Язык и мышление
Развитие языков мира
Народ и язык
1. Народ и язык.Если вопрос о происхождении языка остается в сфере гипотез и во многом решается дедуктивно, то вопрос об образовании реально существующих или существовавших языков языковых семей должен решаться на основании реальных исторических данных. А т.к. нет и не было языка вне его носителей, то и вопрос об образовании, складывании и развитии тех или иных языков нельзя решать силами только лингвистики.
Конечно, путь сравнительно-исторического анализа диалектов и языков — первое данное, необходимое не только лингвистам, но и историкам, этнографам, археологам, и в противоречии с данными сравнительно-исторического метода решать вопросы этногенеза нельзя.
Три переворота в европейских представлениях о языке положили начало языкознанию как науке. Первый связан с философскими грамматиками: помимо чисто практических описаний появились сочинения, где пытались объяснять, почему язык устроен так, а не иначе. Второй переворот произошёл в XVII в. благодаря идее сравнения языков и появлению сопоставительных грамматик („Грамматика Пор-Рояля"»). Третий переворот относится к XVIII в. и связан с идеей историзма в языке и с возникновением исторических грамматик.
XVIII столетие было для европейцев веком истории: усилился интерес к прошлому, сложилась историческая наука, появились историческое законоведение, искусствоведение и др. Всё это сказалось и на изучении языка. Если раньше он рассматривался как нечто по сути своей неизменное, то теперь возобладало представление о языке как живом, постоянно меняющемся явлении. На рубеже XVIII—XIX вв. окончательно сформировалась идея о языковом родстве и языковых семьях. В XVIII в. значительно расширились познания о ранее неизвестных языках. Эти факты и идеи дали возможность на новом уровне разработать теорию языка.
Особенно серьёзно этим вопросом занимались учёные Германии, которая в XIX в. стала центром мирового языкознания. Первым и, вероятно, самым замечательным теоретиком науки о языке своего времени был великий немецкий учёный Вильгельм фон Гумбольдт (1767—1835).
2. Развитие языков мира. Гумбольдт занимался многими языками, но славу ему принесли общетеоретические рассуждения и философия языка. Великие мыслители Кант и Гегель подняли теоретическое мышление на качественно новый уровень. Их идеи Гумбольдт распространил на сферу языка. В чём-то он возрождал традиции философских грамматик, но его рассуждения по масштабу и доказательности были несопоставимы со всей предыдущей традицией. Один из поставленных им вопросов связан с закономерностями эволюции языков мира. Как и другие учёные того времени, Гумбольдт понимал языкознание прежде всего как историческую науку. Он впервые высказал идею о единстве путей развития всех языков мира. Согласно Гумбольдту, языки проходят одни и те же этапы развития, хотя и с разной скоростью.
За первым этапом возникновения языков следует второй, когда формируется их структура, прежде всего грамматика и фонетика. Пройдя определённый путь до «предела законченности организации», языки принципиально уже не меняются. Третий этап — период устойчивого состояния языков, когда их структура лишь частично изменяется и совершенствуется. Например, индоевропейские языки достигли «предела законченности организации», когда сложились «классические» языки с самой сложной морфологией: древнегреческий (его Гумбольдт считал самым совершенным), латынь, санскрит; далее вплоть до современности существенного развития уже не происходило.
Пока языки не достигли стабилизации, их строй постоянно меняется, причём в одном и том же направлении: в сторону усложнения морфологии. На основе этих идей Гумбольдт вместе со своими современниками братьями Августом и Фридрихом Шлегелями создал новую лингвистическую дисциплину (позднее её назвали типологией) — науку о принципах сравнения языков вне зависимости от того, родственны они или нет. Были введены понятия изолирующий (по Гумбольдту — аморфный, т. е. безморфемный) язык, агглютинативный язык, флективный язык, которые понимались как стадии развития языков. Через изолирующую стадию, самую «примитивную», проходят все языки, а некоторые, как, например, китайский, на ней застыли: в них так и не развилась морфология, изменение слов. Дальше идёт агглютинативная стадия, на которой стабилизировались языки типа турецкого: там есть аффиксы, но они ещё прочно не срослись с основами слов. Самая «совершенная», флективная стадия была достигнута такими языками, как греческий и латинский, где существует сложное склонение и спряжение.
Идеи стадий легли в основу первой в науке концепции, позволяющей сравнивать языки по единым основаниям. Понятия, введённые учёными, отражали существенные свойства языкового строя и, хотя многократно подвергались критике, остались в науке до сих пор. Вопрос же об общих закономерностях перехода языков от одного строя к другому, безусловно важный, решался во времена Гумбольдта ещё слишком упрощённо и прямолинейно. Под давлением новых фактов к концу XIX столетия от идеи «стадий» отказались.
3. Язык и мышление.Идеи Гумбольдта о путях развития языков уже принадлежат истории, но другая его идея — о связи между языком и духовной природой человека — намного опередила своё время. Современная наука только пытается подступиться к её разработке. Конечно, Гумбольдт писал свои труды более полутора столетий назад, когда ещё не предъявляли строгих требований к научной точности. Многие его мысли изложены очень нестрого и имеют характер скорее гениальных догадок, чем последовательной научной теории. И всё-таки его идеи до сих пор остаются актуальными и привлекают внимание специалистов.
