ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫЙ ПАМЯТНИК VIII века

К концу VII в. позиции старой гражданской знати в управлении страной оказались чрезвычайно ослабленными, военная обстановка предельно критической. Арабы ставили целью утверждение своей власти над Малой Азией, готовились к захвату Константинополя. В 717 г. город был осажден с суши и моря. Критическая ситуация “отдала” власть в руки фемной знати. Императором стал стратиг малоазийской фемы Анатолик Лев III Исавр (717-741 гг.), положивший начало правлению Исаврийской династии (717-802 гг.). В 718 г. арабы вынуждены были снять осаду и отказаться от попыток овладеть столицей Византии.

Используя результаты социальных сдвигов VII столетия, Лев III и его сын Константин V (соправитель 720-741-775 гг.) предприняли усилия к тому, чтобы восстановить элементы римского права и римской государственности, поколебленные при его предшественниках. В 726 г. был издан законодательный сборник, получивший название Эклоги. Во введении к сборнику говорилось, что в стране, особенно в провинции, почти совсем забыто законодательство прежних императоров и что Эклога снова вводит в действие основные начала Юстинианова права.

Так как Юстиниан запретил какое-либо комментирование и литературную обработку текстов, вошедших в состав Свода гражданского права, в распоряжении современных исследователей имеется мало памятников законодательной деятельности императоров VI-VIII вв., т.е. периода времени, отделяющего законодательство Юстиниана от Эклоги. Отсутствуют также следы какой-либо систематической перестройки законодательства на протяжении двух столетий. Законодательство Юстиниана оставалось, очевидно, в полной силе, несмотря на то, что изменения жизненных условий, вероятно, не раз ставило перед юристами новые вопросы.

Систематический, хотя и краткий, свод, который представляет собой Эклога, является тем более интересным, что это была первая попытка пересмотреть законодательство после реформ Юстиниана.

Эклога оставалась действующим официальным законодательным сводом сравнительно недолго. Ее создавали императоры-иконоборцы. После победы иконопочитания Эклогу заменили новые законодательные сборники – Прохирон (879 г.), Эпанагога (884-886 гг.), Василики (890 г.), восстановившие вновь Юстинианово законодательство в его более чистом виде. Тем не менее влияние Эклоги сказывалось весьма сильно и в дальнейшем. Многие законоположения Эклоги были восприняты последующим законодательством. Текст Эклоги многократно переписывался и варьировался. В XI-XII вв. появились новые варианты Эклоги.

Чрезмерная сжатость Эклоги дополнялась Земледельческим, Морским и Военным законами. Наибольшее значение из них имел Земледельческий закон, который по своему содержанию напоминал западноевропейские “варварские правды”. Он восполнял существенный пробел Эклоги: регулировал отношения, складывавшиеся в сельских общинах, которые к VIII в. стали играть важную роль в жизни византийского общества.

Из других приложений к Эклоге наибольшее значение имел Морской закон, который в Западной Европе получил известность как Родосский морской закон. Составление этого сборника относится к VII-VIII вв. В нем были собраны правовые обычаи, сложившиеся в практике античной и средневековой морской торговли и частично обработанные еще римскими юристами.

Эклога была очень популярна в славянских странах. Ее текст не только был полностью переведен на славянские языки, но и послужил одним из источников для древнейших законодательных памятников. Некоторые исследователи указывают на наличие сходства между отдельными законоположениями Эклоги и статьями Русской Правды. Славянский перевод Эклоги содержится в Кормчей книге и в Мериле Праведном.

Эклога состоит из предисловия и 18 титулов.

Из предисловия к Эклоге следует, что правительство решилось вступить на путь реформ. Подкрепив, как это обычно практиковалось в Византии, свои намерения ссылками на Священное писание и отметив факт одержанных над врагами побед, авторы предисловия указывают, что публикуемый ими законодательный сборник преследует две главные задачи: “Зная, что законоположения, изданные прежними императорами, содержатся во многих книгах и что смысл, заключенных в них, для одних трудно постижим, а для других, особенно живущих за пределами столицы, совершенно недоступен, мы созвали славнейших наших патрихиев, славнейшего квестора и гипатов, а также антиграфевсов и прочих богобоязненных людей и приказали собрать к нам все книги. Рассмотрев все с усердным вниманием, мы сочли приличным, чтобы в этой книге – частью сообразно с тем, что содержится в тех книгах удачного, частью в соответствии с тем, что мы постановили, были бы более ясно и кратко изложены решения в отношении наиболее часто встречающихся дел и сделок по договорам, а также наказания, соответствующие обвинениям”. Авторы предисловия сообщают далее, что они при этом стремились, с одной стороны, “к лучшей обозримости и к лучшему постижению этих законов”, с другой, - “к более легкому и справедливому решению дел, наказанию за преступления и возвращения на путь истинный и исправления лиц, расположенных к совершению преступлений”.

Если исходить из предисловия, можно заключить, что реформа шла в нескольких направлениях.

Во-первых, был создан краткий, легко обозримый и, следовательно, более доступный свод законов, чем действовавший со времен Юстиниана I громоздкий, во многом противоречивый опус.

Во-вторых, вводилась система выдачи жалованья из казны судебному персоналу без права получать какие-либо вознаграждения от участников судебных тяжб. Таким образом, была пересмотрена система оплаты судебных дел, поскольку принятая раньше открывала неограниченный простор всевозможным злоупотреблениям, не говоря уже об узаконенных взысканиях с тяжущихся за судебное разбирательство в зависимости от величины спорной суммы. В какой мере эти установления о бесплатности правосудия были осуществлены в жизненной практике, сказать трудно. Внедрившиеся обычаи были настолько сильны, что с ними было нелегко бороться. Вряд ли все же можно сказать, что это заявление авторов Эклоги носило только декларативный характер.

В-третьих, Эклога в некоторых своих чертах ломала установленные порядки: проводился принцип равенства всех перед судом, независимо от степени имущественной обеспеченности.

В-четвертых, ознакомление с содержанием Эклоги показывает, что ряд вопросов в ней рассматривается по-новому, хотя она всюду, как правило, основывается на предшествующем законодательстве Юстиниана. Краткость Эклоги наводит на мысль, что в ней содержатся только нововведения и дополнения к праву Юстиниана. Но это не всегда так. Во многих статьях Эклога повторяет старые постановления, по-видимому, те именно, которые и в VIII в. еще имели большую актуальность.

Согласно Эклоге, в качестве судебных органов в столице фигурируют квестор и его подчиненные. В провинциях суд правят архонты либо сами, либо через своих ассесоров и судей, иногда в менее важных случаях через экдиков, городских судей. Наряду с этим в качестве городского судьи в некоторых источниках упоминается и городской эпарх.

Преступления высших сановников разбирал сам император. Дела о помиловании передавались иногда на рассмотрение в суд двенадцати императорских судей. При Юстиниане эти судьи, именовавшиеся “божественными судьями”, получали твердое содержание и имели в своем распоряжении особый персонал из чиновников и писцов. Этот институт из двенадцати императорских судей удержался и позже.

