Миссия Василия Мировича

Тут‑то и появился подпоручик Василий Мирович – бедный, нервный, обиженный, честолюбивый молодой человек. Когда‑то его предка, сподвижника Мазепы, сослали в Сибирь, и он хотел восстановить справедливость и вернуть прежние богатства семьи. Когда Мирович обратился за помощью к своему влиятельному земляку, гетману Кириллу Разумовскому, то получил от него не деньги, а совет – сам прокладывай себе дорогу, подражай другим, старайся схватить Фортуну за чуб и станешь таким же паном, как и другие! После этого Мирович и задумал освободить Ивана Антоновича, отвезти его в Петербург и поднять мятеж. Однако дело сорвалось, что некоторым историкам кажется вполне естественным, так как они считают, что Мирович пал жертвой провокации, в результате которой погиб опасный для Екатерины соперник. Поняв, что дело проиграно, Мирович сдался коменданту крепости.

Когда судили Мировича, то среди судей неожиданно вспыхнул спор: как могли офицеры охраны поднять руку на царственного узника, пролить царскую кровь? Но тут оказалось, что от судей была утаена инструкция 3 августа 1762 года, данная Власьеву и чекину и предписывавшая умертвить узника при попытке его освобождения. Однако судьи, не зная об инструкции, были убеждены, что Власьев и чекин поступили столь жестоко по собственной инициативе, а не выполняли приказ. Спрашивается, зачем властям нужно было утаивать эту инструкцию от суда?

Заметки на полях

Произошедшее в Шлиссельбурге вновь ставит извечную проблему соответствия морали и политики. Две правды – божеская и государственная – сталкиваются тут в неразрешимом, страшном конфликте. Получается так, что смертный грех убийства невинного человека может быть оправдан, если это предусматривает инструкция, если грех этот совершается во имя государственной безопасности. И этому люди, вполне гуманные и порядочные, радуются. (Не говорим уж о радости и поздравлениях по поводу тайного убийства преступника.) Но, справедливости ради, мы не можем игнорировать и слова Екатерины, которая писала, что Власьев и чекин сумели «пресечь пресечением жизни одного, к несчастью рожденного», неизбежные бесчисленные жертвы, которые несомненно воспоследовали бы в случае удачи мятежа Мировича. Действительно, трудно представить, какие реки крови потекли бы по улицам Петербурга, если бы Мирович привез Ивана Антоновича (как он предполагал) в Литейную слободу и захватил бы там пушки, поднял бы на мятеж солдат, мастеровых… И это в центре огромного, густонаселенного города.

Следствие по делу Мировича было недолгим, а главное – необыкновенно гуманным, что для дел подобного рода того времени кажется странным. Екатерина II запретила пытать Мировича, не позволила допросить многих его знакомых и даже брата арестанта, отделавшись шуткой: «Брат мой, а ум свой». Обычно же на следствии в политической полиции родственники становились первыми из подозреваемых в пособничестве преступнику. Мирович держался необыкновенно спокойно и даже весело. Складывалось впечатление, что он получил какие‑то заверения относительно своей безопасности. Он был спокоен, когда его вывели на эшафот, построенный на Обжорке – грязной площади у нынешнего Сытного рынка в Петербурге. Собравшиеся на казнь несметные толпы народа были убеждены, что преступника помилуют. Ведь уже больше двадцати лет людей в России не казнили. Палач поднял топор, толпа замерла…

Принято, что в этот момент секретарь на эшафоте останавливал экзекуцию и оглашал указ о помиловании, жалуя, как тогда говорили, «вместо смерти живот». Но этого не произошло, секретарь молчал, топор обрушился на шею Мировича, и голова его тотчас была поднята палачом за волосы. Теперь известно, что казнь должна была непременно состояться. Накануне экзекуции палачи долго тренировались на бойне – вострили навык на баранах и телятах. Народ же, как писал Г. Р. Державин, бывший очевидцем казни, «ждавший почему‑то милосердия государыни, когда увидел голову в руках палача, единогласно ахнул и так содрогся, что от сильного движения мост поколебался и перила обвалились». Люди попадали в Кронверский крепостной ров. Истинно, концы были схоронены в воду… а также в землю. Ведь еще раньше казни Мировича Екатерина распорядилась закопать тело Иванушки тайно, где‑нибудь в крепости.

