Аристотель-теория государства

.

Лекция 4. Тема 1.1 Учения Аристотеля, поздняя античная философия

1.Аристотель - “Никомахова этика”

2. Аристотель - теория государства.

3. Аристотель, Эпикур, циники, стоики.

1.Аристотель - “Никомахова этика”

До наших дней дошли многие его труды и учения, наиболее известные из которых – концепция причинности, теория первой материи, движения… О них и пойдет повествование.

Свое собственное учение о причинах и началах Аристотель на­чинает с закона исключенного противоречия. Это положение гласит: «Невозможно, чтобы одно и то же вместе было и не было присуще одному и тому же и в одном и том же смысле».

Аристотель вводит одновременно утверждение, что вещь не может быть тем же самым и не тем же самым, существовать и не существовать одновременно и в том же самом смысле, и что таким образом нельзя ни о чем высказываться. Поэтому он не только заменяет диалектику фор­мальной логикой, но и провозглашает всю действительность не­противоречивой, а потому по существу неизменной. Принятие Аристотелем принципа исключенного противоречия формальной логики в качестве универсального начала бытия вело к тому, что его метафизика превращается в учение о неизменной сущности мира, отличной от самого изменчивого мира. И, тем не менее, по­скольку Стагирит не упускает из виду движения и развития существующих вещей, это приводит его к ряду противоречий, выражающих запутанность и непоследовательность его мысли.

Прежде всего, это непоследовательность в решении проблемы соотношения общего и единичного. Критика платоновской теории идей подводит к мысли, что Аристотель считает отдельные вещи тем единственным, что заслуживает имени самостоятельно сущест­вующего. Так решалась проблема «первой сущности» в «Катего­риях». «Вторичная сущность», т.е. общее, должна с этой точки зрения оказаться «единым во многом», а не вне многого. Будучи предметом знания, общее само по себе вы­ступает для него как нечто первичное и достоверное по отноше­нию к единичному. С особой силой сказывается эта мысль в учении о причинах и началах.

«А о причинах, – пишет Аристотель,– речь может идти в четырех смыслах: одной такой причиной мы признаем сущ­ность и суть бытия, «основание, почему» [вещь такова, как она есть] восходит, в конечном счете, к понятию вещи, а то основное, благодаря чему [вещь именно такова], есть некоторая причина и начало, другой причиной мы считаем мате­рию и лежащий в основе субстрат; третьей - то, откуда идет нача­ло движениям четвертой «то, ради чего» [существует вещь] и благо (ибо благо есть цель всего возникновения и движения)» (Мет., 1, 3, 983 а). Итак, причины формальная, материальная, действующая и целевая (конечная) – если принять более позд­нюю номенклатуру– исчерпывают все возможные причины. О них так или иначе, главным образом порознь, говорили прежние фило­софы, учение о них образует ядро первой философии Аристотеля.

Что же первично среди причин? Аристотель считает, что по сути дела все причины могут быть сведены к двум, ибо и действующая, и целевая причины могут быть подведены под понятие «формы». Тогда остаются материя и форма. Материя не может быть первич­ной: она пассивна, бесформенна, а, следовательно, может представ­лять лишь материал для оформления. Сама вещь как объединение формы и материи тоже не может быть признана первичной: она сложна. Остается принять, что первичная форма - она и есть сущ­ность и суть бытия в собственном смысле. А значит, стремясь преодолеть теорию идей Платона, Аристотель приходит лишь к иной разновидности того же идеализма: первична форма как поня­тие, «смысл» вещи. Причем формы у Аристотеля столь же неизмен­ны» вечны и всеобщи, как и идеи у Платона времен «наивной» теории идей.

