ЧАСТЬ ВТОРАЯ. НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ 9 страница

Совсем другое дело - короткая прокламация, написанная «разговорным» языком. Если прокламацию раздают бесплатно, то ее уже довольно охотно берут в руки. Известную роль играет тут и то, чтобы в заголовке была обозначена тема прокламации. Если дело идет о вопросе, который в данную минуту интересует всех, если тема эта на устах у всех, то прокламацию берут наперебой. Такой листок обыкновенно просматривают более или менее внимательно, такому листку иногда удается направить внимание читателя в новую сторону, вызвать у него интерес к новому движению и т.д. Но и листок даже в самом благоприятном случае дает только легкий толчок в определенном направлении. Довести дело до конца, т. е. завоевать человека, он не может. Листок может только обратить внимание прочитавшего его на какой-нибудь новый факт, новый лозунг и т. п. Закрепить влияние листка приходится другими средствами. Сюда относится прежде всего массовое собрание.

Если данный человек начал склоняться в сторону определенного нового молодого движения, то вначале он все-таки чувствует себя еще неуверенно. И тут-то именно приходит на помощь массовое собрание. Картина большого собрания, состоящего из людей одного и того же настроения, большею частью действует одобряюще на человека, только еще собирающегося вступить в ряды нового движения. Возьмите солдата на фронте. Вместе со своей ротой, с батальоном, окруженный со всех сторон товарищами, он идет в бой смелее, нежели тогда, когда он предоставлен сам себе. В кучке он чувствует себя все-таки еще в некоторой безопасности, хотя на самом деле это вовсе не так.

Когда человек попадает на большое собрание или на большую демонстрацию, это не только подкрепляет его настроение, но дает ему определенную связь с единомышленниками, вырабатывает в нем корпоративный дух. Если данный человек является только первым сторонником нового учения на давнем заводе, в данном предприятии, мастерской и т. д., то ему иногда приходится трудновато и он подбодряется, когда видит, что он является солдатом большой армии, членом обширной корпорации. Это ощущение он впервые получает только тогда, когда попадает на первое большое массовое собрание или массовую демонстрацию. Из своей маленькой мастерской или из своего большого предприятия, где отдельный человек однако чувствует себя совсем маленьким, новый сторонник нового движения впервые попадает на массовое собрание. Тут он сразу видит тысячи и тысячи людей того же настроения. Его сразу окружает атмосфера шумного энтузиазма, свойственная собранию, где присутствует три-четыре тысячи человек одного лагеря. Эта атмосфера увлекает. Очевидный для всех успех собрания пробуждает подъем и в этом новом посетителе и впервые окончательно освобождает его от живших еще в нем внутренних сомнений. Человек невольно поддается тому волшебному влиянию, которое мы называем массовым самовнушением. Воля, страсть, сила тысяч аккумулируется в каждом отдельном участнике собрания. Человек, переступивший порог собрания еще с некоторым сомнением в груди, теперь покидает его с гордо поднятой головой: он обрел полную веру в свое дело, он стал членом определенного коллектива.

Наше национал-социалистическое движение никогда не должно

позабывать обо всем этом. Мы никогда не поддадимся внушению

буржуазных олухов, которые, видите ли, очень хорошо понимают

все и однако, ухитрились проиграть большое государство,

проиграть господство своего собственного класса. Да, они

страшно умны, эти господа; они умеют все и не сумели сделать только одной мелочи - не сумели помешать тому, чтобы весь немецкий народ попал в объятия марксизма. Тут они провалились самым жалким образом. Не ясно ли, что их самомнение и чванство только родные братья их глупости и невежества.

Если эти господа не хотят признать великого значения за устным словом, то это объясняется очень просто тем, что сами они слишком хорошо убедились в бессилии своего слова.

