Аристотель о природе раба и господина
«...в целях взаимного самосохранения необходимо объединяться попарно существу, в силу своей природы властвующему, и существу, в силу своей природы подвластному. Первое благодаря своим умственным свойствам способно к предвидению, и потому оно уже по природе своей существо властвующее и господствующее; второе, так как оно способно лишь своими физическими силами исполнять полученные указания, является существом подвластным и рабствующим. Поэтому и господину и рабу полезно одно и то же».[112] «Неизбежно приходится согласиться,— утверждал Аристотель,— что одни люди повсюду рабы, другие нигде такими не бывают».[113] Словом, с самого часа своего рождения одни предназначаются для подчинения, другие — для господства.[114]
Другие — это практически все «варварские» народы.
В демократическом государстве, то есть в государстве, переполненном рабами, жизнь человека с самого рождения сплетается с жизнью невольников, и уже в силу этого обстоятельства гражданин античного города изначально воспитывается как господин над теми пленниками, которые порабощены его отечеством. Этнокультурная пестрота всего невольничьего контингента, сконцентрированного в пределах подпадающих под юрисдикцию полиса земель предстает перед ним родом постоянно действующей государственной выставки всего того, что должно повиноваться эллину. А значит, и постоянным напоминанием о той огромной дистанции, что отделяет его от этих жалких отбросов цивилизации и культуры. Что может быть действенней для воспитания в юношестве и собственной гордости и веры в свою способность одерживать победы над ними?
В таком положении вещей нет ничего противоестественного и уж тем более невозможного. Так деревенские дети, едва научившись понимать смысл человеческой речи, привыкают к ощущению своей власти над всем, что снует под ногами на крестьянском подворье. Правда, понятие «власть» здесь неуместно, ибо отношения, связующие домашний скот с их хозяевами, объясняются отнюдь не категориями абстрактного права, но соображениями практической целесообразности и рентабельности. Но ведь раб и в представлении господина, и в сознании всех его домочадцев — это точно такой же рабочий скот, вот только говорящий. А значит, и у него, как и у всякой прочей живности, уже в крови обязано быть беспрекословное подчинение любому — даже малолетнему — члену хозяйской семьи. Словом, подобно деревенскому ребенку, гражданин полиса вырастает в атмосфере безусловной готовности к повиновению ему всего поголовья этого говорящего иноплеменного контингента.
В представлении свободного эллина не быть рабом можно только одним путем — став господином. Наличие свободы осознается только там, где есть не-свобода. А это значит, что свободен лишь тот, кому надлежит властвовать.
Но, строго говоря, вовсе не по тому основанию, что он повелевает кем-то из невольников, что кто-то непосредственно подвластен ему и обязан выполнять все его распоряжения, а потому что он в принципе способен — и высшими законами этого мира назначен — к господству. Другими словами, волей богов ему дано все, что необходимо и достаточно для его обеспечения: он обладает оружием, у него есть твердая воля и решимость никогда не быть рабом, наконец, самое главное — он занимает свое место в едином строю непобедимых, который в конечном счете и гарантирует ему все его права.