Если бы этой цели можно было достигнуть, то проливать за нее кровь нашего народа поистине не стоило бы. 2 страница

Чтобы провести успешную борьбу против еврейских попыток большевизации всего мира, мы должны прежде всего занять ясную позицию по отношению к Советской России. Нельзя побороть дьявола с помощью Вельзевула.

Если даже в кругах фелькише все еще находятся люди, мечтающие о союзе с Россией, то мы просим их прежде всего оглянуться вокруг себя самих и отдать себе отчет в том, какие же именно силы внутри самой Германии поддерживают такой план. Разве не видят они, что именно интернациональная марксистская пресса рекомендует и поддерживает план союза с Россией? Кажется, одного этого было бы достаточно, чтобы понять, куда это ведет. С каких это пор в самом деле лагерь фелькише готов бороться тем оружием, которое подсовывают ему евреи?

Старой Германии мы делаем один упрек: в области иностранной политики она все время колебалась как маятник, стараясь во что бы то ни стало и какой угодно ценой сохранить мир, причем на деле только испортила отношения со всеми. Но никогда мы не делали старой Германии упрека за то, что она отказалась продолжать хорошие отношения с Россией.

Я признаюсь открыто, что уже в довоенное время я считал, что Германия поступила бы гораздо более правильно, если бы, отказавшись от бессмысленной колониальной политики, от создания военного флота и усиления своей мировой торговли, она вступила в союз с Англией против России. Если бы мы вовремя сумели отказаться от попыток завоевать себе универсальное влияние и сосредоточились на энергичной политике завоевания новых земель на европейском континенте, это принесло бы нам только пользу.

Я не забываю всех наглых угроз, которыми смела систематически осыпать Германию панславистская Россия. Я не забываю многократных пробных мобилизаций, к которым Россия прибегала с единственной целью ущемления Германии. Я не могу забыть настроений, которые господствовали в России уже до войны, и тех ожесточенных нападок на наш народ, в которых изощрялась русская большая пресса, восторженно относившаяся к Франции.

Однако перед самым началом войны у нас все-таки была еще вторая дорога: можно было опереться на Россию против Англии.

Ныне же положение вещей в корне изменилось. Если перед мировой войной мы могли подавить в себе чувство обиды против России и все же пойти с ней против Англии, то теперь об этом не может быть и речи. Стрелка на циферблате истории продвинулась уже куда дальше. Близится час, когда судьбы нашего народа так или иначе должны окончательно разрешиться. Все большие государства земли переживают сейчас процесс консолидации. Это должно послужить для нас предостережением. Мы должны наконец как следует призадуматься над всем происходящим, распроститься с миром мечтаний и встать на путь суровой действительности, который один только может вывести нас на новую широкую дорогу.

Если национал-социалистическому движению удастся полностью освободиться от всех иллюзий и взять себе в руководители одни только доводы разума, то дело может еще обернуться так, что катастрофа, постигшая нас в 1918 г., в последнем счете станет поворотным пунктом к новому возрождению нашего народа. Из уроков этого тяжкого поражения народ наш может извлечь новую ориентацию всей своей иностранной политики. Укрепив свое внутреннее положение на путях нового миросозерцания. Германия может придти и к окончательной стабилизации новой иностранной политики. Тогда в наших руках окажется наконец определенная заветная политическая цель и программа, т. е. то, что дает силу Англии, то, что давало в свое время силу даже России, то, что давало и дает силу Франции неизменно добиваться тех целей, которые с ее точки зрения правильны.