ГЛАВА VII. НАШИ СТОЛКНОВЕНИЯ С КРАСНЫМ ФРОНТОМ

В 1919-1920 гг., а также в 1921 г. я лично считал необходимым посещать буржуазные собрания. Они неизменно производили на меня такое же впечатление, какое я в свои детские годы получал, когда мне приказывали выпить ложку рыбьего жира. Выпить приходится и, говорят, что рыбий жир очень полезен, но вкус его отвратителен! Если бы можно было весь немецкий народ на веревках приводить силой на эти буржуазные собрания и если бы до конца представления можно было его там удержать, закрыв заранее двери, то в течение нескольких столетий это, может быть, и дало бы определенные результаты. Но о себе лично скажу, что жизнь потеряла бы для меня в этом случае всю свою прелесть и я, пожалуй, перестал бы радоваться тому, что являюсь немцем. К счастью однако на веревке народ не приведешь на эти собрания. Вот почему не приходится удивляться, что здоровая безыскусственная масса народа избегает этих буржуазных «массовых собраний», как черт ладана.

Я лично имел удовольствие видеть живьем этих сомнительных пророков буржуазного миросозерцания и я должен сказать, что с тех пор перестал удивляться тому, что эти господа не придают большого значения устному слову. Я посещал тогда собрания демократов, дейч-национале, немецкой народной партии, баварской народной партою (партия центра в Баварии). Что прежде всего бросалось в глаза, так это полная однородность состава аудитории. Во всех этих «массовых» собраниях на деле принимали участие только члены партии. Полное отсутствие дисциплины!

Внешняя картина собрания больше напоминает толпу зевак в

картежном клубе, нежели собрание народа, только что

проделавшего свою величайшую революцию. И надо отдать

справедливость господам докладчикам: они со своей стороны

делали все возможное, чтобы еще больше сгустить скуку. Они

произносили или, лучше сказать, читали речи, совершенно похожие

на газетные статьи в наших «образованных» органах печати или на

какой-нибудь скучный научный трактат. Почтенные ораторы

старательно избегали хотя бы одного яркого слова. Иногда

допускалась только натянутая тощая профессорская штука. В этот

момент почтенные члены президиума считали своей обязанностью

засмеяться, но и смех этот ни в коем случае не должен был быть

громким. Нет, ведь это могло бы, боже упаси, заразить

аудиторию, которая тоже того и гляди стала бы смеяться. Нет,

члены президиума считали возможным только «благородно»

улыбаться. Сдержанность прежде всего! И вообще этот президиум

Однажды случилось мне присутствовать на буржуазном собрании в Мюнхене в Вагнеровском зале. Это была манифестация по случаю юбилея Лейпцигской битвы. Речь держал какой-то почтенный старец, профессор какого-то из университетов. На трибуне сидел президиум. Слева - один монокль, справа - другой монокль, посередине какой-то субъект без монокля. Все трое в наглухо застегнутых сюртуках. Впечатление получалось такое, что перед нами не то судьи, только что произнесшие кому-то смертный приговор, не то пасторы, которые сейчас собираются крестить ребенка. Так называемая речь докладчика, которая будучи напечатана может быть и произвела бы какое-нибудь впечатление, при устном произнесении действовала просто ужасно. Через три четверти часа все собрание от скуки впало в транс. Скука нарушалась только тем, что время от времени отдельные господчики или отдельные дамочки поднимались и уходили. Тишина нарушалась еще шумом, производимым кельнершами, да зевотой отдельных «воодушевленных» слушателей. В одном углу зала я заметил троих рабочих, пришедших сюда то ли из любопытства, то ли по поручению своей организации. Я занял место около них. Рабочие эти только иронически переглядывались друг с другом, а затем стали друг друга толкать в бок, приглашая к выходу. Наконец они тихонько поднялись и, стараясь не производить ни малейшего шума, вышли из зала. Было ясно, что они и не хотят произвести никакого шума: видя этакое сборище, они должны были придти к выводу, что не стоит труда мешать этим людям скучать. Я остался. Собрание стало приближаться к концу. Голос докладывавшего профессора становился все слабее. Почтенный оратор кончил. Тогда поднялся субъект, сидевший посередине между двумя моноклями, и стал подробно излагать присутствующим немецким «братьям и сестрам», сколь благодарен он сам и сколь благодарны должны быть все присутствующие высокоуважаемому профессору Икс за его замечательный, исключительный, изумительный доклад, который был так основателен и глубок, который так многому всех нас научил и который составит для нас целое «внутреннее переживание» и вообще является «крупным событием». Было бы профанированием этой торжественной минуты, продолжал председатель, если бы после такого глубокого доклада мы допустили бы еще какую-нибудь дискуссию. Я думаю, что выражу мнение всех присутствующих, если заявлю, что никакой дискуссии не надо, и вместо этого приглашаю всех встать и провозгласить единодушное «ура» и т. д. В заключение председатель приглашал спеть «Дейчланд убер аллес». Собрание кое-как запело. Но когда дело дошло только до второй строфы, число поющих сразу упало.

