Россия, позитивно и даже с некоторым официальным энтузиазмом воспринявшая программу “Партнерство ради мира”, охотно присоединилась к ней. Замешательство, с которым РФ встретила объявление о расширении НАТО на восток, выразилось в том, что Москва сначала приняла его за недоразумение. Но недоразумением был не сам факт объявления о расширении НАТО на восток, а заявления президента РФ Б. Н. Ельцина в Варшаве и Праге в августе 1993 г. о том, что Россия не возражает против вступления Польши и Чехии в НАТО. Последующая попытка Кремля отыграть назад, направив секретные послания лидерам США, Германии, Англии и Франции, уже никак не могли повлиять на ситуацию с расширением НАТО. В этих письмах выражалось пожелание, чтобы отношения альянса с Россией стали ”на несколько градусов теплее”, чем с восточноевропейскими странами, а также высказывалась просьба включить РФ в число потенциальных членов Североатлантического союза.

В ноябре 1993 г. в РФ был опубликован известный доклад Службы внешней разведки РФ (“доклад Примакова”), в котором идея вхождения России в НАТО была подвергнута концептуальной ревизии. Некое подобие консенсуса в этом вопросе в правящей элите России сложилось только к 1997 г., когда экспансия Североатлантического альянса на восток стала делом не только решенным, но и неотвратимым. В мае 1997 г. Е. М. Примаков обозначил западные границы трех прибалтийских государств в качестве “красной линии”, за которой расширение НАТО может повлечь за собой коренной пересмотр Россией своих отношений с альянсом.

Экспансия НАТО на восток, усугубленная агрессией этого блока против Югославии, а также приближение Североатлантического союза к границам Российской Федерации не могли не встревожить РФ. В то же время нежелание западного альянса и стран ЦВЕ подписать договор, предусматривающий отказ от развертывания тактического ядерного оружия в Центральной и Восточной Европе и пойти на глубокие сокращения обычных вооруженных сил в этом регионе подкрепляли обеспокоенность России проблемами обеспечения собственной безопасности. Антироссийские по своей направленности или результатам акции Запада вызвали активное неприятие и протест практически всех политических сил и общественности России. Российским гражданам эти факты представляются гораздо более ощутимым отражением реальных намерений НАТО, чем официальные пацифистские заверения, распространявшиеся из Брюсселя.

Принципиальное несогласие России с расширением НАТО на восток вовсе не являлось покушением на суверенные права стран Западной и Восточной Европы, связанные с их вступлением в те или иные союзы и союзные организации, исходя из собственных национальных интересов. Но если оборонительные союзы действительно связаны с обеспечением национальной и международной безопасности, то они не могут строиться за счет безопасности других стран, в данном случае – России. Можно предположить, что, скорее всего, Североатлантический союз не имеет в настоящее время прямых агрессивных намерений в отношении Российской Федерации. Память подсказывает, что и в ходе переговоров по объединению Германии Запад давал недвусмысленные обязательства не раздвигать рамки НАТО и не размещать силы блока восточнее прежней внутригерманской границы, однако спустя 3-4 года он не удержался от соблазна реализовать в собственную пользу представившиеся геополитические возможности.Как бы то ни было, но выдвижение альянса на границы России, - вопреки ее возражениям и реально не допуская даже переговоров об ее эвентуальном членстве в блоке, - снова противопоставило Североатлантический союз России. Пока это противостояние политическое, а не военное, но на будущее Москва опять вынуждена с тревогой подсчитывать ухудшающийся баланс между своими вооруженными силами и возрастающей совокупной мощью НАТО. Жесткая антинатовская риторика России отражала в то же время озабоченность страны разбалансировкой процесса обеспечения международной безопасности, возрастанием конфликтности в современном мире, в том числе и в Европе.

Россия по определению не могла стать полноправным членом НАТО в ее форме оборонительного союза. Явное свидетельство тому – официальные заявления представителей США о том, что ни при каких обстоятельствах Москва через “Партнерство ради мира” или ПСС не получит решающего голоса (права вето) в принятии решений НАТО. В то же время европейская безопасность, основанная на Североатлантическом альянсе, не могла быть эффективной и всеобъемлющей без полного и равноправного участия крупнейшей европейской державы – Российской Федерации. Для того, чтобы Россия стала полноправным участником оптимальной системы коллективной безопасности в Европе, НАТО должна была реформироваться, преобразоваться в новую международную организацию, занимающуюся урегулированием конфликтов и поддержанием мира на континенте. И это реформирование должно было быть осуществлено до, а не после расширения НАТО в пределах, о которых велись переговоры в рамках так называемой “повестки дня” для Европы. А. Арбатовпредлагал несколько путей смягчения и нейтрализации разрушительных воздействий на всю систему международных отношений восточной экспансии НАТО:

