Личность Петра и предпосылки петровских реформ
Россия в эпоху правления Петра I
1. Социально-экономическое развитие России в период правления Петра I.
2. Государственные реформы Петра I: начало российской модернизации.
Личность Петра I (1672-1725) по праву относится к плеяде ярких исторических деятелей мирового масштаба.
Ни одно имя в русской истории не обросло таким огромным числом легенд и мифов, в основе которых таится как историческая ложь, так и историческая правда, как имя Петра. Читаешь сочинения о Петре, и характеристики его, выдающихся русских историков, и поражаешься противоречию между сообщаемыми ими фактами о состоянии Московской Руси накануне восшествия Петра на престол, деятельностью Петра и выводами, которые они делают на основе этих фактов.
Первый биограф Петра Крекшин обращался к Петру:
“Отче наш, Петр Великий! Ты нас от небытия в небытие произвел”.
Денщик Петра Нартов называл Петра земным Богом.
Неплюев утверждал: “На что в России не взгляни, все его началом имеет”. Лесть придворных подхалимов Петру была почему-то положена историками в основу характеристики его деятельности.
И. Солоневич проявляет совершенно законное удивление, что “Все историки, приводя “частности”, перечисляют вопиющие примеры безалаберности, бесхозяйственности, беспощадности, великого разорения и весьма скромных успехов и в результате сложения бесконечных минусов, грязи и крови получается портрет этакого “национального гения”. Думаю, что столь странного арифметического действия во всей мировой литературе не было еще никогда”.
Да, другой столь пристрастный исторический вывод найти очень трудно.
Много исследований и художественных произведений посвящено преобразованиям, связанным с его именем. Историки и писатели по-разному, порой прямо противоположно, оценивали личность Петра I и значение его реформ.
Уже современники Петра I разделились на два лагеря: сторонников и противников его преобразований. Спор продолжался и позже. В XVIII в. М.В. Ломоносов славил Петра, восторгался его деятельностью. А немного позже историк Карамзин обвинял Петра в измене "истинно русским" началам жизни, а его реформы назвал "блестящей ошибкой".
“К своему совершеннолетию, — пишет академик Платонов, — Петр представлял собою уже определенную личность: с точки зрения “истовых москвичей” он представлялся необученным и невоспитанным человеком, отошедшим от староотеческих преданий”.
Слово “истовых” С. Платонов берет совершенно напрасно. “Необученным и невоспитанным человеком, отошедшим от староотеческих преданий”, Петр представляется всем, кто только читал ту характеристику отца Петра, которая принадлежит перу самого С. Платонова и который, как мы видим, чрезвычайно высоко оценивает личность Тишайшего царя, как религиозного, хорошо образованного человека и правителя, имевшего очень возвышенное представление о смысле царской власти. Сам Платонов пишет: “И не только поведение Петра, но и самый характер его не всем мог нравиться. В природе Петра, богатой и страстной, события детства развили долю зла и жестокости. Воспитание не могло сдержать эти темные стороны характера, потому что воспитания у Петра не было. Вот отчего Петр был скор на слово и руку”.
Ключевский в своих оценках отдельных сторон личности Петра, все время противоречит себе. Так Ключевский пишет, что “Петр по своему духовному складу, был один из тех простых людей, на которых достаточно взглянуть, чтобы понять их”. То он объявляет Петра — “одной из тех исключительно счастливо сложенных фигур, какие по неизведанным причинам от времени до времени появляются в человечестве”. Как совместить две взаимно исключающих друг друга оценки личности Петра?! Если Петр был одним из простых людей, на которых достаточно взглянуть, чтобы понять их, то, как он мог быть тогда счастливой фигурой, какие только время от времени появляются в человечестве? Если же Петр обладал гениальной натурой, то, как его можно считать простым человеком, на которого достаточно взглянуть, чтобы понять его? “Исключительно счастливо сложенная фигура Петра I” по словам Ключевского обладала следующими качествами. У Петра был “недостаток суждения и нравственная неустойчивость”, он “не охотник до досужих размышлений, во всяком деле он лучше соображал средства и цели, чем следствия”.
Говоря попросту, Петр не умел последовательно мыслить, видел только цель, разбирался лучше в частностях, чем в целом, и не был способен предвидеть, какие следствия даст реализация начатого им дела. Проведенная Петром административная ломка, или как вежливо называют историки — реформы, по словам Ключевского “не обнаружили ни медленно обдуманной мысли, ни созидательной сметки”. То есть Петр не обладал ни одним из самых основных качеств, которые необходимы для самого заурядного правителя.
