Международные отношения в предвоенное десятилетие 14 страница

Еще в 1926 г. Чан Кайши, будучи главнокомандующим вооруженными силами Юга (Народно-революционной армии), предпринял свой знаменитый Северный поход. Его целью было овладение Пекином и объединение китайских земель под властью гоминьдановского правительства. Этот поход, который несколько раз прерывался в связи с новыми выступлениями коммунистов, закончился в целом успешно. В октябре 1928 г. после захвата Пекина правительство генералиссимуса Чан Кайши (он получил это звание за Северный поход) провозгласило себя общенациональным. Новой столицей Китайской республики был объявлен город Нанкин. Началось так называемое «нанкинское десятилетие» — полоса трудного, но динамичного развития Китая. В конце 1920-х – начале 1930-х гг. Чан Кайши приступил к реализации той части программы гоминьдановской партии, в которой предусматривалась ревизия неравноправных договоров с западными державами и Японией (восстановление таможенной автономии, отмена прав экстерриториальности, возвращение иностранных концессий). И в этой сфере были достигнуты определенные успехи. В частности, Китайской республике удалось вернуть 20 из 33 концессионных предприятий, принадлежавших иностранцам.

Столь существенные метаморфозы в экономическом и политическом положении Китая не могли не оказать влияния на международную обстановку в регионе по крайней мере в двух аспектах.

Во-первых. Китайская революция, Северный поход, реформы гоминьдановского правительства — все эти события должны были содействовать укреплению Вашингтонской системы, так как (с.164) главным итогом стало объединение Китая и его активное противодействие политике «сфер влияния», что полностью соответствовало основным положениям «договора девяти держав». Более того, независимый и суверенный Китай уравновешивал Японию и СССР и тем самым превращался в важный фактор сохранения стабильного баланса сил па Дальнем Востоке. И наконец, всемерную поддержку со стороны великих тихоокеанских держав получили жесткие антикоммунистические действия Чан Кайши, которые органично вписывались в их концепцию борьбы против «большевистской угрозы». Не случайно, что в подавлении прокоммунистических выступлений 1927 г. наряду с гоминьдановскими войсками участвовали английские, американские и японские военные корабли, подвергшие артиллерийскому обстрелу Кантон под предлогом «защиты жизни и имущества своих граждан».

Во-вторых. Как это ни парадоксально звучит, но те же самые события, происшедшие в Китае, способствовали расшатыванию и ослаблению Вашингтонской международной модели, так как привели к еще большему обострению противоречий в силовом треугольнике США – Англия – Япония. Причина очевидна: революционные перемены в Китайской республике воспринимались в правительственных кругах трех ведущих дальневосточных держав по-разному. Они вполне устраивали Соединенные Штаты, мало устраивали Великобританию и совсем не устраивали Японию. Американская администрация, первой признавшая гоминьдановское правительство, более чем благосклонно относилась ко всем его реформам, поскольку объективно они были направлены на претворение в жизнь доктрины «открытых дверей». В свою очередь генералиссимус Чан Кайши открыто демонстрировал свои проамериканские симпатии, предоставив США ряд преимуществ в торговой и промышленной деятельности. Великобритания и Япония оказывали ожесточенное сопротивление пересмотру неравноправных договоров, к которому нанкинское правительство приступило в 1928 г. В результате Чан Кайши так и не смог отменить права экстерриториальности. Весьма показательно, что в годы революции и Северного похода великие державы поддерживали враждовавшие друг с другом группировки: США — Чан Кайши и его курс на объединение страны, Япония — правителя Маньчжурии, еще одного китайского генералиссимуса Чжан Цзолиня (именно здесь сосредоточивались ее главные экономические и политические интересы), Великобритания — генерала У. Пэйфу, контролировавшего долину реки Янцзы (сферу ее особых прав и привилегий). Наибольшее раздражение объединительная и реформистская политика Чан Кайши вызывала у правительственных кругов Японии. Напряжение в японо-китайских отношениях (с.165) значительно возросло после того как Чжан Цзолинь, начинавший свою политическую карьеру в качестве главаря одной из шаек уголовников — хунхузов и считавшийся ставленником японцев отказался от традиционного прояпонского курса, стал налаживать связи с гоминьдановцами и пригласил американских советников. Ответ последовал незамедлительный и жесткий, правда, не на официальном уровне. Группа офицеров Квантунской армии, расквартированной на Ляодунском полуострове в Китае летом 1928 г. составила заговор и организовала покушение на Чжан Цзолиня, взорвав поезд, на котором он ехал из Пекина в Мукден. Заговорщики надеялись, что сын и преемник правителя Маньчжурии Чжан Сюэлян будет более податлив, но просчитались. «Молодой маршал» усилил ориентацию на США, предложил американцам выкупить Южно-Маньчжурскую железную дорогу, признал нанкинское правительство и объявил Маньчжурию составной частью гоминьдановского Китая. Удар был нанесен такой силы, что японская пресса назвала Чжан Сюэляна политиком, превратившим Японию в «Страну Заходящего Солнца». Таким образом, к концу 1920-х гг. политическая обстановка в Китае складывалась далеко не в пользу Японии, что ускорило ее подготовку к военному решению дальневосточных проблем. Угроза разрушения Вашингтонской договорной системы становилась все более реальной.

