ФЕЛЬЕТОН

Название этого жанра происходит от французского слова «feuille», которое переводится как «лист; листок». Листком в свою очередь, называли приложение к газете, которое обычно разме­щалось в нижней части полосы и отделялось от остальной части газеты жирной линией. В отечественной журналистике эта часть газетной полосы называлась подвалом. Здесь располагались не только материалы, которые напоминают по своему типу современные фельетоны, но и произведения, которые сейчас называются отче­ты, рецензии, обзоры литературы и т.п. Появление таких подвалов в газетах исследователи относят к XVIII в. Со временем понятие «фельетон» стало применяться только по отношению к одному виду текстов, о котором и идет здесь речь. Отечественную журна­листику прославили такие выдающиеся фельетонисты, как М. Е. Салтыков-Щедрин, В. М. Дорошевич, А. В. Амфитеатров, М. Е. Кольцов, И. А. Ильф и Е. П. Петров, С. Д. Наринъяни, Э. Я. Пархомовский и многие другие. В советской журналистике фельетон занимал исключительно важное место. Но с началом реформ в нашей стране этот жанр почти исчез со страниц газет и журналов. И это произошло не случайно. В большой мере данное «падение» жанра объясняется его особенностями. В чем они состоят?

Прежде всего, в том, что фельетон — это средство осмеяния какого-то зла. Именно в этом качестве оно использовалось соот­ветствующими учредителями СМИ (в лице Агитпропа) на протя­жении многих десятков лет. Когда у СМИ появились новые учре­дители в лице «денежных мешков», всевозможных «администра­ций», «олигархов», «финансово-промышленных групп» и т.п., то было бы странно ожидать от них осмеяния тех дел, которые твори­лись в основном по их воле (или неразумению) и большей части населения России представлялись как зло. Кроме того, на фоне всевозможных «расследований», «сливов», бесконечного потока компромата, с помощью которых разные политические силы в течение десятилетия дрались за власть, фельетон просто не мог выглядеть «ударным» жанром. Наступление определенной стаби­лизации в стране, наметившаяся тенденция возрождения мораль­ных ориентиров в жизни общества, несомненно, будут способ­ствовать укреплению позиций фельетона.

Не в малой степени утрата современным фельетоном некогда ведущих позиций на страницах прессы объясняется и недостаточ­но высоким уровнем квалификации современных фельетонистов. Даже у тех из них, кто достойно представляет нынешний фелье­тон, нередко можно обнаружить досадные промахи.

 

