Лекция 15. Массовые представления и развлечения придворной знати в XVI – XVIII вв.

Социальная жизнь России конца XVII — начала XVIII вв. отличается усилением роли придворной аристократии и дворянства. Именно эти социальные группы создают и организуют своеобразные празднества, шествия и театрализованные действа — потехи, маскарады.

Начало потешному действу было положено при Дмитрии Самозванце. Потехи чередовались иногда с "ломанием копий", т.е. с турнирами типа рыцарских. Потехи Самозванца были затем повторены и продолжены Петром I. С детского возраста Петра начинаются воинские потехи, которые положили, как известно, начало регулярному войску.

Потехой в старину называли и пляску, и гимнастические забавы, и сказывание сказок, и проделки ученых животных. Потехами называли и всевозможные диковинки, привозившиеся иностранцами, и т.п.

Петровская эпоха и ближайшие к ней годы характерны, как мы сказали бы сегодня, театрализацией быта. Здесь и общественные собрания — ассамблеи и куртаги, и гуляния в Летнем саду, и празднества по поводу закладки нового корабля, и всевозможные торжественные шествия, катания на лодках и пр.

Маскарады времен Петра I отличались своими масштабами и антирелигиозным характером. Независимо от времени года они справлялись под открытым небом. Главной частью их были маскарадные процессии — сухопутные (пешие и ездовые) и водные.

Основных участников было до тысячи человек, и сотни сопровождали поезд. Участники распределялись по группам или номе­рам в зависимости от заданий. Впереди номера шла подгруппа мужская, позади женская. В каждой из них была своя центральная фигура, окружение или свиту которой и составляла группа. Центральными фигурами были Бахус, Нептун, Сатир и другие греческие и римские боги. Священнические маски были представлены князем-папой, кар­диналами, аббатами, иезуитами. Певчие выступали в "халдейских" костюмах. Сам Петр и его жена всегда одевались либо в крестьянские, либо в солдатские костюмы.

В 1715 г. был устроен грандиозный свадебный маскарад, на котором пародически венчали князя-папу. Все комические фигуры были снабжены музыкальными инструментами: гудками, балалайками, скрипками, колокольцами, трещотками и пр. Гостей на маскарад при­глашали отборные заики. "Молодые только по роли, а не по возрасту были обвенчаны девяностолетним священником. В церковь и обратно процессия шла с шутовской музыкой под колокольный звон всей Москвы. Почти целый месяц устраивались церемониальные прогулки, пиршества, угощения для народа. "Патриарх женится, да здрав­ствует патриарх с патриархшей!"— кричал народ. Так издевалась над патриархом толпа, еще недавно глубоко его чтившая", — замечает один из историков. Князя-папу (его роль исполнял Бутурлин) венчали в полном папском облачении. Молодым было устроено брачное ложе в большой деревянной пирамиде, внутри освещенной свечами. Ложе было убрано хмелем, а по сторонам стояли бочки с вином, пивом и водкой.

К этому же типу развлечений можно отнести и маскарадную свадьбу шута Анны Иоанновны Голицына, для которого был выстро­ен особый ледяной дом и организован знаменитый всешутейший, всепьянейший собор со специальным указом князя-папы, пародий­ные похороны и обряд "шествия на осляти др.

При Петре I и его преемниках сочинялись новые шутовские обряды. Сценарий одного из них — обряда избрания и поставления в папы — был продуман во всех подробностях и написан самим царем. Чин избрания состоял в комическом освидетельствовании кан­дидатов "крепким осязанием", "аще совершенное естество имеют". После этого происходила баллотировка с помощью козловых яиц. Избранного одевали в папскую мантию, и плешивые несли его на го­ловах на папский престол при пении многолетия. Наконец, его сажа­ли в ковш и опускали в чан с пивом и вином. Поставляющий говорил: "Пьянство бахусово да будет с тобою. Како содержиши закон Бахусов и во оном подвизаешься? Тако да будет кружиться ум твой и та­кие круги разными видами предстанут очесам твоим от сего во все дни живота твоего... Тако да будет дрожати руце твои во вся дни жизни твоей..." и т.д.

