Либерал по профессии
А Бетанкур неизбежно воспринимался как либерал, да в значительной степени и был им. В экономике либерализм поддерживает частное предпринимательство, в политике – невмешательство государства в частную жизнь и законные общественные действия, в этике – терпимость и независимое личное поведение, в культуре – просвещение нации, нестесненное развитие науки и искусства. Конечно, это максимальные требования либерализма. В самодержавных государствах стремились к либерализации общественной жизни при поддержке просвещенных государей и государственного аппарата. Развитие науки, техники, промышленности, школы национальных коммуникаций, становление законности, рост благосостояния всех социальных слоев – вот те цели, которые объединяли либералов начала XIX века. Непосредственно политические требования были необязательными для либерализма того времени, хотя и легко выводились из философских аксиом.
Свою инженерную деятельность Бетанкур мыслил как способ преобразования жизни, ее улучшения через применение техники. И потому всегда рисковал попасть под подозрение консерваторов. Так, в Испании на Бетанкура “был сделан донос в инквизицию как на еретика, который хочет посылать слова со скоростью луча при помощи электричества” (Б, 38). Путешествуя по России в 1820 году, исследуя состояние дорог, Бетанкур связывает судьбу путей сообщения и инженерных сооружений с благосостоянием губерний. В докладе царю от 15 декабря 1810 года он писал: “По многим рекам, которые могли бы быть судоходными, не производится плавание: изобильные губернии остаются в бедности, близкой к нищете. Дороги будто бы устроены, на самом деле вовсе неудобны для проезда, и, наконец, целые области остаются незаселенными по недостатку путей сообщения” (Б, 106).
Говоря об укреплении инженерных сооружений в Керчи, Бетанкур видел пользу в том, что приграничные районы станут внутренними и избавятся от обременительной государственной опеки: “Выгоды сего положения несомненны, – писал он, – внутреннее судоплавание государства распространится по всему Азовскому морю, и прибрежные земли лучшего качества на пространстве 600 верст, будучи свободны от ига полиции, по необходимости весьма строгой, возвращены будут земледелию, рыбной ловле и лодочному судоходству, которое по мере усиления хлебопашества неминуемо будет увеличиваться” (Б, 104).
Бетанкуру представлялось несомненным и значение техники для освобождения человека от тяжелого ручного труда. Защищая свою очистительную машину для каналов, Бетанкур противопоставлял ее машине Люнберга. У того действует как двигатель мускульная сила. В России же “заменили силу человека силой водяного пара, счастливые результаты чего были доказаны в Кронштадтском порту" (Б, 85). М.П.Алексеев в статье “Пушкин и наука его времени” показывает, что поэт выделяет в техническом развитии прежде всего гуманистическую сторону. “Пушкин обращал внимание на недопустимое использование рабского труда в дорожном деле”[41]. Поэтому в письме к В.Ф.Одоевскому (ноябрь–декабрь 1836 года), говоря о проекте строительства железных дорог в России, поэт сразу же выдвигает непременным условием изобретение механического снегоочистителя: ”Некоторые возражения против проекта неоспоримы. Например: о заносе снега. Для сего должна быть выдумана новая машина... О высылке народа или о найме работников для сметания снега нечего и думать: это нелепость”[42].
Деятельность Бетанкура протекала наиболее успешно в условиях либеральной политики правительства и увядала при усилении консерватизма. Так было в Испании, где Бетанкур начал свою инженерно-организаторскую работу при либеральных премьер-министрах Флоридабланке и Аранде и оказался не у дел с приходом Годоя. Так было и в России. Основной импульс развитию инженерного дела Бетанкур дал в эпоху Сперанского. Закат карьеры Бетанкура произошел при набравшем силу Аракчееве.