Относительно этих идей возникает много вопросов и проблем, одна из которых звучит примерно так: если ни материя, ни форма не возникают, то как же возникает, вещь? Первый ответ состоял в том, что они возникают посредством оформления материи, соединения формы и материн. Но ведь если они – за исключением «первой материи» и «формы форм» – не существуют по отдельности, то как могут они соединиться? И не существуют ли тогда вещи вечно, не возникая и не уничтожаясь? Избежать этого «элейского» вывода Аристотель смог за счет введения в философию двух новых важных понятий, а именное «возможность» и «действительность». Понятия эти тесно увязаны у него с понятиями формы и мате­рии. Материя – это возможность, поскольку она не есть то, чем может стать впоследствии. Форма – действительность, или дейст­вительное как таковое. Отсюда своеобразная диалектика мате­рии и формы, возможности и действительности. За исключением «первой материи», всякая материя в той или иной степени оформ­лена, а, следовательно, и сама может выступать в разных функ­циях.

Формулировка Аристотелем учения о возможности и действи­тельности имела важное значение в истории философии. Во-пер­вых, это учение позволило разрешить парадокс возникновения: если что-либо возникает, то оно возникает как осуществление возможности, а не «из ничего». И в то же время не из простого со­четания (соединения) частиц материи – гомеомерий, «корней», атомов. Во-вторых, оно позволяет более реалистически предста­вить источник движения. Источник этот лежит не вне мира, как у Платона, а в самом мире, представляя его особый аспект. Наконец, здесь реализуется учение Аристотеля о причинах, данное уже не в статике, а в динамике. Видимо, одна из главных слабостей учения Аристотеля о при­чинах – его тавтологичность. В самом деле, определение формы как действительности ведет к тому, что на вопрос о причине того или иного явления явно подразумевается ответ, что она должна быть отлична от самого исследуемого явления. Но если возникно­вение (изменение) есть переход возможности в действительность, то ничего нового и здесь не возникает – как не возникает сама форма. Отсюда бесплодность философствования «по Аристотелю», выявившаяся в средневековой философии, доведшей логику аристотелевского учения о причинах до логического конца.

Впрочем, своей натурфилософии Аристотель более адекватно понимает причинные связи. Что же касается первой философии, то ее завершением (впрочем, также и началом) можно считать поня­тие божества. Уже в первой книге «Метафизики» можно установить, что к числу причин и начал по общему согласию, следует отнести божество. Если в отношении материи и формы он выступает как «форма форм», то применительно к изме­нению – как «перводвигатель» или «неподвижный двигатель». Неподвижный - потому, что всякое движение конечно и логически требует конца. В то же время бог – «мышление мышления», и блаженство божества состоит в блаженном самосозерцании. От­сюда отождествление Аристотелем первой философии с теологией.

Если первая философия представляет собой учение о неизмен­ных и неподвижных сущностях, пусть даже в их отношении к дви­жению, то натурфилософия имеет своим предметом движущиеся и изменяющиеся тела, поскольку «каждое из них имеет в самом себе начало движения и покоя, будь то в отношении места, увеличе­ния и уменьшения, или качественного изменения» (Арист. Физ., II, 1,192 b). Физика не отделена напрочь от первой философии: I и II книгах рассматриваются известные нам по «Метафизике» четыре причины сущего, а в последней, VIII книге вновь поднима­ется вопрос о боге как первом неподвижном двигателе, который является, по Аристотелю, последним объяснением природных дви­жений. Вот почему мы не можем отождествить «физику» Аристо­теля с физикой в современном смысле и вынуждены применять к ней также термин «натурфилософия». Собственно физические вопросы в современном смысле в большей степени рассматривают­ся в его частно научных трактатах: «О возникновении и уничтоже­нии», «Метеорологика», «Проблемы» и др.