Характеристика расстановки сил и международного положения на Дальнем Востоке в 1920-е гг. была бы неполной, если не отметить активизацию региональной политики Советского Союза.

Свои отношения с Китаем руководство СССР строило на основе двух противоречивших друг другу принципов: мирного сосуществования и пролетарского интернационализма. Причем если первый из них соответствовал национальным интересам советского государства, то второй — интересам так и не разразившейся мировой революции. Эта противоречивость исходной внешнеполитической концепции имела столь же противоречивые практические следствия: укрепление позиций СССР как мировой державы, с одной стороны, и крупные провалы на международной арене — с другой. В двадцатые годы обе тенденции в развитии внешней политики Страны Советов наиболее наглядно проявились в ее подходе к решению китайской проблемы.

С 1923 г. Советский Союз стал оказывать всестороннюю помощь революционному южному правительству Сунь Ятсена. В гоминьдановскую столицу Гуанчжоу (Кантон) были направлены политические (во главе с М.М. Бородиным) и военные советники (во главе с командармом В.К. Блюхером), а также более 500 гражданских специалистов — инженеров, учителей, медицинских работников. (с.166)

Поставлялись крупные партии оружия. Советские военспецы сыграли ключевую роль в подготовке кадров для Народно-революционной армии. В.К. Блюхер разработал план Северного похода, главнокомандующий НРА Чан Кайши тесно сотрудничал с военными советниками из СССР, называл РКП(б) «родной сестрой Гоминьдана» и даже отправил в Москву на учебу своего сына Цзян Цзинго.

Одновременно Народный комиссариат по иностранным делам предпринимал попытки по нормализации отношений с центральным Пекинским правительством. В мае 1924 г. в Северной столице было подписано «Соглашение об общих принципах для урегулирования вопросов между СССР и Китайской республикой». В этом соглашении содержались статьи об установлении дипломатических отношений, отказе Советского Союза от неравноправных договоров, заключенных царским правительством, о статусе Китайско-Восточной железной дороги. КВЖД, построенная Россией на китайской территории и принадлежавшая Российской империи по договору 1896 г., отныне должна была управляться двумя странами на строго паритетных началах.

Таким образом, до середины 1920-х гг. Советский Союз в целом успешно реализовывал в Китае оба внешнеполитических принципа: пролетарского интернационализма (на Юге) и мирного сосуществования (на Севере). Однако такая двойственная политика не могла продолжаться долго. После смерти Сунь Ятсена в сплоченном блоке гоминьдановцев и коммунистов произошел раскол. КПК, чьи руководящие кадры готовились в Москве, выдвинула лозунг «перехода к гегемонии пролетариата в революции» и отстранения от участия в ней Гоминьдана. Со своей стороны новые лидеры гоминьдановской партии все более склонялись к разрыву не только с коммунистами, но и с поддерживавшей их Страной Советов. Именно к таким последствиям и привел «антикоммунистический переворот» 1927 г.: репрессии против КПК сопровождались изгнанием из страны советских политических и военных советников, прекращением экономических и дипломатических связей с СССР. Курс Коминтерна на разжигание китайской революции потерпел крах. После завершения Северного похода Чан Кайши перед советским руководством встала альтернатива: либо помогать китайским коммунистам при ухудшении отношений с общенациональным правительством в Нанкине, либо попытаться урегулировать эти отношения при забвении идеалов мировой революции. До начала 1930-х гг. преобладал первый «идейно-классовый» подход. Советский Союз отказался признать правительство «китайского Бонапарта» Чан Кайши. В то же самое время оказывалось содействие КПК в создании так называемых (с.167) «советских районов» и Красной армии, которая уже в 1929 г на считывала более 300 тыс. бойцов. Все это не могло не привести к новым столкновениям с официальными властями Китая. Наибольший международный резонанс вызвал советско-китайский конфликт из-за КВЖД.