Этот неизменный политический завет в области внешней политики можно формулировать для немецкой нации в следующих словах:

- Никогда не миритесь с существованием двух

континентальных держав в Европе! В любой попытке на границах

Германии создать вторую военную державу или даже только

государство, способное впоследствии стать крупной военной

державой, вы должны видеть прямое нападение на Германию. Раз создается такое положение, вы не только имеете право, но вы обязаны бороться против него всеми средствами, вплоть до применения оружия. И вы не имеете права успокоиться, пока вам не удастся помешать возникновению такого государства или же пока вам не удастся его уничтожить, если оно успело уже возникнуть. Позаботьтесь о том, чтобы наш народ завоевал себе новые земли здесь, в Европе, а не видел основы своего существования в колониях. Пока нашему государству не удалось обеспечить каждого своего сына на столетия вперед достаточным количеством земли, вы не должны считать, что положение наше прочно. Никогда не забывайте, что самым священным правом является право владеть достаточным количеством земли, которую мы сами будем обрабатывать. Не забывайте никогда, что самой священной является та кровь, которую мы проливаем в борьбе за землю.

x x x

Перед тем как кончить эту главу, я хочу еще и еще раз остановиться на доказательстве той мысли, что в деле заключения союзов для нас существует только одна единственная возможность. Уже в предыдущей главе я доказал, что действительно полезным и открывающим нам крупные перспективы союзом был бы только союз с Англией и Италией. Здесь я хочу остановиться еще вкратце на военном значении, какое может получить такой союз.

Взвешивая положение, приходится сказать, что и в большом и в малом военные последствия такого союза были прямо противоположны тем, к каким привел бы союз Германии с Россией. Прежде всего тут важно то, что сближение Германии с Англией и Италией никоим образом не приводит к опасности войны. Единственная держава, с которой приходится считаться как с возможной противницей такого союза, - Франция - объявить войну была бы не в состоянии. Это дало бы Германии возможность совершенно спокойно заняться всей той подготовкой, которая в рамках такой коалиции нужна, дабы в свое время свести счеты с Францией. Ибо самое важное в таком союзе для нас то, что Германия не может тогда подвергнуться внезапному нападению и что наоборот союз противников распадается, т. е. уничтожается Антанта, из-за которой мы претерпели бесконечно много несчастий. Заключение такого союза означало бы, что смертельный враг нашего народа - Франция - сам попадает в изолированное положение. Если бы успех этого союза вначале имел только моральное значение, и то это был бы громадный шаг вперед. Германия развязала бы себе тогда руки настолько, что теперь даже трудно себе и представить. Ибо вся инициатива перешла бы тогда от Франции к новому англо-германо-итальянскому европейскому союзу.

Вторым результатом такого союза было бы то, что Германия одним ударом вышла бы из нынешнего неблагоприятного стратегического положения. Во-первых, мы получили бы могучую защиту своих флангов, во-вторых, мы были бы полностью обеспечены продовольствием и сырьем. И то и другое принесло бы величайшую пользу нашему новому государственному порядку.

А еще важнее то обстоятельство, что в этот новый союз входили бы как раз государства, друг друга до известной степени дополняющие в технической области. Впервые у Германии были бы союзники, не похожие на пиявок, которые сосут кровь из нашего хозяйства; впервые мы имели бы союзников, обладающих такой промышленностью, которая могла бы богатейшим образом дополнить нашу собственную технику вооружения.

Не забудем, что в обоих случаях дело идет о союзниках, которых нельзя и сравнивать с какой-нибудь Турцией или с нынешней Россией. Англия представляет собою величайшую мировую державу, а Италия - молодое, полное сил национальное государство. Союз с такими государствами создал бы совсем другие предпосылки для борьбы в Европе, нежели тот союз с гниющими государственными трупами, на который Германия опиралась в последней войне.

Конечно достигнуть такого союза - дело, связанное с большими трудностями, о чем я уже говорил в предыдущей главе.

Но разве образование Антанты в свое время было делом менее

трудным? То, что в свое время удалось королю Эдуарду VII, несмотря на почти полное расхождение этого союза с очень многими интересами, должно удаться и удастся и нам, если мы целиком проникнемся идеей необходимости предлагаемого мной союза и сумеем преодолеть в себе сопротивление такому союзу. Нужно только гонять, что вся обстановка повелительно требует от нас именно такого решения, нужно раз навсегда отказаться от внешней политики, не знавшей в течение последних десятилетий никаких целей, нужно твердо выбрать один единственный путь и идти по нему до самого конца.