I-III титулы Эклоги посвящены брачно-семейным отношениям; IV-VI – дарению, наследственному праву; VII титул – опеке и попечительству; VIII – освобождению рабов и вольноотпущенников; с IX по XIII – обязательственное право: договоры купли-продажи, займы, товарищества, залог, аренда, найм; XIV – свидетелям; XV – мировым сделкам; XVI – лагерному пекулию; XVII – наказаниям и преступлениям, этот титул содержит самые большие изменения; XVIII – разделу военной добычи.

Составители Эклоги уделяли большое внимание вопросам семейного и брачного права. Это ясно видно уже из того, что все три первых титула Эклоги посвящены данному кругу вопросов. В первом разделе речь идет об обручении, во втором и третьем говорится о браке и связанных с ним имущественных отношениях. Со свойственным Эклоге лаконизмом авторы вносят ряд существенных изменений в ранее действующее законодательство, развивая, главным образом, ту его часть, которая была направлена на укрепление семьи. Семья рассматривается Эклогой как важная конституционная часть общественного строя, подобно тому, как характерной его чертой и в деревне, и в городе были общины крестьян, цехи ремесленников и компании, товарищества купцов. Вместе с тем необходимо отметить, что брак по Эклоге представляет собой союз мужа и жены, пользующихся равными правами, без сохранения всякой тени существовавшей прежде, в античную эпоху, власти отца как главы семьи над ее членами. Уже в IV в. ломается римское семейное право под воздействием местного народного права восточных провинций.

С IV в. материнское имущество рассматривалось как сохраняемое за детьми без права отца распоряжаться им. Последующие конституции распространили это положение на все виды наследства по материнской линии – на легаты, дары и т.п. В VI в. собственность сына простиралась на все имущество, приобретенное им самим, а еще и на так называемый лагерный пекулий, который прежде считался подлежащим возвращению отцу.

В классическом римском праве обещание будущего вступления в брак не облекалось в какие-либо торжественные формы и не создавало каких-либо юридических обязательств, вытекающих из этого обещания. Совершенно иначе дело обстояло в праве постклассическом, византийском. Обручение являлось актом, осуществлявшимся в формах, предусмотренных законом.

По Эклоге, как и по законодательству Юстиниана, обручение предусматривает наличие согласия обручающихся и их родителей. К обручению допускались лица, достигшие семилетнего возраста. Возможны были различные формы заключения подобного соглашения. Оно могло быть сделано и письменно, и в устной форме. В большинстве разделов Эклоги письменному оформлению соглашений и всевозможных документов уделено значительное внимание. Эта черта являлась типичной и для византийского, и для восточного законодательства. К заключению соглашения об обручении не допускались лица, уже связанные подобными обязательствами, т.е. такие, которые заключали прежде соглашение об обручении с дачей задатка или предбрачного дара, либо путем оформления письменного договора. Из этого вытекает, что по Эклоге обручение рассматривалось как формальное обязательство, имевшее три установленные разновидности в оформлении. Это был формальный акт с точно предусмотренным порядком его осуществления. В этом смысле Эклога лишь развивает далее те установки, которые были выработаны уже в первый период развития византийского права.

При расторжении соглашения об обручении по инициативе обрученного, если соглашение было заключено в устной форме с дачей задатка, виновник терял свой задаток. Невеста, разорвавшая соглашение по своей инициативе, теряла задаток в двойном размере. Если же соглашение об обручении было оформлено письменным договором, то по Эклоге (в отличие от Юстинианова права) сторона, нарушившая договор, несла ответственность в размерах, предусмотренных договором. Эклога не упоминает здесь о каких-либо ограничениях размеров неустойки, в то время как по Юстинианову праву она обычно не превышала четырехкратной суммы задатка.

Интересной чертой Эклоги является отсутствие каких-либо указаний на первенствующую роль отца среди родственников, дающих согласие на заключение соглашения об обручении.

В отличие от римского классического права, где типичной формой брака стал matrimonium sine manu, брак без мужней власти, по сути дела близкий к конкубинату, для Эклоги характерны совершенно иные формы брака.

Старый римский брак sine manu представлял собой простое соглашение. Оно не имело строго юридического значения, заключалось свободно и так же свободно разрывалось по желанию каждой стороны. Критерием для определения отличия такого брака от конкубината (сожительства) считалось введение жены в свой дом, ее представление членам “фамилии”, ее одежда, соответствующая положению мужа. Но наиболее существенным было принесенное ею приданое. Наличие или отсутствие такового являлось важным доказательством наличия или отсутствия брака.

На первых порах в Византии, даже при введении христианского обряда бракосочетания, юридическая сущность брака как свободного соглашения сторон не была глубоко затронута. Лишь постепенно, к VI в. сложилось новое представление о формально заключенном юридически законном договоре о браке. Это новое представление отражало влияние на брак обычаев, имевших распространение в восточных провинциях, и взглядов церкви, церковного права.

В законодательстве Юстиниана заключение особого брачного договора, в котором определяются имущественные отношения супругов, рассматривалось как обязательное отнюдь не для всех вступающих в брак. Такие договоры должны были заключать только сановники высшего ранга. Подобные брачные контракты неоднократно упоминаются в законодательстве Юстиниана. Тенденции письменного оформления всевозможных юридических отношений опирались в Византии на старую восточную традицию. На Западе была обратная тенденция, которая отразилась в ограниченном применении в VI в. закона об обязательном письменном оформлении брачных договоров.

Таким образом, законодательство Эклоги может рассматриваться как доказательство победоносного влияния обычаев Востока. Подобное же влияние констатируется и в других разделах брачного права Эклоги. Следует отметить, однако, что этим не исчерпывается отличие права Эклоги от более раннего законодательства о браке. Так, в Эклоге не предусматривается и каких-либо ограничений при вступлении в брак для лиц, наделенных властью в пределах управляемых ими провинций. Такое запрещение для правителей провинций имеется не только в Кодексе Юстиниана, но и в Василиках, в новелле императора Льва VI (IX в.).

Эклога, в отличие от предшествующего законодательства, рассматривает конкубинат как одну из форм брака (II, 9). Значительно строже, чем в предшествующем законодательстве, в Эклоге караются различные формы распущенности (XVII, 19-23).

В византийском законодательстве был точно определен круг лиц, брак между которым был запрещен. Эклога в этом вопросе руководствуется установлениями, имевшимися уже в законодательстве Юстиниана. Однако и здесь при сравнении законов Эклоги с предшествующими бросаются в глаза важные и характерные для времени Эклоги отступления. В части запрещения браков она идет значительно дальше, чем предшествующее законодательство Юстиниана. По Юстинианову праву был запрещен брак между кровными родственниками полностью, по боковой же линии – лишь между братьями и сестрами или между такими лицами, которые вели свое происхождение от одного и того же главы семьи.

В 54-ом каноне Трулльского собора были запрещены браки с племянницами: “…отныне определяем, что сочетающиеся браком с дочерью своего дяди или отец и сын с двумя сестрами подлежат правилу семилетней эпитимии и, конечно, разлучению…” (Деяния, VI. С. 301).

Более того, Эклога запретила браки между двоюродными братьями и сестрами. По-видимому, сохранялся и старый запрет браков между теми лицами, которые вели свое происхождение от одного и того же предка.

В Эклоге, как и в каноне 54 Трулльского собора, среди запрещенных фигурируют браки между дядей и племянницей, между теткой и племянником. За заключение их предусматривались строгие наказания плетьми (XVII, 37).

