Кальвин. Этика капитализма.

ЛИЧНОСТЬ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЯ

Окончательный разрыв личных достоинств человека с вещным окружением и заслугами его предков начинается в этике протестантизма. То есть уже в Новое время.

Здесь уместно вспомнить о Кальвине (1509—1564).

Жан Кальвин родился во Франции 500 лет назад – 10 июля 1509 года. По образованию – юрист. Его можно поставить в один ряд с такими людьми, как Мартин Лютер, Галилео Галилей и Николай Коперник, каждый из которых внес свой огромный вклад в освобождение Европы от догматизма и средневекового мрака.

Глубоко религиозный человек, он стал одним из вождей протестантизма. Как всякий протестант, Кальвин крайне нетерпим к инакомыслию. В борьбе с католицизмом им в Женеве, где он стал фактическим диктатором, был упразднен не только пышный католический культ, но и приняты жесткие административные меры, направленные на укрепление морали и против «римско-католических суеверий». Над всеми гражданами был установлен мелочный и придирчивый надзор. Посещения церковной службы стали обязательными, запрещались развлечения, танцы, яркие одежды, даже громкий смех.

Но главное в рассматриваемой теме — это его взгляды на природу и назначение человека.

Им было развито учение об абсолютном предопределении и о божественном невмешательстве в закономерность развития мира. Согласно этому учению, один только Бог обладает абсолютной свободой; именно Его воля предопределяет верующих (не всех) к спасению, а неверующих — к погибели, вместе с тем никто не может судить о решениях Всевышнего. Ни один человек не в состоянии знать достоверно, избран он или нет, но, несмотря на это, обязан строить всю свою жизнь на основе Священного Писания и всеми силами стараться реализовать свое призвание.

Ни одно протестантское направление не настаивало так резко на безусловном и исключительном следовании Библии, на изгнании из культа и учения всех проявлений язычества. Человек должен быть уверен в том, что он является «божьим избранником» и доказать это всей своей жизнью. Только повседневный созидательный труд является формой истинного служения Богу, и только он может быть истинной гарантией спасения.

Казалось бы, здесь нет ничего необычного, ведь все это хорошо согласуется с врожденными представлениями человека о нравственной чистоте и праведности его жизни. Однако во многом именно эти, восходящие к середине XVI века, истины, отвечавшие «...требованиям самой смелой части тогдашней буржуазии»,[131] по существу революционизировали менталитет европейца и надолго определили тот путь, которым по сию пору идет вся западная цивилизация.

Да, простому смертному не дано знать заранее, избран он или нет, но вот результаты его жизненного служения способны говорить об этом со всей определенностью: ведь если его трудам сопутствует успех, значит, все время он шел верной дорогой. Именно жизненным успехом Бог дает нам понять, угодны Ему наши дела или нет. Словом, успех в профессиональной деятельности становился всеобщим критерием человеческой праведности не только в глазах самого человека, но и в некоем абсолютном, вечном надмирном, измерении. Средством же измерения успеха могло быть только что-то осязаемое, материальное; часто (чаще всего) под ним просто понимались деньги.

Таким образом, Кальвин благословил честные методы ведения бизнеса (без обмана покупателя) и осуждал лживые и мошеннические методы торговли. Кальвин учил, что богатство, нажитое праведными трудами, является добродетелью. Жан Кальвин внес вклад в развитие честной капиталистической торговли и как следствие — в обогащение народов Европы, а затем — и всего мира. Жан Кальвин осуждал бессеребренничество и монашество. Кальвин учил, что миссия и подвиг человека на земле заключается не в изнурительных вегетарианских постах, а в профессиональном успехе.

Эта философия стала чем-то вроде религиозного и этического кредо зарождающегося капитализма. Простота ее усвоения и удобство ее верификации состояли в том, что служение высшим духовным ценностям хорошо сочетались с искренней преданностью обывателя своему кошельку.

Первой страной, перешедшей из феодального строя в капиталистический, стали принявшие кальвинизм Нидерланды (XVI век).

Во многом именно эта вошедшая в самые основы европейского менталитета и на века укоренившаяся в нем вера и делала возможным поверхностное (часто вульгаризированное) прочтение Маркса, которое в таком прочтении хорошо ложилось в ее прокрустово ложе. В результате подсознательного синтеза столь несопоставимых мыслителей и столь противоположных учений в европейской культуре утверждалось мировоззрение, согласно которому все, что не относится к материальному, носит вспомогательный, второстепенный характер, словом, тем, чем при необходимости можно пренебречь. По-настоящему значимым из всех «надстроечных» форм культуры оказывалось лишь то, что способствует развитию вещественного мира. (Кстати, мировоззрение «западнической» российской интеллигенции, некритически воспринимавшее едва ли не все идущее от Европы, наследует именно этот взгляд.) Поэтому не случайно из всех отраслей духовного производства совершенно особое место в европейской культуре Нового времени достается науке. Но и здесь в обиходном представлении значимо лишь то, что имеет прикладной утилитарный характер, отсюда и из всех наук больше ценятся те, что дают материальный же результат. Так, в нашей стране все слышали о достижениях Курчатова и Королева, но только специалистам известны блистательные имена Евгения Викторовича Тарле и Льва Владимировича Щербы. Такие же дисциплины, как философия, вообще выносятся за границы обязательного к постижению.

6.2. Собственность как социальный институт

Во втором разделе, в теме «Феномен отчуждения», говоря о диверсификации интегральной деятельности социума, разделении общественного труда и специализации индивида на исполнении конечных социальных функций, мы уже замечали, что собственность – это не особое правовое состояние отдельно взятого человека. Собственность – это специфический социальный институт, который столь же необходим для самоорганизации и выживания социума, как институты государства, права, религии (идеологии), производства, семьи, образования и множества других.

Отсюда и собственник – это не некий «робинзон», обладающий эксклюзивной возможностью неограниченного распоряжения частью общего достояния, но субъект фундаментальной социальной функции. Он является таким же «винтиком» единого социального «механизма», как исполнители других основополагающих функций, продуктом становления и развития новой, социальной, формы движения, закономерным результатом общей диверсификации производства и специализации человека.

В основе собственности необходимо видеть не пассивное состояние отдельных представителей человеческого рода, но – прежде всего! – один из ключевых, определяющих вектор развития всего общества, род деятельности. И уже только потом – категорию права.

Как правило, это обстоятельство упускается из виду и правоведами, и экономистами, и политологами. И те, и другие, и третьи сводят все к специфическим отношениям, которые с необходимостью возникают между людьми в ходе совместной деятельности, но упускают саму деятельность. Между тем никакая совместная деятельность немыслима без квалифицированного управления ею, и уж тем более немыслима та, в которую вовлекаются все материальные ресурсы единого общественного организма. Ведь если не будет квалифицированного управления ими, рухнет все.

Собственность – это ничто иное, как результат того же разделения труда, а именно: дальнейшего разделения интегральной функции управления. Это одно из специфических измерений последнего.

Поэтому ни в какой, даже самой «частной», собственности нельзя видеть абсолютное право делать с материальной (а со временем и духовной) ценностью все, что взбредает в голову ее формальному обладателю.