Такого рода обряды-пародии, маскарады и шествия, безусловно, преследовали серьезную общественно-политическую цель. В них выражались широко распространявшиеся в ту пору религиозное вольнодумство и борьба с церковной властью, которую осуществлял Петр I в своей внутренней политике. Но в целом и по сути своей эти празднества-представления, обряды и потехи никак не отражали коренных интересов большинства народа, который и участвовал-то в них пассивно, как зритель, хотя именно драматургия рассмотренных потех основывалась на тех же принципах, что и традиционные на­родные обрядовые игры и театрализованные представления. И па­родирование похорон, посвящений, и разыгрывание свадебных эпизодов — все это испокон веков совершалось во время календарных празднеств. Подавляющее большинство народа в России жило другой жизнью, другими интересами. Дворянство крепло и все более закрепощало крестьянство, в среде которого нарастал глухой, но явный протест.

Что касается литургических представлений, то в России они не получили такого развития, как в странах Западной Европы. Унасле­дованный от Византии более строгий чин богослужения и более ак­тивная борьба православных церковников с язычеством не давали возможности проникнуть в богослужение мирским и комическим элементам. Обряды, которые заключали в себе некоторую театрализа­цию, — это "умовение ног" и "цветоносие" или "шествие на осляти", которое совершалось в вербное воскресенье.

Ко времени появления христианства на Руси в византийской или православной церкви в силу ее особого развития оставался только один несколько театрализованный обряд, связанный с богослужением. Это обряд, или действо "умовения ног" в великий чет­верг.

Чин или порядок этого действа представлял собой точное вос­произведение евангельского рассказа. Действующими лицами явля­лись архиерей, изображающий Иисуса Христа, двенадцать священ­ников, изображающих апостолов, и протодьякон, который, читая евангелие, представлял собой как бы хор мистерии.

Само действо часто совершалось на улице, близ храма или в монастыре. Для этого строили специальный высокий помост, и зрители располагались вокруг него. Этот театрализованный церковный обряд совершался еще XIX в., о чем свидетельствуют фотографии той поры.

Еще более театрализованный характер имело воспроизведе­ние известного евангельского рассказа, названного "цветоносием" или "хождением на осляти". Совершалось это массовое действо в вербное воскресенье в Москве и других городах. В Москве в нем принимали участие царь и патриарх.

В вербное воскресенье после заутрени в Успенском соборе патриарх облачался в большое жемчужное одеяние и митру и вме­сте с царем и духовенством выходил на площадь, где освящались и раздавались народу веточки вербы. Затем протодьякон читал еван­гелие от Марка о входе Иисуса Христа в Иерусалим, при этом все действия, о которых говорилось в писании, исполнялись патриархом и священниками. Так при словах патриарха "И приведоста жребя ко Иисусови" к нему подводили лошадь. При словах "И вседе на не" патриарх садился на лошадь, а царь (за отсутствием царя — ближ­ний боярин) брал ее за повод, и процессия направлялась к храму Покрова — собору Василия Блаженного.

Шествие было праздничное и торжественное.'На литографиче­ском рисунке хорошо видны весь чин (порядок) шествия по Красной площади, его красочность.

Возглавлял шествие отряд стрельцов. Следом везли на специ­альной площадке огромное дерево, составленное из вербных вето­чек, убранных изюмом, сахаром, яблоками. Вокруг дерева были рас­ставлены скамейки с певчими, которые пели тропарь святого Лазаря. За вербой ехал "на осляти" патриарх с крестом и евангелием, благо­словляя народ. Его окружали духовенство, стрелецкие дети, по пя­тидесяти с каждой стороны. Под ноги лошади стелили разноцветные сукна и бросали одежды. Дойдя до храма Покрова, процессия оста­навливалась, патриарх и духовенство с царем и боярами входили в церковь, где совершалась праздничная служба.

После службы шествие в том же порядке возвращалось в Кремль. Возле Успенского собора патриарх сходил с лошади, благо­словлял вербное дерево. Часть висевших на нем плодов раздавалась боярам, а на остальное набрасывался народ. Каждый старался захватить себе веточку, которая, считалось, избавляет от всяких не­дугов.