Нам нужна не западная ориентация и не восточная ориентация, нам нужна восточная политика, направленная на завоевание новых земель для немецкого народа. Для этого нам нужны силы, для этого нам нужно прежде всего уничтожить стремление Франции к гегемонии в Европе, ибо Франция является смертельным врагом нашего народа, она душит нас и лишает нас всякой силы. Вот почему нет той жертвы, которой мы не должны были бы принести, чтобы ослабить Францию. Всякая держава, которая как и мы считает для себя непереносимой гегемонию Франции на континенте, тем самым является нашей естественной союзницей. Любой путь к союзу с такой державой для нас приемлем. Любое самоограничение не может показаться нам чрезмерным, если только оно в последнем счете приведет к поражению нашего злейшего врага и ненавистника.

Конечно у нас останутся еще и более мелкие раны. Исцеление этих ран мы можем спокойно предоставить смягчающему воздействию времени, раз только нам удастся выжечь самые большие из них и излечить самую тяжелую болезнь.

Выступая с таким предложением, мы ныне, разумеется,

рискуем подвергнуться самым бешеным нападкам со стороны врагов

нашего народа. Пусть лают. Нас, национал-социалистов, это не

остановит и мы по-прежнему будем провозглашать то, что по

нашему глубочайшему убеждению безусловно необходимо с точки

зрения интересов отечества. Конечно сейчас нам приходится еще

плыть против течения. Так называемое общественное мнение

формируется лукавством евреев, превосходно использующих

безыдейность громадного количества немцев. Волны вокруг нас вздымаются иногда очень высоко, угрожая нам бедой. Ничего! Кто плывет против течения, тот будет замечен легче, чем тот, кто плывет по течению. Сейчас мы представляем собою только маленький утес, но пройдет немного лет, и мы превратимся в ту незыблемую твердыню, о которую разобьется волна - с тем, чтобы направиться потом в новое русло.

Нам необходимо добиться того, чтобы в глазах всего

остального мира именно национал-социалистическое движение

рассматривалось, как носитель вполне определенной политической программы. Что бы ни ожидало нас в будущем, пусть весь мир сразу узнает нас по тому знамени, которое мы подымаем!

Нам прежде всего необходимо самим до конца понять, какова должна быть наша программа внешней политики. Познав это до конца, мы найдем в себе достаточно силы и устойчивости, чтобы бороться за свои взгляды до последнего. Это очень и очень необходимо нам. Враждебная пресса набрасывается на нас с такой яростью, что иным из наших иногда становится не по себе, и тогда возникают колебания: не сделать ли ту или другую уступку в этой области, не начать ли вместе с волками выть по-волчьи хотя бы в отдельных вопросах иностранной политики. Выработав в себе прочные взгляды на этот счет, мы забронируем себя от этой опасности.

ГЛАВА XV. ТЯЖЕСТЬ ПОЛОЖЕНИЯ И ВЫТЕКАЮЩИЕ ОТСЮДА ПРАВА

Сдавшись на милость победителя в ноябре 1918 г., Германия вступила на путь политики, которая по всякому человеческому разумению неизбежно должна была привести к полному подчинению врагу. Все исторические примеры говорят за то, что если данный народ без самого крайнего принуждения сложил оружие, то он в дальнейшем предпочтет уже претерпеть какие угодно оскорбления и вымогательства, чем снова вверить свою судьбу силе оружия.

По человечеству это можно понять. Если победитель умен, он сумеет предъявлять свои требования побежденному по частям. Победитель правильно рассчитает, что раз он имеет дело с народом, потерявшим мужество, а таким является всякий народ, добровольно покорившийся победителю, то народ этот из-за того или другого нового частичного требования не решится прибегнуть к силе оружия. А чем большему количеству вымогательств побежденный народ по частям уже подчинился, тем больше будет он убеждать себя в том, что из-за отдельного нового вымогательства восставать не стоит, раз он молча принял на себя уже гораздо большие несчастья.

Гибель Карфагена - классический образец такой медленной казни целого народа, такой гибели, в которой, однако, виноват сам этот народ. Пример этот не может не отпугивать всякий народ, который попадает в аналогичное положение.