Институт Корпуса инженеров путей сообщения создавался вместе с Царскосельским лицеем. Эти два учебных заведения мыслились находившимся под влиянием Сперанского Александром I как учебные заведения нового типа. Они должны были выпестовать государственных деятелей нового типа, европеизированных, свободных от сословно-бюрократической рутины. И главные усилия Бетанкура были направлены на воспитание европейски образованных и квалифицированных инженеров при смягченном социальном отборе кандидатов на обучение. Отставка Бетанкура сразу же обернулась возведением сословных и финансовых барьеров. Если раньше после обучения в технической школе солдатские дети, проявившие талант и старание, могли стать студентами Института, то с 1823 года туда принимались только дворяне, сверхкоштные слушатели должны были платить 1200 рублей в год, вводилось казарменное военное положение. Но либеральный дух Института все равно сохранился. И это вызывало неприязнь государей. Николай Павлович, будучи еще великим князем, являлся шефом военно-инженерных войск и имел кабинет в Михайловском замке, где размещалось Главное инженерное училище. Причина нерасположения Николая I к Институту ясно определена в мемуарах Андрея Ивановича Дельвига (двоюродного брата Антона Антоновича Дельвига – лицеиста, ближайшего друга Пушкина). А.И.Дельвиг был выпускником бетанкуровского Института. “Император Николай и великий князь Михаил Павлович очень не любили инженеров путей сообщения, а вследствие этого и заведение, служившее их рассадником. Эта нелюбовь основывалась на том мнении, что из института выходят ученые, а следовательно, вольнодумцы... При всем видимом их нерасположении к ученым им было, однако же, очень досадно, что главное инженерное училище по преподаванию в нем наук стояло постоянно ниже Института. Сверх того, в то время Институт был единственное заведение, образованное вполне на военную ногу и не подчиненное вполне великому князю Михаилу Павловичу”[43]. Одним из косвенных подтверждений оппозиционности выпускников Института служит письмо А.С. Пушкина П.А. Вяземскому от 3 августа 1831 года. Под Новгородом в военных поселениях вспыхнули чумные бунты. «Более ста человек генералов, полковников и офицеров перерезаны…15 лекарей убито…убив всех своих начальников, бунтовщики выбрали себе из других – из инженеров и коммуникационных»[44].
Круг близких Бетанкуру людей составляли в основном либералы и даже радикалы, к которым Бетанкур относился по меньшей мере терпимо. Достаточно назвать учителя и союзника Бетанкура по научной и инженерной деятельности Гаспара Монжа. Этот великий французский ученый был тем самым дежурным директором, который подписал смертный приговор Людовику XVI. Себе в помощники Бетанкур избрал друга Марата. Вигель вспоминал:
“Старый француз Сенновер был директором Института. Принадлежа одной из благородных фамилий в Лангедоке и находясь в королевской службе капитаном, сделался бешеным революционером и санкюлотом... Он сам... рассказывал мне о тесной дружбе своей с Маратом. Мне любопытно было слушать... как, выходя с Сенновером, переодевались они в запачканные оборванные блузы, чтобы на улице более угодить простому народу и заслужить имя друзей его... Когда нужно было избрать директора для Института путей сообщения, Бетанкур предложил Сенновера. Как это возможно? Королевской службы капитана, которого к нам можно принять как поручика? Бетанкур объявил, что достойнее его не знает и что без него и сам он не примет главного начальства. Что было делать? Определили Сенновера исправляющим должность директора, а через шесть месяцев утвердили в сем звании с чином генерал-майора” (В, V, 16–17).
Но особое внимание следует обратить на личность, которая явно входила в круг знакомых Бетанкура, но стоит в загадочном отдалении. Это Иван Матвеевич Муравьев-Апостол (1765–1851). О прямых контактах Бетанкура с Муравьевым-Апостолом мы можем судить по мемуарам Вигеля. Муравьев-Апостол в начале XIX века был послом в Мадриде (до 1805 года) и еще в 1790-х гг. являлся одним из самых влиятельных чиновников Министерства иностранных дел. Трудно предположить, что приглашение Бетанкура в Россию обошлось без поддержки Муравьева-Апостола. Известно и то, что Бетанкур познакомился с ним в Мадриде. Муравьев-Апостол являлся одним из самых активных участников заговора, завершившегося убийством Павла I 11 марта 1801 года. Муравьев-Апостол был правой рукой вице-канцлера Н.П.Панина. Передачу власти Александру I они мыслили через ограничение его власти конституционным документом[45]. “Из заговорщиков, – писал много лет спустя Никита Муравьев, – желавшие только перемены государя были награждены, искавшие прочного устройства отдалены навек”[46].
Вот с этим опальным дипломатом, мечтавшим о российской конституции, и познакомился Бетанкур в Мадриде. Затем они встретились в России, и когда в 1809 году прошел набор первых слушателей Института путей сообщения, среди них оказались два сына Ивана Матвеевича – Сергей и Матвей. Оба они стали декабристами. Сергей был повешен, а Матвей приговорен к смертной казни, замененной каторгой.