Известно, что на протяжении столетий царская власть в России различными способами препятствовала противопоставлению церкви государству, не соглашаясь с тем, что "священство превыше царства есть". Одним из таких способов было ограничение и частичное за­прещение церковных "действ". В XVI в. церковный собор вынужден был запретить "шествие на осляти" во всех городах, кроме Москвы, как "нововведение, подающее повод к соблазну". А со временем "шествие на осляти" прекратилось и в Москве.

Более смелую попытку театрализации с допущением кое-каких бытовых элементов представляло собой "пещное действо", совер­шавшееся в храме перед Рождеством. Это тоже была инсценировка библейского предания о сыновьях царя Навухудоносора, которые от­казались поклоняться идолу, воздвигнутому их отцом. Царь бросает непослушных детей в пылающую печь, но спускается ангел и спаса­ет их от огня. Здесь обнаруживается несомненная перекличка с за­падноевропейским мираклем.

Кроме "отроков", царских сыновей, роли которых исполняли певчие, в действе участвовали воины — "халдеи". Из диалогов хал­деев зрители узнавали о смысле изображаемых событий. Халдеи вводили отроков в печь, над шторой появлялось изображение анге­ла. Пораженные чудом халдеи выводили отроков из печи. Это действо должно было показать могущество бога, спасающего своих слуг от страшной смерти. Во второй половине XVII в. "пещное действо" также прекратило свое существование.

Здесь следует заметить, что борьба царской власти с церковью велась не против самой церкви, являвшейся одной из идеологиче­ских основ феодального порядка, а лишь против притязаний церков­ников на главенство в государстве. Так, например, борьба царя и его приближенных против патриарха Никона, претендовавшего на поли­тическую власть, одновременно сопровождалась мерами, направ­ленными на укрепление церкви и церковной культуры. Были открыты духовные школы и учреждена в Москве Славяно-греко-латинская академия. При ее создании был использован опыт Киевской духов­ной академии, где с начала XVII в. давались представления так называемого «Школьного театра».

Школьный самодеятельный театр был, по сути, проповедником религиозного нравоучения, но характерной чертой украинского школьного театра, а затем и русского было обращение к опыту на­родных представлений. Это проявилось, главным образом, в интер­медиях — небольших комедиях или комических сценках, исполняе­мых между действиями серьезной школьной драмы. Они имели на­звания "междудействия", "междувброшенные игрища". Высмеивался в интермедиях больше всего школярский быт, но часто и простолю­дины.

В начале XVIII в., выполняя требования Петра I, школьный театр создает целый ряд представлений, отражающих политические события современности. Так взятие русскими шведской крепости Нотебург (1703 г.) было торжественно отмечено слушателями Славя­но-греко-латинской академии постановкой "триумфального действа" под названием "Торжество мира православного". Разгром шведской армии под Полтавой был отмечен постановкой действа "Божие уничижителей гордых уничижение" (1710 г.). В представлении были ал­легорически показаны враги России: хромой лев (шведский король Карл XII, раненный е ногу под Полтавой) и гидра (Мазепа). Смысл представления разъяснялся надписями, сопровождавшими появле­ние персонажей. Так, хромой лев появлялся с надписью "Хром, но лют", гидра имела надпись "Лютею и не хромаю". Затем надписи ме­нялись. Лев появлялся уже с такими словами: "Изменою погибаю". "И аз такожде", — гласила надпись на змии, "злобу знаменующем". "Орел российский" имел надпись: "И хромых, и лютых, и нелютых смиряем" и т.п.

Допетровская Россия не знала светских официальных торжеств. Начало им положил Петр I, устроив в Москве в 1697 году первое «триумфование» по случаю взятия Азова. С тех пор подобные торжества стали обычаем. К устройству празднеств привлекались опытные специалисты-техники, поэты писали торжественные оды. Придворные представления в эти годы носили в известной мере демократический характер. Даже сама пышная торжественность балов и ассамблей зачастую служила объектом осмеяния. Дос­таточно вспомнить создание «Всешутейного собора», который А. М. Горький считал своеобразной трансформацией потех ярыжек, глумцов и скоморохов, т. е. возрождением традиций русского народного творчества.