- во-первых, не должно быть дальнейшего расширения блока прежде, чем произойдет более глубокое реформирование НАТО от ее нынешнего состояния оборонительного союза к системе безопасности для осуществления миротворческих операций под эгидой ООН или ОБСЕ. Перекинуть мост к этому можно, превратив Совместный постоянный совет в механизм принятия решений по урегулированию конфликтов и миротворческим операциям, в которых Россия будет иметь точно такие же права, как все страны НАТО, включая право вето;

- во-вторых,чтобы Москва убедилась, что НАТО не стремится к приобретению еще большего стратегического превосходства над Россией, необходимо достичь соглашения о значительно более глубоких сокращениях обычных вооруженных сил в рамках пересмотра Договора по обычным вооружениям в Европе (ДОВСЕ). То же самое относится к достижению полномасштабного, проверяемого договора об отказе от развертывания тактического оружия в Центральной и Восточной Европе, включая государства Балтии, Белоруссию, Молдавию, Украину, и, возможно, Калининградскую область РФ;

- в-третьих,России могли бы предложить принять участие в перевооружении новых членов НАТО. Это позволило бы укрепить доверие РФ к Североатлантическому реформируемому альянсу. Еще более смелым предприятием могли бы стать создание, развертывание и управление совместной для России и НАТО системы противоракетной обороны театра военных действий в Европе на базе новейших модификаций системы С-300 и ее американских аналогов (в частности, системы ТХААД).

Драматизм отношений России с НАТО в последнее десятилетие демонстрировали две четко проявившиеся тенденции. Одна из них заключалась в том, что США и возглавляемый ими блок НАТО настойчиво пытаются преобразовать в реальное превосходство все возможности, возникшие в связи с геополитической катастрофой конца 80-х – начала 90-х годов ХХ столетия и провести новый передел мира за счет и в ущерб России. Американский геостратегический взгляд на Россию (имеется в виду Россия историческая, а не РФ в ее нынешних границах) мало изменился в сравнении с советским периодом. Россия по-прежнему, хотя и не в том объеме, как СССР, значилась среди наиболее вероятных противников США хотя бы потому, что она оставалась единственной в мире державой, сохраняющей потенциал их уничтожения. Для России это означало, что она должна способствовать не закреплению и усилению атлантического компонента в политике Евросоюза, а наоборот, помочь ему осознать себя частью геополитического континентального пространства, с которым связано будущее ЕС. Россия заинтересована в том, чтобы политическое и военное влияние на континенте в рамках НАТО решительно перемещалось от США в сторону ЕС, ЗЕС и других европейских институтов, чтобы европейский континент обзавелся собственным органом оперативного принятия решений в сфере безопасности – Советом Безопасности Европы, к примеру.

Положение о расширении членского состава Североатлантического альянса было зафиксировано в новой стратегической концепции, принятой в апреле 1999 г. на саммите по случаю 50-летия образования НАТО. Она зафиксировала следующие новации в деятельности НАТО:

- политику “открытых дверей”, направленную на расширения состава организации;

- расширение географической зоны ответственности альянса и перенос стратегического центра деятельности с Севера на Юг, включая Балканы, Северную Африку, Закавказье и Персидский залив;

- изменение соотношения ответственности между НАТО и ООН в пользу Североатлантического альянса;

- обоснование права НАТО предпринимать военные акции без мандата и согласования с ООН.

Указанные новации противоречили интересам России, ибо не только придвигали военную опасность непосредственно к ее границам, но и разрушали устои международного порядка, в рамках которого она строила и строит свою национальную безопасность и участвует в международной жизни планеты. Особенно неприемлемым по причинам безопасности представлялся ей прием в НАТО бывших республик СССР, ставших независимыми государствами. Бурные протесты России против расширения блока за счет Венгрии, Польши и Чехии не возымели своего действия, она не добилась даже сколько-нибудь серьезного международного обсуждения этого вопроса. В сущности, РФ оказалась перед не очень большим набором альтернатив действий в этой области:

1) она могла сконцентрировать все свои внешнеполитические ресурсы для того, чтобы заблокировать расширение зоны ответственности НАТО, но ее возможностей вряд ли хватило для создания сколько-нибудь мощной коалиции государств, способной стать опорой России в ее противостоянии альянсу;

2) Россия могла ничего не делать в надежде, что расширенный прием новых членов девальвирует и значение, и роль Североатлантического союза как военно-политической организации. Но это был бы не расчет, а надежда, реализация которой не зависела от Москвы;

3) Москва могла вести постоянный диалог с НАТО для разработки взаимоприемлемой нормативной базы миротворчества, принуждения к миру конфликтующих сторон, использования силы, в том числе военной, за пределами традиционных сфер ответственности государств и союзов. При наличии подобной согласованной нормативной базы разрешение каждого конфликта сплачивало бы мировое сообщество, а не разводило его по разные стороны баррикады.