Советское правительство рассматривало Монгольскую Народную Республику и Маньчжурию, где и проходила Китайско-Восточная железная дорога, как «буферные зоны безопасности», что было оправдано с точки зрения защиты геополитических интересов СССР. Вместе с тем геостратегические расчеты сочетались с революционными проектами: названные территории имели исключительную важность для наведения мостов с «советскими районами» Китая. По образному выражению Н.И. Бухарина, КВЖД была призвана стать «главной стратегической жилой, нашим революционным пальцем, запушенным в Китай». В 1929 г. правитель Маньчжурии Чжан Сюэлян по согласованию с Чан Кайши принял решение о национализации КВЖД. В июле этого года маньчжурское правительство взяло железную дорогу под свой контроль, проведя аресты и высылку советского персонала. Ответные меры не заставили себя долго ждать. В кратчайший срок была сформирована Особая дальневосточная армия под командованием В.К. Блюхера, которая уже в августе 1929 г. разгромила войска маршала Чжан Сюэляна и «отбросила их вглубь Китая». Реакцию великих держав на это событие можно назвать занимательной: США, Англия и Франция выразили озабоченность по поводу нарушения Советским Союзом пакта Бриана–Келлога; Япония, Германия и Италия не высказали никакой озабоченности. Объяснение столь невразумительных откликов заключалось в том, что ни одна из упомянутых держав не признала законной насильственную национализацию КВЖД, дабы не создать прецедента в отношении иностранной собственности в Китае. Как бы там ни было, авантюра маньчжурского маршала завершилась подписанием в декабре 1929 г. Хабаровского протокола о восстановлении положения на КВЖД и границы в соответствии с Соглашением 1924 г. «Конфликт на КВЖД», знаменовавший военную и дипломатическую победу СССР, одновременно свидетельствовал о высокой степени напряженности в советско-китайских отношениях.

В целом значение советского фактора на Дальнем Востоке в 1920-е гг. существенно возросло. Однако усилившееся влияние Советского Союза содействовало скорее осложнению, чем стабилизации международной обстановки в регионе. СССР оставался вне Вашингтонской системы, а его политика «буферизма» и особенно стратегия «расширения базы мировой революции» входили с этой системой в острое противоречие. (с.168)

Таковы были главные итоги развития международных отношений на Дальнем Востоке к концу 1920-х гг. Как и на европейском континенте, «эра пацифизма» в азиатско-тихоокеанском ионе близилась к своему завершению. (с.169)

ЗАПАДНЫЕ ДЕРЖАВЫ И СОВЕТСКИЙ СОЮЗ: НАЧАЛЬНЫЙ ЭТАП МИРНОГО СОСУЩЕСТВОВАНИЯ

Окончание гражданской войны и иностранной интервенции в России, а также Генуэзская конференция 1922 г. — таковы были главные вехи, обозначившие переход от «военной конфронтации двух систем» к их «мирному сожительству». В 1920-е гг. советское руководство в соответствии с известными ленинскими установками выделяло два важнейших направления в политике мирного сосуществования. В политической области основные задачи сводились к тому, чтобы добиться дипломатического признания нормализации отношений с Западом, не допустить образования единого антисоветского фронта, что могло привести к новому (с.174) вооруженному столкновению при невыгодном для СССР соотношении сил. В экономической сфере этот курс предполагал расширение торговых связей, реализацию программы концессий и получение технической помощи от развитых капиталистических государств. Теоретическое обоснование и практическая цель миротворческой внешней политики Советского Союза заключались создании благоприятных международных условий для построения социализма в «одной отдельно взятой стране».