Торжественно-веселым было карнавальное шествие, устроенное однажды Петром I на масленицу. Целый день из села Всесвятского к Кремлю двигались военно-морские суда, поставленные на сани. Сам царь, одетый флотским капитаном, окруженный генералами и офицерами, ехал на 88-пушечном большом корабле, который везли 16 лошадей. За кораблем «плыла» гондола, в которой на­ходилась царица в костюме пасторальной крестьянки. Ее окружали дамы и кавалеры в аравийских костюмах. За гондолой ца­рицы тянулась так называемая «неугомонная обитель»— множество маскарадных шутов в санях, сделанных наподобие драконовой пасти. Шуты были наряжены журавлями, лебедями, лисицами, волками, медведями и огненными змеями. На колеснице, запряженной «сиренами», восседал Нептун с трезубцем в руках. Все это пело, играло на различных инструментах, кувыркалось, кричало, танцевало...

У входа в Кремль шутейная процессия была встречена пу­шечным салютом и фейерверком. Кстати, в петровские времена многие придворные празднества стали сопровождаться фейервер­ками.

Истоки фейерверочного искусства на Руси восходят к глубокой старине, и связаны они, как и многое в истории русской народной культуры, со скоморохами. Это они ввели в обиход «огненные по­техи»; используя сухой плаун (ликоподий), обладающий способностью мгновенно вспыхивать.

«Огненные игрища» вошли в моду в XVI—XVII веках, в дни рождественских праздников, которые народ встречал веселыми гуляньями. По свидетельству историков, при дворе Алексея Михайловича на гуляньях и игрищах использовали «летающие потешные огни» и «зажигательные нарядные стрелы», как тогда назывались ракеты.

С конца XVII века фейерверки получили большое распростране­ние, венчая праздники и торжества. Петр I сам принимал деятель­ное участие в их подготовке. По его распоряжению для фейерверочных праздников стали изготовлять специальные машины, стро­ить монументальные декорации. Известно, что один из фейервер­ков, подготовленный лично Петром I, продолжался в течение трех часов.

Фейерверки на Руси являли целые огненные представления, где был сюжет, развитие действия, кульминация и завершение. Правомерно назвать эти представления «фейерверочным действом».

Сохранилось подробное описание фейерверочного действа, состоявшегося в Петербурге 1 января 1712 года в честь русско-турецкого мира. На Неве, напротив дворца петербургского губернатора Меньшикова, был сооружен театр фейерверочного представления — целый комплекс, состоящий из триумфальных ворот, арок, транс­парантов, эмблем. Одни за другими возникали огненные фигуры, рисунки, надписи, прославляющие силу и могущество государ­ства Российского, его славную столицу и могучий русский флот. На фейерверочном представлении присутствовали иностранные дипломаты, и многие намеки в адрес враждебных России государств предназначались им.

«В малой дуге,— читаем мы в описании фейерверка,— явится звезда северна горяща и полумесяц, свою светлость Северу поделяет. А между ими вошли темная туча, тогда тот полумесяц отвращается лицом своим от звезды... Потом окажется крепость морская, у которой в одной картине надпись сия: «Бог, укрепи ка­мень сей». Значит сия крепость Санкт-Петербург. В другой кар­тине сие подписание: «На счастливое шествие сему». Причем корабль со всеми парусами по ветру в гавань прибысть. Значит сие, какую благость впред государству чрез сие привлечет».

Как видно из приведенного примера, фейерверочное действо в Петербурге строилось по разработанному сценарию и несло не просто развлекательные функции, но было и политически направлено.

В сентябре 1720 года в честь победы над шведским флотом в Петербурге было поставлено массовое действо, продолжавшееся четыре дня. При громе пушек суда российского флота проконвои­ровали по Неве «пленных»— шведские корабли, захваченные в битве при Гренгаме. Этот торжественный ввод пленных кораблей знаменовал собой утверждение могучей силы российского флота и был встречен присутствующими с огромным энтузиазмом. А вечером набережная Невы, площади и центральные улицы вспыхнули тысячами огней иллюминации. Праздник венчало фейер­верочное действо, где был представлен Нептун, плывущий на ко­леснице, и торжественно трубящая Победа. Один из фейервер­ков вспыхнул на Неве. На больших плотах, стоящих на реке, бы­ли заготовлены фейерверочные декорации. Действие состояло из трех аллегорических картин. После них ночное небо озарили ты­сячи ракет, шутих, огненных колес и др. Интересно отметить, что пиротехники, обслуживавшие действо, были одеты в яркие мас­карадные костюмы.

