Тема 6 Социальная работа и информационные механизмы социальной адаптации
6.1. Адаптивный синдром и российское общество.
В конце второго тысячелетия Россия вновь стоит перед решающим “историческим вызовом”. Отсталая, неэффективная экономика, запущенная социальная сфера, кризисная политическая система – вот те реальные проблемы, не решив которые Россия рискует, теперь уже навсегда, отстать от передовых государств. Половинчатые, либеральные реформы 90-х гг. показали, что болезненные политические и социально-экономические преобразования, наталкиваются на их острое неприятие значительной частью населения, которое не желает отказываться от своих привычек и убеждений. Революционная модернизация России ставит общество перед необходимостью адаптации к этой ситуации. В результате – адаптивная проблематика выдвигается в число наиболее актуальных проблем современной теории социальной работы.
Особенность адаптивной ситуации в России такова, что, с одной стороны, существует устойчивое убеждение в том, что российское общество обладает способностью приспособления к любой политике властных структур, а с другой, – очевидна неспособность значительной части российского общества принять новые требования модернизируемого общества. Отмеченное противоречие позволяет говорить о том, что с конца 80-х гг. XX в. российское общество поразил глобальный адаптивный синдром, который вот уже, без малого, два десятилетия оказывает воздействие на характер и течение, всех без исключения, социально-политических и экономических изменений в обществе. Адаптивный синдром охватил общество, в котором были подвергнуты атрофии и/или уничтожены важнейшие механизмы социальной адаптации гражданского общества: общинные и церковные институты, основы рынка и рыночной саморегуляции, независимая пресса и основные элементы правового государства.
Адаптивный синдром – это чрезвычайно болезненное, тотальное состояние, охватывающее все сферы общества: экономику и политику, идеологию и религию, мораль и нравственность. Проблемы и задачи нашей экономической и национальной, политической и психологической адаптации беспрецедентны по срокам, масштабам и глубине в мировой практике. По сути, людям предстоит адаптироваться к капитализму, который до недавнего времени мифологизированным сознанием оценивался не иначе как преступно-враждебная система. Теперь же это инерционное сознание становится своеобразным информационно-адаптивным барьером, который и придаёт устойчивость российскому адаптивному синдрому.
6.2. Национальное самосознание и социальная адаптация в современных условиях.
Проблема своеобразия российской духовности, национального самосознания существует уже давно, но каждое новое поколение решает её самостоятельно. Так, уже великий знаток национальной духовности Ф.М. Достоевский, размышляя о Петре, фиксирует: “Страшно свободен духом русский человек”. Что позднее позволило Д.С. Мережковскому написать: “В этой-то страшной свободе духа, в этой способности внезапно отрываться от почвы, от быта, от истории, сжигать все свои корабли, ломать всё своё прошлое во имя неизвестного будущего, – в этой произвольной беспочвенности и заключается одна из глубочайших особенностей русского духа”. И далее: ““Беспочвенность” – черта подлинно русская, но, разумеется, тут ещё не вся Россия. Это только одна из противоположных крайностей, которые так удивительно совмещаются в России”. В итоге размышлений об истоках беспочвенности и природе крайностей российской натуры Д.С. Мережковский заключает: “Их разъединение дошло в настоящем до последних пределов. Как соединить их, – вот великий вопрос будущего”, который не может не волновать теорию социальной работы.
Именно это “разъединение”, прерывистость (дискретность) как уникальное свойство национального сознания представляет особый интерес для социальных работников, поскольку служит, наиболее серьёзным барьером на пути гуманной адаптации: соединения тех крайностей российской натуры и сознания, о которых шла речь выше. По-видимому, в России имеет место дискретная история и соответствующий ей дискретный тип массового сознания. Перед теорией социальной работы возникает вполне закономерный вопрос: в чём исторические истоки этой дискретности и каковы пути её преодоления?
