Введение. Идеал нового правового государства 7 страница

Но чтобы дать полное представление о характере воззрений писателя, следует заметить, что в этом направлении он в особенности проявил свойственную ему прямолинейную последовательность и что не одни клерикалы имели повод восставать против него в данном случае. Защищая абсолютизм власти, он склонялся к тому, чтобы, по выражению одного из его соотечественников, нашего современника Поллока, потопить всю нравственность в положительном законе. Следуя этому основному принципу, он доходил до утверждения, что все наши нравственные представления должны определяться предписаниями власти. Он возмущается против мнения, что подданные могут иметь свое представление о добре и зле. В единственном состоянии это допустимо, но никак не в гражданском, в котором все определяется законодателем. Христианская церковь всегда говорила, что Богу следует повиноваться более, нежели человеку. Гоббс, напротив, утверждает, что подданные никогда не могут грешить, повинуясь власти, ибо подчинение ей представляет собой обязанность абсолютную, которая не может быть грехом. Что бы ни предписала власть, хотя бы неверие, ей следует повиноваться: внутренне никого нельзя принудить к неверию и в сердце своем христианин может сохранить веру; но во внешних действиях он обязан подчиняться государству. И если он на это не согласен, то ему остается только принять мученический венец и пожертвовать временной жизнью для вечной. Есть у Гоббса частные оговорки, которые как будто бы подрывают его основное начало. Так, например, он говорит, что если верховная власть предписывает что-либо опасное или безучастное и если это противоречит общественной цели, то подданные могут не повиноваться. Были, очевидно, у Гоббса некоторые сомнения, колебавшие его мысль по данному вопросу. Но все подобные оговорки решительно тонут в общем его миросозерцании, которое представляет собой самую последовательную, самую цельную систему государственного абсолютизма, которая когда-либо была высказана в политической литературе.

Заканчивая характеристику Гоббса, я должен прибавить, что это превознесение государства, это возвеличение его над церковью и над всеми прочими властями было истечением того светского рационалистического духа, которым этот писатель был всецело проникнут. По своим научным стремлениям это был человек той новой эпохи, которая окончательно порвала с традициями Средних веков. Гоббс не хотел знать ничего, кроме логики и фактов. Вот почему рационалисты XVIII века преклонялись перед его памятью. Гольбах переводит отрывки из его философии, Дидро является горячим его приверженцем, Руссо возрождает, хотя и с иными предпосылками, его политическую идею - идею государственного абсолютизма. Огюст Конт называл Гоббса отцом революционной философии. Он был ее отцом по своему рационалистическому духу, по смелости и оригинальности своей мысли, по своему стремлению к свободному обсуждению научных вопросов, которое было ему столь свойственно.

Критическая смелость мысли Гоббса и его вражда к церкви были причиной, почему в ближайшую эпоху он встретил такую оппозицию, почему и до сих пор англичане считают его отцом неверия в своей стране. Что касается политических его взглядов, то из среды правоверных роялистов, соединивших клерикальные убеждения с преданностью трону, им вскоре были противопоставлены иные воззрения, гораздо более верные духу традиционного монархизма. Лучшим выразителем этих воззрений явился Роберт Фильмер - баронет и член старинной аристократической фамилии. Королевская партия признала Фельмера своим духовным вождем, чего она не хотела сделать в отношении к Гоббсу; а последующие противники абсолютизма, Сидней и Локк, обращают свою аргументацию не против Гоббса, а против Фильмера. Объяснение этому мы находим в различном отношении этих писателей к монархической идее. У Гоббса она выступает с такими придатками и на такой почве, что последовательные роялисты не могли признать его своим. Защита монархической идеи является у Гоббса скорее продуктом холодной логики, чем истинного монархического чувства. Напротив, Фильмер весь предан интересам династии и делу короля. Притом же королевская власть является у него в своем старом традиционном виде - как власть "Божьей милостью", как божественное установление.