Традиционные в конце XVII — начале XVIII века российские фейерверочные действа стали позже неотъемлемым компонентом больших праздников: в дни рождества, на масленицу, на Новый год.

Театрализованные представления послепетровской эпохи, па­мять о которых дошла до нашего времени, были официозно-пыш­ными дворцовыми зрелищами. Характерны даже их названия. В них — преувеличенно-торжественных, напыщенных, велеречивых и длинных — ощущается и время, и цели, которые преследовали их создатели, и стиль этих представлений: «торжественное представление, которое при праздновании высокого дня рождения ее императорского величества великия Государыни Елисаветы Петров­ны самодержицы всероссийския и проч., и проч., и проч. 18 декаб­ря 1741 в Санкт-Петербурге показано было»; «Торжественный празд­ник о благополучном заключении мира между его величеством императором Петром Третьим и его величеством Фридериком Треть­им, королем прусским перед новым Зимним домом на Неве реке июня 1762 года»; «Торжественная Россия, изображенная в пяти аллегорических картинках, в высочайший день рождения ея величества Екатерины Вторыя ноября 1770 года».

Известно, что первое из указанных представлений было в двух частях. Первая часть называлась «Цветущее состояние империи в мирное время, сила и слава России в военное время». Вторая — «Богатство империи, почтение государства в чужестранных землях».

Церемония была напыщенной, торжественной и отменно лжи­вой. Она открылась долгой раболепной одой во славу Елизаветы (кстати, восседавшей здесь же на троне). После оды началось представление, сопровождаемое торжественной музыкой и свето­выми эффектами. В тексте, произносимом по ходу действия, Ели­завета сравнивалась с богиней, ее лицо — с солнцем и т. д.

Помпезно-раболепный характер этих представлений был подчеркнут присутствием народа, вынужденного стоять на коленях все время, пока продолжалась длительная торжественная цере­мония.

Но среди официозных торжеств середины XVIII века есть при­мер, убедительно свидетельствующий о совершенно противоположной позиции, как общественной, так и творческой. В середине XVIII века при постановке в Москве карнавала «Торжествующая Минерва» великий русский актер Федор Волков, которого мож­но назвать первым в России профессиональным режиссером-поста­новщиком массовых празднеств, с успехом применил принцип русско­го народного массового действа.

И сегодня, знакомясь с материалами этой постановки по слу­чаю коронации Екатерины II в 1763 году (авторы — Волков, Су­мароков и Херасков), поражаешься размаху режиссера, его безу­держной фантазии, творческой смелости. Федор Волков, «вымыш­лявший и располагавший» весь маскарад, выступал и в качест­ве сценариста («вымышлявший»), и режиссера-постановщика («располагавший»). Это обстоятельство является чрезвычайно важным, ибо необходимость деятельности режиссера-драматурга массового представления подтверждается как современный прак­тикой, так и историческим анализом.

В процессии-маскараде, прошедшем по улицам Москвы, приняли участие многие сотни людей. «Торжествующая Минерва» стала поис­тине общенародным зрелищем. Царица, давая разрешение на про­ведение празднества в Москве, надеялась, что в маскараде ее будут восхвалять как мудрую, гуманную правительницу. Однако Ф. Вол­ков выстроил сценарно-режиссерское решение массового празднества совершенно в ином плане, необычайно смелом не только с точки зрения художественной, но, в еще большей мере,— полити­ческой. В маскараде была проведена мысль о неблагополучии в государственной и общественной жизни России. Взяв за основу приемы народных игрищ, глумов и скоморошьих забав. Ф. Волков создал сатирическое массовое зрелище, полное злободневных намеков в адрес властьимущих. «Поражавшая современников великолепная организация сложного массового зрелища свидетель­ствует об исключительных режиссерских способностях Волкова, о его умении организовать и использовать творческие силы народа, привлеченного к участию в маскараде»¹,— писал Б. Н. Асеев.