“Сам Петр сознавался в двух своих главных недостатках: отсутствии самообладания и настоящего образования. Он сам в раскаянии говаривал, приходя в себя от гнева: “Я могу управлять другими, но не могу управлять собой”.
Спрашивается, как можно считать гениальным царем человека, который сам признается, что он не может управлять своими чувствами и поступками.
Ключевский считал Петра исключительно счастливо сложенной натурой, Платонов говорит о темных сторонах его натуры, Костомаров пишет, что Петр никак не мог быть “нравственным образцом для своих подданных”. Исключительно счастливо сложенная натура, как о том свидетельствуют современники и исследователи Петровской эпохи, оказывается, была в действительности натурой исключительно неуравновешенной, исключительно жестокой и сумасбродной.
Простым человеком, которого можно понять с первого взгляда, Петра назвать никак уж нельзя.
“Часто Петром, — пишет хорошо изучивший его личность Мережковский, — овладевает как бы “внезапный демон иронии”; по лицу точно из бронзы изваянного “чудотворца-исполина” пробегает какая-то жалкая, смешная и страшная судорога; вдруг становится он беспредельно насмешливым и даже прямо кощунственным отрицателем, разрушителем всей вековечной народной святыни, самым ранним из русских “нигилистов”...
“Он страшно вспыхивал, — пишет Платонов, — иногда от пустяков, и давал волю гневу, причем иногда бывал жесток. Его современники оставили нам свидетельства, что Петр многих пугал одним своим видом, огнем своих глаз. Примеры его жестокости увидим на судьбе стрельцов”.
“Часто на пиру чьи-нибудь неосторожные слова вызывали со стороны Петра вспышку дикой ярости. Куда девался радушный хозяин или веселый гость?! Лицо Петра искажалось судорогой, глаза становились бешеными, плечо подергивалось и горе тому, кто вызвал его гнев!”
Предок знаменитого археолога Снегирева, Иван Савин рассказывал, что в его присутствии Петр убил слугу палкой за то, что тот слишком медленно снял шляпу. Генералиссимусу Шеину на обеде, данном имперским послом Гвариеном, в присутствии иностранцев Петр кричал: “Я изрублю в котлеты весь твой полк, а с тебя самого сдеру кожу, начиная с ушей”. У Ромодановского и Зотова, пытавшихся унять Петра, оказались тяжелые раны: у одного оказались перерубленными пальцы, у другого раны на голове”.
Случаев, доказывающих, что Петр совершенно не умел владеть собой, современники приводят бесчисленное количество.
Петр охотно принимал участие в розыске, пытках, казнях. В нем причудливо сочетались веселый нрав и мрачная жестокость.
“Петр в жестокости, — пишет проф. Зызыкин в своем исследовании о Патриархе Никоне, — превзошел даже Иоанна Грозного. Иоанн Грозный убил своего сына в припадке гнева, но Петр убил хладнокровно, вынуждая Церковь и государство осудить его за вины, частью выдуманные, частью изображенные искусственно, как самые вероломные”.
Он мог совершенно непостижимо соединять веселье с кровопролитием. 26 июня 1718 г. в сыром, мрачном каземате, ушел в небытие его единственный сын, а на следующий день Петр шумно праздновал годовщину Полтавской “виктории” и в его саду все “довольно веселились до полуночи”.
Мстительность Петра не знала пределов. Он приказал вырыть гроб Милославского и везти его на свиньях. Гроб Милославского был поставлен около плахи так, — чтобы кровь казненных стрельцов лилась на смертные останки Милославского. Трупы казненных стрельцов по приказу Петра сваливали в ямы, куда сваливали трупы животных. И такого человека историк Ключевский считает возможным охарактеризовать как “исключительно счастливо сложенную натуру”.
Историк Шмурло описывает свое впечатление от бюста Петра I работы Растрелли, следующим образом: “Полный духовной мощи, непреклонной воли повелительный взор, напряженная мысль роднят этот бюст с Моисеем Микеланджело. Это поистине, грозный царь, могущий вызвать трепет, но в то же время величавый, благородный”.
А академик, художник Бенуа так передает свое впечатление от гипсовой маски, снятой с лица Петра в 1718 г., когда он вел следствие о мнимой измене царевича Алексея.