Рациональной и перспективной представлялась третья альтернатива, но она была трудно реализуемой, так как НАТО можно было уподобить велосипеду, который держится на колесах только во время движения, в случае с НАТО – движения на восток. А эта экспансия превращала, не могла не превращать диалог в диктат более сильной стороны. Нахождение взаимоприемлемых решений и в этом случае зависело не только и даже не столько от России, сколько от европейских членов Североатлантического альянса и США.

Переломным моментом в отношениях России с НАТО стали события 11 сентября 2001 г., когда Россия фактически оказалась союзником Запада в борьбе с глобальной террористической угрозой. В мае 2002 г. был образован Совет Россия-НАТО (СРН), который, как считают и российские, и натовские должностные лица, по уровню своей эффективности далеко превзошел созданный в 1997 г. Совместный Постоянный Совет Россия-НАТО. Более высокий уровень взаимопонимания, достигнутый между Североатлантическим альянсом и Российской Федерацией, позволил безболезненно пережить новый раунд расширения НАТО на восток, хотя на этот раз в альянс вступили три бывшие союзные республики, непосредственно граничащие с РФ (Эстония, Латвия, Литва).

Россия занимала и продолжает занимать отрицательное отношение к “движению НАТО на восток” и расширению географической сферы его ответственности, демонстрируя спокойное непонимание и неприятие активности блока в этом направлении. Однако и у Москвы, и у Брюсселя есть большая заинтересованность в поддержании диалога, используя для этого переговорный форум в виде СРН, позволяющего расширять масштабы возможного между ними сотрудничества.

Окончание “холодной войны” в Европе в значительной мере явилось результатом деятельности именно СБСЕ и объективно ставило эту структуру в центр постконфронтационной фазы развития международных отношений на континенте. Принятая в Париже в 1990 г. “Хартия для Новой Европы” в целом исходила именно из такого видения перспектив европейского международно-политического развития. Распад социалистического содружества и затем Советского Союза наложили свой отпечаток на хельсинкский процесс, приведя к решению 1994 г. о преобразовании СБСЕ из переговорного форума в постоянно действующую организацию, с 1995 г. ставшей Организацией по безопасности и сотрудничеству в Европе.

В отличие от западных стран, РФ долгое время видела в качестве центральной структуры общеевропейской безопасности не НАТО, а ОБСЕ, так как она была единственной европейской организацией, полноправным и влиятельным членом которой Россия являлась, где РФ могла утверждать свой европейский статус и проявлять европейскую идентичность. В отличие от многих государств – участников, которые либо не верили в возможности ОБСЕ, либо отдавали предпочтение иным структурам в обеспечении европейской безопасности и по этой причине настороженно относились к укреплению оперативных возможностей ОБСЕ, Россия до недавнего времени не хотела замечать явные слабости этой организации и верила в сильные ее стороны. В первом случае это были ее неэффективность из-за громоздкости, неотлаженности механизмов принятия и выполнения решений (добиться в одночасье консенсуса всех ее членов по кризисному реагированию - вещь практически неосуществимая). Во втором - позитивные, перспективные роли ОБСЕ, которых не было у других европейских структур, которые она уже реализовывала, демонстрируя серьезный потенциал для их совершенствования, расширения и углубления: всеевропейское представительство, акцент на сотрудничестве, формы принятия решений, принципы взаимодействия стран-участниц и т.д.

До 1990 г. СБСЕ обеспечивало решение трех основных задач:

- поддержание интенсивного и регулярного диалога между Востоком и Западом;

- согласование норм и стандартов поведения государств во взаимных отношениях и в отношениях граждан;

- рассмотрение вопросов, связанных с выполнением государствами принятых ими обязательств.

После падения коммунистических режимов в Восточной Европе, ликвидации ОВД и СЭВОрганизация по безопасности и сотрудничеству в Европе стала характеризоваться рядом новых черт:

1. В 1992 – 1993 годы существенно расширился состав участников ОБСЕ – с 35 первоначальных членов до 55, она стала самой представительной общеевропейской организацией.

