Дом как малый мир

Стоит вновь обратиться к тому, что Бетанкур приехал в Россию, ко­гда ему было под пятьдесят. Для переезда с родины в чужую страну ему пришлось сломать привычный уклад жизни и с тревогой посмотреть в бу­дущее. В этой снежной России, в сыром, лишенном ярких южных красок Петербурге, среди незнакомых людей – надобно было строить свой дом. В отношении к странствующему инженеру можно сказать, что он был обре­менен семьей. Оказалось, что осчастливлен. Бетанкур сам выбрал дом князя Юсупова для устройства в нем Института путей сооб­щения. Особняк приобрели на государевы деньги, и Бетанкур с облегче­нием поселился в нем, хотя это было казенное жилье. Выбор Бе­тан­кура не случаен. Прекрасное здание, созданное по проекту Кваренги, при­надлежало к типу усадебных домов. Между распланированными улицами “регулярной” столицы широко раскинулся парк, посреди которого стоял невысокий изящный особняк с портиком и двумя флигелями. Дом был “в объятиях” природы. Сентиментальная культура уже укрепилась в русском быту. Усадьба стала духовным центром, где природа соединилась с циви­лизацией, став лоном семейной жизни – естественной и эмоционально на­сыщенной, светски простой и интеллектуально богатой. Английский ло­зунг: “Мой дом – моя крепость” – нашла воплощение в доме Бетанкура:

“Тут, по учреждении института, коего был он настоящим основате­лем, можно сказать, приобрел он оседлость. Он занимал большую, лучшую часть здания... Здание института со всеми его принадлежностями было как бы отдельное царство, в котором господствовал он самовластно" (В, V, 15–16).

Бетанкур осуществлял ту культурную программу, которая в Доме ут­верждала личную независимость человека. Порог дома должен был стать пределом, за который не проникала государственная власть, а чело­век реа­лизовал свою благородную природу в теплом, искреннем, гуманном и сво­бодном общении. И было бы упрощением свести такие межличност­ные отношения только к узко семейным. Бетанкур стремился создать Ин­ститут как большую семью – включив в нее прежде всего преподавателей. Воля Бетанкура при выборе штата решала все, поэтому нельзя говорить о том, что в Институте случайно подбирались люди. Когда Бе­танкур через графа Ламберта пригласил Вигеля себе в помощники, то предложе­ние о со­трудничестве было сформулировано в таких словах:

“Первоначальные занятия ваши при нем (Бетанкуре – М.И.) не будут иметь ничего обязательного. Вы будете трудиться почти частным образом: пройдет недели две, три, не более, и вы увидите, полюбились ли вы друг другу" (В, V, 10). Разговор этот происходил в 1816 году. Сравним, что пи­сал в 1814 году поэт Василий Андреевич Жуковский об идеальной жизни: “Думать, что нет блаженнее состояния, как семейственного круга, в кото­ром все добрые, верят друг другу, заботятся друг о друге, порознь тру­дятся, вместе отдыхают посреди искренности и не допускают в свой круг никаких огорчений, которые бы отвратить было невозможно”[49]. Чтобы описать близкий круг сослужив­цев Бетанкура, обратимся к тому же Ви­гелю – человеку, не склонному идеализировать людей.

Почти все описаны им в тонах сентиментализма. Профессор Базен: “Не только не позволял себе кого-нибудь порицать, но всем и обо всех на­ходил средство говорить с похвалою... Его все чрезвычайно любили, начи­ная с меня” (В, V, 20). Профессор Потье: "… вместо учтивости добродушие не без лукавства" (Там же). Инженер-капитан Маничаров: “Главною стран­ностью его среди завистливого, себялюбивого мира сего почитать можно неистощимую доброту его сердца” (В, V, 18).

Незлобливость, открытость и доброжела­тель­ность даже в кон­фликте показывают, что в основе поведения Бетанкура лежала сентиментальная культура теп­лого дружеского круга. Меньше всего в приведенной беседе можно увидеть столкновение “по вертикали” – начальника и подчи­ненного. Бетанкур предпочитает сентиментальную “горизонталь”: искрен­нее и открытое объяснение на равных. В личных контактах Бетанкур про­являл большую эмоциональную зрелость, способ­ность вступить в глубокие межличностные отношения. По Эриксону, он успешно освоил зону интим­ности – неэгоистичного и плодотворного взаимодействия с окружающими. О силе его сердечных привязанностей красноречиво говорит тот факт, что событием, ускорившим кончину Бе­танкура, была смерть старшей до­чери Каролины – его любимицы. Ря­дом с ней его и похоронили на Смо­ленском кладбище. Отец пережил дочь только на полгода.