Припев был поддержан опять большим количеством голосов, а когда

дело дошло до третьей строфы, поющих стало еще меньше. Мне

стало ясно, что почтенное собрание не знает даже текста нашей

великой патриотической песни. Но стоит ли в самом деле такому

«высокому» собранию знать наизусть народную песню

На этом собрание разошлось, вернее сказать, разбежалось. Одни торопились в пивную, другие - в кафе, третьи - просто на свежий воздух.

Да, на свежий воздух! Сюда стремился и я всей душой. После спертой атмосферы такого собрания это было вполне понятно. И это называется манифестацией в память великой героической битвы, в которой участвовали сотни тысяч сынов нашего народа! Хотелось только плеваться.

Такие «манифестации» правительство любит. Это

действительно «спокойные» собрания. Господину министру не

приходится беспокоиться тут, как бы не вышло какого-нибудь

беспорядка, как бы волны энтузиазма внезапно не поднялись выше

нормального уровня, допускаемого буржуазными приличиями. Тут

нашим правителям не приходится бояться, что воодушевленная

масса выйдет из зала, построится в стройные ряды и дружным

железным шагом пройдет по всем главным улицам города с пением, скажем, нашего национал-социалистического гимна. Нет, наша, любящая спокойствие, полиция может не тревожиться. Тут никаких неприятностей не будет. Люди отправятся только в пивные и в кафе...

Нет, такими гражданами власть может быть довольна!..

x x x

Наши национал-социалистические собрания уж конечно не являлись этакими «мирными» собраниями. Здесь два враждебных миросозерцания вступали в открытый бой друг с другом. Наши собрания отнюдь не кончались тривиальным пением, никому ненужным и никого не зажигавшим. Наши собрания большею частью кончались взрывом настоящей фанатической страсти и подлинного национального энтузиазма.

Нам было ясно с самого начала, что на наших собраниях безусловно необходимо обеспечить слепую дисциплину и прежде всего гарантировать настоящий авторитет президиумам наших собраний. Ибо речи наших ораторов конечно совершенно не были похожи на бесцветную болтовню буржуазных «референтов»; речи наших докладчиков и своим содержанием и своей формой всегда вызывали в противниках бешеную злобу и попытки возражения. Насчет недостатка противников на наших собраниях жаловаться не приходилось. Как часто появлялись они на наши собрания целыми большими толпами, распределив заранее между собою роли! И на лицах всех можно было прочитать: «сегодня мы с ними покончим»!

Зачастую красные приводили на наши собрания своих людей

буквально целыми колоннами, причем конечно заранее накачивали

этих людей в том направлении, что сегодня же вечером они нас

должны разгромить окончательно. Зачастую красные делали

абсолютно все приготовления к тому, чтобы взорвать наши

собрания. Только решительность и энергия наших президиумов, только быстрота и натиск нашей охраны собраний могли помешать этим заговорам. Действительно, красным было от чего придти в бешенство. Уже один красный цвет наших плакатов привлекал к нам аудиторию и из числа красных. Средний буржуа не переставал возмущаться по поводу того, что и мы, национал-социалисты, избрали красный цвет. В этом видели с нашей стороны, по крайней мере, двусмысленность. Мудрые вожди дейч-националов нашептывали друг другу подозрения, что мы-де на деле являемся только разновидностью марксистов, что, может быть, мы и вообще-то только скрытые марксисты или еще и того лучше - социалисты. Разницы между социализмом и марксизмом эти мудрецы до сих пор не поняли. Особенное возмущение среди этих мещан вызывало то обстоятельство, что мы на наших собраниях обращались к аудитории не со словами «милостивые государи и милостивые государыни», а со словами: «соотечественники и соотечественницы». Ну, а когда узнали, что в своей собственной среде мы друг друга величаем «партийными товарищами», то наш «марксизм» стоял уже вне всяких подозрений. Не раз мы прямо тряслись от смеха по поводу страхов этих буржуазных зайцев и их остроумных догадок насчет нашего происхождения, наших намерений и наших целей.