Из публикации «Бумаготворительный падеж» (Новая газета. 1-7 ноября. 1999)
Белинского — вареного и вяленого — Гоголя только и можно будет найти вскоре на московских базарах. Две пенсионерки считали свои трофеи после посещения близлежащего рынка. — Вот, гляди, — говорила одна из них своей подруге. — Повезло мне как! Укупила кило Чернышевского по де­шевке — корешок слегка под­гнил. Иванова книженцию «Вечный зов» удалось у одной деревенской бабки выторго­вать за рупь двадцать. — Ты, Макаровна, смотри, Чернышевского надо с луком жарить и непременно на сале. Да и отбить колотушкой не помешает — жестковат! — по­учала ее соседка. — А вот «Веч­ным зовом» ты всенепременно отравишься. Ты бы лучше принесла с базара Белинского и Гоголя, как советовал рус­ский поэт Н. А. Некрасов. Я его тут жевала надысь и та­кие строчки прочла: — «Эх, эх, настанет времеч­ко, когда мужик не Блюхера и не милорда глупого — Бе­линского и Гоголя с базара по­несет!» ...Спешу порадовать тебя, дорогой читатель, что уже вышла в свет самоедская кни­га о вкусной и здоровой пище. С замечательными многоцвет­ными иллюстрациями, кото­рые можно есть в сыром виде. И все же, кроме целлюло­зы с типографской краской, человеческий организм требу­ет белков, жиров и углеводов. Об аминокислотах я уже и не говорю — не до того сейчас. Переход населения Моск­вы исключительно на питание книгами (по-научному — библиофобия) происходил по­степенно в процессе депорта­ции из Белокаменной лиц кав­казской национальности с присущими им фруктами, ово­щами, мясопродуктами. Но данный процесс проте­кал прискорбно вяло, а хурма, гранаты и курага фактически оскорбляли своим присут­ствием на рыночных прилав­ках все московское начальство оптом и в розницу. Кроме того, часто возника­ли скандалы по поводу выдво­рения из Москвы по ошибке османских турок, израильских евреев и североамериканских индейцев. После того как пред­ставитель племени апачей въе­хал на коне в мэрию и объявил Тверскую улицу тропой войны, столичное правительство при­шло к выводу, что одно дело — нарушать Конституцию и со­всем другое — выходить на тро­пу войны с воинственными апачами и прочими индейцами. Окончательно стало ясно, что выселение граждан из Москвы, исходя из формы носа и цвета лица, начинает себя изживать. Помимо того, военные экспер­ты мэрии заявили, что солнцев­ская и люберецкая группиров­ки не станут воевать с индей­цами, насмотревшись по телевизору фильмов с Чаком Норрисом. И тогда на свет божий по­явилось новое трогательное сочинение московских влас­тей. Они издали историческое распоряжение «О создании общественного совета по рус­скому языку при мэре Моск­вы». В разделе «Задачи и цели совета» в числе главных задач данного синклита объявлено создание в столице «благопри­ятных условий для функцио­нирования русского языка». Конечно, этот самый язык без видимых потерь пережил мон­гольскую оккупацию, варяжс­кие вторжения, стерпел он и возведение на княжеский трон не русскоязычного Рюрика вме­сте с Трувором, который вооб­ще на нашей мове ни му-му, а также Синеусом, каковой по-древнескандинавски знал все­го несколько матерных слов. Потом вместе со своей ви­зантийской царевной появи­лась чертова уймища греков, от которых остался один толь­ко двуглавый орел на нашем гербе. Почти во всех российс­ких императорах текла немец­кая кровь, а вплоть до конца прошлого века весь высший свет говорил исключительно по-французски. Толстой Лев, так тот вообще зарвался: на­чал свой роман «Война и мир» с целой страницы иностранно­го текста. Надо прямо сказать, что в условиях царизма никто спе­циально не заботился о созда­нии благоприятных условий для функционирования. Если кто не знает, то Пушкин, Лер­монтов, Тютчев и Фет писали на русском языке. Достоевс­кий и Жуковский — тоже. Сам я сегодня утром из монгольского языка припом­нил только «Улан-Батор», из греческого «олимпиада», а из немецкого «вас стоит дас?». То есть не так уж извратили рус­скую речь иноземные наречия. Но все это, конечно, ерун­да. Главное, теперь на закон­ном основании любой предста­витель закона с резиновой палкой может схватить лицо любой национальности и об­винить его во вредительском искажении падежей и терро­ристическом произношении глаголов. После этого начина­ется изучение дательного па­дежа в русских купюрах или винительный падеж с кутуз­кой и высылкой. Или вот еще интересная задумка: схватишь это самое лицо в спящем виде, будишь демократизатором по башке и вежливо просишь сто раз быстро и без ошибок произнес­ти: «Тридцать три корабля ла­вировали, лавировали, да не вылавировали!» Тут уж на рынке никого не останется. Гарантия железная, Белинский и Гоголь обеспече­ны. А еще новая затея рекомен­дует содействовать созданию «кодекса речевого поведения» для сотрудников газет и под­готовку государственных стан­дартов по русскому языку. Вообще-то любой грамотный человек знает кодексы и стан­дарты по русскому языку. Это словари и элементарные учеб­ники. Так что, кроме тоталь­ного опустошения рынков, эта идея ничего не дает. Это с од­ной стороны. А с другой — не пойти ли вам куда подальше за пределы великого и могу­чего русского языка? Ибо лю­дей, которые пишут: «Созда­ние условий для функциони­рования русского языка», — надо высылать из Первопрес­тольной не задумываясь. Ведь эта ошибка описана даже в учебниках по стилистике для первого курса. Называется она — нанизывание падежей. В нашем случае — глупостей.
В чем упущения данного фельетона? Прежде всего — в его недоста­точной логико-содержательной стройности. Как мы уже заметили выше, автор заявил свою основную мысль во врезке к данной публикации. И суть ее заключается в утверждении, что на московских «базарах» (то бишь — рынках) скоро нечего будет купить. Что же в тексте служит доказатель­ством в пользу этой мысли? Первое — это сообщение о том, что из Мос­квы, по мнению автора, выселяют так называемых «лиц кавказской на­циональности». И действительно, как известно, после взрывов террористами домов в Москве осенью 1999 г. правительство города приняло ряд мер, ужесто­чающих порядок пребывания иногородних граждан в городе. В том числе, ряд их был выдворен за пределы столицы. Это так. И возможно, об этом можно и нужно было писать в фельетоне, по крайней мере, этот факт «работает» на главную мысль фельетониста, подтверждает ее. Но этот факт представлен в тексте в виде общих рассуждений о том, что кого-то из города выселяют и это ведет к ухудшению положения на рынках. Конк­ретных примеров, к сожалению, нет. Очевидно, это понимает и автор. Поэтому он привлекает другой, бо­лее конкретный факт — создание совета по русскому языку при мэре Москвы. И здесь возникает вопрос: а о чем этот факт свидетельствует? Судя по тексту, автор полагает, что этот совет будет бороться с ...иного­родними? Или еще с кем-то? Это абсолютно неясно! Ведь программа работы этого Совета в тексте в нужной мере не раскрывается. Поэтому искусственность «привязки» создания совета по русскому языку к воз­можному (!) ухудшению ситуации на рынках города становится вполне очевидной. По крайней мере, если она (такая связь) реально существует, то в фельетоне отнюдь никак не проявлена.