Лишь с III книги «Физики» начинается серьезный разговор о движении. Аристотель определяет его, во-первых, как «энтелехию существующего в возможности, когда, осуществляясь, оно прояв­ляет энергию не само по себе, а поскольку оно способно к дви­жению» (Физ., III, 1, 201 а). Во-вторых, движение есть «энтелехия подвижного, поскольку оно подвижно» (там же.2,202 а). Ключе­вое слово здесь – «энтелехия». Под нею Стагирит понимает то же, что под «действительностью», только подчеркивая мо­мент завершенности целенаправленного процесса. Иначе говоря, можно более или менее точно «перевести» вышеприведенные опре­деления словами: «осуществление возможного поскольку оно воз­можно» и «осуществление подвижного, поскольку оно подвижно». Можно так еще разъяснить аристотелево понятие энтелехии. Вещи существуют или энтелехиально, как нечто осуществленное и за­вершенное, или потенциально, в возможности, или же и потен­циально, и энтелехиально. Вопрос о движении относится к третьему отношению: в движущем имеется как возможность, способность изменяться, так и внутренняя тенденция к заверше­нию, т. е. цель, заложенная в самой вещи и выступающая ее внут­ренней движущей силой, поскольку она способна к изменению.

А, следовательно, всякое явление подразумевает, по Аристо­телю, возможность изменения, цель, к которой, направлено изменение. и энтелехию как осуществленность данной цели, лежащую в вещи. Говоря кибернетическим языком, энтелехия–это «про­грамма» изменения. Если для тел, создаваемых искусством, цель и «программа» лежат вне изменяемой вещи и вносятся в нее масте­ром, то в природных вещах они имеются в ней в той мере, в какой вещь имеет в себе «начало движения», т. е. способны к самодви­жению. Аристотель различает четыре вида движения (изменения): (1) возникновение и уничтожение; (2) качественное изменение, т.е. изменение свойства; (3) количественное изменение, т.е. увеличе­ние и уменьшение (собственно, рост и убыль, поскольку Стагирит оперирует здесь главным образом биологическими примерами), и (4) перемещение, перемена места. Собственно к движению он от­носит изменения вида (2)–(4), поскольку изменение вида (1) есть скорее просто изменение, состоящее в переходе одной вещи в другую. Между тем, утверждает философ, возникновение и уничто­жение совершаются относительно сущности; для нее же «нет дви­жения, так как ничто существующее ей не противостоит (Физ., V, 11, 225b). В качестве движения, возникновение и уничтожение означали бы возникновение из ничего и уничтожение в ничто, но это невозможно. Движение же в собственном смысле осуществля­ется лишь в отношении категорий качества (2), количества (3) и места (4). Поэтому анализ движения требует более детального определения категорий, в отношении которых совершается изме­нение.

Анализ изменения вида (1) приводит Аристотеля к парадоксу возникновения Аристотель разрешает его за счет введения понятий возможности и действительности: нечто возникает только за счет осуществления возможности, присущей начальной сущности. А значит, возникновение всегда есть уничтожение чего-то другого, а уничтожение – возникновение другого (см.: Арист. О небе, I, 3). Но в таком случае получается, что все сущее и имею­щее быть преобразовано в виде возможностей, содержащихся в исходном начале – первоматерии и «форме форм» – боге. Кате­гории качества и количества и соответствующие виды движения представляются Аристотелю интуитивно очевидными. Сложнее с категорией места. Отказавшись от свойственного атомизму при­знания пустоты, он связал место с телами вообще. Место – это граница объемлющего тела. Поэтому оно – свойство не предмета, а охватывающего тела, а следовательно, предметом может быть оставлено. Тем самым закладывается основа для атрибутивного поднимания пространства: место не есть пустота или ограниченная часть пустоты, не субстанция, а атрибут, свойство тел. Иными сло­вами, «место существует вместе с предметом, так как границы су­ществуют вместе с тем, что они ограничивают» (Физ., IV, 4, 212 а). Аналогичным образом разрешается проблема времени, которое связывается, однако, не с телами, а с движениями. Таким образом, Аристотель понимает пространство (место) и время главным образом в атрибутивном смысле (как свойство некоторой субстанции, материи и движения соответственно), но одновременно говорит о них и в смысле реляционном, т.е. пони­мает их как существующие в смысле отношений вещей и процессов. Однако, поскольку пространство есть «место» единого и конечного мира, оно оказывается в определенном смысле и субстанцией, т.е. самостоятельно существующим «вместилищем» всех тел, принадлежащих миру. Это заметный шаг вперед в понимании сложной природы, пространства и времени. Во всяком случае, здесь созда­ется возможность для различения отличных друг от друга понима­ний пространства и времени.