Сочинение Фильмера носит характерное заглавие: "Патриарх". Король как патриарх и наследник патриарха Адама, как отец своих подданных - вот сущность его представлений. Из сочинений Фильмера можно видеть, сколько опасными казались роялистам логические предпосылки Гоббса. Преданный сторонник Стюардов, автор, прежде всего, спешит устранить гипотезу, будто бы все люди когда-то были свободны в выборе и установлении власти, которую они создали путем взаимного соглашения. Если принять эту гипотезу, думает Фильмер, то следует принять и дальнейший вывод, что народ имеет право сменять и наказывать правителей, если они нарушают закон. Вот почему он отвергает договорную теорию, говоря, что это учение совершенно не богословское, противоречащее Священному Писанию.

Со своей стороны, Фильмер хочет всецело опираться на Библию, считая всего вернее выводить королевскую власть не ближе как от Адама. Подобную попытку почти одновременно с ним сделал голландец Грасвинкель в сочинении "De jure mayestatis", 1642 г. И он выводил права королей от Адама. В истории политической литературы вообще можно проследить целый ряд теорий, которые прибегали к ссылкам на Адама для доказательства тех или иных положений. Попеременно библейский прародитель служил то опорой теократических притязаний, то прибежищем консервативно-монархических убеждений, то, наконец, знаменем революционных стремлений, как, например, во время крестьянского восстания 1381 г., когда представления о библейском равенстве и патриархальной простоте противопоставляли существующим сословным различиям, которые хотели отвергнуть*(23). Что касается Фильмера, то у него ссылки на Адама служат основой для консервативного роялизма. Ход его рассуждений можно представить в следующих чертах.

Адам получил от Бога не только отеческую, но и королевскую власть над своим потомством, - следовательно, с самого начала в лице Адама эта власть была установлена Богом. От него власть перешла к его старшему сыну. Ряд патриархов последовательно передавали затем эту полученную от Бога власть из поколения в поколение; от патриархов происходят короли, которые являются, таким образом, наследниками своих народов, соединяя власть патриархальную с королевской. Если когда-либо старейший род вымирал, то власть не переходила к народу, который мог свободно выбирать правителей, а передавалась затем следующему по старшинству роду: принцип наследования от первоначального патриарха и, следовательно, печать божественного установления сохранилась, таким образом, и в этом случае. Король при всех условиях является ставленником Божиим, естественным отцом своего народа. Неестественно и противно воле Божией, чтобы народы избирали своих правителей. Также неестественно и то, когда они вовсе не имеют королей. Бог всегда управляет при посредстве монархов.

Происходя от Бога, монархическая власть не подчинена человеческим законам. Она неограниченна по своему существу. Никакие обещания, никакие клятвы не могут нанести ущерба этой ее природе. Однако Фильмер вспоминает о существовании английского парламента, который с давних пор имел значение учреждения, ограничивающего королевскую власть. Как примирить существование парламента с основами патриархальной теории?

Фильмер находит выход из этого затруднения в своеобразном истолковании парламентского строя. По его словам, благоустроенный парламент нисколько не противоречит королевской власти, но только потому, что он является не народным учреждением, а королевским органом, при посредстве которого король издает законы. Если король действует против закона, то он отвечает за это не подданным, а только одному Богу.

Так Фельмер пытается сочетать начала абсолютизма с историческими условиями английской парламентской жизни. Из сочинения его видно, что он относится к монархии с теплотой и любовью, как к отеческому крову, под которым подданные, как дети, должны находить свою защиту. Это было нечто совершенно иное, чем суровая логика Гоббса. В его рассуждениях легко также обнаружить апологию Карла I, старавшегося стать над парламентом, и обвинение королевского народа, свергнувшего своего короля. Если республиканцы подкрепили свои требования указанием на зависимость короля от парламента, то роялисты рисовали совершенно иной порядок подчинения. Над королем стоит только Бог, и народ всецело зависит от короля.