Хотя при перечислении лиц, между которыми запрещались браки, и выпадают некоторые звенья в пределах пятой и шестой степеней родства, однако, судя по Частной Эпанагоге, византийцы считали, что до шестой степени родства по боковой линии браки запрещены. Впоследствии (в X-XII вв.) ограничения были доведены и до седьмой степени родства.

В меньшей мере Эклога ограничивает браки между свойственниками. По Юстинианову праву такие браки по прямой линии были запрещены полностью, по боковой линии – во второй степени свойства. Так, нельзя было жениться на сестре бывшей жены, нельзя выходить замуж за брата бывшего мужа; также запрещались браки между теми лицами, которые предполагали в будущем породниться, например, запрещалось жениться на невесте сына и т.д. Эклога рассматривает подобные случаи также и в XVII титуле.

Что касается религиозных различий, то по праву VI в. запрещались браки между христианами и иудеями. Трулльский вселенский собор в 72-ом каноне запрещает браки между православными и еретиками и провозглашает их недействительными. Подобным же образом Эклога рассматривает лишь брак между христианами. Так же, как и Трулльский собор (канон 53), трактует Эклога и вопрос о браках между крестными.

С другой стороны, Эклогой были значительно сужены законные поводы к разводу: “Муж освобождается от жены по следующим причинам: если жена его совершила прелюбодеяние; если она каким-либо образом злоумышляла против мужа или же, будучи осведомленной, что другие злоумышляют против мужа, не предупредила его; если жена прокаженная. Равным образом и жена освобождается от мужа по следующим причинам: если муж в течение трех лет со времени заключения брака оказывался неспособным к брачному сожительству со своей женой; если он каким-либо образом злоумышлял против ее жизни или, будучи осведомленным, что другие покушаются на ее жизнь, не предупредил ее; и если он прокаженный…” (II, 14, 15). Заболевание же душевной болезнью – “одержимость бесом” – до или после заключения брака не признается законной причиной для развода. Эклога опускает, например, столь важные причины для прежнего законодательства, как заговор против императорской власти, разграбление могил, участие в разбое, не упоминается об увлечении одного из супругов “недозволенными цирковыми и сценическими представлениями”. По отношению к виновной стороне в Эклоге не предусмотрено какое-либо имущественное наказание в отличие от Юстинианова права.

В отношении брачного имущественного права Эклога вносит много нового в предшествующее законодательство.

Приданое и предбрачный дар мужа рассматриваются в Эклоге как особое имущество, находящееся в период брачной жизни в управлении и пользовании мужа. Однако Эклога (как и Кодекс Юстиниана) не считает это имущество собственностью мужа. Хотя муж юридически являлся владельцем приданого в период брака, фактически его права распоряжения приданым были крайне ограничены, даже если жена дала согласие на его продажу.

Титул III, трактующий об имущественных правах мужа и жены, ярко выявляет характерный для всего византийского права принцип имущественной самостоятельности жены.

Положение о приданом составляло одну из важных сторон византийского брачного права. Приданое могло быть различного происхождения. Приданое могли вносить отец жены или ее дед, она сама или даже какие-либо третьи лица.

Первоначально в древнейшем римском праве приданое считалось собственностью мужа. С течением времени, однако, уже в классическом римском праве проявилась тенденция расширения прав жены на приданое. Так, например, после смерти мужа она уже получала возможность требовать свое приданое у его наследников. Тем не менее она не располагала правом собственности на приданое.

В византийском праве проводился совершенно иной принцип. Приданое оставалось собственностью жены, а муж рассматривался только как лицо, владеющее им во время семейной жизни, но обязанное возвратить жене приданое в случае расторжения брака. В VI в. жена получила право на специальный иск для судебной защиты своих прав на приданое, прослеживается явное влияние обычного права восточных провинций.

Следует отметить, однако, что признание имущественных прав женщин в византийском праве отнюдь не означало их полного уравнения в правах с мужчинами. Женщины не могли занимать официальные должности, не могли представлять каких-либо других лиц в суде, не могли состоять опекунами чужих детей и внуков.

В отличие от предшествующего и последующего законодательств защита прав жены на приданое проведена в Эклоге со всей возможной решительностью. Так, даже если муж имел задолженность перед фиском, то в случае его смерти взыскание по этой задолженности производилось фиском только после того, как вдова восполнит свое приданое из оставшегося после смерти мужа имущества (III, 2).

V и VI титулы Эклоги посвящены наследственному праву.

Римское право классической эпохи знало три формы наследования: наследование по закону, т.е. наследование ближайшими родственниками умершего – членами его семьи; наследование по завещанию и необходимое наследование. Хотя исторически наследование по завещанию возникло позже наследования по закону, но именно наследование по завещанию являлось краеугольным камнем римского наследственного права классической эпохи. С течением времени к этим двум формам наследования в интересах защиты прав близких родственников от произвола наследодателя при составлении завещания был присоединен третий вид наследования - так называемое необходимое наследование.

К VI в. система наследственного права представлялась весьма сложной, запутанной и противоречивой. В Институциях, Дигестах и Кодексе Юстиниана отразились различные стадии развития римского наследственного права, начиная еще с законов XII таблиц. В то же время законодательство VI в. и, в частности, Новеллы Юстиниана содержат общую перестройку системы наследования в связи с изменившимися требованиями жизни.

К VI в. древнейшие формы завещаний – перед народным собранием, перед фронтом – и возникшая позднее форма фиктивной продажи имущества уже вышли из употребления.

Обычной формой завещания в Юстиниановом праве являлось устное завещание, сделанное в присутствии семи одновременно участвующих свидетелей, или подобное же письменное завещание. Письменное завещание должно было быть или подписано завещателем и свидетелями, или написано рукой завещателя, или в случае его неграмотности подписано за него особым “восьмым лицом”.

Что касается публично заявленных завещаний, то в эту эпоху их могли делать либо в форме передачи завещания правителю области на сохранение, либо перед судом.

Особые правила были предусмотрены при составлении завещаний слепыми (требовалось восемь свидетелей); при завещаниях, составленных во время эпидемий (не требовалось присутствия свидетелей в одной комнате с завещателем); при завещаниях, сделанных вдали от городских поселений (было достаточно пяти свидетелей). В завещаниях, написанных родственниками по восходящей линии в пользу детей, не требовалось ни подписей, ни свидетелей. Должен был быть только написан собственноручно список детей с указанием доли наследства или дара. При подобных устных завещаниях было достаточно двух свидетелей.

Система наследования по закону, построенная на принципе агнатского родства, утратила свое значение. При определении прав на наследство предпочтение теперь отдается родственникам по крови (когнатам). Появились тенденции уравнения прав наследников независимо от пола и расширения прав матери.

Эклога, принимая в целом порядок допуска к наследованию, предписанный Юстиниановым правом, в частностях во многом отступает от него.

Эклога различает семь последовательных классов наследников по закону.

В случае смерти наследодателя без завещания к наследованию призываются в первую очередь родственники по нисходящей линии – дети умершего или его внуки от ранее умерших сыновей и дочерей. Следует отметить, однако, что в некоторых случаях, рассмотренных в других разделах Эклоги, в этот общий порядок вносятся изменения: например, ст. 2 титула XVI о братьях, сохраняющих общее имущество после смерти их отца, если один из братьев является солдатом; ст. 4 титула II о вдове, наследующей после смерти мужа.