Неразвитость и противоречивость учения Аристотеля в твор­ческом уме послужила основой для многочисленных толкований, но не могла обеспечить их однозначность. Лишь в одном аспекте его смысл, пожалуй, ясен. Из существования вечного и божествен­ного творческого ума Аристотель выводит само божество или божественный ум. Но божество Аристо­теля не предшествует миру во времени, будучи совечным с ним; оно отделимо от мира лишь в том смысле, в каком форма (грани­ца) вещи отделима от самой вещи. Вечность мира как раз и под­разумевает неотделимость бога от мира, ибо в таком случае мир перестал бы существовать, что, по Аристотелю, невозможно.

В «физическом» смысле это означает, что бог есть «первый не - подвижный двигатель». Мы обязаны признать его существование, поскольку иначе получился бы бесконечный регресс причинения: причина одного явления есть следствие другого, предшествующего ему, и т.д. до бесконечности. Такая бесконечность иррациональна и недопустима, отсюда выводится первый двигатель. Он есть при­чина бытия одних вещей н небытия других, а заодно – непрерыв­ного изменения всех вещей. В нем как бы две части: движущая (неподвижная) и движимая (подвижная, совершающая круговое движение). Можно таким образом сказать, что в первой фило­софии и физике божество играет несколько различную роль. В первой он – форма форм, первая (формальная) причина всего сущего, во второй–первый двигатель. И здесь очевидно, что имя божества придается первому двигателю в качестве предиката: не бог есть вечный двигатель, а вечный двигатель заслуживает названия бога¹¹. Вечный двигатель–не народное божество; он безличен и безразличен к человеку. Как скажет через 2300 лет Мартин Хайдеггер, такому богу нельзя молиться и приносить жертвы, перед ним нельзя ни упасть на колени, ни скакать и пля­сать, как Давид перед ковчегом... В устах Хайдеггера это упрек в адрес философов, для нас – признание преимуществ философско­го мышления, даже здесь раскрывающего источники религии и веры в бога, а тем самым способствующего крушению религиоз­ного мировоззрения.

В то же время отметим, что в физике Аристотеля мы встречаем массу метких и основательных описаний, но объяснение исследуемых явлений явно не на высоте. Правильно требуя избегать бесконечного регресса причин по принципу «необходимо остановиться». Аристотель останавливается на врожденности идеального начала, энтелехии. Что же касается материи, то он не идет дальше при­знания «потенции», возможности для той или иной материи при­нять данную форму. Но и в этом случае объяснение становится тавтологией: вещь такова потому, что она есть осуществление некоторой возможности, или способности, потенциально тождест­венной возникающей вещи. И здесь источник преклонения перед Аристотелем свойственного философии средних веков. Схоластика не случайно избрала его в качестве главного философского (не теологического!) авторитета. Поэтому и освобождение от идей­ного наследия средневековья шло в направлении устранения не только старых физических воззрений, но, прежде всего – способа объяснения. Объяснение через «способность» или «возможность» заменяется в новое время объяснением посредством закона, а «способности» остаются достоянием комедийных персонажей: «опиум усыпляет, ибо он обладает усыпляющей способностью ...». Так, Аристотель рассматривал движение как результат воздейст­вия движущего и отрицал возможность движения, не поддержи­ваемого некоторой (внешней или внутренней) силой. Ученый ново­го времени формулирует законы движения и сразу же обнаружи­вается, что под воздействием силы осуществляется ускоренное дви­жение. Без этого воздействия тело покоится или движется прямо­линейно и равномерно. Отсюда и то понятие инерции, от которого пошло все преобразование физики. Как первая (метафизика), так и вторая (физика) философия Аристотеля имеет своим мировоззренческим основанием убежде­ние в господстве формы над содержанием (материей), души над телом, ума над чувствами. Перенесение этих приоритетов в сферу общества составило содержание этики и политики Аристотеля.

