II.3.4. Неославянофилы.

Убеждения славянофилов в особой миссии русского народа легли в основу историософской концепции неославянофила Н.Я. Данилевского (1822-1885), которую он изложил в книге 'Россия и Европа" (1871). Задолго до О. Шпенглера и А. Тойнби Данилевский сформулировал теорию "культурно-исторических типов", идею цикличности в развитии культур и цивилизаций. Он выделяет в истории 10 локальных культурно-исторических типов (цивилизаций): египетский, китайский, греческий, римский и др., и особый нарождающийся одиннадцатый тип - "славянский", который должен стать качественно новым, перспективным.

Данилевский был убежден в необходимости сохранения устоев российского государства - самодержавия, поземельной общины, сословной монархии, церкви, но выступал против имперского, насильственного присоединения народов, которое лишает их самобытного развития. Формы взаимовлияния народов - "пересадка" (колонизация), "прививка" (ассимиляция) и "удобрение", но лишь последняя плодотворна, так как признает право рождающихся народов на культурно-историческую деятельность и самобытное национальное развитие.

Рассуждая об упадке Европы в духе славянофилов, Данилевский идет дальше. Он настаивает на необходимости полного отрешения от мысли "о какой бы то ни было солидарности с европейскими интересами (Мы и Европа - разные миры)", образования Всеславянской федерации (с Константинополем как столицей), членами которой должна стать славянско-православные государства (Россия и Болгария), славянско-католическое Королевство Чехо-Моравско-Словенское, югославское государство, три неславянских народа: греки, румыны и мадьяры. Его концепция синтезировала панславянские тенденции с идеями православного единства, отражая в целом российские геополитические интересы. Он одним из первых русских политических мыслителей начал рассматривать внешнюю политику государства на основе приоритета национально-государственных интересов. Европоцентризм, склонный отождествлять западную (романо-германскую) цивилизацию с общечеловеческой, а прогресс - с вестернизацией, издавна видел в России страну, препятствующую прогрессу, и не допускал ее к равноправному участию в европейской политике.

Большой интерес вызывают воззрения Константина Николаевича Леонтьева.Еготеория "русского византизма" являлась синтезом идей славянофилов и русской консервативной традици. Любопытна оценка, данная его современником и идейным оппонентом В. Соловьевым: Леонтьев «называл себя принципиальным или идейным консерватором (в противоположность грубопрактическому или эмпирическому консерватизму). Дорогими, требующими и достойными охранения он считал, главным образом:

– реально-мистическое, строго-церковное и монашеское христианство византийского и отчасти римского типа,

– крепкую, сосредоточенную монархическую государственность и

– красоту жизни в самобытных национальных формах. Все это нужно охранять против одного общего врага — уравнительного буржуазного прогресса, торжествующего в новейшей европейской истории. <…>

По Л., человечество в целом и в частях проходит через три последовательные состояния: первоначальной простоты (подобно организму в зачаточном и незрелом, младенческом периоде), затем положительного расчленения (подобно развитому цветущему возрасту организма) и, наконец, смесительного упрощения и уравнения или вторичной простоты (дряхлость, умирание и разложение организма). Так, германцы в эпоху переселения народов представляли первичную простоту быта, Европа средних и начала новых веков — цветущее расчленение жизненных форм, а с «просветительного» движения XVIII в. и великой французской революции европейское человечество решительно входит в эпоху смесительного упрощения и разложения. < … > Леонтьев считает это разложение для Европы окончательным и ждет нового и положительного от России.».

Однако, поддерживая эту традиционно славянофильскую точку зрения, Леонтьев расходятся со взглядами славянофилов в другом:

Современное «разложение» Европы он считает простым следствием общего естественного закона, а вовсе не какого-нибудь порока в коренных началах ее жизни, от которого будто бы Россия свободна.

Новая великая будущность для России представляется Л. желательной и возможной, а не роковой и неизбежной, как думают славянофилы; иногда эта будущность кажется ему даже мало вероятной: Россия уже прожила 1000 л., а губительный процесс эгалитарной буржуазности начался и у нас, после крымской войны и освобождения крестьян.