“Лицо Петра сделалось в это время мрачным, прямо ужасающим своей грозностью. Можно представить себе, какое впечатление должна была производить эта страшная голова, поставленная на гигантском теле, при этом еще бегающие глаза и страшные конвульсии, превращающие это лицо в чудовищно фантастический образ”.
Бюст Растрелли, изображающий Петра величавым и благородным есть плод работы придворного скульптора, которые испокон веков привыкли приукрашивать своих царственных натурщиков.
Гипсовая маска, снятая с лица Петра, надо думать, все же вернее передает общее выражение лица Петра, чем бюст Растрелли, на котором Петр I похож на... Моисея!! Это только один из бесчисленных интеллигентских вымыслов о Петре.
На самом деле Петр I, как верно отметил историк Костомаров, “Сам Петр, своею личностью мог бы быть образцом для управляемого и преобразуемого народа только по своему безмерному, неутомимому трудолюбию, но никак не по нравственным качествам своего характера”.
Мы, люди начала XXI века, не можем в полной мере оценить взрывной эффект Петровских реформ в России. Люди XIX века воспринимали их острее, глубже. Вот что писал о значении Петра современник Пушкина историк М.Н. Погодин в 1841 г., т.е. почти полтора столетия после великих реформ первой четверти XVIII века: "В руках (Петра) концы всех наших нитей соединяются в одном узле. Куда мы ни оглянемся, везде встречаемся с этой колоссальною фигурою, которая бросает от себя длинную тень на все наше прошедшее и даже застит нам древнюю историю, которая в настоящую минуту все еще как будто держит свою руку над нами, и которой, кажется, никогда не потеряем мы из виду, как бы далеко ни ушли мы в будущее".
***
XVIII век в России начался под знаком петровских реформ, создания империи и укрепления авторитарной власти - самодержавия, именуемого иногда в публицистике централизмом или сверхцентрализмом, с точки зрения государственного управления. Объективная необходимость всего комплекса общественно-политических и социально-экономических преобразований в России едва ли вызывала сомнения. Конец XVII в. в России ознаменовался ожесточенной борьбой политических группировок. Рядовые дворяне постепенно оттесняли родовитую боярскую знать. Новая служилая знать получала чины и крупные земельные пожалования. Был ограничен рост церковного землевладения - Уложение 1649 г. категорически запретило монастырям приобретение новых вотчин. По мнению ряда историков, XVII век был периодом упадка русской государственности. Правление царя Алексея Михайловича нельзя было назвать удачным, даже, несмотря на присоединение Украины. Царская власть ослабла, а самодержавие, по сути, осуществлялось лишь на бумаге. Налицо было банкротство, выразившееся, в конце концов, в чеканке медных рублей. Простая полицейская мера Бориса Годунова - введение урочных лет - превратилась в крепостное право. Умирая, царь Алексей Михайлович оставил страну в состоянии несравненно худшем, чем принял.
В военном отношении Россия была практически бессильной. Москва платила ежегодную дань крымскому хану, опустошавшему Украину и низовые области. Москве приходилось ограничиваться лишь пассивной обороной: от Брянска на Тулу и Каширу - и дальше на Рязань - была проведена укрепленная сторожевая линия, оставлявшая, однако, беззащитными не только новоприсоединенную Украину, но и коренные области Московской Руси - Курскую, Орловскую и большую часть Тульской. Место, занимаемое к концу XVII в. Российским государством в системе международных отношений, не вполне соответствовало его действительным силам и возможностям. Сфера участия России в европейских делах ограничивалась соседними странами - Польшей и Швецией, с большинством же государств Западной Европы политические контакты были эпизодическими. Особенно сложными были отношения России с Швецией, которая безраздельно господствовала на Балтике еще с начала XVII в., захватив исконные русские земли на побережье Финского залива. В результате Российское государство было лишено естественного пути сообщения со странами Западной Европы, общение с которыми было одним из важнейших условий преодоления отсталости страны. Попытки вернуть себе выход в Балтийское море были предприняты русским правительством еще в середине XVII в., однако сил для успешной борьбы со Швецией у России было недостаточно, тем более что одновременно шла война с Польшей за Украину. Поэтому важной задачей российской внешней политики рубежа XVII - XVIII вв. стала необходимость получения выхода к морю, и решать эту проблему пришлось Петру I.