Эту мысль несравненным образом разработал в своей книге «Три принципа» Клаузевиц, который навеки запечатлел ее в следующих словах:

«Позорного пятна трусливого подчинения не отмыть никогда, - говорит Клаузевиц, - эта капля яда отравит кровь и будущих поколений данного народа, она подорвет силы и парализует волю ряда поколений». «Другое дело, - говорит Клаузевиц, - если данный народ потерял свою независимость и свободу после кровавой, но почетной борьбы. Сама эта борьба обеспечит тогда возрождение данного народа. Подвиг борьбы сам по себе послужит тем зернышком, которое даст в свое время новые богатые ростки».

Бесчестная и бесхарактерная нация конечно не сочтет нужным усвоить себе такие уроки. Те народы, которые помнят такие уроки, вообще не могут так сильно пасть. Лишь те, кто позабывает о них или не хочет их знать, - терпят полный крах.

Вот почему от защитников такой безвольной покорности нельзя и

ожидать, что они внезапно прозреют и решатся действовать

по-иному. Напротив, именно эти люди всегда будут руками и

ногами отбиваться от нового учения, до тех пор пока данный

народ окончательно привыкнет к рабскому игу или на поверхности

появятся новые лучшие силы, которые сумеют покончить с

проклятым угнетателем. В первом случае люди, привыкая,

перестают даже чувствовать себя особенно плохо. Умный

победитель нередко даже удостоит таких лишенных характера людей должности надсмотрщиков за рабами, которую они охотно возьмут на себя, выполняя эту должность в отношении собственного народа еще более безжалостно, чем это сделала бы чужая бестия, поставленная победителем.

Ход событий с 1918 г. показывает, насколько в Германии распространена та тщетная надежда, будто, добровольно подчинившись милости победителя, мы добьемся известной пощады. Именно эта распространенная надежда в сильнейшей мере влияет на политические настроения и политические действия широких масс нашего народа. Я подчеркиваю это, поскольку речь идет именно о широких слоях народа, потому что вожаки-то руководятся конечно другими соображениями. Руководство судьбами нашей страны со времени окончания войны находится в руках евреев, которые теперь не особенно даже стараются прикрыть свою роль. А раз это так, то ясно, что тут перед нами совершенно сознательное намерение погубить наш народ, а вовсе не та или другая ошибка. Если под этим углом зрения присмотреться к руководству нашей внешней политикой, то мы убедимся, что перед нами не просто метание из стороны в сторону, а совершенно обдуманная, рафинированная, хладнокровная политика, направленная к тому, чтобы сыграть в руку мировым завоевательным идеям евреев.

Когда в начале XIX в. Германия потерпела страшнейшее поражение, то семи лет, протекших с 1806 по 1813 г., оказалось достаточно, чтобы Пруссия вновь стала подыматься, обнаружив громадную энергию и решимость к борьбе. А вот теперь, после нашего поражения в мировой войне, прошел такой же срок, и мы не только не использовали это время, но напротив, пришли еще к гораздо большему ослаблению нашего государства.

7 лет спустя после событий ноября 1918 г. мы подписали Локарнский договор!

Ход вещей был именно таков, как мы это изобразили выше:

подписав однажды позорное перемирие, мы уже потом не могли найти в себе достаточно сил и мужества противостоять все новым и новым вымогательствам со стороны противника. Противники же были слишком умны, чтобы потребовать от нас слишком много сразу. Они всегда дозировали свои вымогательства так, чтобы они не казались чрезмерными, дабы не приходилось бояться немедленного взрыва народных страстей. И в этом отношении их мнения всегда сходились с мнениями наших руководителей. Один диктаторский договор следовал за другим, и каждый раз мы утешали себя тем, что так как мы приняли уже целую кучу других грабительских договоров, то не стоит уж слишком огорчаться по поводу отдельного вымогательства и прибегать к сопротивлению. Вот вам та «капля яда», о которой говорит Клаузевиц: проявив первую бесхарактерность, мы постепенно втягиваемся и унижаемся все дальше. Перед тем как принять какое бы то ни было новое решение, мы систематически ссылаемся на бремя, которое мы уже раньше взваливали на свои плечи, и на том успокаиваемся. Такое наследие является настоящей свинцовой гирей на ногах народа, благодаря которой народ окончательно обрекается на существование рабской расы.