Сочинение Фильмера появилось в печати только в 1680 году, следовательно 20 лет спустя после того, как Карл II возвратился в Англию, чтобы вновь восстановить здесь королевскую власть. Во время своего появления сочинение Фильмера уже не соответствовало общему настроению, но когда в 1660 году Карл II прибыл в Англию, чувства Фильмера, казалось, одушевляли весь народ, который, очевидно, утомился пережитыми смутами и радостно встретил нового короля. Однако возвращение Стюардов не оправдало народных ожиданий; несколько лет дурного управления, притеснения, которым подвергался народ, католический гнет, которым короли хотели связать Англию, уже привыкшую к протестантской свободе, - все это способствовало тому перевороту в общественном настроении, благодаря которому уже преемник Карла II должен был бежать из Лондона, чтобы искать убежища в чужой стране. Господство наследственной династии кончилось, и английскому народу пришлось на практике проявить то право избрания нового короля, которое отрицал за ним Фильмер.

Однако сочинение Фильмера, совершенно забытое в наше время, в ближайшую к нему эпоху пользовалось, по-видимому, большим влиянием и почетом. Мы можем судить об этом уже по тем усилиям, какие употреблялись писателями иного лагеря для того, чтобы его опровергнуть. В царствование Иакова II в этом смысле писал Альджернон Сидней; а когда был признан Вильгельм Оранский, в оправдание этого призвания и в опровержение старых притязаний выступил знаменитый Локк, который не менее Сиднея посвящает внимание наивным дедукциям Фильмера.

Мы должны теперь перейти к характеристике названных писателей.

Глава VIII. Сидней и Локк

Альджернон Сидней, младший сын графа Лейстерского, был одним из самых видных либеральных деятелей своего времени. Еще во время столкновения парламента с Карлом I он явился горячим сторонником народных прав. Позднее, когда Стюарды возвратились в Англию, репутация убежденного республиканца заставила Сиднея покинуть родину и провести семнадцать лет в изгнании. Но эти годы изгнания не изменили его убеждений. Когда он благодаря ходатайству своего отца возвратился в Англию, он по-прежнему стал в ряды оппозиции и шестидесятилетним стариком сохранил республиканский пыл молодости. Он был одним из тех поклонников свободы, для которых в идеале свободного управления воплощаются все блага политической жизни. Он готов была даже призвать иноземцев для того, чтобы водворить в Англии республику. За эту любовь к свободе он поплатился жизнью, будучи замешан в один политический заговор, и присужден к смертной казни.

Книга Сиднея, носящая заглавие "Речи о правительстве", вышла в свет уже после его смерти. Почти наполовину она представляла собой опровержение идей Фильмера. Сидней особенно старается подчеркнуть сомнительность династической генеалогии, идущей по прямой линии от Адама к Стюардам. Он вообще считает странным говорить о королевском сане Адама, или Авраама.

Но если бы даже допустить, что Богом действительно была дана Адаму безусловная власть над последующими поколениями, то в таком случае возникает следующая альтернатива: эта власть или делилась между потомками Адама, или же переходила нераздельно к старшему в роду. В первом случае приходится признать, что все отцы семейства в силу одинакового происхождения своего от Адама имеют одинаковую власть; приходится признать, что монархов будет столько, сколько отцов. Если же утверждать, что власть Адама переходила только к старшему в роду, тогда во всем мире должна существовать только одна монархия, во главе которой стоит старший в роду Адама. Но такой монархии указать нельзя. Говорить же, что ныне царствующие монархи - старшие в роду Адама, ни на чем не основанное предположение, ибо никто не может указать преемственности прав, полученных им по старшинству от Адама, и не здесь следует искать оснований государственной власти.

Относительно того, где именно следует искать подобных оснований, у Сиднея есть готовый ответ, заимствуемый им из принятых в его время положений политической науки. Теория договорного происхождения государства служит для него тем положительным указанием, с помощью которого он считает возможным окончательно отвергнуть доктрину Фильмера. Но выводы Сиднея показывают, насколько прав был Фильмер, когда он, опровергая Гоббса, указывал на опасность договорной теории для защищаемых им воззрений. Сидней был только последовательным, когда он повернул острие этой теории против абсолютизма правительственной власти. Он соглашается с Гоббсом, что в естественном состоянии человек не может достигнуть счастья, что только в обществе находит он настоящую защиту. Но, вступая в общество, прибавляет Сидней, люди не становятся рабами. Они навсегда сохраняют свое право надзора над правителями; они могут и сменять их в случае необходимости. Кому принадлежит установлять, тому и принадлежит и право сменять.

