Неомарксизм

Неомарксизм и феноменологическая социология

Лекция № 8

1.Неомарксизм.

2.Феноменологическая социология.

http://www.historyx.ru/filosofskiy_entsiklopedicheskiy_slovar/page/neomarksizm.2543/

Неомарксизм — неоднородное и противоречивое филос. и социологическое течение, пытавшееся приспособить марксизм к реалиям 20 в. Иногда проводится различие между Н. в узком смысле и Н. в широком смысле. В Н. в узком смысле включаются западноевропейские сторонники социальной теории К. Маркса (в особенности из Германии, Австрии, Италии и Франции), в частности те, кто стремился дополнить марксизм элементами неогегельянства, философии жизни, экзистенциализма, фрейдизма,структурализма, филос. герменевтики и др. К Н. в широком смысле относятся все филос. социологические течения, формирование которых происходило в той или иной мере под влиянием идей Маркса («марксизм после Маркса»). К Н. в узком смысле обычно причисляют франкфуртскую школу, соединение марксизма с неофрейдизмом (Э. Фромм, Г. Маркузе, В. Райх), попытки дополнить марксизм экзистенциализмом (Ж.П. Сартр, М. Мерло-Понти), соединение марксизма со структурализмом (Л. Гольдман), с филос. герменевтикой (Ю. Хабермас) и др. Ясных оснований, по которым можно было бы разграничить Н. в узком смысле и Н. в широком смысле, нет. Уже к нач. 20 в. внутри рабочего движения наметились две полярные тенденции — социал-демократическая и коммунистическая. Для первой были характерны отход от гегелевских элементов в марксизме, интерпретация последнего в духе позитивизма или неокантианства. Социал-демократическая тенденция привела в конечном счете к современной социал-демократии, отказавшейся от идей диалектики, пролетарской революции, диктатуры пролетариата и исключившей ссылки на Маркса из своих программных документов. Коммунистическая тенденция в рабочем движении и в марксизме привела к преобразованию последнего в России в марксизм-ленинизм, в Китае — в маоизм, в Сев. Корее — в доктрину «чучхe», и т.п. Все эти версии Н. воспринимали Маркса с существенной поправкой на гегелевскую диалектику и сводили диктатуру пролетариата к диктатуре единственной в стране правящей коммунистической партии. Коммунистический Н. отличался крайним догматизмом: отступая во многих принципиальных пунктах от марксизма, он на словах уверял, что не отказывается ни от одной строчки из написанного Марксом. Социалистическая революция в России опровергла учение Маркса о «будущей мировой революции» и показала, что марксизм применим не столько в развитых капиталистических странах, как считал сам Маркс, сколько в странах формирующегося капитализма. Коммунистический Н. пересмотрел как марксистскую теорию «пролетарской революции», так и соотношение между экономикой и политикой в странах «победившего социализма». В размежевании социал-демократического и коммунистического Н. особую роль сыграли работы Э. Бернштейна (1850—1932), указавшего в кн. «Проблемы социализма и задачи социал-демократии» (1889) на теоретически наиболее уязвимые моменты марксизма. Ухудшения экономической ситуации, предсказанного «Манифестом Коммунистической партии», не произошло. Нет пролетаризации среднего слоя, ужесточения классовых конфликтов, учащения экономических кризисов. Диалектика, являющаяся, по Бернштейну, «самым коварным элементом марксизма», привела последний к смешению экономических и социальных факторов с моральными, к неверному пониманию природы гос-ва, которое представляется, с одной стороны, как чисто репрессивный орган, действующий от имени собственников, а с др. — как поистине чудотворная сила. Необходима ревизия марксизма, обнаружившего свою несовместимость с новыми историческими фактами. Следует бороться не за революцию, а за государственные реформы, способные в конце концов с помощью демократии преобразовать существующее общество. «Демократия есть начало и конец в одно и то же время. Она — средство введения социализма и форма реализации социализма... Демократия в принципе уничтожает господство класса, даже если она пока не в состоянии упразднить классы вообще...Демократия есть высшая форма компромисса». Бернштейн начинал как марксист, именно ему Ф. Энгельс доверил редактирование и публикацию своих работ после смерти. Социал-демократическое движение нач. 20 в. оказалось не готово к радикальной ревизии марксизма. В 1904 съезд Второго Интернационала осудил ревизионизм Бернштейна. Менее радикален в своих усовершенствованиях марксизма К. Каутский (1854—1938). Он вносит в марксизм элементы социал-дарвинизма, настаивает на новом истолковании диалектики, подвергает сомнению экономический детерминизм Маркса: «Ни материальными предпосылками, ни духовной активностью нельзя пренебрегать. Более того, нельзя даже сказать, что для них характерно отношение причины и следствия, скорее они взаимно обусловливают друг друга, постоянно переплетаясь». Каутский не считает революцию, совершенную большевиками в России, социалистической. Еще одной ветвью Н. является т.