2. Парижская хартия положила начало институционализации ОБСЕ, в которой стали создаваться постоянные и регулярно созываемые структуры и институты. Раз в два года проводятся встречи по обзору выполнения обязательств, завершающиеся встречами на высшем уровне. Сначала раз в год, затем раз в два года стали проводиться встречи Совета министров ОБСЕ. Органом, уполномоченным принимать самостоятельные решения, является Постоянный совет,заседания которого еженедельно проводятся в Вене. В ОБСЕ созданы институты действующего председателя, генерального секретаря, верховного комиссара по делам национальных меньшинств, ряд других. Связующим звеном с национальными законодательными собраниями является Парламентская Ассамблея ОБСЕ.В Вене размещен секретариат ОБСЕ, имеющий бюро в Праге; в Варшаве – Бюро по демократическим институтам и правам человека, в Женеве – Суд по примирению и арбитражу в рамках ОБСЕ. Ежегодно в Праге проводится экономический форум ОБСЕ, в Вене действует Форум по сотрудничеству в области безопасности,в рамках которого обсуждаются вопросы контроля над вооружениями.

3. Наряду с сохранением нормотворческих функций и перенесением акцента на контроль за соблюдением принятых обязательств, расширялась оперативная деятельность ОБСЕ в предотвращении конфликтов, регулировании кризисов и постконфликтном восстановлении, формировании институтов правого государства и обеспечении прав человека.С 1992 г. ОБСЕ является региональным соглашением по смыслу главы VIII Устава ООН и за ней зарезервировано право проведения операций по поддержанию мира, не применяя при этом мер принуждения. С 1996 г. ОБСЕ осуществляет ряд задач постконфликтного восстановления в соответствии с дейтонским Общим рамочным соглашением 1995 г. о мире в Боснии и Герцеговине. Оперативная деятельность по обеспечению раннего предупреждения о назревающем конфликте осуществляется верховным комиссаром по делам национальных меньшинств в сотрудничестве с Бюро по демократическим институтам и правам человека.

Уникальный характер ОБСЕ придают функции, которые она с той или иной долей успешности реализует:

а) являясь единственной общеевропейской организацией, ОБСЕ осуществляет нормотворческую деятельность, а также обеспечивает легитимность мер, принимаемых другими региональными организациями за пределами территории их государств-членов;

б) в рамках венского Форума по сотрудничеству в области безопасности или в тесной увязке с ОБСЕ рассматриваются вопросы контроля над вооружениями, меры по укреплению доверия и безопасности, соблюдению договора по открытому небу и договора об обычных вооруженных силах в Европе (ОВСЕ);

в) уникальной остается оперативная деятельность ОБСЕ в сфере раннего предупреждения, предотвращения и урегулирования конфликтов;

г) несмотря на определенный параллелизм в деятельности Совета Европы и ОБСЕ, она остается единственной организацией в Европе, призванной обеспечивать уважение прав человека и содействие формированию институтов правового государства во всем регионе ОБСЕ, в том числе в странах, не являющихся членами или кандидатами в члены Совета Европы.

Важной вехой в развитии хельсинкского процесса и ОБСЕ стала Хартия европейской безопасности, принятая на саммите этой организации в Стамбуле в ноябре 2000-го года. Подтверждение участниками Хартии первоочередной ответственности Совета Безопасности ООН за поддержание международной безопасности и мира, его ключевой роли в обеспечении прав и обязанностей членов ОБСЕ в соответствии с Уставом ООН было созвучно позиции России, которая выступала против “НАТОцентризма” в созидании системы европейской безопасности. РФ выступала против попыток превращения Североатлантического союза в главный инструмент проведения миротворческих операций в Европе, тем более, что к этому времени альянс провозгласил свое право принимать решения об их проведении в одностороннем порядке, без консультаций с ООН. Дискуссия по вопросу о компетенции ОБСЕ в сфере обеспечения общеевропейской безопасности оказалась долгой и упорной. Россия всячески стремилась расширить функции ОБСЕ в данной области, тогда как страны – члены НАТО пытались свести их к разрешению конфликтов в посткоммунистических странах и на Балканах. В конечном итоге, ОБСЕ приняла решение определять на основе консенсуса роль, которую она должна играть в каждом конкретном конфликтном случае, имея в виду потребности поддержания мира в Европе. Ведущей такая роль становилась только тогда, когда ОБСЕ признавалась наиболее эффективной организацией, способной осуществить действия по умиротворению или поддержанию мира при поддержке отдельных государств или их коллективных образований.