Вторая группа наследников по закону по Эклоге, в отличие от Юстинианова права, включала родителей, но исключала братьев и сестер. Лишь в тех случаях, когда родителей не было в живых, но имелись дед и бабушка, последние делили наследство с братьями и сестрами умершего наследодателя.

Третья группа наследников по Эклоге – это полнородные братья и сестры умершего.

В четвертую группу входили неполнородные братья и сестры.

В пятую группу включались все прочие родственники наследодателя.

В шестую – жена его, которая делила наследство пополам с фиском. Если и жены не было в живых и имущество являлось выморочным, то оно поступало в фиск.

Нужно сказать, что в части определения порядка допуска к наследству родственников система Эклоги оказала меньшее влияние на последующее византийское право, чем законодательство Юстиниана.

В случае, если завещатель без достаточных к тому оснований не оставлял в завещании доли, причитающейся необходимому наследнику, последний имел право предъявить иск к наследнику по завещанию в течение пяти лет со времени получения тем наследства.

В 115 новелле Юстиниана подробно перечислены причины, при наличии которых необходимые наследники могут быть лишены наследодателем причитающейся им по закону доли наследства. Отмечая, что в различных законодательствах указываются по-разному случаи неблагодарности детей, которые дают основания к лишению их прав на наследство, законодатель VI в. перечисляет такие случаи: 1) если кто-либо поднимет руку на родителей; 2) если он нанесет им тяжкое и бесчестное оскорбление; 3) если обвинит их в уголовных преступлениях, которые не направлены против императора и государства; 4) если наследники как знахари встречаются со знахарями; 5) если они покушаются на жизнь своих родителей, пытаясь их отравить ядом или другим способом; 6) если сын выступает как доносчик на своих родителей и своим доносом наносит им тяжкий ущерб; 7) если кто-либо из родителей окажется в заточении, а дети, которые должны были наследовать без завещания, не захотят за них поручиться либо по причине личной, либо из-за долгов; 8) если сын войдет в связь с мачехой или конкубиной отца; 9) если у православных родителей дети не станут придерживаться православной веры. Приводятся и некоторые другие причины. Значительная часть этих случаев предусмотрена и в Эклоге (VI, 13).

Завещатель мог сделать специальные распоряжения наследникам отказать (после получения наследства) известные суммы или части имущества тем или иным названным лицам. Такие распоряжения назывались легатами. По определению, имеющемуся в Институциях Юстиниана, легат есть род дара, оставленного покойным. Лица, получавшие легат, не считались наследниками в собственном смысле слова. Они не были обязаны отвечать за долги наследодателя, но не могли получить отказанное им, если долги по наследству еще не были покрыты.

Формы легатов с IV в. были значительно упрощены. Легатов по закону не было. Легаты могли быть отказаны только по завещанию, составлявшемуся в виде письма к наследнику в присутствии пяти свидетелей.

В античную эпоху существовали четыре точно разграниченные формы легатов. В Юстиниановом праве такого четкого разграничения нет. Легат мог быть отказан путем завещания, предсмертным распоряжением, сделанным в простом письме без всякой торжественности (кодицилла), и в форме просьбы, обращенной к наследникам (фидеикомисс). Все легаты по своей юридической силе были приравнены Юстинианом к фидеикомиссам. По праву VI в. в кодициллах разрешалось делать любые завещательные распоряжения, кроме назначения наследника и лишения наследства. Исходя из сказанного, можно полагать, что в Эклоге под легатами понимаются все виды отказов без какого-либо более точного определения.

Единственная статья VII титула Эклоги посвящена вопросу об опеке и попечительстве над сиротами и малолетними детьми. В античном римском праве различались два вида забот о малолетних и несовершеннолетних – опека и попечительство. Опека первоначально рассматривалась как дело семейное, и лишь впоследствии государственная власть стала осуществлять не только контроль над действиями опекуна, но и назначать опекуна тогда, когда не было опекунов по закону или опекунов, назначенных по завещанию. Попечительство по своему происхождению было, напротив, институтом не столько семейным, сколько общественным.

Опека, первоначально резко отличавшаяся от попечительства, постепенно сблизилась с ним. В постклассическом праве различие между опекой и попечительством над малолетними сводилось лишь к некоторым формальным моментам. Так же и в Юстиниановом праве сгладились ранее существовавшие различия между малолетними и несовершеннолетними. При отсутствии опекуна, указанного в завещании, опекунство возлагалось на одного из ближайших наследников по закону.

В Юстиниановом праве вопросы опеки и попечительства трактуются противоречиво, но с явно выраженной тенденцией превратить опеку в институт, контролируемый государством. В отношении лиц, не достигших полного совершеннолетия, но вышедших уже из-под родительской власти, было предусмотрено назначение особого попечителя. К опеке привлекались, в отличие от античного римского права, в первую очередь мать и бабушка.

В Эклоге все эти новые тенденции придать опеке и попечительству характер института, контролируемого государством, получили дальнейшее развитие.

В титуле VII речь идет о попечительстве без какой-либо дифференциации между попечительством и опекой. В качестве попечителей малолетних сирот по Эклоге в первую очередь надлежит привлекать тех лиц, которые назначены родителями в письменной форме или в форме устного пожелания. Если же родители такого опекуна или попечителя не назначили, то, в отличие от более ранних подобных законоположений, попечительство об имуществе сирот должны были нести не какие-либо частные лица, а общественные учреждения. В Константинополе таковыми являлись сиротский дом, прочие благочестивые учреждения (приюты для престарелых, странноприимные дома и т.п.) и некоторые церковные учреждения.

В провинциях в качестве попечителей должны были привлекаться епископы, монастырские и церковные учреждения. Они обязаны были нести функции попечителей до тех пор, пока их подопечные не достигали двадцатилетнего возраста. Законодатели сами указывают при этом, что установленный ими порядок является нововведением, “ибо не угодно богу, как это было до сих пор, назначать опекунами других лиц, которые расхищают состояние сирот, так что последние вынуждены попрошайничать”.

Вопросам опеки и попечительства посвящены, помимо VII титула, еще некоторые другие статьи Эклоги. Так, вдова, согласно ст. 6 титула II, несет все заботы по управлению имуществом при наличии малолетних детей; при вступлении во второй брак она обязана найти попечителя для своих детей от первого брака. Лишь после этого ей предоставляется право вступить во второй брак (II, 12). Эта статья находит аналогию в Русской Правде в пространной редакции (ст. 99).

VI, IX-XIII титулы Эклоги посвящены договорному праву. Из многочисленных сделок, рассмотренных в Своде законов Юстиниана, упоминаются лишь договоры дарения, купли-продажи, займа, хранения, товарищества.

Вопрос о дарениях и о тех формах, при которых акт дарения приобретал юридически законную силу, был разработан еще в классическом римском праве. Дарение могло быть осуществлено различными путями – непосредственной передачей объекта дара, путем прощения долга, путем дарственного обещания, которое облекалось в торжественную форму договора, носившего наименование стипуляции и осуществлявшегося в форме устных вопросов и ответов договаривавшихся сторон.

