, чем греки и римляне. Даже лидер Реформации Мартин Лютер говорил, что слава о высокой культуре греков, римлян и евреев потому так широка во всем мире, что у них были хорошие историки, а у германцев таковых не было.

Такие представления формировались из-за того, что патриотизм, формирующееся национальное самосознание в Германии наталкивалось на господство церкви, чего не было в Италии. К тому же итальянцам не было нужды доказывать величие своего прошлого. Но старшее поколение немецких гуманистов находилось в русле традиционных отвлеченных этико-философских интересов, разрабатывая далекие от реальной политики идеи христианского гуманизма. В этом, с одной стороны, сказалось влияние традиционной университетской среды, из которой они вышли, с другой, это же было характерно и для итальянских гуманистов, также не склонных соединять свои воззрения и изыскания с повседневными реалиями. Поэтому большинство немецких гуманистов старшего поколения во главе с Эразмом и оказались в оппозиции к Реформации.

Еще одной особенностью немецкого гуманизма было то, что этика и философия в Германии преобладали над чувственным восприятием красоты, присущим итальянцам. В этом отразился разный исторический опыт двух народов.

ЛЮТЕР И НАЧАЛО РЕФОРМАЦИИ. Мартин Лютер родился в 1483 г. в г.Эйслебен (Саксония), одном из крупных в то время центров медной промышленности[59]. В своей автобиографии он писал: "Я – сын крестьянина. Мой отец, дед и прадед были настоящими крестьянами. Впоследствии отец переселился в город…" В год рождения Мартина его отец стал забойщиком в руднике. Когда Мартину было 6 месяцев, семья переехала из Эйслебена в Мансфельд, где провела 14 лет. Поначалу Лютеры бедствовали, но упорный труд и крайняя бережливость способствовали росту благосостояния. Спустя 26 лет, в 1509 г. Ганс Лютер уже мастер, совладелец восьми шахт и трех плавилен. За эти годы семья Лютера накопила состояние, за которое можно было купить крупное поместье с полями, лугами и лесом. Отец стал уважаемым человеком, членом городского магистрата. Но привычка с скромному, даже скудному быту в семье осталась. Частая гибель людей в шахтах и неосвященность горняцкого труда церковью (в отличие от труда крестьянского) способствовали распространению суеверий в шахтерских поселках. И Мартин с детства верил в чертей.

Родители Мартина были крутого нрава и очень серьезно относились к воспитанию своих детей. "Мои родители - продолжает Лютер в своих автобиографических заметках, – обращались со мной сурово. И от этого я сделался очень робок. Отец высек меня однажды так больно, что я его возненавидел, стал от него убегать, и много времени прошло, пока я с ним сжился. Однажды из-за ничтожного пустяка мать высекла меня до крови. Суровая и строгая жизнь, которую вела моя мать, была причиной того, что я ушел в монастырь и сделался монахом. Но родители искренне полагали, что поступают хорошо, – они не могли только соблюсти меры, с какой надо наказывать. А наказывать надо так, чтобы возле розги лежало яблоко…"

Несмотря на изначальную бедность, первенца Мартина отдали в школу. "Нет теперь такого ада и чистилища, – писал Лютер, – которые представляли собой наши школы, где нас мучили, но где мы не могли ничему научиться из-за вечных побоев, страха, трепета и боли. Однажды я за одно утро, до обеда, был высечен 15 раз подряд… Я не пренебрегал компаниями, которые пели у дверей из-за куска хлеба. Я сделался попрошайкой и выпрашивал хлеб по домам…"

Когда Лютер выучился грамоте, он обнаружил способности, и родители решили готовить его к ученому званию. Отец хотел сделать сына юристом. В глазах простых людей это была самая денежная профессия. На запутанном германском праве они действительно хорошо зарабатывали. В 18 лет Мартин записался на философский факультет Эрфуртского университета. Спустя 2 года он уже был бакалавром с правом читать лекции по философии. У отца к этому времени появились деньги, чтобы содержать сына-студента. Он изучал юриспруденцию и теологию, в том числе полный текст Библии. Еще через 2 года, в 1505 г. Лютер – уже магистр. К окончанию университета отец выбрал сыну и невесту.

Но Мартин решил бежать от мирских соблазнов и ушел в августинский монастырь. Его мучила мысль, что человек грешен и что за это ему уготован ад. Предшествовавшая жизнь приготовила Мартина к такому решению. Жестокое воспитание в детстве и впитанные из окружающей атмосферы мистические страхи были дополнены суровым бытом университета. В общежитии, где жил Лютер, подъем был в 4 утра, отбой – в 20 часов. Студенты находились под постоянным надзором, даже во время еды и чтения. А в семье, когда Мартин приезжал домой, его окружала традиционная бюргерская неуверенность в будущем из-за унижений от феодального произвола, роста налогов. Все это провоцировало массовые ожидания конца света и подвигло эмоционального по характеру и запуганного юношу на уход от мирской суеты. Тем более, что университет помог сократить тяжелый период послушничества и через год Мартин постригся в монахи под именем Августина.

"Поистине, я был благочестивым монахом, – писал Лютер, – и так строго придерживался уставов моего ордена, что и сказать не могу. Если бы хоть один монах попал на небо за свое монашество, то я тоже там был бы… так как я, если бы это и дальше продолжалось, замучил бы себя насмерть бдением, молитвой, чтением и другой работой". Лютер морил себя постами, подвергался бичеванию, спал на незастланных досках в нетопленном помещении. Он стал напоминать тех изможденных болезненных святых, которые известны нам по иконам. Но таких монахов было немного. В большинстве же он обнаружил все те же человеческие пороки. Самоистязания не помогли. Он приходит к мысли, что и добрые дела не помогут ему и решает вернуться в мир. В 1507 г. его возводят в сан священника. Но где же спасение? Лютер в растерянности. Он раздражителен, у него расшатаны нервы. Надо заметить, что в монастыре его не любили, но уважали за искренность. Многие там вообще думали, что он одержим бесовской силой. Да и сам он верил, что его смущает дьявол. Вполне возможно, что он испытал психическое расстройство. Но природное здоровье помогло восстановить расшатавшиеся нервы. Хотя сам Мартин считал, что помог ему совет старого монаха: отпущение грехов дается всем, но настолько, насколько он будет веровать. Так около 1508 г. он приходит к ключевому тезису своего будущего учения – к идее оправдания верой. Тогда же саксонский курфюрст Фридрих Мудрый приглашает Лютера в Эрфуртский университет читать лекции об аристотелевой диалектике и физике. Но ему интереснее богословие и в 1509 г. он становится бакалавром по Библии.

В 1511 г. он совершил паломничество в Рим, и это стало очередным его разочарованием. "Трудно сказать и невозможно поверить, до чего там гадко. Если есть ад, то Рим построен на нем… Чем ближе Рим, тем хуже христиане".

В университете Лютер продолжает изучать средневековых богословов и в 1512 г., в возрасте 29 лет становится доктором богословия и пр