 

Будущие недостатки фельетона обычно «закладываются» еще до его написания — на подготовительном этапе. В чем особенности подготовки к созданию фельетона? Главная из них — поиск так называемого «фельетонного факта». Поиск этот идет не всегда осоз­нанно. И происходит так нередко потому, что автор не всегда до конца осознает специфику фельетона как сатирического жанра и отождествляет его задачи с задачами, скажем, критической ста­тьи, реплики и пр. Если это происходит, то ему нетрудно принять любой «острый» факт (который вполне можно было бы, к приме­ру, использовать в той же реплике) за факт, достойный описания в фельетоне. Но для фельетона подходит только особый факт, а именно — содержащий в гипертрофированном виде черты, ти­пичные для явлений того класса, к которому он относится. При­чем это должны быть черты, достойные осмеяния (нельзя, напри­мер, высмеивать трагические события). Разумеется, фельетон мо­жет строиться не на одном факте, а на их совокупности, что чаще всего и происходит. В этом случае типичное выступает как опреде­ленная закономерность, связывающая ряд отдельных фактов. А факты в свою очередь выступают как опорные точки сатиричес­кой типизации, т.е. создания сатирического образа определенного жизненного явления, которое таким путем сводится до уровня ущер­бного.

Другие изъяны фельетона могут возникать в результате недо­статочной продуманности логических связей, обнаруженных фе­льетонистом явлений, неумения установить причинно-следствен­ные отношения между разными фактами, оценить их и предвидеть дальнейшее их развитие. Жанр этот является очень трудоемким, работа в нем требует от журналиста особого таланта и постоянного совершенствования своего мастерства. Фельетон, как и другие художественно-публицистические жанры, очень «чуток» к языко­вым ошибкам и неточностям. Если же он написан ясным, образ­ным языком, то это во многом повышает его возможность быть замеченным читателем.