Уже начиная с III в. н.э., вошло в обычай оформлять дарение письменным договором или регистрировать его в официальных органах. Однако в спорных случаях в судах права истцов оказывались нередко незащищенными и не поддерживались властями, хотя договоры были фиксированы письменно. В провинциях дело обстояло еще хуже. В результате ситуация оказалась крайне запутанной и порождала много недоразумений. Законом Константина были внесены изменения в прежние нормы. Были установлены определенные формы, при соблюдении которых дарения только и получали законную силу. Всякий дар должен был быть не только заявлен перед судом, но и зарегистрирован в официальных органах (insinuatio).

При последующих византийских императорах были внесены некоторые изменения в законодательство о дарениях. В VI в. необходимость осуществления дара в форме insinuatio была признана только для даров, сумма которых превышала пятьсот солидов. Для прочих дарений формы были значительно упрощены, в особенности для даров, предназначенных “благочестивым” учреждениям: регистрация и письменное оформление договора стипуляции не требовались. Простой договор о даре, таким образом, получал законную силу и давал право юридического иска.

Внесение таких изменений в юридическую практику было, по всей вероятности, обусловлено тем, что правительство Юстиниана было заинтересовано в облегчении путей для увеличения количества даров в пользу церквей, монастырей и прочих “благочестивых” учреждений. Прижизненные и посмертные обещания пожертвования имуществ в пользу подобных учреждений, обещания, дававшиеся часто под влиянием случайных обстоятельств, легко превращались в освященные законом обязательства, по которым церкви, монастыри, странноприимные дома, богадельни, сиротские приюты, больницы могли взыскивать с дарителей обещанные ими при каких-либо условиях имущественные ценности судебным порядком. Достаточно было иметь на руках письменное соглашение о даре или засвидетельствовать факт наличия устной договоренности, чтобы возбудить иск.

Положения о видах и формах дарений в краткой форме воспроизводятся и в IV титуле Эклоги. Однако при сравнении статей Эклоги с данными предшествующего законодательства выступает ряд существенных отличий, характерных для этого законодательного сборника. Эклога, подобно предшествующему праву, допускает дарения как при жизни, так и в случае смерти дарителя. Эклога признает законными дарения, осуществляемые и в письменной, и в устной формах.

Но устная форма дарений разрешается лишь тогда, когда дар производится при жизни дарителя. Для того, чтобы такой дар считался законным, требовалось, чтобы даритель достиг совершеннолетия и чтобы дар был заявлен в присутствии свидетелей. В населенных местах число свидетелей должно было быть пять человек, в пустынных и уединенных местностях было достаточно и трех свидетелей. Такое же число свидетелей считалось обязательным и при даре, оформленном письменно.

Как по Эклоге, так и по Юстинианову праву дарения между живыми могли быть отменены в определенных случаях: если получающий дар нанес дарителю грубые оскорбления или причинил ущерб его имуществу, или же не выполнил тех условий, которые были оговорены дарителем при даре. Дарения на случай смерти могли быть отменены либо по желанию дарителя, либо, если лицо, которое должно было получить дар, умирало раньше дарителя.

В IX титуле Эклоги рассматриваются вопросы, связанные с договором купли-продажи.

В классическом римском праве договор купли-продажи относился к числу неформальных контрактов, т.е. таких, которые возникают в силу простого соглашения между сторонами – продавцом и покупателем. Объектами продажи могли быть все предметы, имеющие какую-либо имущественную ценность, т.е. не только вещи, включая даже будущие, например, будущий урожай, но и сервитуты (т.е. права пользования чужими вещами), требования по обязательствам, наследство и т.п.

Для перенесения права собственности от продавца на покупателя продавец должен был передать проданную вещь, покупатель – внести установленную плату.

В Эклоге, как и в предшествующем законодательстве, предусмотрены две возможные формы соглашения о купле-продаже – письменная и устная. Подобно более ранним постановлениям Эклога уделяет внимание основным элементам договора – определению предмета продажи, задатка, цены и т.д. Эклога здесь опирается на нормы Юстинианова права, внесшего новое в трактовку этих вопросов и подвергнувшего тексты классических юристов соответствующим интерполяциям.

В классическом римском праве считалось, что продажа действительна, если она произошла без обмана и цена является справедливой, т.е. не фиктивной, назначенной только для вида, для прикрытия незаконного дара. Закон же отнюдь не требовал, чтобы она на самом деле была справедливой (в соотношении с действительной стоимостью объекта продажи); она всецело определялась соглашением сторон.

Однако конституцией Диоклетиана, интерполированной во времена Юстиниана, в отношении продажи недвижимости было установлено, что цена должна быть не менее половины справедливой цены.

В ст. 1 IX титула Эклоги указано, что, когда стоимость выплачена продавцу, а вещь передана покупателю, продажа по причине изменения намерения одной из сторон не подлежит отмене. Отмена продажи может быть, однако, в том случае, если после продажи установлено, что продан свободный человек или одержимый.

Задаток как средство гарантии обеспечения силы договора известен уже более раннему византийскому праву. В Институциях Юстиниана указано, что задаток является доказательством факта заключения договора.

В греческом праве задаток представлял собой или часть цены купленной вещи, или какой-либо ценный предмет. При изменении первоначального решения собственник терял то, что дал продавцу в качестве задатка; если продавец менял свое намерение, то он должен был возместить задаток в двойном размере. В Риме же задаток имел в большей степени характер доказательства заключения договора. Отсюда следует, что и продавец, и покупатель в случае изменения своих намерений несли ответственность в одинаковом размере. Юстинианово законодательство носит противоречивый характер, совмещая и первое, и второе значение задатка. В ст. 2 IX титула Эклоги говорится о том, что, если соглашение не выполняется по причине отступления продавца, “получившего задаток, то он обязан возвратить его тому, кто его дал вместе с другим таким же, (как тот, который был ему дан)”. Здесь заметно влияние греко-восточного права.

Юридическая сущность договора, составляющего содержание X титула Эклоги, сформулирована в Юстиниановом праве следующим образом: заем представляет собой односторонний реальный договор, при котором кредитор дает должнику определенную сумму денег или какие-либо вещи. “Обязательство займа имеет место по отношению к таким вещам, которые могут быть определены весом, мерой, как, например, вино, масло, зерновой хлеб, деньги, медь, серебро, золото… По истечении определенного срока получивший вещи в заем обязан возвратить не те же самые вещи, а другие, но того же качества и количества”. В отличие от ссуды, предполагающей передачу определенной индивидуальной вещи во временное безвозмездное пользование, или поклажи, т.е. сдачи вещи на сохранение или в залог, заем заключал в себе передачу денег или вещей кредитором должнику в собственность. Однако обязательным условием было возвращение такого же количества и таких же по качеству вещей, которые были взяты в заем.

Уже из заглавия к X титулу Эклоги видно, что формы заключения договоров о займе были в Византии VIII в. вполне сходны с теми, которые практиковались здесь и раньше.

Наряду с издавна существовавшими устными договорами о займе уже в античной Римской империи получил распространение обычай составлять расписки, значение которых в восточных провинциях с течением времени все возрастало. Займы могли быть под проценты и беспроцентными в зависимости от условий.

