Историографические приемы во второй половине XVIII в.

Оценка изученных нами русских писателей второй половины XVIII в., как мы видели, значительно зависит от свойства их историографических приемов. Любимым из приемов была аналогия. Иногда сопоставляются явления одновременные, но возникшие не в одинаковой исторической среде; в основе этого сопоставления лежит мысль, что в известное время в различных обществах господствуют одинаковые условия; если же явления различны, значит, это происходит от различных местных условий. Иногда сопоставляются явления разновременные, но возникшие в одинаковой среде. Мысль этой второй аналогии та, что на явления в одном и том же обществе действуют однородные условия. Поэтому, изучая позднейшие явления, более доступные наблюдателю, получают возможность понять однородные явления в более раннее время. Таковы два главных вида аналогий. Болтин часто прибегает и к третьему приему, созданному французскими писателями XVIII в., -- к обсуждению явлений с точки зрения отвлеченного разума. В основе этого приема лежит мысль, что человеческое общежитие направляется определенными законами, не теряющими действия ни в какое время, потому что основная сила человеческого общества всегда одна и та же -- человеческий дух. На этом же приеме держится и современное сравнительно-историческое изучение. Сопоставляя с этой точки зрения явления разных времен и разных условий, их сводят к общему источнику -- к человеческому духу. Эта общность источника делает их соизмеримыми, поэтому прием этот состоит в сопоставлении явлений социологических с явлениями психологическими. Это, таким образом, психологическая аналогия. Ее особенно любят французы. К ней, например, прибегает Фюстель де Куланж, рассказывая о взгляде галльского населения на императорскую власть. Они благоговели перед римскими императорами, боготворили их единоличную власть. "Человеку свойственно, -- говорит автор, -- составлять себе религию из всякой идеи, наполняющей его душу". Здесь политические особенности масс объяснены индивидуальным свойством, свойством человеческого духа.

Различные причины обусловливают эту любовь наших писателей пользоваться исторической аналогией. Это происходит отчасти от условий их положения, отчасти от свойства специальных задач, которые они себе ставили. Полемизируя с иностранцами, они стали лицом к лицу с явлениями, малодоступными наблюдению, -- с чертами умственной и нравственной жизни народа. Отсюда возникла для них потребность подыскивать аналогии, что придает их сочинениям субъективный, тенденциозный вид; получается представление, что они подыскивали явления, доступные [их пониманию?]. Но такое представление вызывается только случаями неудачного применения исторической аналогии. В своей деятельности они выработали определенный взгляд на ход русской истории, который является последним выводом всей русской историографии XVIII в.