До конца XVII в. Россия пыталась дать "ответ" на "вызов" Европы, не выходя за рамки традиций, лишь при необходимости заимствуя что-то на Западе. Как правило, такие нововведения не укладывались в традиционную систему ценностей. Однако долгое время подобное положение продолжаться не могло. Реальности того времени остро ставили перед Россией дилемму: либо оставаться на задворках цивилизации и тащить на себе груз древних традиций, постепенно превращавшихся в пережитки, либо, встав на путь реформ, превратиться в великую державу, с которой бы считались развитые европейские государства. Россия выбрала второй путь, тем более что для этого созрели все предпосылки:
· экономическая отсталость страны представляла серьезную опасность для национальной независимости русского народа;
· российская промышленность, как и сельское хозяйство, была основана на подневольном труде крепостного крестьянства, а по объему и техническому оснащению заметно уступала западноевропейской;
· русское войско было плохо обучено и вооружено и в значительной своей части состояло из отсталого дворянского ополчения и стрельцов;
· существовал сложный государственный аппарат в виде громоздкой бюрократической приказной системы;
· существенным было отставание в сфере духовной культуры, связанное с засильем церкви.
Все эти проблемы в качестве главной задачи ставили изменение традиционной системы ценностей. В XVII в. это понимали многие политики и государственные деятели, которые считали, что обращение к опыту и знаниям Запада может стать важным условием выполнения новых задач. Однако большинством русского общества подобного рода заимствования воспринимались как нежелательные. Уже при первых Романовых осознавалась в качестве жизненной потребности учиться у Запада, ощущалась необходимость модернизации как потребность государственная, хотя внутренний страх - не испортимся ли мы от общения с иностранцами - сдерживал и давил.
Воссоединение с Украиной выявило несовпадение церковных обрядов. Реформа Никона, требующая исправления русского православия по греческим образцам, была обусловлена политической причиной - стремлением включить украинские земли в состав России. Однако с другой стороны, греки, завоеванные турками-османами, потеряли для русских свой авторитет. В социокультурном отношении церковная реформа Никона способствовала более открытому развитию. Русская культура открылась украинско-белорусским образцам, открытым в свою очередь западным, "латинству". Западный (польский) образ жизни все больше входил в жизнь элиты общества. Спор Алексея Михайловича с Никоном - это и спор о взаимоотношениях светской и церковной власти: цезарепапизм или папецезаризм. Их спор разрешил Петр I, уничтожив патриаршество.
Так в XVII в. опосредованно, поверхностно, избирательно в жизнь российской цивилизации входил процесс вестернизации. Носителями реформаторской ориентации были Б.И. Морозов, Ф.М. Ртищев, А.Л. Ордин-Нащекин. Позже В.В. Голицын выдвинул концепцию реформ, предвосхитивших преобразования Петра I. Она охватывала все стороны развития общества: военное дело, налоги, политику, торговлю, промышленность. Поворот к Западу был сделан уже во второй половине XVII в. По мнению ряда исследователей, европеизация в России в этот период шла более продуктивно, нежели при Петре. Царевна Софья действовала так, что ее вполне можно считать предшественницей Петра. Она была истинным новатором:
· первая русская женщина, которая самостоятельно вела политическую борьбу; ее регентство (на указах подписывалась третьей) являлось ступенью в борьбе за власть;
· вела борьбу за власть весьма квалифицированно: умело подавив стрелецкий бунт 1682 г., она показала, что владеет технологией политической борьбы;
· пыталась укрепить свое положение с помощью своего рода наглядной агитации (гравюры и портреты царевны Софьи в полном царском облачении);
· неудачные Крымские походы праздновались как победы;
· программа В.В. Голицына была выше и шире петровской.
Повторяя, хотя и с опозданием, технологические фазы европейского развития, в социальном и политическом плане Россия двигалась как бы наоборот, усиливая самодержавие и крепостничество, закабаление всех слоев населения. К концу XVII в. в России сложилось две модели модернизации: либо ориентация на католические страны (Польша) - мягкая, постепенная модель (царевна Софья, В.В. Голицын), либо ориентация на протестантские страны (Голландия, Северная Германия, Англия) - жесткая, ускоренная модель (Петр I). Однако история не отпустила России времени для естественного (неволюнтаристского) развития. И ни одна из существующих политических систем в тот период не давала методов для такой страны, как Россия, реализовать рывок из трясины отсталости и застоя. Для каких-либо глубоких прогрессивных преобразований по европейским меркам у нас в стране попросту не было необходимого уровня цивилизованности. Тогда, на рубеже XVII - XVIII вв., в условиях отсталости авторитарная российская система едва ли могла быть преобразована за период жизни одного поколения.