По Эклоге займы могли заключаться как в письменной, так и в устной форме. Среди предметов, которые служили объектом договора займа, Эклога называет “деньги, серебро или какой-либо другой вид ценности на земле или на море”.

О займах под проценты в Эклоге упоминания нет, возможно, потому, что это считалось само собой разумеющимся. В Земледельческом законе имеется статья, трактующая о взимании процентов.

Согласно Эклоги жена несла ответственность по займам, сделанным мужем, лишь условно. Ее приданое могло быть использовано для уплаты долгов только в том случае, если установлено, что она добровольно вместе со своим мужем согласилась на заем. В этом законоположении составители Эклоги отступили от более ранних норм. Согласно новелле Юстиниана, если жена даже и дала согласие на заем, сделанный ее мужем, подписалась и обязалась своим имуществом гарантировать его погашение, то это считалось недействительным. Притом недействительным оставался заем даже тогда, когда долг причитался казне, если только не было доказано с очевидностью, что эти деньги были использованы женой для ее личных нужд.

Помимо займа предметом рассмотрения в X титуле Эклоги является и залог как обеспечение сделанного займа.

Согласно Юстинианову праву залог (или договор заклада) состоит в том, что залогодатель, одновременно являющийся обычно и лицом, получившим заем, передает своему кредитору в обеспечение займа какую-либо вещь. Когда долг по займу погашен, лицо, которое предоставило заем и получило в обеспечение вещь, обязано возвратить ее владельцу в неповрежденном состоянии. Если же долг не погашен, кредитор имел право продать обеспечение с тем, чтобы полученные за вещь деньги пошли в счет погашения долга. Излишек должен быть возвращен владельцу вещи.

В случае нарушения этих условий законодатель имел право возбудить специальный иск о возврате залога. Подобным же образом были защищены и интересы лица, принявшего вещь в залог, если заложенная вещь причинила ему убытки.

В ст. 7 новеллы 134 Юстиниана было указано, что на практике, однако, “в различных местах империи кредиторы удерживали как заложников сыновей своих должников или в качестве слуг (на положении лиц рабского состояния), или в качестве наймитов”. Это было решительным образом запрещено под угрозой не только аннулирования долга, но и уплаты двойного штрафа заложникам или их родителям и даже под страхом телесных наказаний.

Законоположения о залоге, имеющиеся в Юстиниановом праве, повторяются отчасти в Эклоге, однако упоминание о том, что кредиторов, удерживающих свободных людей в качестве заложников, следует подвергать телесным наказаниям, в Эклоге опущено.

Наконец, в X титуле уделено внимание и договору товарищества. Договор товарищества по классификации, принятой в классическом римском праве, относится к числу консенсуальных договоров. Он заключался путем простого соглашения сторон, не требовавшего особых формальных условий, и был сходен в этом отношении с куплей-продажей, наймом, поручением. Исторически этот договор развился из соглашений между братьями не производить раздела имущества после смерти отца, а продолжать вести хозяйство сообща. Римский юрист III в. Ульпиан считал, что при заключении договора товарищества в нем сохраняются черты братских взаимоотношений между участниками договора. Степень общности имущества между сочленами могла быть различна, начиная от полной, которая приближается по своим формам к общности имущества между неразделившимися братьями, кончая такой, когда временное объединение имеет своей целью какую-либо совместную единичную сделку. Договор товарищества требует от всех его участников добросовестного исполнения всего того, что от них по договору требовалось. Договор мог заключаться пожизненно или быть ограниченным определенным сроком.

Ликвидация товарищества происходила либо вследствие общего решения об этом, либо в результате одностороннего заявления о выходе одного из членов из товарищества. Оно могло быть ликвидировано и в случае смерти одного из участников, если не было установлено заранее, что выбытие того или иного лица не разрушает товарищества. Выбывший обязан возместить причиненный его выходом из товарищества убыток. В случае же, если имеются ранее начатые общие дела, он продолжает отвечать вместе с остальными членами товарищества за возможные убытки в этом деле, хотя и лишается права на участие в возможной прибыли. Ликвидация товарищества, организованного с определенной целью, происходит или вследствие достижения этой цели, или, если выяснилась невозможность ее достижения, или же, наконец, вследствие исчерпания средств. Товарищество может быть ликвидировано и в результате возбуждения дела одним из участников против остальных.

По Эклоге, так же, как и по законодательству Юстиниана, для образования товарищества требовалось письменное или устное соглашение между двумя или более лицами. Как и в законодательстве Юстиниана в Эклоге указано, что участие в товариществе отнюдь не требует обязательного равенства вносимых вкладов в общее дело; возможно заключение договора о товариществе и тогда, когда доли не равны или когда кто-либо вносит вклад, другие же – свои силы и труды. Типичной формой товарищества в эту эпоху являлись товарищества купцов, описанные в Морском законе.

XI титул Эклоги посвящен отношениям между двумя лицами, заключающими договор поклажи или хранения какой-либо движимой вещи или денег. Сущность договора поклажи, принадлежащего по классификации античного римского права к числу реальных договоров, состоит в том, что кому-либо вверяется какая-либо движимая вещь с целью безвозмездного ее сбережения и под условием возврата ее во всякое время. Депозитарий, т.е. то лицо, которое приняло вещь на сохранение, не является собственником ее. Собственником остается депонент, т.е. лицо, передавшее вещь на хранение.

В классическом римском праве безвозмездность сохранения вещи рассматривалась как существенная часть договора поклажи. В Юстиниановом праве заметна тенденция признавать, что небольшая оплата не разрушает подобного договора.

Опираясь на предшествующее законодательство, Эклога вкратце, как и обычно, формулирует наиболее часто встречающиеся при поклаже случаи нарушения договора и предусматривает соответствующие санкции. Например, присвоение вклада депозитарием карается двойным штрафом.

Эмфитевзис, которому посвящен XII титул Эклоги, - институт древнего происхождения. В Греции эмфитевзис как одна из форм наследственной аренды применялся на землях, имевших виноградные или садовые насаждения, еще в античную эпоху. Тем не менее в своем развитом виде юридическая сущность эмфитевзиса выступает впервые в постклассическом праве.

В IV в. существовали юридические формы аренды, из которых впоследствии в окончательном виде сложился эмфитевзис: на землях ведомств, т.е. фискальных, и на землях, принадлежавших императорскому дому. Арендаторы и первых, и вторых земель были обязаны платить земельному собственнику определенный канон. Однако на землях первой категории не требовалось возобновления договора, который считался раз и навсегда установленным, в то время как на землях второй категории договор нужно было периодически возобновлять.

В конце IV в. оба института слились в ту форму, которая получила распространение под названием эмфитевзиса в собственном смысле этого слова. В том же виде эта форма сохранилась в Византии и позднее. Под влиянием обычного права резкая грань, разделявшая в античную эпоху понятия “собственность” и “владение”, стирается.

Эмфитевзис (от греческого слова “насаждать”) представлял собой арендный договор, заключенный бессрочно или на длительный срок, главным образом, на недвижимость, находившуюся в запущенном состоянии и требующую мелиоративных мер. Поэтому эмфитевзис широко применялся в эпоху, когда в силу экономических и политических причин большое число земель лежало впусте и сельское хозяйство пришло в упадок. Иногда, однако, договор эмфитевзиса заключали и на имения, в состав которых входили лишь частично необработанные земли.