До Гумбольдта, а часто и после него, считалось, что язык представляет собой лишь внешнюю оболочку для мысли. Например, по мнению авторов «Грамматики Пор-Рояля», единая мыслительная основа существует для всех языков, которые имеют лишь частные различия. Гумбольдт же высказал иную идею: «Мышление не просто зависит от языка вообще... до известной степени оно определяется каждым отдельным языком». Он не отрицал универсальность человеческого мышления, но считал, что представления человека о мире зависят от того, на каком языке он мыслит.
Гумбольдт первым увидел, что язык не сводится ни к логическому мышлению, ни к копированию мира, и выдвинул множество аргументов в пользу новой точки зрения. Мир по-разному членится в различных языках. Даже при сравнении, например, русского языка с английским видны различия такого рода. Русскому слову рука в английском соответствуют два слова: hand («кисть руки») и arm («рука от кисти до предплечья»). Конечно, можно считать, что слову hand соответствует кисть, но это слово явно более специальное, a hand часто можно перевести только как рука. Слову arm в русском языке вообще нет однословного соответствия. Напротив, английскому глаголу wash соответствуют и мыть и стирать. Ещё больше различий в членении мира выявляется, например, если сравнить русский язык с японским или арабским.
В английском языке есть слово wool, которое обычно переводится на русский как шерсть, но это не всякая шерсть, а только овечья. По-русски овечью шерсть можно назвать словом руно, но оно слишком специальное или же поэтическое. Напротив, животное, даюшее шерсть, по-русски может быть названо (часто независимо от пола) и бараном, и овиой. Разница между этими двумя словами проявляется и в сочетаемости слов: шерсть всегда овечья, а мясо — только баранье, и в связанных со словами ассоциациях: баран — символ упрямства, овца — символ покорности. В английском языке, конечно, есть и пастушьи, и зоотехнические термины, но в обиходе и барану, и овце соответствует одно слово — sheep. По-русски есть одно слово вола, а по-японски ему соответствуют два: вода комнатной температуры или близкая к замерзанию называется милзу, а горячая вода — ю. Таким образом, языки отображают мир очень по-разному. Но лингвисты и философы до сих пор не могут точно ответить на вопрос, поставленный Гумбольдтом: можно ли говорить о единой для всех картине мира или каждый народ видит мир по-своему.
Гумбольдт утверждал, что язык помогает человеку познавать мир, но и само познание зависимо от языка. «Как отдельный звук встает между предметом и человеком, так и весь язык в целом выступает между человеком и природой, воздействующей на него изнутри и извне. Человек окружает себя миром звуков, чтобы воспринять в себя и переработать мир вещей... Человек... живёт с предметами так, как их преподносит ему язык...». Поскольку же языки несходны, разным будет и восприятие мира людьми разных культур: «Каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он тут же вступает в крут другого языка». Если человек хорошо освоил чужой язык, то такое освоение «можно было бы уподобить завоеванию новой позиции в прежнем видении мира». Однако чаще всего «мы в большей или меньшей степени переносим на иностранный язык своё собственное миропонимание и, больше того, своё собственное представление о языке». Такой перенос будет менее заметен, если изучать язык со сходной картиной мира, например, когда англичанин учит французский. А вот в языке далёкой культуры всегда гораздо легче освоить фонетику и грамматику, чем чужую картину мира, необходимую для подлинного владения языком.
Проблема, связанная с языковыми картинами мира, с влиянием языка на мышление и поведение человека, в течение полутора веков оказывалась за пределами внимания большинства учёных, хотя бывали и исключения — замечательные американские лингвисты первой половины XX в. Эдвард Сепир и Бенджамин Уорф. Сейчас лингвистика имеет множество фактов такого рода, но при этом не было и до сих пор нет разработанных методов для изучения этих проблем. Нет ничего, что можно было бы поставить в один ряд со строгими методами описания фонетики и грамматики или сравнения родственных языков. Только в последнее время лингвисты начали нащупывать подходы к данным вопросам.
ЯЗЫК И НАШОНАЛЫНЫИ ХАРАКТЕР(Вильгельм фон Гумбольлт.)
...Отправляясь от любого языка, можно делать заключение о национальном характере. Языки нецивилизованных и мало развившихся народов тоже несут в себе эти следы, что позволяет нередко наблюдать такую интеллектуальную самобытность, какой на этой докультурной ступени, казалось бы, нельзя было ожидать. Языки американских аборигенов богаты примерами такого рода — смелыми метафорами, верными, но неожиданными сближениями понятий, случаями, когда неодушевлённые предметы благодаря глубокомысленному пониманию их существа, переработанного воображением, переводятся в разряд одушевлённых, и т. д. Грамматика этих языков различает не род, а неодушевлённость и одушевлённость предметов, понимая её в самом широком смысле, и из применения этой грамматической категории можно уяснить себе взгляды народов на такие предметы. Например, они помешают небесные тела в один грамматический класс с людьми и животными, явно видя в небесных светилах самодвижущиеся существа, наделённые личностным началом и, возможно, управляющие со своей высоты человеческими судьбами.
Изучение словарей наречий таких народов доставляет особенное удовольствие и наводит на самые разнообразные размышления; а если к тому же вспомнить, что тщательный анализ форм подобных языков позволяет разглядеть духовный организм, из которого возникает их строение, то языковедческое исследование навсегда перестанет казаться чем-то сухим и прозаическим. В каждой своей части оно приводит нас к внутреннему духовному складу, который на протяжении всех эпох человечества остаётся носителем глубочайших прозрений, высшего идейного богатства и благороднейших чувств.