Понятно, что все его симпатии - на стороне свободных форм государственного устройства. Согласно с основами своей теории, он вполне допускает, что народ, свободный в свободе образа правления, может установить любую форму, хотя бы и монархическую. Но ничто, по его мнению, не обеспечивает в такой мере правильного течения государственной жизни, как свобода. Это убеждение было и руководящим началом деятельности Сиднея, и основным положением его политической теории.

Мы не будем излагать подробностей его воззрений, которые не представляют собой интереса. Вообще следует заметить, что учение Сиднея более выдается по своим критическим нападкам на Фильмера и по определенности своей основной тенденции, чем по глубине теоретических потрясений или по удачной разработке деталей. Сравнительно с последующей либеральной теорией Локка учение Сиднея представляет не более как начало. Практический результат сочинений Сиднея лежит в защите парламентских полномочий и в утверждении, что правители могут избираться и сменяться народом. В этом утверждении мы находим жизненную связь теории Сиднея с событиями того времени, когда права короля "Божией милостию", бессменного и безусловного, боролись с правами народа, распоряжающегося самостоятельно своими судьбами. В научной области это столкновение было выражено противоречием учений Фильмера и Сиднея. История решила эту тяжбу двух политических сил в пользу парламента. Иаков II своим деспотическим правлением довершил падение той системы, под которую подкапывалась теория Сиднея. Избрание Вильгельма III через парламент было торжеством идей Сиднея над патриархальной теорией Фильмера. Когда Вильгельм, отвечая на призыв оппозиционных партий, отправился в Англию, он чувствовал себя избранником народа. Его корабль был украшен надписью, которая в двух словах выражала и цель его избрания, и причину падения дома Стюардов: "Я поддержу вольности Англии и протестантское исповедание" - таково было обещание нового короля. Любопытны и самые условия вступления короля на престол. Это вступление являлось как бы результатом договорного соглашения короля с народом. В "Декларации прав", составленной парламентом, перечислялись старинные права и вольности Англии и упоминались те несправедливости, из-за которых лишился престола Иаков. Соблюдение этих прав ставилось, таким образом, условием нового царствования. Когда король во время торжественного коронования отвечал на формальное приглашение принять корону, он сказал, что корона для него тем драгоценнее, что она предлагается ему как знак общего доверия; что вольности Англии всегда останутся для него путеводной звездой и что в сомнительных случаях он всегда будет подчинять свою волю решению парламента. Идея народного суверенитета торжествовала здесь свою победу.

Год спустя после воцарения нового короля появилось сочинение, автор которого заявил, что он хочет оправдать права Вильгельма на королевский престол. Это было знаменитое сочинение Локка "Трактат о правительстве". Написанное для временных и местных целей, оно являлось, однако, одним из важнейших произведений политической литературы, имеющим общее значение и оказавшим большое влияние на политическую мысль других стран. Монтескье и Руссо, а через них весь XVIII в. находился под влиянием великого английского писателя. В построениях Локка развитие либеральной мысли Англии XVII в. нашло свое завершение.

Локк родился в 1632 г. Ему было, следовательно, 32 года, когда он в 1664 г. впервые выступил на общественное поприще в качестве секретаря английского посольства при Бранденбургском дворе. Вскоре он сблизился с графом Эшли, впоследствии получившим титул лорда Шефтсбери, и вместе со своим другом должен был испытать все превратности его судьбы, которая началась с блестящей политической карьеры и закончилась бегством в Голландию. Локк также должен был бежать из Англии в 1683 г. и затем в течение 5 лет, до падения Иакова II, находился в постоянной опасности быть выданным правительству. Таким образом, судьба Локка, равно как и его личные склонности, привела его в ряды оппозиции. Первоначальным проявлением его оппозиционного настроения была защита идеи веротерпимости. Свобода совести и веры была одним из тех прав, за которые особенно приходилось бороться в Англии XVII в. В числе борцов за это право Локку, наряду с Мильтоном, принадлежит самое почетное место. Защита веротерпимости заставила Локка впервые формулировать и свои политические воззрения. Это был исходный пункт развития его политической мысли.