Западные державы пошли навстречу мирным инициативам СССР, что объяснялось целым комплексом причин. Наиболее важными из них были заинтересованность в советских рынках и источниках сырья, реалистическая оценка силы и возможностей большевистской власти, стремление интегрировать Советский Союз в Версальско-Вашингтонскую систему, чтобы осуществлять контроль над его политикой или, во всяком случае, оказывать на нее более серьезное воздействие. Идейная аргументаций такого подхода к решению советской проблемы содержалась в так называемой «теории перерождения», согласно которой Страна Советов в условиях нэпа и под влиянием расширявшихся контактов с Западом неизбежно будет эволюционировать в направлении к демократической республике и рыночной экономике. Приверженцами этой теории являлись такие видные европейские политические деятели, как Д. Ллойд Джордж, Р. Макдонадьд, Э. Эррио, А.Бриан, Г. Штреземан, Т. Масарик, Э. Бенеш и др.

Таковы были конкретно-исторические предпосылки мирного сосуществования двух социально-политических систем. Однако факторы, содействовавшие сближению позиций СССР и западных держав, действовали параллельно с тенденциями, тормозившими и блокировавшими этот процесс. Первопричина названных тенденций коренилась в «идеологической несовместимости» и взаимном недоверии сторон.

Партийно-государственное руководство СССР, выдвигая на передний план геостратегические расчеты и соображения реальной политики, вовсе не собиралось отказываться от доктрину мировой революции, поддержки рабочего и революционного движения, где бы оно ни возникало. Более того, исходя из концепции «обострения классовой борьбы на международной арене», большевистские лидеры через Коминтерн и национальные коммунистические партии активно поощряли любое вступление «пролетарских масс и угнетенных народов» против капиталистической и колониальной эксплуатации. Все это осложняло отношения Советского Союза с западными держали, наносило ущерб официально декларируемой политике (с.175) мирного сосуществования. К тому же курс на «мирное сожительство с капиталистическим окружением» не означал готовности СССР войти в Версальско-Вашингтонскую систему, которая рассматривалась как империалистическая и враждебная советскому государству. В этом контексте весьма показательным являлось отношение партийно-правительственных кругов СССР к Лиге наций. В двадцатые годы ленинское определение Лиги наций как «сплошной фикции, сплошного обмана, сплошной лжи» стало дополняться сталинской формулировкой: «Лига наций есть не инструмент мира и разоружений, а инструмент прикрытия новых вооружений и подготовки новых войн». Несмотря на то, что Советский Союз принимал участие в работе специальных комиссий Лиги наций, он категорически отвергал предложения о вступлении в эту организацию, которые выдвигались правительствами ряда западноевропейских стран с середины 1920-х гг. (например, на Парижской встрече А. Бриана с Г.В.Чичериным в декабре 1925 г.). Отказ мотивировался нежеланием «брать ответственность за империалистические действия Лиги наций», связывать политику СССР с «буржуазным пацифизмом», что могло привести к «потере доверия со стороны международного рабочего класса». Иными словами, принципы мирного сосуществования вновь вступали в противоречие с доктриной пролетарского интернационализма.

Позицию западных держав в отношении «мирного сожительства двух систем» также (если не в еще большей степени) следует охарактеризовать как двойственную и непоследовательную. Шаги к сближению чередовались с открытыми угрозами в адрес СССР, попытками формирования антисоветского блока. Во многом это было обусловлено тем, что Запад, по выражению одного из крупнейших советских дипломатов Л.Б. Красина, не мог смириться «с самим существованием, самим бытием Советского Союза». Поэтому процесс нормализации отношений с СССР всеми без исключения западными государствами оговаривался требованиями погашения дореволюционных долгов, возвращения или компенсации национализированной иностранной собственности, отмены монополии внешней торговли, прекращения «большевистской пропаганды» и в конечном счете изменения строя. Иначе говоря. Запад пытался мирными средствами добиться осуществления тех целей, которых ему не удалось достичь ранее силой оружия.