В течение ряда лет на голову Германии сыпятся все новые приказы о разоружении, о лишении самостоятельности, о репарациях и т. п. В конце концов в Германии родился тот дух, который в плане Дауэса видит счастье, а в Локарнском договоре - успех. Одно только утешение можно найти в этом несчастии: людей обмануть можно, но бога не обманешь. Благословения божия все эти дни не получили. С тех пор как народ наш пошел по пути самоунижения, он не выходит из нужды и забот. Единственным нашим надежным союзником является сейчас нужда. Судьба не сделала и в данном случае исключения: она воздала нам по заслугам. Мы не сумели защитить свою честь, и вот судьба учит нас теперь тому, что без свободы и самостоятельности нет куска хлеба. Люди научились у нас теперь кричать о том, что нам нужен кусок хлеба, - придет пора и они научатся также кричать о том, что нам нужна свобода и независимость. Неслыханно тягостно было положение нашего народа после 1918 г. Но как ни горько было положение в то время, «общественное мнение» преследовало самым безжалостным образом всякого, кто осмеливался предсказывать то, что затем неизбежно наступало. Наши руководители были столь же жалки, сколь и самонадеянны. Их самомнение не знало пределов особенно тогда, когда дело шло о развенчании неприятных пророков. Полюбуйтесь на этих соломенных парламентских кукол, полюбуйтесь на этих седельщиков и перчаточников (я говорю тут не о профессии, что в данном случае не имело бы значения), ведь эти политические лилипуты всерьез взбираются на пьедестал и оттуда поучают всех остальных простых смертных. Нужды нет, что этакий «государственный деятель» уже через несколько месяцев оскандалится настолько, что за границей над ним все смеются.

Все кругом видят, что этот «деятель» совершенно запутался и

никакой дороги сам не знает; но это не мешает ему по-прежнему

оставаться на своем месте и высоко держать голову. Чем более

никудышными оказываются эти парламентские деятели современной

республики, тем бешенее преследуют они всех, кто чего-нибудь от

них еще ожидает, кто констатирует бесплодность их

«просвещенной» деятельности и в особенности тех, кто

осмеливается предсказать, что эта деятельность и в дальнейшем ни к чему хорошему не приведет. Но когда этакий парламентский фокусник окончательно пригвожден и когда он не может уже больше скрывать полного фиаско своей деятельности, тогда он непременно найдет тысячу причин, долженствующих извинить его неуспех. Одного только никогда не признает такой «государственный деятель» - а именно того, что главной причиной всех несчастий является прежде всего он сам.

x x x

Зимою 1922/23 г. уж во всяком случае все должны были понять, что Франция и после заключения мира продолжает с железной последовательностью добиваться тех целей, которые она поставила себе с самого начала и которых при заключении Версальского мира полностью не добилась. Кто в самом деле поверит, что четыре с половиной года Франция приносила тягчайшие жертвы и не жалела своей крови только для того, чтобы после этого взыскать соответствующие репарации за причиненный ей ущерб. Вопрос об одной Эльзас-Лотарингии не мог пробудить такой энергии у французов. Нет, если они воевали с таким напряжением сил, то это только потому, что проблема Эльзас-Лотарингии была для них только частью той большой политической программы, которую пишут на своем знамени иностранные политики Франции. В чем заключается эта большая программа? Ясно в том, чтобы раздробить Германию на ряд маленьких государств. Вот за что действительно боролась шовинистическая Франция - что, однако, не мешало ей на деле превратить свой собственный народ в ландскнехта интернационального еврейства.