Ф. Волков необычайно по тому времени усилил социальную, обличительную сторону маскарада. Таким образом, вопреки желанию царицы, маскарад этот стал убедительным эмоциональным расска­зом «о социальных язвах феодально-крепостной России: о безза­кониях и произволе судей и подьячих, о нравах дворянства и пр.».

С яростью подлинного художника-гражданина обрушился Фе­дор Волков на социальные несправедливости своего времени. Же­лая быть понятным народу, рассказать обо всем, что он задумал, ясным и близким ему языком, Федор Волков построил массовый праздник на образах, взятых из русского фольклора, из скоморошь­их игрищ и «небывальщин». Так, одна из частей маскарада («Прев­ратный свет») строилась целиком на фольклорном материале и в основе своей — на скоморошьей «небывальщине».

Принцип народного представления основывался на вовлечении народных масс в действие. В маскараде, к примеру, принимали учас­тие хоры рабочих московских мануфактур (в основном исполнявшие сатирические песни, сочиненные М. Херасковым и самим Ф. Вол­ковым). Эти хоры явились музыкальным фундаментом маскарада. А сам факт участия фабричных хоров представляет особый инте­рес с точки зрения способности Ф. Волкова организовать само­деятельное народное творчество, привлечь талантливых артистов из народа к участию в массовом карнавале. Эти сатирические куп­леты настолько полюбились народу, что их распевали в Москве еще долгое время.

Необходимо отметить умно организованный подготовительный период, предшествующий карнавалу. Не вызывает сомнения, что Ф. Волков лично руководил всем сложнейшим комплексом под­готовки массового карнавала, и, судя по результатам, организа­ция подготовительных работ была проведена отлично. И дело здесь не столько в разнообразном и богатом оформлении и реквизите, сколько в репетиционной работе со многими исполнителями и кол­лективами.

Федор Волков сделал всю тогдашнюю Москву местом действия, а ее население — участником действа. Шествие карнавала: хо­ры, колесницы, где происходили аллегорические сцены (вспомни­те мистериальные педженты!), персонажи русских сказок, сатири­ческие маски — все это пестрое, шумное, невиданное по тому вре­мени зрелище под громкую музыку при огромном стечении наро­да отправилось от Кремля по тогдашней Мясницкой (ул. Кирова), к Красным воротам (пл. Лермонтова), затем по Новой Басман­ной свернуло на Старую Басманную (ул. Карла Маркса) и по Покровке (ул. Чернышевского) и Маросейке (ул. Богдана Хмель­ницкого) вернулось к Кремлю.

В сценарно-режиссерском решении использовались прием и об­разы старинных русских гуляний, фольклорные персонажи из сказок, былин. Сатирическая линия представления, шедшая от уда­лой русской скоморошины, воплощалась в образах Взятколюба, Кривосуда, Обдиралова. На колесницах, где были устроены пло­щадки, зрители могли видеть сатирические маски Обмана, На­силия, Невежества, Мотовства, Лихоимства и т. д.

В представлении участвовали жонглеры, акробаты, эквилибрис­ты, специально для карнавала выписанные из-за границы.

По свидетельству А. Болотова, современника Ф. Волкова, «мас­карад сей имел собственной целью своею осмеяние всех обыкно­веннейших между людьми пороков, а особливо мздоимных судей, игроков, мотов, пьяниц и распутных, и торжество над ними наук и добродетели: почему и назван он был «Торжествующей Минервою».

Свидетельство Андрея Болотова, очевидца этого удивительно­го и небывалого по тем временам события, представляет безус­ловный интерес для нас. Описание маскарада полно живых, не­посредственных впечатлений: «...процессия была превеликая и предлинная: везены были многие и разного рода колесницы и повозки, отчасти на огромных санях, отчасти на колесах, с сидящими на них многими и разным образом одетыми и что-нибудь особое пред­ставляющими людьми, и поющими приличные и для каждого пред­мета нарочно сочиненные сатирические песни. Перед каждою та­кою раскрашенною, распещренною и раззолоченною повозкой, ве­зомою множеством лошадей, шли особые хоры где разного рода музыкантов, где разнообразно наряженных людей, поющих гро­могласно другие веселые и забавные особого рода стихотворения; а инде шли преогромные исполины, а инде удивительные карлы. И все сие распоряжено было так хорошо, украшено так велико­лепно и богато, что не инако, как с крайним удовольствием на все смотреть было можно.