Российский национальный характер, как, впрочем, и российская история, вобрали в себя всю полноту, противоречивость своего пограничного между Европой и Азией положения. Наше общество совмещает в себе как бы две противоположности: мы – пропасть, но мы же – и мост между двумя типами цивилизаций. В этом – уникальность нашего сообщества. Относительным “достоинством” дискретного сознания является его гибкость и адаптивная мобильность. Для последней характерен антигуманный характер при котором адаптация идёт лишь в интересах государства за счёт конкретного человека и гражданского общества. Подчеркнём, что оценивая дискретность, в качестве одной из доминирующих особенностей российского национального сознания, следует помнить, что в последнем присутствуют также и свойства континуитета. К особенностям дискретного сознания относятся его следующие свойства и черты:
1. Дискретное сознание есть сознание-конфликт. Это сознание нонконформистское, сражающееся со всем и против всех. Его исконное свойство: преодолевать и сражаться любой ценой и любыми средствами до победного конца. Диалог, отнюдь, не его стихия.
2. Дискретное сознание – это сознание агрессивной стилистики, размытых коннотаций и повелительного наклонения. Чем больше грохота и треска в речах его носителей и проводников, тем оно ближе к своему исконному смысловому ядру.
3. Фундаментальная основа этого сознания – сила, сила и ещё раз сила. Слабых и слабость не любят и, в сущности, ненавидят, поскольку собственную слабость осознают и прикрывают истерикой и хамством. Кто не способен стать хамом, тот, зачастую, – социальный аутсайдер в мире дискретного сознания.
4. Дискретное сознание – это сознательно упрощаемый чёрно-белый, без оттенков и полутонов, бескомпромиссный мир крайностей. Мир, в котором есть и всегда должны быть “Мы” – “Они”, “хорошие” – “плохие”, “наши” – “враги”. Лозунг “Страна – осажденная крепость” и ему подобные порождены дискретным сознанием.
5. Трудно однозначно сказать, чего в этом сознании больше – рационального или интуитивного. Суть дела даже не в количественных пропорциях, а в том, что агрессивный по всем азимутам интуитивизм или псевдонаучный рационализм с одинаковым презрением относится не только к рациональным аргументам, но и к блестящим интуитивным озарениям, если последние расходятся с кем-то или чем-то заданной картиной мира и привычным, устоявшимся мироощущением. Поэтому дискретное сознание выглядит, а, порой и воспринимается, как безальтернативный, стандартный и однолинейный феномен.
6. Дискретное сознание, в сущности, есть сознание поисковое, мятущееся и неудовлетворенное. Наивно-богостроительский дискурс определяет в нём если не всё, то нечто главное. Его кредо “Если в мире нет Бога, достойного нас, мы создадим его сами” указывает на две особенности дискретного сознания: оно в равной мере исполнено богохульством, мятежом и каким-то инстинктивным стремлением к смирению, стихийной тягой к светлым религиозным мотивам.
7. Это сознание предельно генерализировано и детерминировано внешним по отношению к его носителю контекстом – социальным, экономическим, политическим, культурным. А у носителей дискретного сознания в массе своей наблюдается процесс минимизации областей и значений индивидуальной и коллективной автономии, равно как и жесткая зависимость от любых позитивных/негативных перемен внешнего, социального, или внутреннего, психологического, контекстов.
8. Наконец, в дискретных проявлениях нашего сознания заключена важная адаптивная функция: примирение антагонистических крайностей российской натуры и истории, сохранение последних от полного взаимоуничтожения.
Итак, дискретность сознания резко повышает суммарную и индивидуальную адаптивность населения, увеличивая тем самым общую приспособительность и подвижность всей российской национально-государственной системы. Дискретность есть своеобразная защитно-компенсаторная реакция общества на многовековое господство в России порочной, но, по-видимому, единственно возможной в наших исторических условиях стратегии социальной адаптации, в основе которой лежала ничем и никем не ограниченная государственная практика насильственной реконструкции социальных институтов, сознания и национальной натуры.
6.3. Национальные стратегии социальной адаптации.
В России веками формировалась устойчивая, традиционная этатистски-ориентированная стратегия социальной адаптации, – поскольку в результате известных исторических коллизий дискретное по характеру национальное самосознание в основном оказалось лишено своей континуальной противоположности.