Греческий полис

Излагая свое учение об идеальном строе, философ, прежде всего, исходит из того, что в этом учении не содержится ничего неосуществимого. Предпосылками создания образцового, наилучшего полиса, согласно Аристотелю, является определенное количество населения, определенные размеры территории, удобное положение относительно моря. Теоретическое построение идеального полиса - конечная задача, которую ставит перед собой Аристотель в "Политике".

Вполне оправданными были бы поиски нитей, связывающих идеальный полис Аристотеля с греческими полисами IV в. до н.э., внешними и внутренними условиями их существования. Разумеется, этим не исчерпывается связь содержания трактата Аристотеля с эпохой, в которую он жил. Рассуждения о совершенном, с точки зрения автора, полисе занимает в "Политике" много места (седьмая и восьмая книги; к этому следует добавить анализ теорий его предшественников и современников во второй книге). Этому рассуждению предпослано занимающее гораздо больше места учение о полисе вообще. Здесь мы находим обоснование мысли, что полис является высшей формой объединения, способствующей достижению счастливой жизни, т.е. жизни добродетельной; понятие полиса подвергается расчленению на его простейшие элементы.

Понятие «гражданин»

Проблема рабства занимает большое место в “Политике” Аристотеля. Для нашего философа главный вопрос состоит в том, является ли рабство продуктом природы или же общества: “Действительно ли кто-нибудь раб по своей природе или нет; действительно ли для кого-нибудь лучше и справедливее быть рабом, или должно думать, что всякое рабство есть явление несогласное с природою, — вот вопросы”. Аристотеля приводит к заключению, что рабство — явление, согласное с природой: “Итак. Хотя очевидно, что всякое сомнение о свободе и рабстве имеет некоторое основание, тем не менее, очевидно также и то, что одни по природе рабы, а другие по природе свободны». Таким образом, согласно Аристотелю, люди от природы неравны. Поэтому неправы те, кто думают, что раб и свободный таковы только по закону. Рабы — это все те, кто занят физическим трудом и для которого это занятие наилучшее. Эти люди в состоянии лишь осуществлять чужой замысел. Они понимают разумное, но сами разумом не обладают, они — одушевленное имущество и орудие господина.

Господин тот, “кто может мыслить и предусматривать”, и кто нуждается в орудиях для реализации своих замыслов. По отношению к господину раб — его одушевленное орудие, более того, это как бы часть тела господина: “Раб есть часть господина, как бы некоторая, отдельно от него существующая, одушевленная часть его тела”. Аристотель доходит до того, что утверждает, будто рабу от природы рабом быть полезно, что люди так устроены, что “одному полезно быть рабом, а другому господином”. Аристотель определяет раба так: раб — это тот, “кто, будучи человеком, по природе своей принадлежит не себе, а другому”.

Политически полноправными гражданами, по Аристотелю, являются далеко не все подданные государства, но лишь лица, способные к политической жизни, благодаря своему благосостоянию и духовным качествам - лишь гражданам принадлежит земля. Гражданин - тот, кто участвует в совете и в суде. Отсюда следует, что гражданами не могут быть лица, занимающиеся физическим и вообще производительным трудом, так как им свойственны низкий образ жизни и низкий образ мыслей, не способствующий развитию добродетели, а счастливой жизнью может быть только жизнь в соответствии с добродетелью. Организация землевладения должна обеспечить гражданам пропитание и в то же время возможность дружески предоставлять свою собственность в пользование другим гражданам. Всему гражданскому населению следует участвовать в сисситиях, т.е. общественных трапезах.