Стамбульский саммит принял Платформу безопасности, целью которой провозглашалось “усиление взаимоподкрепляющего характера отношений между организациями и институтами, заинтересованными в содействии упрочению всеобъемлющей безопасности в регионе ОБСЕ”. Вопрос о месте ОБСЕ среди этих структур был решен на основе компромисса. “Признавая ключевую объединяющую роль, которую может играть ОБСЕ, - отмечалось в Платформе безопасности, - мы предлагаем использовать организацию, когда это целесообразно, в качестве гибкого координационного механизма для развития сотрудничества, с помощью которого различные организации могут подкреплять усилия друг друга, используя специфические преимущества каждой из них”. Особое значение в этой связи придавалось деятельности субрегиональных структур, которые могли участвовать в нейтрализации негативно воздействовавшей на всю европейскую безопасность “дуги нестабильности”, протянувшейся от Магриба на Западе до Леванта, Балкан и Кавказа на востоке. В качестве позитивного примера действий в этом направлении назывался Пакт стабильности для Юго-Восточной Европы, принятый под эгидой ОБСЕ после событий, связанных с косовским кризисом.

События, произошедшие в Европе после Стамбульского саммита ОБСЕ, подтвердили выдвижение на первый план взаимодействия различных международных организаций, обеспечивающего комплексный подход к проблемам европейской безопасности. Россия последовательно борется за сохранение и сбалансированное развитие многофункционального характера ОБСЕ, решительного противодействия попыткам сужения и поля, и проблематики, решаемой этой организацией. Реализация подобной установки оказалась непростой, особенно имея в виду ситуации, связанные с западным наступлением на РФ в связи с проблемами чеченской войны и миротворческих миссий в постсоветском пространстве. Дело дошло до такого обострения отношений, что в Парламентской Ассамблее Совета Европы российская делегация была лишена права голоса.

Несмотря на то, что Москва продолжала ориентироваться на ОБСЕ как на организационную структуру, способной обеспечить европейскую безопасность, ее завышенные ожидания относительно перспектив хельсинкского процесса начали ослабевать. «Концепция внешней политики РФ» 1993 г. признавала СБСЕ «центральным на сегодняшний день каналом обеспечения широкой вовлеченности России в европейские дела» и предлагала перестроить эту организацию по образцу ООН, с Советом безопасности во главе. Россия в этом органе претендовала на статус постоянного члена, что давало бы ей решающий голос при решении европейских проблем. Но уже в «Концепции национальной безопасности РФ» 1997 г. лишь упоминалось, что Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе может «в перспективе» быть использована для урегулирования локальных конфликтов”. Три года спустя, в «Концепции внешней политики РФ», содержались уже достаточно жесткие и критические формулировки: «Россия будет решительно противодействовать сужению функций ОБСЕ, в частности попыткам перепрофилировать ее деятельность на постсоветское пространство и Балканы».

Амстердамским договором, подписанным министрами иностранных дел стран – членов ЕС 2 октября 1997 г. и вступившим в силу 1 мая 1999 г., предусматривались:

- расширение компетенции ЕС в сфере внутренней политики. В течение 5 лет после вступления договора в силу должен быть снят контроль на границах между всеми странами ЕС, за исключением Великобритании и Ирландии, и установлены общие стандарты контроля внешних границ;

- регулирование правового положения граждан стран ЕС, имея в виду ликвидацию каких-либо видов и проявлений дискриминации;

- расширение функций ЕС в сфере социальной политики: вводились координация политики занятости, стандарты в области здравоохранения, экологические критерии в любой области политики ЕС;

- укрепление и совершенствование механизма совместной внешней политики и политики безопасности. Вводилась должность генерального секретаря ЕС, ответственного за разработку и осуществление СВПБ;

- новые функции по регулированию международных кризисов. Амстердамским договором к компетенции ЕС отнесено осуществление гуманитарных акций, а также операций по поддержанию и укреплению мира. На основе единогласия ЕС может принимать политические решения, уполномачивающие ЗЕС на проведение таких операций. После того, как 4 декабря 1998 г. было принято решение об интеграции Западноевропейского союза в ЕС, возникла возможность разработки и реализации в рамках СВПБ совместной европейской политики в области безопасности и обороны;

- реформа структур и институтов ЕС. Ее цель – укрепление позиций Европарламента и Европейской комиссии, совершенствование правил принятия решений, в том числе и расширение перечня вопросов, по которым решения могут приниматься простым большинством голосов;

- расширение ЕС за счет приема стран ЦВЕ. 31 марта 1998 г. с Венгрией, Польшей, Словенией, Чехией и Эстонией, а также Кипром начались переговоры, которые, в соответствии с предположениями Комиссии ЕС, могут быть приняты в союз в 2003 г.