Эмфитевт, т.е. лицо, бравшее землю в аренду, был обязан заботиться о ней и вносить за нее владельцу определенный ежегодный взнос, от которого он освобождался только в течение первых двух или трех лет после заключения договора. Эмфитевт должен был уплачивать все причитающиеся за землю подати и отбывать повинности силами своих колонов. На период заключения договора эмфитевт мог с согласия земельного собственника даже отчуждать землю. Таким образом, сдача владений в эмфитевзис фактически приводила к отчуждению имений и переходу их из одних рук в другие без ограничения срока. Первоначально эмфитевзис заключали только на ограниченный срок, но на практике он вскоре превратился во многих случаях в бессрочный договор, а постепенно бессрочный, или вечный, эмфитевзис получил и юридическое признание.

Если эмфитевт не выполнял своих обязанностей по отношению к земельному собственнику – наносил участку ущерб или в течение двух или трех лет не вносил ежегодной платы, собственник имел право лишить его эмфитевзиса и отнять у него участок. Эклога полностью повторяет положения Юстинианова свода, защищающего права первоначального собственника (XII, 3). Если эмфитевт продавал свое право на участок другим лицам, собственник земли имел право преимущественной покупки его или же право на получение двух процентов от продажной цены.

С течением времени эмфитевзис стал настолько сходен с обычным договором купли-продажи, что потребовалось специальное разъяснение в конституции императора Зинона, где было определено, что эмфитевзис отличается и от купли-продажи, с одной стороны, и от договора-найма – с другой, и должен рассматриваться как особая форма договора, имеющая свои специфические черты.

В социальном смысле необходимо подчеркнуть глубокую разницу между эмфитевзисом и колонатом. Последний являлся формой зависимости крестьян и малоимущих и таил в себе с самого возникновения черты зарождающейся зависимости феодального типа.

К эмфитевзису же допускались люди имущественно вполне обеспеченные, такие, которые были в состоянии купить эмфитевзис с торгов, располагавшими для этого достаточными денежными средствами, либо такие, которые могли представить соответствующее обеспечение платежеспособности, засвидетельствованное правительственными чиновниками. Эмфитевты использовали колонов для обработки земли, полученной ими в аренду по договору эмфитевзиса.

Хотя эмфитевзис был формой аренды, применявшейся, главным образом, на земельных владениях (откуда идет и его название), однако этот род аренды иногда распространялся и на другие запущенные в хозяйственном отношении виды недвижимости – строения, особенно церковные, здания – для их реставрации.

Все основные черты эмфитевзиса в таком виде, в каком этот договор был выработан к VI в., сохранены в Эклоге.

Договор найма, причисляемый в классическом римском праве к консенсуальным договорам, согласно господствующему в юридической литературе мнению, по существу представляет собой три различных договора:

1) наем вещи, при котором владелец вещи передает другому лицу временное право ее использования за соответствующую оплату;

2) наем работника на определенный срок другим лицом на условиях установленной договором оплаты;

3) подряд, при котором одно лицо принимает на себя обязательство перед другим выполнить за оплату какие-либо работы, например, построить дом, перевезти вещи и т.д.

Как и в предшествующем законодательстве Юстиниана, на которое опирается титул XIII Эклоги, договор найма разрешалось заключать и в письменной, и в устной форме.

Эклога сообщает только о найме недвижимости, принадлежавшей казне, ведомству императорских имуществ или привилегированным благочестивым учреждениям. Условия договора могли быть различными в зависимости от соглашения сторон. Однако его обязательным элементом было внесение взявшим в найм недвижимость ежегодной наемной платы.

Предельный срок договора – двадцать девять лет. Ограничение срока договора двадцатью девятью годами, а также отсутствие упоминания о необходимости для съемщика производить работу по улучшению взятого в наем объекта отличает договор найма от эмфитевтической аренды.

В Эклоге, как и в предшествующем законодательстве, предусматривается возможность расторжения договора по желанию сторон.

Наиболее интересным и известным является титул XVII Эклоги о преступлениях и наказаниях. Он включает 53 статьи и по своему содержанию охватывает правонарушения и преступления различного характера – против веры, против государства, против личности, против свободы и нравственности, против имущества.

Первая из названных категорий, разработанная еще в античную эпоху в интересах защиты язычества, вошла в измененном виде в состав позднейшего права. С превращением христианства в господствующую и государственную религию, с одной стороны, появилось много узаконений против еретиков, язычников и против иноверцев, с другой – законов в защиту имущественных прав и авторитета церкви и церковнослужителей. С IV в. получило дальнейшее развитие понятие преступлений, нарушающих святость алтаря, церкви. Вопросам имущественных прав церкви законодательные сборники Феодосия и Юстиниана уделяют значительное внимание. Соответствующие разделы Эклоги также отдают дань этой теме. В титуле XVII преимущественно речь идет о другой категории преступлений, затрагивающих авторитет и святость религии, а также об отступниках от православия.

Эклога уже в ст. 1 титула провозглашает право церковного убежища; это право не было отражено в Юстиниановом праве, но почти буквально повторено в позднейших законодательных сборниках – в Прохироне, Василиках и др.

Клятвопреступление рассматривалось в византийском праве как нарушение святости религии. Клятва на Евангелии считалась обеспечением истины. По Эклоге ложная клятва отнесена к разряду преступлений.

К числу тягчайших преступлений в византийском праве относились и случаи вероотступничества, например, вероотступничество попавшего в плен (XVII, 6). С одной стороны, не предусмотрено никакой гражданской кары в отношении отречения от веры военнослужащего, с другой – эти же прегрешения еретиков карались с предельной жестокостью. В конкретной исторической обстановке VIII столетия реальную опасность для византийского государства представляли именно “еретики” (монтанисты и манихеи) – участники массовых движений. Поэтому Эклога имела основание привлекать их к ответственности, к светскому, а не только к церковному суду. Различие, приводимое Эклогой, является исторически обусловленным, а существующее несоответствие – лишь формальным, юридическим.

В отношении разграбления могил и осквернения мест погребения умерших в Дигестах и Кодексе Юстиниана повторяются статьи, строго карающие либо смертью, либо работами в каменоломнях. В Эклоге за разграбление могил следует отсечение руки.

В числе преступлений в титуле XVII фигурируют колдовство и знахарство. Виновные в них подлежали казни мечом. В Кодексе Юстиниана колдуны и чародеи карались смертью. Таким образом, Эклога здесь не вносит чего-либо нового. Через столетие после издания Эклоги к колдунам был причислен известный иконоборческий патриарх Иоанн Грамматик, устроивший у себя лабораторию, в которой он производил какие-то опыты. Само собой разумеется, что к числу колдунов и чародеев, “виновных в сношениях с демонами” (Эклога, XVII, 43), было легко отнести любого ученого. Тем самым строгие преследования подобных лиц служили немалым препятствием для развития опытного знания. Строгие наказания за колдовство предусмотрены и в других последующих судебниках.