Философ анализирует понятие гражданина, время от времени обращаясь к практике греческих полисов. Свое заключение Аристотель формулирует так: существует несколько разновидностей гражданина. Гражданином преимущественно является тот, кто обладает гражданскими правами. Этическая точка зрения, играющая большую роль в построениях Аристотеля, побуждает его сразу же заняться вопросом об отношении добродетели подлинного гражданина к добродетели хорошего человека. Вывод Аристотеля таков: эти добродетели тождественны в одном государстве и различны в другом. И здесь, таким образом, дает себя знать общая установка философа: решать теоретические вопросы неоднозначно, руководствуясь не соображениями отвлеченного характера, а с оглядкой на сложность и многообразие действительности, в частности политической реальности. Мыслитель подробно описывает элементы, необходимые для существования государства, различая элементы качества и элементы количества: под элементами качества он разумеет свободу, воспитание и благородство рождения, а под элементами количества — численное превосходство массы.

Аристотель определяет гражданина как того, кто участвует в суде и в управлении. Это абсолютное понятие гражданина. Называя это понятие гражданина абсолютным, Аристотель, по-видимому, хочет сказать, что это истинно для всех форм политического устройства и разница между ними не столько в понятии гражданина, сколько в том, на какие слои населения распространяется там право участвовать в управлении государством и в суде. Так что когда он говорит, что есть столько же видов граждан, сколько форм политического устройства, то это не следует понимать буквально, ибо все дело в том, кого сочтут за гражданина: “Кто гражданин в демократическом государстве, тот часто не считается за гражданина в олигархическом”, ибо “в демократиях… все граждане безразлично участвуют во всех делах государства, а в олигархиях напротив”. Кроме того, граждане несут военную службу и служат богатым. Итак, граждане — это те, кому доступны четыре функции: воинская, административная, судейская и жреческая. Под “управлением” Аристотель имеет в виду, по-видимому, и законодательную и исполнительную власть. Гражданин пользуется гражданскими почестями.

Таким образом, в наилучшем государстве его граждане не должны заниматься ни ремеслом, ни промыслом, ни земледелием, вообще физическим трудом. Будучи землевладельцами и рабовладельцами, живущими за счет труда рабов, они имеют философский досуг, развивают свои добродетели, а также исполняют свои обязанности: служат в армии, заседают в советах, судят в судах, служат богам в храмах. Собственность граждан, хотя и неодинаковая, таковая, что среди них нет ни слишком богатых, ни слишком бедных. Будучи распространенным на всех эллинов, наилучшее политическое устройство позволит им объединиться в одно политическое целое и стать властелинами Вселенной. Все остальные народы, которые, будучи варварами, созданы самой природой для рабской жизни и уже сами собой живут в рабстве, станут обрабатывать земли эллинов, как общественные, так и частные. И они это будут делать для общего блага, в том числе и для своего собственного.

Отношения между государством и обществом

Основная задача государства - бодрствовать над охраной имущественных интересов граждан. Аристотель утверждает необходимость сохранения частной собственности, обосновывая это тем, что потребность в собственности свойственна человеку по природе. Признавая полезность имущественного равенства во взаимных отношениях между гражданами, Аристотель отказывается видеть в нем панацею от всех общественных зол.

Поэтому Аристотель оспаривает Платонову теорию государств, как высшего идеального единства, коему посвящаются все виды собственности граждан, которое вводит общность цен и т. п.

Напротив, в государстве он видит разнородное множество составных частей, интересов составляющих его классов и групп: земледельцев, ремесленников, торговцев, наемных рабочих, военных и “служащих государству своим имуществом”, затем должностных лиц и судей. Такое разделение труда представляется Аристотелю не результатом исторического процесса, но следствием “естественных влечений” и способностей людей. В зависимости, поэтому, от характера и потребностей народов находятся и государственные конституции.

Анализируя проект Платона, философ подчеркивает трудность его осуществления на практике. Аристотель утверждал, что существует разница между обществом и государством. По его мнению, существуют различные формы объединения людей: семья, поселение, государство.