Занятая Москвой позитивная позиция относительно расширения ЕС учитывала и некоторые негативные для нее моменты, которые не могли не настораживать Россию. Речь шла прежде всего о радикальной внешнеторговой переориентации присоединяющихся к ЕС стран с восточных рынков на западные. С ними в том же направлении должна была уйти и часть инвестиций, которые в иных условиях имели шанс оказаться и в РФ. К тому же протекционистская политика ЕС должна была закрыть рынки присоединяющихся стран от российского сельскохозяйственного экспорта. Та же политика должна была привести к росту местных цен на сельхозпродукцию, что лишало Россию важного источника дешевого аграрного импорта. На присоединявшиеся к Евросоюзу страны распространялась политика жесткой конкуренции в ЕС, в том числе и антидемпинговые правила, которые становились дискриминационными для России. Если расчетный ущерб России от сохраняющих силу 14-ти антидемпинговых процедур в ЕС-15 составлял около 280 млн. долл. в год, то на пространстве ЕС-26 эта цифра грозила серьезно увеличиться.

В целом сигналы, согласно которым с расширением ЕС Россия могла лишиться “прописки” в изменившейся Европе, остаться вне или на маргиналиях континента, можно объединить в 5 групп:

- планы расширения ЕС составлялись без учета интересов России: “Комиссия ЕС с гораздо большим вниманием анализировала последствия расширения на восток для своего растениеводства и животноводства, чем для такой страны, как Россия”;

- крен к “деевропеизации” Россиив связи с постулатом Ж. Сантера о расширении ЕС как “конце разделения Европы”, которая таким образом сужалась до политического понятия Европы минус Россия и страны СНГ;

- ЕCрасширялась на восток одновременно с НАТО. “Хотя это и автономные процессы, - подчеркивается в документе Евросоюза “Повестка дня 2000”, - между расширением ЕС и НАТО существует важная взаимосвязь, особенно после того, как Совет министров НАТО согласился в июне 1996 г. в Берлине с формированием в рамках Атлантического альянса европейской подсистемы безопасности и обороны”;

- границы Евросоюза намеренно не устанавливались. Ж. Делорписал о 40-45 его членах, то есть о таком расширении союза, которое “накроет” территорию СНГ, что уже напоминало стратегию отрыва от России естественно тяготеющих к ней соседей-союзников и противопоставления РФ объединенной Европы;

- в ЕС-26 мог появиться блок государств, приверженных антироссийской риторике, который способен был инициировать эрозию в целом партнерских подходов ЕС в отношениях с Россией, нарушить принцип ненанесения экономического и политического ущерба нашей стране.

Для ЕС, определившегося с основными направлениями интеграционного строительства, сотрудничество с Россией было важно для обеспечения предсказуемости и проевропейского содержания ее политики. Россия пошла навстречу этому желанию, и ясно определила свое отношение к СВПБ, которое обрело форму конструктивной поддержки. Это относилось и к реализации европейской “оборонной идентичности”, предусматривавшей создание до 2003 года на базе ЗЕС европейских сил быстрого реагирования численностью порядка 50-60 тысяч человек, способных к развертыванию в двухмесячный срок и готовых к оперативной переброске в зоны локальных конфликтов с целью осуществления миротворческих миссий. Для управления этим зародышем европейских вооруженных сил начали формироваться связанные с НАТО, но автономные командные, штабные, управленческие органы – военный, политический комитеты и комитет по безопасности ЕС.

Некоторых европейские страны оценивали создание военного евроконтингента как альтернативу присоединения к НАТО. В частности, министр иностранных дел Швеции Анна Линд, страны, которая не являлась участницей ни одной международной военной организации, заявила: “Швеция будет участвовать в европейских силах, но ни при каких условиях не собирается присоединяться к Североатлантическому альянсу. Мы думаем, что политика обороны и безопасности в ЕС, когда появится реальная возможность управления кризисами в Европе, очень важна. Одновременно с боеспособной армией мы создаем гражданскую способность урегулирования кризисов. Создаваемая система будет действовать как в пределах, так и вне Европы. Если она станет “миротворческой”, то необходимо будет получение мандата ООН. Важно помнить, что она не заменит собой национальную армию. Мы создаем не единую европейскую армию, а силы управления кризисами”.

До майского 2004 г. саммита РФ-ЕС желание Евросоюза решать свои проблемы за счет российских интересов почти всегда реализовывалось в виде уступок Москвы. На это же рассчитывали главы МИДов Евросоюза на встрече в Брюсселе 23 февраля 2004 г., когда одобрили резолюцию с требованием к России автоматически распространить подписанное в 1994 г. Соглашение о партнерстве и сотрудничестве (СПС) между РФ и ЕС на десять стран, вступающих в Евросоюз 1 мая. В противном случае, как указывалось в этом документе, Москва могла столкнуться с экономическими санкциями со стороны ЕС и "самыми серьезными последствиями" вплоть до пересмотра Соглашения. Еще более жесткую позицию по отношению России занял в начале того же года Европарламент. В принятой им в январе 2004 г. специальной резолюции по РФ указывалось, что конфликт в Чечне и «массовые нарушения прав человека» являются непреодолимыми препятствиями в деле улучшения отношений между ЕС и Россией. Острой критике были подвергнуты также «несвободные» декабрьские парламентские выборы и действия российских властей, направленные против олигарха Михаила Ходорковского.

