Дом как малый мир
Стоит вновь обратиться к тому, что Бетанкур приехал в Россию, когда ему было под пятьдесят. Для переезда с родины в чужую страну ему пришлось сломать привычный уклад жизни и с тревогой посмотреть в будущее. В этой снежной России, в сыром, лишенном ярких южных красок Петербурге, среди незнакомых людей – надобно было строить свой дом. В отношении к странствующему инженеру можно сказать, что он был обременен семьей. Оказалось, что осчастливлен. Бетанкур сам выбрал дом князя Юсупова для устройства в нем Института путей сообщения. Особняк приобрели на государевы деньги, и Бетанкур с облегчением поселился в нем, хотя это было казенное жилье. Выбор Бетанкура не случаен. Прекрасное здание, созданное по проекту Кваренги, принадлежало к типу усадебных домов. Между распланированными улицами “регулярной” столицы широко раскинулся парк, посреди которого стоял невысокий изящный особняк с портиком и двумя флигелями. Дом был “в объятиях” природы. Сентиментальная культура уже укрепилась в русском быту. Усадьба стала духовным центром, где природа соединилась с цивилизацией, став лоном семейной жизни – естественной и эмоционально насыщенной, светски простой и интеллектуально богатой. Английский лозунг: “Мой дом – моя крепость” – нашла воплощение в доме Бетанкура:
“Тут, по учреждении института, коего был он настоящим основателем, можно сказать, приобрел он оседлость. Он занимал большую, лучшую часть здания... Здание института со всеми его принадлежностями было как бы отдельное царство, в котором господствовал он самовластно" (В, V, 15–16).
Бетанкур осуществлял ту культурную программу, которая в Доме утверждала личную независимость человека. Порог дома должен был стать пределом, за который не проникала государственная власть, а человек реализовал свою благородную природу в теплом, искреннем, гуманном и свободном общении. И было бы упрощением свести такие межличностные отношения только к узко семейным. Бетанкур стремился создать Институт как большую семью – включив в нее прежде всего преподавателей. Воля Бетанкура при выборе штата решала все, поэтому нельзя говорить о том, что в Институте случайно подбирались люди. Когда Бетанкур через графа Ламберта пригласил Вигеля себе в помощники, то предложение о сотрудничестве было сформулировано в таких словах:
“Первоначальные занятия ваши при нем (Бетанкуре – М.И.) не будут иметь ничего обязательного. Вы будете трудиться почти частным образом: пройдет недели две, три, не более, и вы увидите, полюбились ли вы друг другу" (В, V, 10). Разговор этот происходил в 1816 году. Сравним, что писал в 1814 году поэт Василий Андреевич Жуковский об идеальной жизни: “Думать, что нет блаженнее состояния, как семейственного круга, в котором все добрые, верят друг другу, заботятся друг о друге, порознь трудятся, вместе отдыхают посреди искренности и не допускают в свой круг никаких огорчений, которые бы отвратить было невозможно”[49]. Чтобы описать близкий круг сослуживцев Бетанкура, обратимся к тому же Вигелю – человеку, не склонному идеализировать людей.
Почти все описаны им в тонах сентиментализма. Профессор Базен: “Не только не позволял себе кого-нибудь порицать, но всем и обо всех находил средство говорить с похвалою... Его все чрезвычайно любили, начиная с меня” (В, V, 20). Профессор Потье: "… вместо учтивости добродушие не без лукавства" (Там же). Инженер-капитан Маничаров: “Главною странностью его среди завистливого, себялюбивого мира сего почитать можно неистощимую доброту его сердца” (В, V, 18).
Незлобливость, открытость и доброжелательность даже в конфликте показывают, что в основе поведения Бетанкура лежала сентиментальная культура теплого дружеского круга. Меньше всего в приведенной беседе можно увидеть столкновение “по вертикали” – начальника и подчиненного. Бетанкур предпочитает сентиментальную “горизонталь”: искреннее и открытое объяснение на равных. В личных контактах Бетанкур проявлял большую эмоциональную зрелость, способность вступить в глубокие межличностные отношения. По Эриксону, он успешно освоил зону интимности – неэгоистичного и плодотворного взаимодействия с окружающими. О силе его сердечных привязанностей красноречиво говорит тот факт, что событием, ускорившим кончину Бетанкура, была смерть старшей дочери Каролины – его любимицы. Рядом с ней его и похоронили на Смоленском кладбище. Отец пережил дочь только на полгода.