Возможно, дискретность сознания стала своеобразной адаптивной реакцией общества, поставленного перед необходимостью приспособления к неблагоприятным историческим обстоятельствам становления русской нации и государственности (“Схизма” – XI в.; татаро-монгольское иго – XIII в.; “Смута” – XVII в.).
Вероятно, именно дискретный перекос сознания вполне мог стать той ценой, которую наше общество заплатило за господство в России антигуманной, этатистски-ориентированной стратегии социальной адаптации, основанной на силовых методах приспособления людей, на подавлении независимых адаптивных институтов зарождавшегося гражданского общества (в массе своей насильственные образцы антигуманной по природе “советизации”, “коллективизации” и “демократизации” России – XX в.).
Социальная практика последних десятилетий доказывает, что традиционная, этатистски-ориентированная стратегия социальной адаптации безнадёжно устарела. В современной ситуации она вступила в острейший конфликт с действительными потребностями гуманистического реформирования российского социума. Разрешение кризиса глобального адаптивного процесса в России возможно только на путях отказа от старой и выработки новой – гуманистической, личностноцентрированной стратегии социальной адаптации.
В данном случае речь идёт об осознании обществом того факта, сколь тесно взаимосвязаны адаптивный синдром модернизации России и преодоление (соединение) крайностей дискретного национального сознания. Реальность такова, что в России впервые появилась практическая возможность преодоления дискретности сознания, которое является одним из самых устойчивых информационных барьеров адаптации. Причём именно информационный подход способен обеспечить преодоление этого адаптивного барьера наиболее оптимально и гуманно. Не восстановив информационной целостности, непротиворечивости социальной информации во всем многообразии её семантических и прагматических значений, довольно сложно обеспечить необходимый баланс дискретности и континуальности общественного сознания, без которого все попытки наладить эффективный процесс устойчивой, комплексной адаптации к потребностям модернизируемого общества будут, по-видимому, обречены на неудачу. Наиболее эффективным способом восстановления информационной целостности, а также целостного индивидуального сознания, представляется корректировка информационной по природе “индивидуальной системы значений”. Не менее сложной остаётся задача преодоления разнообразных адаптивных барьеров, равно как и воспитания такого типа личности, который может быть в полной мере отнесен к разряду информационноадаптированной личности, отвечающей потребностям информационной цивилизации и способной легко включаться в информационные процессы, адекватно воспринимать полученную информацию и эффективно использовать её в своей деятельности.
Дискретное сознание требует не силовой реконструкции или элиминации (эта порочная практика целиком – на совести этатистски-ориентированной стратегии социальной адаптации и должна быть преодолена), а снятия – в философском смысле этого слова. Одностороннее дискретное сознание, оторванное от своей континуальной противоположности, есть результат болезненной реакции на кризисные – исторические и идеологические, объективные и субъективные – процессы, и, соответственно, оно не может быть просто отброшено или преодолено. В известном смысле, дискретное сознание всегда останется с нами (пускай и в снятом виде), но это уже будет иное сознание – обогащенное континуальными свойствами и характеристиками, присущими выздоравливающему, сбалансированному сознанию. Отсюда – задача исторической важности – государственная система социальной защиты населения должна научиться осуществлять адаптацию гуманно, по-новому: не путём вычитания (теряя целостность личности и сознания), а путём сложения (вновь обретая утраченное).
6.4. Адаптивные барьеры в современном обществе.
Обсуждение проблем социальной адаптации в пореформенный период связано с такой важной особенностью взаимодействия личности и общества, как несинхронный характер общественных и индивидуальных адаптивных реакций. Основной причиной своеобразного адаптивного лага последних оказывается необходимость затрачивать некоторое время на преодоление разнообразных, разноуровневых адаптивных барьеров, способных затруднить, а в ряде случаев – помешать осуществлению социальных приспособительных процессов.
Барьеры, тормозящие адаптацию, целесообразно разделить по их месту в адаптивном взаимодействии в системе “личность – общество” на индивидуальные (характеризующие особенности адаптирующейся личности), информационно-адаптивные (затрагивающие адаптивное инфовзаимодействие), и ситуативные (связанные с качественной спецификой адаптивного воздействия социальной среды).