К весне 2004 г. в отношениях между Российской Федерацией и Европейским Союзом, судя по всему, назрела самая настоящая «холодная война». Понадобились огромные усилия как со стороны Москвы, так и со стороны Брюсселя, чтобы вывести отношения РФ-ЕС из тупика. Руководство ЕС в этой связи даже пошло на существенное изменение формата переговоров с Москвой. 22-23 апреля 2004 г., за месяц до очередного саммита Россия-ЕС, состоялся визит в Москву председателя Еврокомиссии Романо Проди в сопровождении его заместительницы Л. Паласио и шести еврокомиссаров, отвечающих за различные аспекты переговоров между двумя сторонами. Не менее внушительно была представлена и российская сторона: президент РФ, глава правительства, ведущие министры. Данная дипломатическая новация оказалась весьма плодотворной. В ходе этой «генеральной репетиции» предстоявшей встречи в верхах России и Евросоюзу удалось найти развязки наиболее сложных вопросов, которые разделяли Москву и Брюссель: вступление России в ВТО, калининградский транзит, пролет европейских воздушных судов через российскую территорию, распространение СПС Россия-ЕС на новых членов «Объединенной Европы».

В результате месяц спустя, 21 мая 2004 г., в ходе саммита Российской Федерации и Европейского союза сторонам удалось добиться настоящего прорыва в их взаимоотношениях. Наконец-то был подписан протокол о поддержке ЕС вступлении РФ в ВТО. В этот пухлый том из 600 страниц вошли установки по пошлинам на 11 тысяч товарных позиций, а также условия доступа иностранных компаний на российский рынок услуг. Евросоюз взял на себя политические обязательства по минимизации неблагоприятных для интересов России торгово-экономических последствий расширения ЕС. Европейские партнеры обещали снизить пошлины на российский алюминий и увеличить квоты на экспортируемую в Европу продукцию российской черной металлургии. Оставались в силе и соглашения между РФ и вступающими в Евросоюз государствами Восточной и Центральной Европы о поставках российского ядерного топлива для АЭС. Это позволяло сохранить традиционные товарные потоки и рынки сбыта российских экспортеров в странах Восточной и Центральной Европы, вступающих в Евросоюз. И, наконец, устами председателя Еврокомиссии Брюссель наконец-то признал, что проблемы русскоязычного населения на территории некоторых «новобранцев» ЕС – это не выдумки российской пропаганды. "Европейская Комиссия всегда отмечала, что необходимо заботиться об обеспечении прав русскоязычного меньшинства", - подчеркнул в этой связи Р. Проди.

Со своей стороны, Россия сняла возражения относительно присоединения новых государств к СПС РФ-ЕС и согласилась начать процесс ратификации договоров с Латвией и Эстонией о государственных границах. Российская сторона согласилась на снижение ввозной пошлины на товары из Евросоюза – но постепенно и в соответствии с экономической стратегией России. Наиболее существенной уступкой, которую сделала российская сторона в ходе переговоров с Брюсселем, стало нарочито туманно сформулированное президентом РФ обязательство «ускорять движение России по ратификации Киотского протокола». Как высказался по этому поводу В.В. Путин, «мы высказывали озабоченности, которые основаны на том, что расширение ЕС, сложности переговорного процесса по ВТО и наше присоединение в полном объеме к Киотскому процессу может создать для российской экономики в долгосрочной и среднесрочной перспективе определенные проблемы. Во всяком случае, у нас возникает много трудно предсказуемых рисков. Вот в чем состояла наша проблема. И мы были услышаны. Я специально хочу подчеркнуть – мы не добились, а мы услышали друг друга и мы договорились и об определенных шагах, связанных с расширением Евросоюза, и об определенных формах решения проблемы калининградского транзита».

Российские и зарубежные комментаторы расценили итоги майского, 2004 г. саммита Россия-ЕС как бесспорную дипломатическую победу РФ. Этот успех был достигнут благодаря тому, что Россия, наконец-то избавившись от иллюзий в отношениях с ЕС, начала твердо отстаивать свои национальные интересы в диалоге с объединявшейся Европой. Опыт решения проблем в отношениях с ЕС позволяет утверждать, что в любом обозримом будущем Россия и Евросоюз будут сосуществовать как независимые субъекты международных отношений. Вряд ли эта ситуация принципиально изменится и в случае серьезного продвижения Москвы и Брюсселя в деле формирования Общего Экономического Пространства РФ и ЕС. Решение об образовании ОЭП было принято на Санкт-Петербургском саммите России и Евросоюза в мае 2003 г. Общей целью ОЭП является создание открытого и интегрированного рынка между Россией и ЕС. Два года спустя, в мае 2005 г. на саммите РФ-ЕС в Москве была принята «Дорожная карта» по общему экономическому пространству.