Помимо неуверенности в исполнении его желаний для России, самый предмет этих желаний был у Л. не совсем тот, что у славянофилов. Вот главные черты его культурно-политического идеала, как он сам его резюмировал: «государство должно быть пестро, сложно, крепко, сословно и с осторожностью подвижно, вообще сурово, иногда и до свирепости; церковь должна быть независимее нынешней, иерархия должна быть смелее, властнее, сосредоточеннее; быт должен быть поэтичен, разнообразен в национальном, обособленном от Запада единстве; законы, принципы власти должны быть строже, люди должны стараться быть лично добрее — одно уравновесит другое; наука должна развиваться в духе глубокого презрения к своей пользе».

Идеал Л. был византийским, а не славянским; он прямо доказывал, что «славянство» есть термин без всякого определенного культурного содержания, что славянские народы жили и живут чужими началами. Их нынешняя культура слагается отчасти из слабых остатков традиционного византизма, большей же частью — из стремительно усвоенных элементов прогрессивного европеизма. Этот второй, ненавистный Л. элемент решительно преобладает у славян австрийских, а в последнее время возобладал и у балканских. Поэтому слияние славян с Россией, к которому стремится панславизм, не только не может быть целью здравой политики с русской точки зрения, но было бы прямо для нас опасным, так как усилило бы новыми струями уравнительного прогресса наши разлагающие демократические элементы и ослабило бы истинно-консервативные, т. е. византийские начала нашей жизни. В церковно-политическом споре между греками и болгарами Л. решительно стал на сторону первых, вследствие чего разошелся со своим начальником, послом в Константинополе, ген. Игнатьевым, а также с Катковым. — Л. пламенно желал, чтобы Россия завоевала Константинополь, но не затем, чтобы сделать его центром славянской либерально-демократической федерации, а затем, чтобы в древней столице укрепить и развить истинно-консервативный культурный строй и восстановить Восточное царство на прежних византийских началах, только восполненных национально-русским учреждением принудительной земледельческой общины. Вообще Л. во всех сферах высоко ценил принудительный характер отношений, без которого, по его мнению, жизненные формы не могут сохранять своей раздельности и устойчивости; ослабление принудительной власти есть верный признак и вместе с тем содействующая причина разложения или «смесительного упрощения» жизни. <…> Л. религиозно верил в положительную истину христианства, в узкомонашеском смысле личного спасения; он политически надеялся на торжество консервативных начал в нашем отечестве, на взятие Царьграда русскими войсками и на основание великой неовизантийской или греко-российской культуры; наконец, он эстетически любил все красивое и сильное».

Обобщая вышесказанное, следует отметить: согласно Л. принципы византизма и православие обеспечат национальное единство России, главные силы которой - государство и церковь. Русский народ по строю чувств и мысли - византиец: самодержавие и православие в его душе имеют сокровенный характер, все мужицкие бунты были монархические. Византия дала неповторимое трагическое своеобразие русской душе и культурной идее: от нее идет типично русское пассивно-трагическое созерцание земной жизни. Либералы запутали Россию своими "европейскими" реформами, социалисты ведут ее к лживому эгалитаризму и утрате духовности. Россию надо "подморозить", и "пора учиться реакции", и "Бога бояться надо, а не любить".

Многонациональная Россия может иметь только один способ существования - централизацию, на идее которой тысячелетие покоилась русская государственность. Сильная власть, православие как религия "страха и спасения" для него - реальные ценности, а свобода - разрушительный фактор общественного развития.

Л.А. Тихомиров (1852-1923), автор "Монархической государственности" (1905) предпринял попытку синтезировать самодержавие с религиозно-нравственными идеями соборного общества. Анализируя три формы власти - монархию, демократию и аристократию, он приходит к выводу об исторической перспективности монархии как результата длительного исторического развития государственных систем. В отличие от деспотии истинная монархия (самодержавие) связана с верховенством нравственного идеала, что возможно при свободном союзе государства с церковью и законосовещательным народным представительством.

Крупнейшими представителями религиозно-нравственной традиции русской политической мысли были B.C. Соловьев и Н.А. Бердяев. Для них государство перестает быть лишь политическим институтом и юридической категорией. Чтобы не превратиться в Левиафана, государство должно быть "деятельно нравственным", подчинить себя религиозному началу. Политика перестанет быть изолированной от духовной жизни общества областью при условии, что в основе политики будет идея не внешнего устроения общества, а внутреннего совершенствования человека, и политика будет подчинена идее воспитания.