Красный цвет для наших плакатов мы избрали конечно не случайно, а по зрелом размышлении. Мы хотели этим как можно больше раздразнить красных, вызвать у них возмущение и провоцировать их на то, чтобы они стали ходить на наши собрания хотя бы только с целью срыва их. Нам было важно, чтобы люди эти вообще пришли и чтобы часть их нас выслушала.

Забавно было в эти годы наблюдать колебания и беспомощность наших противников, не знавших какую же тактику выбрать по отношению к нам.

Сначала красные предложили своим сторонникам не обращать на нас внимания и бойкотировать нас.

Так рабочие, как правило, и поступали. Но с течением времени отдельные рабочие все-таки стали просачиваться на наши собрания. И так как число их становилось все больше, а впечатление, производимое нашим учением на них, все сильнее, то вожаки все-таки стали нервничать и пришли в беспокойство. В конце концов они стали приходить к выводу, что просто отмалчиваться неудобно и что к нам нужно применить террор.

Теперь вожаки обращаются к «сознательным рабочим» с другим

призывом: пусть они идут на наши собрания с тем, чтобы дать там

отпор «реакционно-монархической провокации»; пусть вожди

национал-социалистов познакомятся-де с кулаками честных

пролетариев.

В результате этого получалась уже иная картина. Уже за три

четверти часа начала собрания помещение обыкновенно переполнено

рабочими. Собрание напоминает пороховой погреб, в любую минуту

готовый взлететь на воздух. Фитиль уже заряжен, и вот-вот

раздастся взрыв. Однако на деле получалось иное. Рабочие

приходили к нам как противники и враги, а уходили с собрания

если уже не как друзья, то по крайней мере как люди,

призадумавшиеся над правотой своего собственного учения.

Постепенно картина еще больше менялась в нашу пользу.

Обыкновенно после трехчасового моего доклада вся аудитория - как друзья, так и недавние враги - превращалась в единую воодушевленную массу друзей. Настроение создавалось такое, что противникам нельзя было уже и мечтать взорвать собрание. Тогда вожаки опять начинали трусить и переходили на сторону тех, которые раньше предлагали не ходить на наши собрания. Опять в рядах марксистских вожаков укреплялось то мнение, что единственно правильной тактикой по отношению к нам будет бойкот наших собраний.

Опять в течение некоторого времени сторонники красных переставали приходить на наши собрания, но спустя короткое время игра опять начиналась сначала.

Полный запрет ходить на наши собрания не удавался. «Товарищи» все же приходили на них во все более и более значительных количествах. Тогда опять побеждали сторонники более радикальной тактики: наши собрания надо-де во что бы то ни стало взрывать.

Но вот проходят два, три, восемь, десять наших собраний; попытки срыва не удаются, и каждый раз часть красных переходит на нашу сторону. Тогда внезапно опять раздается старый пароль:

«Пролетарии, товарищи, рабочие и работницы, бойкотируйте собрания этих национал-социалистических провокаторов!».

Те же вечные колебания можно было наблюдать и в красной прессе. То пытаются нас замалчивать, то, убедившись, что это не приводит к цели, избирают противоположную тактику. Тогда начинают нас склонять во всех падежах каждый божий день. При этом рабочим усердно доказывают прежде всего, насколько смешны мы, национал-социалисты. Но скоро вожаки опять убеждаются, что они только достигают противоположных результатов, ибо у многих рабочих естественно возникает вопрос: если национал-социалисты так смешны и ничтожны, то на кой же черт так много о них писать. У рядовых рабочих начинает просыпаться любопытство. Тогда газеты красных внезапно делают новый поворот: над нами уже не просто издеваются, а изображают нас как самых страшных преступников во всей истории человечества. В красных газетах появляются десятки статей, имеющих задачей еще и еще раз доказать преступность наших намерений. Затем пускают в ход россказни о разных скандальных историях, от начала до конца, конечно, выдуманных. Но скоро вожаки убеждаются, что и этот способ борьбы ни к чему не приводит. По сути дела все это нам только помогало, ибо только приковывало внимание к нам и к нашему движению.