Заглянем в источник

Осенью 1764 года Н. И. Панин разослал русским послам особый циркуляр с информацией о случившемся в Шлиссельбурге. Если наш читатель не ознакомился с предыдущим этой врезке текстом, то содержание циркуляра может вызывать у него только недоумение.

В преамбуле документа указана его цель – опровергать тех, кто поливает Россию грязью:

«Случившееся в ночи с 4‑го на 5‑е число в Шлиссельбургской крепости происшествие, хотя и не имеет по себе никаких следствий, но в самом существе своем столько странно, что по неизвестности в публике прямых дела обстоятельств, без сомнения, должно из оного ожидать многих пустых, а может быть и ненавистнейших еще толков между теми, кои благополучию Российскому завидуют. Для предупреждения сего неудобства и отвращения по тому всех худых действий, кои могли бы иногда противники клеветами своими по крайней мере на первое время воспричинствовать, не хотел я оставить, чтобы не уведомить вас предварительно об истинности происшедствия и о его причине, что и будет уже служить вам основанием и руководством к испровержению всяких затеваемых лжей».

Далее Панин пишет о некоем узнике:

Содержался от некотораго времени в той крепости один арестант под имянем Безымяннаго, которой в причине такого своего ареста соединял со штатским резоном резон и совершеннаго юродства в своем уме, и потому был поручен особливому хранению двух состарившихся в службе обер‑офицеров, при которых под их командою был малый от гарнизона пикет.

Можно представить себе задумчивость русских посланников, никогда не слышавших о каком‑то особо охраняемом узнике «Безымянном», и вообще, как понять, что это за «штатский резон» в сочетании с «резоном совершенного юродства»?

Теперь – о сути произошедшего:

Стоящий же в крепости на недельном карауле подпорутчик, узнав то место, где арестант содержится, принял бесполезное, но отчаянное намерение освободить его и для того, втревожа ночью весь свой караул и объявя солдатам им самим сочиненный подложный Его императорского величества именной указ, который будто скорейшаго требовал исполнения, повел их к квартире коменданта и его арестовал, а потом атаковал оружием и место арестантово, но, получа такое супротивление своему изменческому предприятию, какова только от верных и заслуженных офицеров ожидать было должно, наконец, взят и арестован тою своею собственною командою, коя тогда из супротивления ясно увидала, что командир их начинал своевольно дело безответственное и противное должности и присяге его.

Как видит читатель, об убийстве секретного узника в циркуляре ничего не сказано.

Теперь – о мотивах совершенного:

Как по сему главному, так и по всем другим обстоятельствам видно весьма, что предприятие караульного подпоручика не было следствием какого‑либо знатного заговора, но единственно происходило от собственного его побуждения или, лучше сказать, от отчаяния молодого, промотавшегося и оттого в фанатизм впавшего человека, каков он оказался и по другим его ныне открытым приватным делам.

Как это понять: «…от отчаяния молодого, промотавшегося» человека и почему он вдруг «впал в фанатизм»?

Вконец запутавшийся в циркуляре, русский посланник, вероятно, брал лежавшую у него на столе гамбургскую или лондонскую газету и читал в ней примерно следующее:

В ночь с 14 на 15 августа 1764 года (по русскому календарю – с 4 на 5 августа) подпоручик Смоленского пехотного полка Василий Мирович подговорил солдат своей команды к мятежу. Во главе них он пытался освободить содержащегося в особой казарме в Шлиссельбургской крепости (расположенной на острове в самом устье Невы при выходе ее из Ладожского озера) бывшего русского императора Ивана VI. Однако охрана казармы оказала мятежникам сопротивление и, видя превосходящие силы наступающих, убила знатного узника. Некоторые поговаривают, что как попытка мятежа, так и убийство знатного узника подстроены властями и что императрица специально на это время уехала в Лифляндию.

Прочитав подобный текст, он теперь мог спокойно опровергать различные гнусные измышления врагов России, которые «благополучию Российскому завидуют».