Франция и действительно достигла бы этой своей цели, если бы, как на то в Париже вначале надеялись, вся борьба разыгралась на немецкой территории. Представим себе только на одну минуту, что кровавые сражения мировой войны разыгрывались бы не на Сомме, не во Фландрии, не в Артуа, не вокруг Варшавы и Нижнего Новгорода, Ковно, Риги и т.д., а разыгрывались бы в Германии на Руре, на Майне, на Эльбе, вокруг Ганновера, Лейпцига, Нюрнберга и т.д., - и тогда мы должны будем признать, что в таком случае раздробление Германии было бы вовсе не исключено. Большой вопрос, смогло ли бы наше молодое федеративное государство в течение четырех с половиной лет выдерживать такое испытание, которое оказалось по плечу Франции с ее единственным крупным центром - Парижем и с ее многовековой централизацией. Что эта величайшая борьба народов разыгралась вне границ нашего отечества, - в этом бессмертная заслуга нашей старой армии и великое счастье для всего нашего немецкого будущего. Я твердо убежден, что если бы это было не так, то мы теперь не имели бы уже Германии, а имели бы только кучку отдельных «немецких государств». С содроганием сердца думаю я часто, что такая перспектива была возможна. Только когда прикинешь умом, к чему все это могло бы привести, приходишь к выводу, что кровь наших павших друзей и братьев пролилась все-таки не совсем напрасно.

Цель, которую преследовала Франция войной, таким образом не осуществилась. В ноябре 1918 г. Германия, правда, потерпела молниеносное крушение. Однако в момент, когда внутри страны у нас разыгралась катастрофа, немецкие армии все еще стояли на территории враждебных государств, проникнув близко к их жизненным центрам. Первой заботой Франции в тот момент было не столько полное раздробление Германии, сколько вопрос о том, как бы поскорее освободить территории Франции и Бельгии от немецких армий. Первой заботой парижского правительства по окончании войны таким образом стало разоружение германских армий и отправление их как можно скорее в пределы Германии. Лишь во вторую очередь французское правительство могло подумать о том, как бы достигнуть тех целей войны, во имя которых и начата была вся борьба. Но в этом последнем отношении Франция была до известной степени парализована. Англия со своей точки зрения могла уже в этот момент считать, что она своих целей войны полностью достигла, ибо она добилась уже того, что Германия потеряла свое колониальное и торговое могущество и стала державой лишь второго ранга. Англия отнюдь не была заинтересована в том, чтобы совершенно уничтожить без остатка Германию, как единое государство. Напротив, Англия не могла не желать, чтобы в лице Германии на континенте все же остался достаточно сильный соперник Франции. Вот почему французскому правительству пришлось с помощью решительной политики в мирный период добиваться тех же целей, которые ставила война. Вот почему заявление Клемансо, что для него мир означает только продолжение войны, не было пустым словом.

Французы решили, что им остается только один путь: систематически и неуклонно они будут потрясать наше государство всякий раз, как к этому представится возможность. Постоянными требованиями все более окончательного разоружения Германии, с одной стороны, и грабительскими экономическими требованиями, с другой, французы систематически подкапываются под наше государственное единство. Чувство национальной чести в Германии постепенно отмирает и на этом фоне экономический гнет и вечная нужда могут повести к особенно опасным политическим последствиям. Если бы такой политический гнет и экономический грабеж продолжались 10-20 лет, то это должно было бы неизбежно погубить даже самый сильный государственный организм. И вот на этих путях цель, которую преследовала Франция войной, была бы тогда осуществлена.

Зимою 1922/23 гг. эти подлинные намерения Франции были уже до конца обнажены. Германии оставались только две возможности: либо наш государственный организм окажется настолько стойким, что зубы французов должны будут притупиться, либо мы решимся на активное сопротивление, воспользуемся для этого особенно убедительным поводом, перевооружим наш государственный корабль (что раньше или позже все равно неизбежно) и ударим против врага. Этот последний исход, разумеется, означал бы борьбу не на жизнь, а на смерть. Сохранить себе жизнь мы могли бы лишь в том случае, если бы нам удалось предварительно настолько изолировать Францию, что эта вторая война являлась бы уже не войной Германии против всего остального мира, а защитой Германии против Франции, ставшей угрозой для всего мира.