Я уже и тогда считал: пусть они нас высмеивают или ругают, пусть изображают нас комедиантами или преступниками, лишь бы только они побольше говорили о нас, лишь бы только рабочие заинтересовывались нашим движением и начинали видеть в нас определенную силу, с которой раньше или позже придется считаться.

Что мы действительно представляем собою и чего мы действительно хотим, с этим вожаки еврейской прессы в один прекрасный день познакомятся очень хорошо. В этом мы были вполне уверены.

Если в то время дело однако не доходило до прямых срывов наших собраний, то это в значительной мере объясняется прежде всего невероятной трусостью господ вожаков красных. Их любимой тактикой было посылать на наши собрания маленьких людишек, а самим дожидаться результатов затеваемого скандала на улице - недалеко от помещения, где происходит само собрание.

Обыкновенно мы бывали в курсе всех планов этих господ, вплоть до деталей и подробностей. Это объясняется, во-первых, тем, что мы, исходя из соображений целесообразности, нередко оставляли многих из своих товарищей в красных организациях. А во-вторых, это объяснялось тем, что заправилы красных по обыкновению не умели держать язык за зубами. Мы уже говорили о том, что у паев Германии вообще не умеют молчать. В данном случае болтливость приносила пользу национальному делу. Вожаки красных не умели удержаться от того, чтобы сразу не разболтать задуманных гениальных планов. Курица, говорят, квохчет лишь тогда, когда она уже снесет яйцо; вожаки же красных поступали наоборот. Будучи вполне в курсе планов красных, мы всегда заблаговременно принимали нужные меры, и посланным ими агентам зачастую даже не приходило в голову, что они очутятся за дверью еще раньше, чем попытаются начать скандал.

Вся эта обстановка побудила нашу партию взять дело охраны

своих собраний в собственные руки. Рассчитывать тут на

официальную полицейскую охрану не приходится. Напротив.

Официальные власти обычно действуют так, что это идет на пользу

только скандалистам. Чтобы помешать скандалу полиция

обыкновенно прибегает к тому, что просто закрывает собрание. Но

ведь этого только и нужно было красным. Практика нашей полиции

в этом отношении представляет собою действительно предел

беззакония. У нас выработался такой обычай. Если

высокоуважаемая полиция узнает, что та или другая группа скандалистов хочет сорвать собрание, полиция не считает своим долгом задержать этих скандалистов, а просто-напросто запрещает самое собрание. Заурядный полицейский гений видит в этом предел государственной мудрости. Это называют у нас «превентивными мероприятиями, направленными к тому, чтобы помешать совершиться беззаконию».

Что же получается? Любая кучка решительных бандитов всегда

может помешать честным людям провести задуманное ими

политическое собрание. Во имя «тишины и порядка»

государственная власть покорно склоняется перед волей бандитов

и «просит» честных политических деятелей быть настолько

снисходительными и «не провоцировать» бандитов. Если

национал-социалисты назначают ряд своих собраний, а профсоюзы заявляют, что они призовут своих членов оказать сопротивление, то наша мудрая полиция не считает необходимым посадить под замок этих шантажистов, а считает за благо просто-напросто запретить наши собрания. Эти охранители закона зачастую бывали даже настолько бесстыдны, что не стеснялись сообщать нам такие вещи в письменном виде.

Чтобы обезопасить свои собрания от возможных скандалов, мы должны были поставить дело так, чтобы быть в состоянии уже в зародыше раздавить всякие такие попытки.

Кроме того мы считались еще и со следующим: любое собрание, если его охраняет только полиция, уже тем самым дискредитируется в глазах широких масс народа. То собрание, которое может состояться только благодаря усиленной охране полиции, уже не может иметь притягательной силы для масс. Низшие слои народа примыкают лишь к тем, за кем они чувствуют большую собственную силу.