Первое письмо о веротерпимости было задумано автором еще в 1667 г., но появилось оно только в 1685 г., на латинском языке. Когда Вильгельм III издал свой акт о веротерпимости, Локк перевел свое письмо на английский язык и выпустил его вновь, чтобы подкрепить своей защитой правительственный акт. Доводы Локка в пользу веротерпимости были не новы. С одной стороны, он указывает на невозможность принуждения в делах веры, с другой - он повторяет убеждения Мильтона, что христианство тем скорее обнаружит свою прочность, чем более оно будет полагаться на силу истины, не прибегая для своего торжества к иным средствам. Но для нас важно отметить, что Локк с полной решимостью воспринимает и подчеркивает идеи Роджера Вильямса и левеллеров о настоятельности полного отделения церкви от государства для обеспечения свободы веры и для водворения гражданского порядка. Бедствия Англии он приписывает главным образом религиозным преследованиям. Он требует веротерпимости не только для различных христианских исповеданий, но также и для евреев, магометан, и даже язычников. Может показаться странным, что он исключает из общего правила католиков, ставя их, таким образом, в худшее положение, чем язычников. Но это объясняется не столько религиозной рознью, сколько политическими соображениями. Локк, как многие защитники веротерпимости в его эпоху, видел в католиках, имеющих своего главу в Риме, врагов общественного порядка и потому вооружался против них. Наряду с католиками он исключает из принципа веротерпимости и атеистов; по традиционному английскому взгляду, который мы в свое время отметили у Томаса Мора, люди, отвергающие Бога, считаются опасными с общественной точки зрения. За этими ограничениями Локк проводит принцип свободы вероисповедания с большой настойчивостью. В письмах о веротерпимости он впервые высказывает свой взгляд на государство как на союз, основанный на договоре и предназначенный для защиты неотчуждаемых прав личности. Это обстоятельство важно для нас потому, что оно лишний раз подтверждает мысль, высказанную ранее: либерализм нового времени и в особенности проповедь неотчуждаемых прав впервые выражены были с особенной силой на почве защиты религиозной свободы.

Подробнее Локк развил свои основные идеи в сочинении, которое уже упомянуто нами выше и которое называется "Трактат о правительстве". Он сам обозначает цель своего произведения, замечая, что его книга имеет в виду "утвердить престол великого восстановителя английской свободы, короля Вильгельма, вывести его из воли народа и защитить пред всем миром английский народ за его новую религию". Обратив внимание на его заявление, мы заранее можем сказать, какая доктрина встретит нас в трактате Локка. Это будет, очевидно, доктрина народного суверенитета, выводящая права короля из воли народа. В этом отношении Локк - продолжатель Мильтона, который в свое время также писал в защиту английского народа, и Сиднея, который стоял на той же точке зрения народного верховенства. Но к этой доктрине сторонников народовластия Локк присоединяет еще другую идею высокой важности - идею неотчуждаемых прав личности, которую мы встречаем ранее у представителей политического радикализма, левеллеров. Если мы прибавим к этому, что Локк защищает и знаменитую теорию разделения властей, первые зачатки которой мы встречаем у левеллеров, то мы едва ли усомнимся назвать этого писателя завершителем английского либерализма XVII в. Доктрина народного суверенитета и связанная с нею идея первобытного договора, идея неотчуждаемых прав личности и теория разделения властей - вот основы либерализма XVII в., переданные им в наследие веку XVIII. Все эти идеи объединяются в учении Локка.