Таким образом, на развитие взаимоотношений Запад–СССР в 1920-е гг. воздействовали факторы как позитивного, так и негативного характера, что предопределило конфликтность и неустойчивость мирного сосуществования. (с.176)

Одним из самых значительных событий этого периода стала полоса дипломатических признаний СССР». С февраля 1924 по январь 1925 г. Советский Союз установил дипломатические отношения с 13 государствами трех континентов, в том числе со всеми великими державами за исключением США. Показательно, что в ходе переговоров западноевропейские страны и Япония в обмен на признание де-юре пытались навязать СССР ряд вышеперечисленных предварительных условий. Однако твердая позиция советской дипломатии, равно как и способность контрагентов идти на разумный компромисс позволили преодолеть это препятствие. Ни в одном из подписанных соглашений не было упомянуто о каких-либо встречных обязательствах или уступках со стороны СССР. Что касается американской администрации, то ее политика непризнания большевистского режима свидетельствовала не столько о непреклонности в отстаивании «идеалов свободы и демократии», сколько об ущербности внешнеполитических расчетов и недальновидности (именно такая оценка этому курсу будет дана впоследствии в самих Соединенных Штатах).

В целом «полоса признаний» явилась крупным дипломатическим успехом Советского Союза. Наиболее значимым ее результатом стало усиление международных позиций СССР, превратившего, по словам И.В.Сталина, «короткую передышку в целый период передышки», «период равноправного сосуществования с капиталистическими странами». Тем самым было положено начало нормализации отношений с Западом не только в политической, но и в экономической сфере. В последующие пять лет Советский Союз подписал более 30 межгосударственных торговых и хозяйственных договоров, сыгравших существенную роль в укреплении и модернизации его экономики.

Важнейшей внешнеполитической инициативой СССР в двадцатые годы стало предложение, обращенное «ко всем миролюбивым странам», заключить двусторонние договоры о ненападении и нейтралитете. В их содержании выделялись три основных положения: стороны брали на себя обязательства не нападать друг на друга, не участвовать во враждебных коалициях и сохранять строгий нейтралитет, если один из участников соглашения будет вовлечен в войну с третьим государством. В 1925–1927 гг. СССР подписал договоры о ненападении с Турцией, Германией, Литвой, Ираном и Афганистаном, а в начале 1930-хгг. после длительных и трудных переговоров — с Финляндией, Латвией, Эстонией, Польшей, Францией и Италией.

Среди всех этих соглашений наибольшее значение имел советско-германский договор от 24 апреля 1926 г. Его заключение (с.177) продемонстрировало, насколько умело правительство СССР использовало «межимпериалистические противоречия», а правительство германское — советский фактор в противостоянии с державами-победительницами. Германия и Советский Союз провозглашу ли, что «основой их взаимоотношений остается Рапалльский договор». Особой статьей предусматривалось, что если между третьими державами образуется коалиция «с целью подвергнуть экономическому или финансовому бойкоту» одну из сторон, другая сторона «к такой коалиции примыкать не будет». В специальной ноте, являвшейся составной частью договора о ненападении, Германия заявляла, что в случае ее вступления в Лигу Наций она откажется считать для себя обязательным участие в коллективных санкциях Лиги, если «таковые будут предприняты против СССР». Таким образом, советско-германский договор 1926 г. в значительной степени нейтрализовывал Локарнские постановления, принятием которых западные державы, и прежде всего Англия, пытались оторвать Германию от большевистской России и придать ее политике антисоветский импульс.

В истории межгосударственных отношений двадцатых годов договоры о ненападении и нейтралитете сыграли двойственную роль. С одной стороны, они способствовали стабилизации послевоенной обстановки, так как соответствовали интересам обеспечения безопасности не только советской, но и международной. Однако, с другой стороны, инициатива Советского Союза, пусть косвенно, была направлена на размывание Версальской системы, поскольку противопоставляла созданным в ее рамках политическим союзам двусторонние соглашения. Их главное требование «неучастие во враждебных коалициях» — вступало в противоречие с принципом применения коллективных санкций на основе решений Лиги наций. Тем не менее подписание договоров о ненападении, бесспорно, следует признать еще одной весьма успешной дипломатической акцией СССР.