Как человек мужественный скорее побеждает сердца женщин, так и соответственная партия скорее побеждает сердца народа, нежели трусливая организация, прячущаяся за спиной полиции.

Это последнее соображение играло особенно большую роль в том, что наша молодая партия сочла необходимым взвалить на свои собственные плечи задачу охраны своих публичных собраний от террора противников.

Дело охраны наших собраний мы построили на следующих двух принципах:

1. На энергичном и психологически правильном руководстве собранием.

2. На создании специальных отрядов, имеющих задачей охрану порядка на наших собраниях.

Когда мы, национал-социалисты, в ту пору устраивали собрания, то хозяевами на наших собраниях были мы и никто другой. Что именно мы являемся неограниченными хозяевами в зале, это мы давали чувствовать собравшимся непрерывно каждую минуту. Наши противники превосходно знали, что если кто-либо посмеет прибегнуть к провокации, он немедленно вылетит за дверь, и что если нас будет всего даже 10 человек на полтысячи, все равно мы не остановимся ни перед чем. Обычно тогда - особенно вне Мюнхена - на наших собраниях и господствовала такая пропорция: 10-15 национал-социалистов на 500-700 слушателей. И тем не менее ни одна провокация на наших собраниях не могла оставаться безнаказанной. Посетители наших собраний твердо знали, что мы лучше дадим убить себя, нежели капитулируем. И не раз действительно случалось на наших собраниях, что маленькая горсточка наших товарищей геройски отбивалась от громадной массы ревущих и готовых на все красных и тем не менее добивалась своего.

Конечно если бы красные решились идти до конца, они могли бы расправиться с нашей горсточкой; но господа красные знали, что раньше чем они перебьют наших 15-20 человек, мы наверняка раздробим черепа по крайней мере вдвое большему количеству их сторонников. Ну, а такого риска красные не любили.

Приступая к широкой организации наших собраний, мы научились использовать опыт и технику марксистских и буржуазных собраний.

У марксистов на собраниях издавна господствовала слепая

дисциплина, так что о попытках срыва их собраний по крайней

мере со стороны буржуазных противников не могло быть и речи. За

то сами красные изощрялись в этих попытках по отношению к своим

противникам. Они достигли в этом отношении такой виртуозности,

что одно время в целом ряде областей Германии любая попытка

созвать немарксистское собрание уже рассматривалась как

провокация по отношению к рабочим. Особенно неистовствовали

вожаки красных, если они подозревали, что на каком-нибудь

собрании заговорят об их собственных грехах и разоблачат их

собственную низость и ложь. Как только господа вожаки узнавали,

что предполагается созыв такого враждебного им собрания, вся

красная печать подымала неистовый вой. Затем эти принципиальные

противники закона тотчас же бежали к первому попавшемуся

полицейскому и нахально заявляли, что пусть лучше полиция сама

не допустит до этой «провокации рабочих», иначе-де «будет

хуже». С каждым чиновником они говорили в соответственном

стиле, учитывая, насколько большим ослом является этот

чиновник. Но если в виде исключения они наталкивались на

действительно честного немецкого администратора, а не на жалкую

тряпку, и если этот администратор не поддавался их шантажу,

тогда господа красные опять прибегали к своему испытанному

средству: они заявляли, что рабочие не потерпят «провокации

пролетариев», и приглашали своих сторонников в таком-то

количестве собраться в таком-то часу, явиться на собрание

противников и «при помощи мускулистой руки рабочего положить

конец этому неслыханному позору». Надо было видеть, в какое

смятение приходили трусливые руководители буржуазных собраний,

когда там появлялись господа красные. Чаще всего одной угрозы

красных бывало достаточно, чтобы устроители собрания

отказывались от самого собрания. Но если собрание не

отменялось, то из трусости его открывали по крайней мере на час

позже - вместо 8 часов в 9 часов вечера. В течение этого часа

будущий председатель вступал в частные переговоры с явившимися

противниками; лебезя перед ними, он делал тридцать три

комплимента «господам из оппозиции», распространялся о том, как

все устроители собрания рады и счастливы, что оппозиция явилась

на собрание (чистейшая ложь!), ибо они уверены-де, что после

обмена мнений (а свободу дискуссии он, таким образом, уже

заранее конечно гарантировал противникам), быть может, найдется

общая почва и, во всяком случае, точки зрения-де сблизятся и т.