Основой государства является особый тип социальных отношений - отношения господства и подчинения, которые определяются Аристотелем как отношения политические. Государство, таким образом, связано с осуществлением политических полномочий "господства", власти.

Платон, в сущности, создавал утопию, его проект не имел шансов быть реализованным. Аристотель отталкивался от анализа описанных им форм государственного устройства полисов, их достоинств и недостатков. По мнению Аристотеля, существовало три вида "правильных" форм правления в государстве: монархия, где власть принадлежит наследственному правителю, аристократия, где властвуют лучшие, демократия, где власть осуществляется гражданами государства. Однако, по убеждению Аристотеля, недостаток этих "правильных" форм государственного устройства состоит в том, что они имеют тенденцию вырождаться в "неправильные" формы, где царят порок и преступления. Монархия может выродиться в тиранию, аристократия - в олигархию (власть немногих, подчиняющих свои интересам общие интересы), демократия - в охлократию (власть толпы, невежественной и темной).

Монархия — древнейшая, “первая и самая божественная”, форма политического устройства. Аристотель перечисляет виды царской власти, говорит о патриархальной и абсолютной монархии. Последнее допустимо, если в государстве есть человек, который превосходит абсолютно всех других. Такие люди бывают, и для них нет закона; такой человек “как бог между людьми”, “попытаться подчинить их … закону … смешно”, “они сами закон”.

Аристократия, однако, предпочтительнее царства. При аристократии власть находится в руках немногих, обладающих личными достоинствами, и она возможна там, где личные достоинства ценятся народом. Так как личное достоинство обычно присуще благородным, то при аристократии правят благородные, евпатриды.

Полития — власть большинства. Но у большинства единственное общее им всем добродетель — воинская, поэтому “республика состоит из людей, носящих оружие”, “республиканское общество состоит из таких людей, которые по природе своей воинственны, способны к подчинению и власти, основанной на законе, по силе которого правительственные должности достаются и бедным, лишь бы они были достойны”. Обладает ли большинство преимуществом перед меньшинством? Аристотель отвечает на этот вопрос положительно. Каждый член большинства хуже каждого члена аристократического меньшинства, но в целом большинство лучше меньшинства: “Многие лучше не порознь, а все вместе”, ибо “каждый обращает внимание на одну какую-нибудь часть, все вместе видят все”, но это при условии, что большинство достаточно развито. Кроме того, большинство имеет больше оснований претендовать на власть, ибо, если исходить из личного достоинства, богатства или происхождения, то всегда найдется самый достойный, самый богатый, самый благородный, поэтому господство достойных, богатых, благородных неустойчиво, власть же большинства более самодовлеюща.

Аристотель резко отрицательно относится к тирании: “Тираническая власть не согласна с природою человека”, “Чести больше не тому, кто убьет вора, а тому, кто убьет тирана”.

Олигархия, как и аристократия, — власть меньшинства, но не достойных, а богатых.

Демократия основана на законе. Это “самая … сносная из всех худших форм политического устройства”. Говоря о демократии, Аристотель подчиняет количественный принцип имущественному; важно, что это власть большинства не только свободных, но и бедных: “Там только демократия, где представителем верховной власти является большинство, хотя свободных, но в то же время недостаточных”.

Аристотель прослеживает связь между формами политического устройства. Олигархия – власть немногих, становясь властью одного, превращается в деспотию, а становясь властью большинства — в демократию. Царство вырождается в аристократию или политию, та — в олигархию, та — в тиранию, а тирания в демократию.

Поэтому он выдвигал идею формирования "смешанного государства", удачно сочетающего достоинства демократии, аристократии и монархии. Аристотель называл эту форму государства "политией". Идея "смешанного государства" получила популярность и повлияла, как полагают ученые, на формирование в XVIII веке идеи разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную.

Аристотель, сохраняя платоновское убеждения в приоритете интересов общества в целом над интересами личности, в то же время большее значение придавал и интересам личности, ответственности государства перед гражданами.