С середины 1920-х гг. во взаимоотношениях Запад–СССР вновь возобладали негативные, деструктивные тенденции. Наиболее ярким их проявлением стал острый англо-советский конфликт. Партийно-государственное руководство СССР в своих внешнеполитических планах особое внимание уделяло Великобритании, занимавшей лидирующее положение на континенте (Сталин называл Англию «командующей страной в Европе»). Любой дипломатический демарш Лондона получал общеевропейское звучание. Отсюда и тот широкий международный резонанс, который вызвала новая антисоветская кампания, предпринятая британскими правительственными кругами с осени 1924 г. Во многом это было обусловлено приходом к власти консервативного кабинета (с.178) С. Болдуина. Еще будучи в оппозиции, консерваторы подвергли уничижительной критике лейбористское правительство Р. Макдональда за его решение установить дипломатические отношения СССР, назвав этот почин «величайшей ошибкой в истории Соединенного Королевства» (автор слов — лорд Керзон, прославившийся своими ультиматумами в адрес Советской России). Решительные призывы исправить совершенную ошибку раздавались со стороны таких известных политических деятелей, как министр иностранных дел О. Чемберлен и министр финансов У. Черчилль, чьи антибольшевистские настроения напоминали аллергическое заболевание. Для реализации поставленной цели был проведен целый ряд громких антисоветских акций, значительная часть которых носила провокационный характер:

- отказ консервативного правительства подписать уже готовый текст торгового договора с СССР;

- публикация на удивление грубо составленной фальшивки — так называемого «письма Зиновьева» о «ниспровержении капиталистического строя в Англии» (в «документе» содержались цитаты из речей председателя Исполкома Коминтерна, который никогда не стеснялся в выражениях по поводу близкой победы мировой революции и борьбы с империализмом);

- резкий протест против «вмешательства СССР во внутренние дела Великобритании» в связи с выделением 16 млн. руб. в помощь английским горнякам во время всеобщей забастовки 1926 г. (советское правительство остроумно ответило, что это не оно, а ВЦСПС оказал поддержку британским рабочим одновременно с профсоюзами других европейских стран);

- регулярная отправка в Москву угрожающих нот с требованием прекратить «разрушительную коммунистическую пропаганду» не только в Англии, но и в Китае, Персии, Афганистане, Индии (в ответных нотах все эти обвинения были названы «бездоказательными и голословными», а что касается освободительной борьбы, то ее подъем объяснялся не «пропагандой извне», а колониальной политикой империалистических держав, в том числе и Великобритании).

Антисоветская истерия достигла своего апогея в мае 1927 г. Отряд лондонской полиции ворвался в помещение торгпредства СССР и англо-советского акционерного общества «АРКОС» (компания, осуществлявшая двусторонние торговые операции) с целью найти там компрометирующие Советский Союз документы. И хотя таковые обнаружены не были, по «совокупности доказательств», якобы уличавших Страну Советов в «антибританской (с.179) деятельности», правительство С. Болдуина объявило о разрыве с СССР дипломатических и торговых отношений. Инициированная Англией кампания в том же 1927 г. приобрела международный размах, что проявилось в нескольких, хотя и разрозненных антисоветских выступлениях: налет китайской полиции на здания советского посольства в Пекине и консульств в Шанхае и Тяньцзине; убийство сыном российского белогвардейского офицера Б. Кавердой полпреда СССР в Польше П.Л. Войкова; денонсация правительством Канады договора о дипломатическом признании Советского Союза и др. В Москве пришли к выводу о «нарастающей угрозе новой империалистической контрреволюционной войны» против СССР.