Адаптивные (приспособительные) барьеры отражают систему объективных и субъективных, внутренних и внешних факторов, которые тормозят, или затрудняют адаптацию личности (группы) к разноуровневым адаптивным ситуациям. Барьеры вступают в действие в тот момент, когда реальная ситуация превращается в адаптивную, то есть в момент получения субъектом значимой информации об изменениях социальной среды. Предлагается следующая номенклатура адаптивных барьеров: 1) возрастной; 2) эмоционально-психологический; 3) мировоззренческий; 4) знаковый; 5) тезаурусный; 6) контр суггестивный; 7) ситуативный (включающий в себя наибольшее количество переменных, непосредственно влияющих не приспособительные процессы в социальной среде); 8) национально-культурный; 9) режимный; 10) временной; 11) дискретного сознания. Разумеется, здесь перечислены не все, а лишь наиболее активные адаптивные барьеры.
Остановимся на путях минимизации барьера дискретного сознания и роли индивидуальной системы значения человека в этом процессе. Преодоление дискретности сознания как информационно-адаптивного барьера необходимо начинать с корректировки “информационного ядра” индивидуальной системы значения личности. Понятие “индивидуальная система значений” (далее: ИСЗ) было предложено Я. Рейковским для фиксирования индивидуальных результатов накопления и упорядочения информации. По Я. Рейковскому, ИСЗ личности служит основой того, “что человек замечает и как понимает то, что замечает (ориентационные процессы), как он оценивает замеченное и какие эмоции вызывает то, с чем он сталкивается (эвалюативные и аффективные процессы), чего желает и к чему стремится”. Накопленная и упорядоченная личностью в процессе социализации информация служит основным источником формирования ИСЗ. Основная сложность состоит в том, что из всего многообразия идеологических взглядов, теорий и традиций человек сам отбирает те, которые позволяют ему сформировать собственное непротиворечивое миропонимание. Размышляя о субъективной природе индивидуального выбора, Н.Д. Арутюнова пишет: “Человек не может быть склонен к объективному анализу явлений и событий, но он обычно придерживается вполне определённой системы ценностей, убеждён в её непреложности и твёрдо делит всё то, что так или иначе его затрагивает, как впрочем, и то, что его не касается, на хорошее и плохое: добро и зло, счастье и несчастье, благо и беду соответствующее его интересам или мешающее ему достигнуть цели”. Спрашивается: до каких пор человек будет придерживаться привычной системы ценностей, если известно, что ИСЗ личности – это открытое образование, которое постоянно испытывает на себе разнообразные информационные воздействия?
По-видимому, ИСЗ будет оставаться в неизменном виде до тех пор, пока она помогает упорядочивать новый опыт (информацию) человека, а так же в том случае, если референтная группа, к которой принадлежит субъект, придерживается этой системы и продолжает её практиковать. Здесь фактически появляется возможность вести речь о некой “критической массе” новой информации, набрав которую, человек уже не может мириться с существованием ИСЗ в неизменном виде. Сейчас индивидуальные системы значений миллионов россиян перестали их удовлетворять, поскольку традиционная мировоззренческая информация, лежащая в их основе, устарела, а новая информация, частично прорвав мировоззренческий информационный барьер, достигла “критической массы”, парализовав тем самым работу ИСЗ, утративших способность адекватно упорядочивать вновь поступающую информацию. Возник антагонистический конфликт между “информационным багажом” старой ИСЗ и новой адаптивной ситуацией в реформируемом обществе. Причём, в данном случае мы сталкиваемся с выраженным непродуктивным конфликтом: устаревшая мировоззренческая информация прочно блокирует любые попытки человека адаптироваться, – настолько стойкой бывает реакция отторжения всего того, что расходится с привычными представлениями, лежащими в основе ИСЗ. В результате если общество не сумеет гуманно, ненасильственно, применяя новейшие информационные технологии, модернизировать ИСЗ миллионов людей, оно может потерять надежду на возможность преодоления инерции насилия и дискретного сознания.