Поставить своей целью защитить английский народ от упреков в низвержении Стюардов Локк начинает с опровержения теории Фильмера. Целая половина его трактата посвящена разбору патриархальной теории, выводившей власть королей от Адама. Нам нет нужды останавливаться на этой критике Фильмера, со слабыми сторонами которого нас уже ознакомил его остроумный противник Сидней. Но вот общее суждение Локка о той теории, за которую так стояли роялисты из партии Стюардов: "Рабство есть состояние столько позорное и жалкое для человека: оно настолько противоположно благородному темпераменту и доблестям нашей нации, что едва понимаешь, каким образом англичанин мог говорить в его пользу. Я принял бы сочинение Роберта Фильмера, как и всякий трактат, предназначенный для того, чтобы убедить людей, что они должны быть рабами, за новую игру ума, аналогичную с появившейся некогда апологией Нерона, если бы важность темы и одобрение публики не заставляли меня верить, что и автор, и издатель имели серьезные намерения. Ознакомившись с книгой, я не могу, однако, не сознаться в том глубоком удивлении, которое я испытал, видя, что в сочинении, которое должно было сковать цепи для человечества, нет ничего, кроме веревки из песка". Таково впечатление Локка от книги Фельмера; напротив, Гоббса он вовсе не подвергает критике. Проповедником рабства казался ему, точно так же как и Сиднею, не автор "Левиафана", а сторонник патриархальной теории.

Согласно с принятым обыкновением, и Локк начинает свои построения с описания естественного состояния. Я уже говорил ранее, что этот первый шаг в старых католических теориях есть самый важный и решительный. То же следует сказать и о Локке. Не картину всеобщей войны, постоянных страхов и опасений, заставляющей людей жертвовать всем, чтобы только от этого избавиться, находим мы у него, а изображение мирной жизни, согласной с природой, - жизни, в которой люди наслаждаются свободой и равенством. Все люди в этом состоянии распоряжаются своей личностью и собственностью по своему усмотрению, не спрашивая ничьего разрешения и не завися ни от чьей воли. Полное равенство господствует здесь, ибо все люди сотворены одинаковой породы; все они равны между собой в том смысле, что все одинаково свободны и никто не подчиняется другому. Естественное состояние есть идеальное состояние. Подобно Руссо, подобно многим своим современникам, Локк понимает этот идеал как некоторый утраченный рай, к которому следует стремиться. Но как и отчего он утрачен? Здесь в теорию Локка вторгается некоторый элемент из Гоббса. Всем представлениям об утраченном рае свойственны указания на падение людей, обусловленное несовершенством их природы. Страсти человеческие, взаимные насилия и обиды нарушают мирное течение первоначальной жизни. У Гоббса, как мы видели, эти насилия представляют самую сущность естественного состояния. Он сгущает краски, чтобы нарисовать страшный призрак всеобщей войны и убедить людей, что для них гораздо лучше нести ярмо деспотизма, чем подвергаться невыносимым перспективам анархии. У Локка, напротив, эти насилия не более как привходящий элемент, возмущающий мирную жизнь естественного человека, привходящий, но неизбежный. Вывод отсюда не такой решительный и безусловный, как у Гоббса, но однохарактерный: для того чтобы спасти естественные права, следует соединиться в государство, и вместо того чтобы собственными силами охранять свое достояние, должно предоставить эту защиту организованной власти. Заметим, однако, специфическую черту этой дедукции. Цель государства - не столько избавиться от смут естественного состояния, сколько спасти естественные права, равенство и свободу, охранить личность и собственность. И если цель такова, то Локк ни в коем случае не может согласиться с Гоббсом, чтобы граждане могли отрешиться от всех своих прав.