Так стоит вопрос. И я твердо убежден, что раньше или позже наступит именно этот второй случай. Никогда я не поверю, чтобы намерения Франции по отношению к нам могли измениться. Не поверю потому, что намерения эти в последнем счете вполне соответствуют интересам самосохранения французской нации. Если бы я сам был французом и величие Франции было бы мне, стало быть, столь же дорогим, сколь святым является для меня сейчас величие Германии, я в конце концов поступал бы так же, как поступает Клемансо. Франция постепенно теряет свое народонаселение; Франция теряет свои лучшие в расовом отношении элементы. При таких обстоятельствах вымирающая французская нация может сохранить свое значение на земле лишь в том случае, если Франции удастся раздробить Германию. Французская иностранная политика может тысячу раз меняться, но в конце концов самыми кружными путями она неизбежно придет все к тому же: план раздробления Германии не может не оставаться предметом ее самых страстных и заветных стремлений. И вот при таких обстоятельствах, по нашему мнению, совершенно неправильно думать, будто чисто пассивная тактика, направленная только на то, чтобы самим как-нибудь продержаться, при каких бы то ни было обстоятельствах может надолго оказаться целесообразной, раз Франция активно и неуклонно продолжает проводить свою линию. До тех пор пока вечный конфликт между Германией и Францией будет разрешаться нами только в форме обороны, он никогда на деле разрешен не будет. Результат может получиться только один: с каждым столетием Германия будет терять одну за другой все новые и новые позиции. Присмотритесь к тем изменениям, какие претерпели наши языковые границы с XII века, и вы убедитесь, как трудно рассчитывать на успех такой установки, которая стоила нам уже таких громадных потерь.

Нужно, чтобы Германия полностью и до конца поняла, что ее жизненная воля не должна ограничиваться только пассивной обороной.

Нужно понять, что мы должны наконец собрать все свои силы

для активной борьбы с Францией, для последнего решительного

боя. Нужно, чтобы мы, немцы, точно и ясно сформулировали те

великие конечные цели, которые мы будем преследовать в этом

бою. Только тогда сможем мы действительно довести дело до конца

и прекратить вечную бесплодную борьбу между нами и Францией,

стоившую нам столь многих жертв. Все это, разумеется, при том

предположении, что в уничтожении Франции Германия увидит только

средство, которое затем должно открыть нашему народу возможность завоевать себе новые территории в другом месте. Ныне мы имеем только 80 миллионов немцев во всей Европе! Нашу иностранную политику можно будет назвать правильной лишь в том случае, если в течение нескольких десятков лет на нашем континенте будет жить уже не менее 250 миллионов немцев и при том жить не в тесноте, как фабричные кули, работающие на другие государства, а как крестьяне и рабочие, взаимно дополняющие друг друга в творческом труде.

В декабре 1922 г. взаимоотношения между Германией и

Францией снова обострились в угрожающей степени. Франция решила

прибегнуть к новым чудовищным вымогательствам, и для этого ей

понадобилось в виде залога захватить еще ряд других наших

территорий. Раньше чем произвести очередной экономический

грабеж Франции нужно было оказать на нас новое политическое

давление. Чтобы легче покорить «непокорный» немецкий народ под

новое ярмо, французы сочли необходимым захватить один из

наиболее важных наших нервных узлов. Захват Рурского

бассейна имел задачей не только окончательно сломить

Германии хребет в моральном отношении, но и создать для нас такие хозяйственные затруднения, которые побудили бы нас взять на себя любые, хотя бы самые тяжелые обязательства. Согнуть или сломить Германию - такую задачу ставила себе Франция. И что же? Германия сначала согнулась, чтобы со временем окончательно сломиться!

В момент занятия французами Рурского бассейна судьба в

сущности опять протянула немецкому народу свою руку, открыв нам

известные возможности к возрождению. На первый взгляд занятие

Рурского бассейна было для нас громадным несчастьем; но при

ближайшем рассмотрении оказалось, что это событие, в сущности говоря, таило в себе многообещающую возможность - раз навсегда положить конец всем страданиям немецкого народа.