Нетрудно убедиться, что за каждым употребленным у Аристотеля политическим термином кроется вполне конкретное содержание. Философ стремиться сделать свою схему гибкой, способной охватить все многообразие действительности. Приводя в пример современные ему государства и оглядываясь на историю, он, во-первых, констатирует существование различных разновидностей внутри отдельных видов государственного устройства, во-вторых, отмечает, что политический строй некоторых государств объединяет в себе признаки различных государственных устройств и что существуют промежуточные формы между царской и тиранической властью - аристократия с уклоном в олигархию, полития, близкая к демократии и др. Большое внимание Аристотель уделяет вопросу о государственных переворотах. Его рассуждения о причинах и поводах переворотов в государствах с разным устройством богато иллюстрируются примерами их давнего и совсем недавнего прошлого. Той же особенностью отличается изложение его взглядов на способы предотвращения переворотов и сохранение тех или иных видов государственных устройств.

Подводя итоги нашего рассуждения о "среднем" строе в рассуждении Аристотеля, можно сделать заключение: полития, "среднее" государственное устройство, опорой которого должны служить граждане среднего достатка, представляла для Аристотеля не только теоретический интерес. Возлагая надежды на македонского царя, Аристотель считал, что имеет основания смотреть на свой условно образцовый строй как на будущее греческих полисов.

Политическое устройство. Законы

“Политическое устройство есть тот порядок, который лежит в основании распределения государственных властей и определяет собою как верховную власть, так и норму всякого в нем общежития”. Политическое устройство предполагает власть закона; ибо, где не властвуют законы, там нет политического устройства. Аристотель выделяет закон и порядок и “бесстрастный разум”: “Закону страсть не причастна”. Более развернутое определение закона таково: “Законы… суть те основания, по которым властвующие должны властвовать и защищать данную форму государственного быта против тех, которые ее нарушают”. При этом законы управляют всем вообще, каждое дело в отдельности обслуживается в соответствии с законом государственной властью. Аристотель подчеркивает, что следует стремиться к тому, чтобы законы не менялись, ибо “закон не имеет никакой другой силы, принуждающей к подчинению ему, кроме обычая, а обычай образуется не иначе как в продолжение известного времени”.

Государственный строй должен быть организован таким образом, чтобы можно было избежать партийной борьбы и всяких нарушений имущественного порядка. Поэтому, помимо различных общих функций (пропитание граждан, поощрение ремесел, организации вооруженной силы, религиозного культа, судебных отправлений), Аристотель возлагает на государственную власть еще целый ряд забот по регламентации жизни граждан. Государство ограничивает в этих целях число деторождений, проводит систему публичного и общего для всех граждан воспитания юношества, изгоняет всякого рода разрушительные и беспокойные элементы, следит за строгим соблюдением законов и т. п. Но, на ряду с этим, большое значение придает Аристотель умеренной политике различных публичных органов, не выходящих за пределы своих прав и компетенции. Отметим еще, что на ряду с изображением идеального государственного порядка Аристотель дает и широкую критику современных ему полуфеодальных и кастовых отношений, сохранившихся в Спарте, на Крите, в Карфагене и служивших образцами для построений Платона. Таковы основные моменты политико-правовых воззрений Аристотеля.

Отношения внутри семьи

Особое значение придается в "Политике" брачным законам, которые должны быть направлены на то, чтобы рождалось нормальное в физическом отношении молодое поколение. В последней книге содержатся подробные предписания, касающиеся воспитания будущих граждан. Семейные отношения мыслятся Аристотелем так же, как отношения господства, как привилегия отца по отношению к детям, которых он, однако, обязан воспитывать, и как авторитет мужа по отношению к жене, которая все же рассматривается, как свободная личность; здесь также сказалась вышеуказанная двойственность правового воззрения. Совокупность семей образует селение, затем следует наивысшая ступень древнегреческой общественной организации - государство-город. Взгляды Аристотеля по этим вопросам находятся в тесной связи с его идеалами общественного устройства.