Как шествие всей этой удивительной процессии простиралось из Немецкой слободы по многим большим улицам, то стечение на­рода, желавшего сие видеть, было превеликое. Все те улицы, по которым имела она свое шествие, напичканы были бесчисленным множеством людей всякого рода; и не только все окны домов напол­нены были зрителями благородными, но и все промежутки между оными установлены были многими тысячами людей, стоявших на сделанных нарочно для того подле домов и заборов подмостках. Словом, вся Москва обратилась и собралась на край оной, где простиралось сие маскарадное шествие»¹.

Маскарад продолжался несколько дней, закончившись всеоб­щим народным гуляньем с театральным представлением, со спе­циально приготовленными по этому случаю спектаклями балага­нов и цирка, как гласит изданная к маскараду программка: «...на сделанном на то театре представят народу разные игралища, пляс­ки, комедии кукольные, гокус-покус и разные телодвижения...»².

Как уже поминалось, наряду с «Торжествующей Минервой» при дворе ставились и другие массовые представления. И если эти представления носили официозно-пышный характер, то в «Тор­жествующей Минерве» явно ощущалась тенденция демократизи­ровать жанр.

Необходимо отметить, что это в известной мере политическое массовое представление Федор Волков осуществил почти за трид­цать лет до массовых празднеств Великой французской революции, основой которых явилось политическое содержание.

Талантливому творению Волкова было суждено и второе рож­дение — в наше время. Через несколько лет после Великого Ок­тября, в 20-х годах, сценарий «Торжествующей Минервы» был включен в репертуар государственных цирков.

Совершенно очевидно, что, обращаясь в начале 20-х годов XX столетия к «Торжествующей Минерве», созданной в 1763 году, руководство цирков не без основания считало актуальным показ представления, в котором злая сатира на разные слои общества, на всевозможные пороки его приобретала силу и действенность политического памфлета, направленного против самодержавного российского строя. Как бы то ни было, но сам факт обращения к «Торжествующей Минерве» в первые послереволюционные годы весьма знаменателен. Это еще раз подтверждает, что массовое народное представление, поставленное Ф. Волковым в 1763 году, было не развлекательным карнавалом, а несло в себе большой со­циальный и общественный смысл.

В царствование Екатерины II было принято всякое событие отмечать празднествами: придворными маскарадами — для «избран­ных», гуляньями и фейерверками — для остальных.

Следует рассказать еще об одном массовом зрелище екате­рининского времени.

На июнь 1775 года в Москве было назначено торжество по слу­чаю заключения победоносного мира с Турцией. Празднество дол­жно было сопровождаться публичным гуляньем на загородном Ходынском поле. Выдающийся русский архитектор В. И. Баженов осуществил постановку этого гулянья, найдя чрезвычайно остро­умное и неожиданное режиссерское решение. По плану В. И. Ба­женова Ходынское поле изображало карту Крымского полуост­рова. Две дороги, ведущие из Москвы, представляли собой реки Днепр и Дон. По «берегам» Дона были устроены карусели и балаганы, где балагуры, канатоходцы, жонглеры, фокусники удивляли народ всяческими неожиданностями. На зеленом лугу, в цен­тре Ходынки, изображающем Черное море, были установлены в боевом порядке корабли славного российского флота и вражеские турецкие фелуки. Искусно выстроенные башни, минареты обозначали завоеванные города и крепости — Азов, Керчь, Еникале. Оглушительно гремели сверкающие на солнце трубы, многочисленный хор пел торжественную кантату, встречая вереницу гостей, протянувшуюся от самой Москвы. Все было подчинено основной идее гулянья — прославлению патриотизма народа, силы и могущества русского оружия.