н. австромарксизм, сформировавшийся в нач. 20 в. Его представители (М. Адлер, К. Реннер, Р. Гильфердинг, О. Бауэр и др.) отрицают существование непреложных законов социального развития и сводят идею социализма к этическому постулату и ценностной максиме. Австромарксизм интерпретирует идеи Маркса в свете неокантианства и требует разделения в марксизме научного (описательного) и этического (прескриптивно-го). Прогресс, социализм и т.п. истолковываются как ценности. Книга Г. Лукача (1885—1971) «История и классовое сознание» (1923) впервые подняла ставшие весьма популярными в более позднем Н. проблемы овеществления и отчуждения. В условиях товарного производства капиталистического общества овеществление становится универсальным. Поэтому глава о товарномфетишизме в «Капитале» Маркса выражает, по Лукачу, самую суть исторического материализма как самопознания пролетариата. Овеществление сообщает любому отношению между индивидами характер вещности, «призрачную предметность». Лукач отрицает приложимость диалектики к природе, но видит в диалектике единственное средство для преодоления «дилеммы бессилия» — дилеммы фатализма чистых законов и этики чистой интенции. К. Корш (1886—1961) в кн. «Марксизм и философия» (1930) указывает, что ленинская версия марксизма неверна в своей основе. Диктатура пролетариата оказалась на самом деле диктатом партийной верхушки над пролетариатом. Социалистическое сознание не может быть привнесено извне в борьбу пролетариата за свое освобождение. Позднее в кн. «Карл Маркс» (1938) Корш сводит основные идеи марксизма к трем простым принципам: все существующие социальные условия изменчивы и представляют собой объект изменения (принцип изменения); экономические категории марксизма не универсальны, а характеризуют только определенный период развития капитализма (принцип спецификации); материалистическая теория социальной революции является мощным рычагом социальной революции (принцип критики). К Н. близка «философия надежды» Э. Блоха (1885— 1977). Человек изначально устремлен в будущее, и этот первобытный импульс, определяющий и человеческую, и природную реальности, проявляется в жизни человека как надежда или желание, а в онтологическом плане как возможность или «еще-не-бытие». Надежда расширяет горизонт человека и является путем к его освобождению. «Где есть надежда, там есть религия», причем религия не только как продукт отчуждения человека, но и как протест против отчуждения, против неподлинного частичного существования. В Италии Н. был представлен А. Лабриолой (1843— 1904), А. Грамши (1891 — 1937) и др. Грамши, в частности, полагал, что Октябрьская революция произошла вопреки прогнозам Маркса и являлась на самом деле революцией против «Капитала». Марксизм должен истолковываться поэтому не как спекулятивная доктрина, а как философия практики и прежде всего как философия революционной практики, говорящая о борьбе за власть класса подчиненного и класса руководящего. История обнаруживает себя скорее не в развитии производительных сил, а в борьбе двух гегемонии, или культурных моделей. Во взаимодействии социальных сил роль базиса, т.е. основания общества, играет надстройка, все прочие ин-ты вторичны. Во Франции Н. довольно популярен в 1950— 1960-е гг. А. Лефевр (1901 — 1979) отстаивает идею, что неокапитализм изменил природу рабочего класса, лишил его революционных потенций и превратил в класс потребителей общества мнимого благосостояния. Л. Гольдман (1913—1970) пытается очистить марксизм, и прежде всего теорию культуры, от диалектического материализма. Р. Гароди (1913—1975) считает марксизм объединением идей человека-творца И.Г. Фихте и социально-исторических условий его развития. Систему Сталина — Брежнева Гароди отказывается называть «социалистической» и пишет о советских руководителях: «Неспособные ассимилировать даже минимальную инициативу снизу, отвергая любую попытку обновления, они несут полную ответственность за теоретическую дегенерацию марксизма и преступную практику полицейской власти в России и странах-сателлитах. Больше всего они боятся социализма с человеческим лицом». В последней своей кн. «Танец жизни» (1973) Гароди высказывается за «открытое общество», не впадающее ни в тоталитаризм, ни в индивидуализм и дающее простор творчеству, пророчествам и утопиям. Л. Альтюссер в кн. «За Маркса» (1965) и «Читая «Капитал» (1965, в соавт. с Э. Балиба-ром и Р. Этабле) противопоставляет науку как дескриптивную теорию реальности и идеологию как волю, надежду, ностальгию. Маркс переходит от идеологии к науке лишь в 1845 («Тезисы о Фейербахе» и «Немецкая идеология»), когда оставляет все разговоры о сущности человека, отчуждении и т.