Сегодня, даже учитывая широкий спектр взаимоотношений, сложившихся у России со всеми без исключения основными общеевропейскими органами, организациями и объединениями, ряд явных успехов и достижений российской внешней политики на этом направлении, тем не менее все еще весьма трудно предвидеть формы включения РФ в единую Европу, ее участия в европейском интеграционном процессе. Возможно, это будет реализация идеи председателя КЕС относительно “Европы двух столпов”, предполагающей взаимодействие двух мощных политических сил на континенте в рамках общего экономического пространства и общей системы безопасности. Быть может, это будет многоэтажная конструкция, предполагающая интеграцию в одних сферах и более свободное сотрудничество в других. Нельзя исключать и варианта более тесного сближения между Россией и ЕС, если там, к примеру, явно начнет добиваться гегемонии Германия и потребуется уравновесить ее мощь какими-то факторами внешнего порядка. Решающими обстоятельствами, которые определят выбор между подобными моделями приобщения России к демократической Европе, станут состояние глобальной международной среды, характер взаимоотношений между США, Европейским союзом и Россией.

VI. Российско-американские отношения: общий политический контекст.На протяжении последних 15 лет, прошедших после распада СССР, прекращения биполярной конфронтации и выхода Российской Федерации на международную арену в качестве независимого государства, российско-американские отношения знали свои взлеты и падения. В начале 1990-х гг. как в России, так и в США у многих представителей правящих элит были слишком завышенные ожидания относительно перспектив российско-американских отношений. Считалось, что после окончания «холодной войны», после краха коммунизма нет и не может быть альтернативы союзу между новой, демократической Россией и Америкой – лидером свободного мира.

Но даже этого немногого Россия не получила ни от Америки, ни от ее западноевропейских союзников. Москве было твердо заявлено, что ни о каком членстве в Североатлантическом альянсе не может быть и речи. Бескорыстной западной помощи российским реформам она не дождалась - вместо этого российские товаропроизводители столкнулись с дискриминационными мерами на американском рынке. Наконец, политика официального Вашингтона в "ближнем зарубежье" оказалась целенаправленным курсом на подрыв там российского влияния. Далеко не сразу американская и российская элиты смирились с тем, что их мечты об американо-российском союзе оказались несостоятельными. Как писал видный российский американист А.И. Уткин, "еще более резким, чем объективные процессы и субъективные изменения в США, явилось изменение видения, настроений и позиции Москвы, воспринимавшей Соединенные Штаты в 1991-1993 годах как модель, донора, друга. Обобщенно говоря, Россия почувствовала себя дискредитированной своими жертвами 1988-1991 годов, отвергнутой в качестве привилегированного партнера. Ее претензии на особые отношения с США оказались дезавуированными".

Другой российский исследователь, А. Коновалов, также указывал на несовпадение психологических установок российской и американской элит как на причину осложнения российско-американских отношений: "Немотивированная уверенность США в том, что Россия всегда будет вести себя, "как Козырев", обрекала на неизбежный крах и саму идею стратегического партнерства, и политическую карьеру российского министра". Результат - нарастающие чувства взаимного разочарования и обманутые ожидания: "В США русских воспринимали как представителей мафии, неспособных решать собственные проблемы и предпочитающих ходить по миру с протянутой рукой. В России, где всегда была сильная тенденция объяснять свои проблемы иностранными заговорами и происками извне, Америку считали виновной в намеренном развале российской промышленности, особенно высокотехнологических отраслей, скупке за бесценок национальных богатств, утечке российского интеллекта и, как следствие, полной утрате Россией международного статуса. Можно говорить, что и взаимные подозрения, и обвинения часто базировались на ложных представлениях и неверном понимании реальности, но это не облегчало ситуацию".

Не меньше разочарований было и по ту сторону Атлантики. Многие американские специалисты по России были уверены в том, что никаких расхождений между США и подлинно демократической Россией по проблемам национальной безопасности нет и быть не может, а если таковые и возникают, то это - не что иное, как рецидив российского коммунистического и имперского прошлого. На самом же деле у Москвы нет оснований для того, чтобы испытывать озабоченность по поводу действий США и их союзников на международной арене. Очевидно, что многим в США будет трудно примириться с мыслью о том, что, как пишет видный американский специалист по России Д. Саймс, “американские советы более не имеют даже в отдаленной степени того влияния на российское общество, которое они имели в начале 1990-х гг.”.