Острый англо-советский конфликт, свидетельствовавший о непрочности мирного сосуществования, не следует относить к разряду событий внезапных и неожиданных. Ухудшение отношений между Западом и СССР было обусловлено тремя взаимосвязанными причинами. Во-первых, бескомпромиссным неприятием правительственными кругами капиталистических стран советского социально-политического строя и большевистской идеологии. В недрах сложившейся в связи с «полосой признаний» умеренной и реалистической политики сохранялось немало «горючего антикоммунистического материала», который при изменении международной обстановки, внутриполитической ситуации в той или иной западной державе мог вновь быть использован для разжигания антисоветских страстей, привести к рецидиву старого курса грубого нажима и крайней нетерпимости к СССР. Сменивший Г.В. Чичерина на посту наркома по иностранным делам М.М.Литвинов дал следующее объяснение новому всплеску враждебности по отношению к Стране Советов: «Борьба против нашего Союза никогда не прекращалась, она принимала лишь различные формы, соответствовавшие меняющейся обстановке... Вся политика капиталистических стран до настоящего времени была и, вероятно, еще долго будет стремлением воспрепятствовать извне строительству социализма». Во-вторых, ужесточение антисоветской линии во внешней политике западных держав во второй половине 1920-х гг. было связано с так называемым «экономическим разочарованием» и крахом «теории перерождения». Именно в это время в Советском Союзе стала осуществляться программа социалистической индустриализации и коллективизации сельского хозяйства, а Сталин пообещал «отбросить нэп к черту». Понятно, что в условиях «построения основ социализма» расчеты на «реставрацию капиталистического строя» и «демократическое возрождение России» оказались тщетными и иллюзорными. (с.180) Состоявшийся в 1927 г. XV съезд ВКП(б), касаясь причин обострения взаимоотношений Запад – Советский Союз, отмечал, что «рост социалистических элементов в СССР, крах буржуазных надежд на перерождение пролетарской диктатуры наряду с усилением международно-революционного влияния СССР являются главными факторами этого обострения». В-третьих, существенный «вклад» в процесс расшатывания и подрыва «мирного сосуществования двух систем» вносила политика пролетарского интернационализма, проводимая руководством советского государства и Коминтерна. «Коммунистическая пропаганда» и «революционное подстрекательство», реально существовавшие или вымышленные, давали повод для жестких антисоветских контрдействий. Тем более, что большевистские лидеры не собирались отказываться от своих классовых позиций. Требования прекратить «разрушительную пропаганду», по тонкому замечанию Чичерина, не выдерживали серьезной критики, так как «выполнение этих требований коммунистами по существу означало бы для них перестать быть коммунистами».

Кризисная ситуация, возникшая в отношениях между западными державами и Советским Союзом, грозила крайне негативными последствиями. Однако степень угрозы со стороны «мирового империализма» партийно-государственным руководством СССР была явно преувеличена. В политическом отчете XV съезду ВКП(б) Сталин, перечислив антисоветские выступления за рубежом, пришел к заключению: «Период "мирного сожительства" отходит в прошлое, уступая место периоду империалистических наскоков и подготовки интервенции против СССР». Столь жесткий вывод не соответствовал международным реалиям, он скорее нес внутриполитическую смысловую нагрузку и был использован в борьбе с оппозицией и инакомыслием в партии и государстве. В действительности реальной опасности военного нападения на Советский Союз не существовало даже в теории. Само понятие «угроза войны» предполагало наличие у потенциального агрессора по крайней мере трех следующих компонентов: отработанные стратегические планы военной кампании, готовые к боевым действиям воинские контингенты, привлечение союзников к будущей войне. Первые два условия отсутствовали. Что касается третьего, то попытки английского правительства организовать антисоветскую коалицию потерпели полное фиаско. Красноречивым доказательством тому стали итоги Женевской конференции министров иностранных дел западноевропейских держав и Японии, созванной в июне 1927 г. по инициативе О. Чемберлена. Британский министр, оповестив присутствовавших о причинах (с.181) разрыва дипломатических отношений с СССР, предложил опубликовать совместную декларацию «против пропаганды Коминтерна» — своего рода платформу единого антисоветского фронта Первым отказался присоединиться к декларации Г. Штреземан сославшись на взаимовыгодный характер германо-советских отношений (отметим в скобках, что к этому времени Германия имела не только прочные экономические связи с СССР — от 20 до 30% товарооборота обеих сторон приходилось на двусторонние торговые операции, но и постоянно расширявшиеся военные контакты, о чем не ведали авторы Версальского договора). А. Бриан, последовав примеру Штреземана, отверг предложение Англии и, чтобы у английской делегации не оставалось на этот счет никаких сомнений, заявил: «Франция ничем не связана и имеет свою собственную русскую политику». Не поддержали Чемберлена и его коллеги из Италии и Японии. Англия оказалась в «блестящей изоляции». Женевская конференция завершила свою работу принятием коммюнике, в котором ее участники констатировали «единодушную волю продолжать и далее политику Локарно». Этот маловразумительный документ представлял собой довольно неумелое дипломатическое прикрытие провала планов создания антибольшевистского фронта. Великобритания, вместо того чтобы возглавить запланированный ею «антисоветский крестовый поход», была вынуждена в 1929 г. восстановить дипломатические отношения с СССР (по инициативе вернувшегося к власти лейбористского правительства Р. Макдональда).