п. Благодаря этому эпистемологическому перелому марксизм становится не только антигуманизмом, но и антиисторизмом. Гуманизм есть идеология, поскольку говорит о человеке «воображаемом»; теоретический антигуманизм уничтожает филос. Миф о человеке и тем самым делает возможным научное познание человеческого мира и путей его трансформации. Альтюссер подвергает сомнению диалектику, которую поздний Маркс якобы заменил положением о серии «изломов истории» и идеей «сюрдетерминации» — общим эффектом взаимодействия всех конкретных обстоятельств, создающих специфические противоречия. Положением, что экономическое противоречие есть детерминанта и в то же время нечто обусловленное, Альтюссер пытается прикрыть экономический детерминизм марксизма. Мерло-Понти в работах «Гуманизм и террор» (1947) и «Приключения диалектики» (1955) соглашается с марксистской критикой капитализма и считает, что свобода человека попрана во всех современных социальных системах: революции истинны какдвиже-ния, но ложны как режимы, поскольку приходящий к власти революционный класс перестает быть прогрессивным. Мерло-Понти отказывается субординировать взаимодействующие друг с другом экономические, правовые, моральные, религиозные и иные отношения. Сартр в кн. «Критика диалектического разума» (т. 1, 1960; т. 2, незаверш., 1985) выступаете программой экзистенциального обоснования исторического материализма, в котором он видит «самую решительную попытку осветить исторический процесс в его тотальности». В марксистско-ленинской философии усилия Сартра переосмыслить марксистскую концепцию социально-исторической практики в духе идеи «экзистенциального проекта» характеризовались как «волюнтаристическая деформация исторического материализма». В Германии Н. представлен также франкфуртской школой, просуществовавшей около сорока лет и оказавшей большое влияние на интеллектуальную атмосферу Зап. Европы. X. Патнэм обращает внимание на связь между новой франкфуртской школой (Ю. Хабермас, К.О. Апель и др.) и американским прагматизмом в лице У.Джеймса и Ч.С. Пирса. В 1960—1970-е гг., во время последнего всплеска Н. в Зап. Европе, неомарксистские тенденции проявились и в странах т.н. лагеря социализма. В Венгрии это была «будапештская школа», в которую входили А. Хеллер, М. Вайда, Д. Маркуш, Ф. Фехер, А. Хегедуш и др. В Югославии весьма активной являлась группа «Праксис», сложившаяся вокруг одноименного журнала и включавшая Г. Петровича, Л. Враницкого, Р. Супека, М. Марковича, С. Стояновича и др. Неомарксисты Вост. Европы делали акцент на раннем Марксе и «демократическом социализме» («социализме с человеческим лицом»). В Советском Союзе также появились намеки на необходимость «фундирования» ортодоксального марксизма. Наиболее отчетливо они выразились в работах Э.В. Ильенкова и шедших в русле его идей Г.С. Батищева, В.А. Лекторского и др. Этот «доморощенный Н.», как его точно охарактеризовал Ю.Н. Давыдов, не отличался филос. эрудицией и сосредоточивал свои усилия как раз на том, от чего стремился уйти зап. Н.: на обосновании тождества бытия и мышления, на разработке особой диалектической логики, на «ленинской диалектике» и «ленинском социализме», искаженных якобы последующими наслоениями. Н. не имел сколько-нибудь существенного влияния в США. «До шестидесятых годов в Америке, — говорит Р. Рорти, — не было марксистской традиции; здесь люди просто не читали Маркса и не читают его до сих пор... Европейскому мышлению присущ определенный пиетет, не позволяющий игнорировать Маркса. Вы должны найти что-нибудь положительное в его творчестве, пусть даже только в ранних сочинениях. В Америке этого никогда не было. Я хочу сказать, что здесь никого не интересует, читали ли вы Маркса или нет...» В 1970-е гг. Н. растерял почти всех своих сторонников в Зап. Европе. С постепенным разложением коммунистических режимов в странах бывшего лагеря социализма Н., как и сам марксизм, также все более становится историей. Несмотря на горячие уверения представителей Н. в верности «аутентичному Марксу», оказалось, что они делали ту же работу, что и прямые противники марксизма: все с большей силой и очевидностью обнажали расплывчатость и внутреннюю рассогласованность концепции Маркса, предсказывавшей скорый и неизбежный переход от капитализма к коммунизму. К кон. 20 в. сама реальная социальная история явственно обнажила как несовременность и утопичность марксизма, так и невозможность к.-л. образом приспособить его к новой социальной реальности.