Однажды австрийского императора Иосифа спросили, как он относится к республике. Он ответил так: “По профессии я монархист”. Профессия инженера в России в начале XIX века делала Бетанкура либералом. Вигель пытался убедить читателя, что по личной культуре Бетанкур тяготел к европейскому XVIII веку:
“Аристократическое чувство никогда не покидало его даже за станком, за которым всегда трудился он, когда не было у него другого дела, но он принадлежал к восемнадцатому столетию, в котором общей поговоркой было: poli comme un grand seigneur, – учтив, как великий барин” (В, V, 14).
Но одна линия поведения Бетанкура была схожа с декабристской. В статье “Декабрист в повседневной жизни” Ю.М.Лотман особо обратил, что человек декабристской ориентации был личностью деятельной. Декабристы отменили противопоставление служебных тягот бытовому сибаритству, попытались обеспечить “единство личности” на основе постоянного “серьезного поведения”, пронизанного трудом. “Отшельничество декабриста сопровождалось недвусмысленным и открытым выражением презрения к обычному времяпрепровождению дворянства. Специальный пункт “Зеленой книги” предписывал: “Не расточать попусту время в мнимых удовольствиях большого света, но досуги от исполнения обязанностей посвящать полезным занятиям или беседам людей благомыслящих”. Становился возможным тип гусара-мудреца, отшельника и ученого – Чаадаева”[47]. Явно созвучно такому пониманию истинного бытия мнение Бетанкура, что инженерное обучение путейцев нужно дополнить и военным, которое “не позволит воспитанникам употреблять на дурное ту часть времени, которая остается от обыкновенных уроков, предоставляя отдохновение в разнообразии предметов учения, а не в играх, иногда предосудительных” (Б, 38).
Бетанкур был, безусловно, светским человеком, обладавшим развитым чувством меры, и никак не проявлял склонности к юношескому эпатажу, свойственному многим декабристам. Бетанкуру было за пятьдесят, когда он приехал в Россию, и он не нуждался в самоутверждении через нарочитую эмансипацию от старшего поколения. Декабристы противопоставляли себя екатерининским вельможам своей аскетичностью, “однотонностью” поведения, склонностью к серьезным умственным занятиям, интересом к ремеслам и прикладным знаниям
Бетанкур не строил свое поведение как оппозиционное светскому. Он просто был увлеченным инженером – и вследствие этого оказывался аскетичным, “технологичным”, серьезным, склонным к интеллектуальной работе и ремесленному делу. Это никак не вписывалось в традиционное представление о высоком жребии русского дворянина, о достойном поприще на военной службе, о вельможестве и литературном “парении”. Путь Бетанкура могли оценить лишь новые люди России – либералы, готовые трудиться во имя реформы, а он расположен был им сочувствовать (как Муравьеву-Апостолу и его сыновьям). Явный консерватор, Вигель именно этот либеральный колорит личности Бетанкура выбранил как прискорбную дань моде: “По многим отношениям он был лицо весьма примечательное, особенно же как выражение духа времени, смешения аристократических предрассудков с плебейскими промышленными наклонностями" (В, V, 11).
Именно здесь нужно искать причину отставки Бетанкура. Он делал свое инженерное дело и не стремился обезопасить свое положение через демонстрирование своей лояльности Аракчееву. Но в учебном заведении, вверенном попечению Бетанкура, укреплялся дух либерализма. Александр I к началу 1820-х гг. знал, что некоторые выпускники Царскосельского лицея и Института путей сообщения стали заговорщиками. Тут не было личной вины Бетанкура, но наличествовали плоды замысла Сперанского – тогда уже опального либерала. И Бетанкура отрешили от должности инспектора института, чтобы прервать процесс либерализации умов его питомцев. Бетанкур по своему социокультурному типажу не вписывался в систему аракчеевского умиротворения России. Стиль речи Александра Виртембергского перед Бетанкуром и его коллегами был агресивно-напыщенным: “Господа, в нашем Корпусе тьма беспорядков, хищничества; я не прежде надену ваш мундир, пока новыми поступками вы не очистите его. Сильными мерами постараюсь вас к тому понудить" (Б, 109). Если Бетанкур хотел усилить статус инженеров военным образованием питомцев института, то новый начальник хотел ограничить инженерную деятельность рамками военных потребностей. Либерализм заменялся на военный бюрократизм.