Самый переход из естественного состояния в гражданское или государственное изображается у Локка как результат договора. Так как люди по природе свободны, то только в силу их согласия может образоваться правомерный государственный строй. Локк не утверждает, что государства всегда основывались таким образом: для него идет речь только о правомерном способе их возникновения. Эта черта его трактата заслуживает особого внимания. Подобно тому как у Руссо и у многих других представителей естественного права, теория первобытного договора имеет у Локка не столько историческое, сколько этическое значение. Он не только занят изображением действительных процессов истории и разнообразных способов возникновения государств, сколько анализом тех условий, при которых это возникновение может быть признано правомерным. Так именно следует понимать его трактат. Локк сознательно и последовательно примыкает к школе естественного права, особенность которой состоит в том, что она, не ограничиваясь описанием фактов истории, всюду ставит вопрос об этическом их оправдании. Если мы припомним французские теории XVII в. и в особенности теорию Готмана, то мы сразу заметим различие между ним и Локком. Готман ищет для своей точки зрения опору в истории. Вся его "Франко-Галлия" есть по преимуществу историческое построение. Исторические воспоминания ясно проглядывают и сквозь философскую аргументацию автора "Vindiciae contratyrannos". Английские ученые также не отрешаются от исторических основ. Они возникают в живой связи с действительностью и постоянно имеют в виду реальные события истории, но они все более переходят с точки зрения исторических аргументов на почву общечеловеческих требований, от истории к этике. В этом отличительная черта всего естественного права и в частности теории Локка.

Какое же существование государства, по Локку, согласно с естественным правом и с природой вещей? Это прямо следует из условий, при которых правомерное государство основывается. Вступая в общество, отдельные лица обязуются ему подчиняться, но они не отказываются и не могут отказаться от своих прирожденных прав, чего так настойчиво требовал Гоббс. Государство получает свою власть единственно для защиты граждан, для охраны их свободы и собственности. Поэтому люди отказываются от своей власти лишь постольку, поскольку это необходимо для достижения указанных целей. Развивая свою точку зрения, Локк утверждает, что верховная власть имеет свою границу в правах граждан. В противоположность Божену и Гоббсу, он склонен отрицать самое понятие неограниченной власти, что объясняется его полемикой против неограниченной власти Стюардов и его желанием отстоять права народа. Говоря о неограниченной власти, он, в сущности, имеет в виду абсолютную власть монархов, которая с его точки зрения совершенно несовместима с гражданским порядком. Для англичанина, сросшегося с практикой парламентской жизни, такая власть казалась совершенно невозможной, противоречащей самым основам гражданственности. Вообще, в отличие от Бодена и Гоббса, он нисколько не интересуется точным определением суверенитета и сосредоточивает свое внимание на анализе условий правомерного действия власти; но в границах этой задачи он высказывает любопытные положения, которые послужили основой для теории английского конституциализма.

Первое условие этого конституциализма есть сохранение старых вольностей английского народа, которые на философском языке Локка получили названием "естественных прав человека". Но этого мало. Он старается далее указать гарантию этих вольностей и находит ее в разделении законодательной и исполнительной власти; от этих двух властей он отличает еще и третью - союзную или федеративную, состоящую на праве объявления войны и заключения мира; но для обеспечения личных прав это различие не имеет существенного значения. Что касается законодательной власти, то Локк, согласно со своим общим направлением, считает необходимым ввести ее в известные границы, полагаемые законодательству естественными правами граждан. Подобно левеллерам и Руссо, он стоит на точке зрения неотчуждаемого народного суверенитета и, считая законодательное собрание лишь временным органом народной воли, оставляет высший надзор в руках народа. Современные юристы Англии, признающие за парламентом все функции неограниченного законодательного собрания, в этом пункте не будут согласны с Локком. Его теория скорее применима к американскому государственному устройству. Однако не здесь лежит центр тяжести его учения о разделении властей. Главное утверждение этой части его сочинения состоит в том, что законодательной власти нельзя предоставить исполнение изданных ею законов, - это было бы для него большим соблазном. Законодательство не требует постоянной деятельности. Поэтому в благоустроенных государствах оно вверяется собранию лиц, которые, сходясь, издают законы и затем расходятся. Напротив, исполнение, по характеру своему, требует постоянных органов, которые должны быть обособлены от законодательства.