п. При этом храбрый председатель конечно не переставал

божиться, что в задачи устроителей собрания, боже упаси, отнюдь

не входит переубедить людей другой партии. Нет, пусть каждый

свободно остается при своем мнении и предоставит свободу мнений

и другим. Все, о чем председатель просит «господ из оппозиции»,

так это, чтобы они не прерывали докладчика: к тому же и

докладчик будет-де совсем короток, а после него сразу начнутся

прения. Неужели же уважаемые граждане хотят, чтобы и это наше

собрание явило картину братоубийственной войны в лагере

немецкого народа

В этом духе униженно изливался будущий председатель собрания. Бррр...

Господа друзья слева конечно очень мало трогались такими увещаниями. Как только докладчик начинал свою речь, его тут же осыпали самыми бешенными ругательствами. В конце концов докладчику приходилось собирать свои бумажки и кончать. При этом часто получалось впечатление, что сам докладчик облегченно вздыхал, довольный, что мучения его быстро кончились. При неистовых воплях красных покидали эти буржуазные тореадоры арену собрания, а еще чаще просто вылетали с собрания с разбитой головой.

Вот почему господам марксистам показалось чем-то совершенно новым то, с чем им пришлось встретиться на наших национал-социалистических собраниях. Сначала они приходили в помещения наших собраний в полной уверенности, что им и здесь шутя удастся их обычная игра. «Сегодня мы кончаем с этими господами» - так хвастливо говорили они друг другу при входе напаши собрания. И как же удивлены бывали эти господа, что, не успев еще сделать второго цвишенруфа, они уже вылетали из зала собрания, как перышки, и сами не понимали при этом, как они очутились за дверями зала.

Во-первых, председатель собрания вел себя у нас совершенно по-иному. Никогда наш председатель не унижался до того, чтобы просить противников дать нам свободно говорить. Во-вторых, наш председатель ни в коем случае не обещал заранее безграничной свободы дискуссий на нашем собрании, а только заявлял, что хозяевами собраниями являемся мы, что поэтому все права на этом собрании принадлежат нам и что каждый, кто посмеет сделать хотя бы один только цвишенруф, сейчас же будет безжалостно удален из зала. Далее наш председатель считал необходимым тут же заявить, что никакой ответственности за ту судьбу, какая может постигнуть скандалистов, мы на себя не берем. Если останется время и если мы будем считать это полезным, то мы откроем некоторую дискуссию, если же нет, то не откроем. Затем председатель без дальних слов объявлял собрание открытым, и наш докладчик тотчас же приступал к докладу. Уже одно это вызывало изумление противников. Но далее в нашем распоряжении были еще, хотя и малочисленные, но превосходно организованные отряды, имевшие задачей охрану порядка на собраниях. Буржуазные партии обыкновенно вербовали распорядителей собрания из числа старых почтенных людей, которым право на уважение и авторитет давал их преклонный возраст. Но так как натравливаемая марксистами толпа плевать хотела на преклонный возраст, то пользы от этих распорядителей на буржуазных собраниях ровным счетом никакой не получалось.

Я в самом начале провел ту мысль, что отряды наших распорядителей на собраниях должны принципиально состоять только из молодежи. Наши отряды состояли частью из моих ближайших товарищей по фронту и по военной службе вообще, частью же из молодых партийных товарищей, недавно вступивших в наше движение. Я воспитывал этих товарищей в той мысли, что террор можно сломить только террором, что успех на нашей земле сужден только тем, у кого будет достаточно решимости и мужества, что мы ведем борьбу за такую великую идею, за которую не грех отдать последнюю каплю крови. Это молодежь воспитана была нами в той мысли, что если уж приходится дело решать силой, то наилучшей тактикой будет всегда наступление. Вот почему уже в очень скором времени все узнали ту истину, что наши отряды - это не члены дискуссионного клуба, а люди, проникнутые воинским духом и всегда готовые бороться не на жизнь, а на смерть.