Эклога (XVII, 44) карает и за изготовление амулетов, которые использовались не столько в целях врачевания, сколько из корыстолюбия, конфискацией имущества и изгнанием. В Эклоге это единственный случай подобного наказания. Постановление Эклоги вошло в ее позднейшие переделки и в сборники права – Прохирон, Шестикнижие Арменопула, Василики. Рассматриваемая статья, вероятно, была вызвана к жизни широким распространением подобной практики, засвидетельствованной и другими источниками.

Значительное внимание в титуле XVII занимают и государственные преступления: государственная измена, подделка монет, самоуправство и клевета.

В Эклоге (ст. 3), как и в законодательстве Юстиниана, участие в заговоре против императора или государства рассматривается как тягчайшее преступление, караемое смертью. Однако в Эклоге, во избежание самоуправства, дело предписывалось передать на личное усмотрение императора, доставив к нему обвиняемого под охраной (XVII, 3). По Прохирону подобной оговорки, меняющей положение, не имеется. Обвиняемый подлежал смертной казни с конфискацией имущества.

Подделка монет, подобно заговорам против императора и государства, рассматривалась как преступление, караемое смертной казнью в законодательстве Юстиниана. В Эклоге наказание изменено: подобное преступление влекло за собой отсечение руки (XVII, 18). В Прохироне, Василиках и Шестикнижии Арменопула сохранено узаконение Эклоги с тем отличием, что отсечением руки карались не только сами фальшивомонетчики, но и их соучастники.

В титуле XVII Эклоги рассматриваются различные формы уголовных преступлений. Эклога чаще всего следует за Юстиниановым правом: убийца карается смертной казнью мечом (ст. 42, 45), клеветник, оговоривший кого-либо, подлежал тому же наказанию, какое получила бы его жертва (ст. 51). Вместе с тем Эклога, подобно Юстинианову законодательству, различает предумышленное и непредумышленное убийства. Последние влекут за собой более легкие наказания (ст. 46, 47, 48, 49).

Эклога предусматривала целую систему телесных и членовредительских наказаний, подобных которым не знало законодательство Юстиниана или применяло их только по отношению к рабам и к низшим категориям свободных, например, отрезание носа, вырывание языка, отсечение рук, ослепление, бритье головы и выжигание волос и т.д. Эти жестокие наказания были в некоторых случаях заменой смертной казни, в других они были введены вместо денежных штрафов, предусмотренных в соответствующих случаях законодательством Юстиниана. Вместе с тем дифференцируются и способы казни. Наиболее строгая кара (казнь на фурке, на вилах) применялась по отношению к разбойникам.

Из преступлений имущественного характера в XVII титуле фигурируют кража, уничтожение чужого имущества, грабеж, поджог. Статьи эти (7-8, 17, 40, 41, 50) содержат немало новых черт по сравнению с предшествующим законодательством и в некоторых пунктах близко перекликаются с Земледельческим законом.

Эклога много статей посвящает вопросам укрепления семьи и брака (титулы I-III). Соответственно и в XVII титуле большое место отведено вопросам морали и нравственности. Эти разделы титула получили широкое распространение не только в позднейших византийских законодательных сборниках, но и в славянских, в частности в Законе Судном.

Всевозможные формы нарушения морали – прелюбодеяние как нарушение супружеской верности, разные виды связи между женатыми и замужними, связи между близкими родственниками, вытравление плода – по Эклоге жестоко карались (ст. 19-39). Среди наказаний за подобные преступления мы находим плети, штрафы, отсечение носа, изгнание, смертную казнь мечом, оскопление, острижение бороды и волос. Как правило, степень суровости наказаний определялась характером преступления. Однако нередко проводилась социальная дифференциация. Так, например, сановные лица за связь с чужой рабыней наказывались крупным штрафом (36 номизм), уплачиваемым ее хозяину и с избытком перекрывавшем стоимость рабыни (обычно около 20 номизм). Простой же человек, помимо штрафа “в меру своего состояния…”, наказывался плетьми (ст. 22). Вступившие в связь с девушкой, если они принадлежат к эвпорам, уплачивали один литр золота (т.е. 72 номизмы), если к эндеестерам (т.е. лицам среднего состояния), - отдавали половину своего имущества. Бедняки же карались сечением, острижением и изгнанием (ст. 29).

Эклога, подобно Юстинианову праву, не отменяет института рабства. Вопросу о формах отпуска рабов на волю она посвящает специальный VIII титул. Отдельные статьи, касающиеся положения рабов, рассеяны и по другим разделам Эклоги.

Сохраняя формы освобождения рабов, засвидетельствованные законодательством предшествующего времени, Эклога признает возможность освобождения рабов в церкви и в присутствии трех или пяти друзей, путем крещения, а также и в том случае, если раб сопровождал похоронную процессию своего господина или же если раб, что, очевидно, часто случалось в рассматриваемое время, становился клириком или монахом.

В близкое к рабу положение попадал и свободный человек, если он не располагал необходимыми средствами для выкупа из плена. Он фактически попадал в кабалу к лицу, которое выкупило его из плена, на срок, определяемый суммой выкупа. Такой мистий, по сути дела, находился в полной зависимости от своего хозяина.

Эклога при всей своей краткости включила статью Кодекса Юстиниана, согласно которой господин, освободивший раба, фактически сохранял возможность возвратить его в прежнее состояние. Это было возможно в случае проявления вольноотпущенником неблагодарности по отношению к своему бывшему хозяину (VIII, 7).Эклога снова базируется на законодательстве Юстиниана, запрещая рабам свидетельствовать за и против хозяина.

В XVII титуле Эклоги предусматривалась ответственность господина за своего раба, совершившего кражу. Если он не хотел отвечать, то должен был отдать провинившегося раба в полную собственность потерпевшему.

В ст. 49 того же титула Эклога в полном соответствии с законодательством Юстиниана предоставила господину право жестоко наказывать раба: “Если кто-либо своего раба бьет ремнем или палками и раб умирает, то господин его не осуждается (судом) как убийца. Он осуждается как виновный в убийстве только в том случае, если он неумеренно истязал раба или отравил ядом, или сжег”. Традиционный взгляд на раба как на вещь, таким образом, отражен в Эклоге так же, как и в других памятниках византийского законодательства. Аналогичное Эклоге законоположение имеется и в Прохироне.

Отдавая дань этим старым традициям, Эклога в гораздо большей степени на протяжении всего своего текста отражает идеи неравенства среди свободных. Характерным примером может служить XIV титул Эклоги “О свидетелях”. Несмотря на возросшую роль документальных доказательств при “либеллярном” процессе, свидетельские показания и роль свидетелей при составлении документов оставались очень важными. По Эклоге (как и по Юстинианову праву) бесспорно надежными свидетелями являлись лица, принадлежавшие к сановной бюрократии, или обладающие благосостоянием, или имеющие определенное занятие. Лица же “безвестные” в случае, если их показания оспаривались противной стороной, подлежали допросу под пыткой. Таким образом, в Эклоге порукой честности и правдивости являлась принадлежность свидетелей к высшему сословию общества. В отличие от классического римского права, ставившего во главу угла принадлежность людей к числу свободных или рабов, в византийском праве старые критерии в связи с перестройкой общественного строя уже стали недостаточными. Эклога в этом вопросе отчетливо выявляет новые критерии, ставя их на первое место в титуле.

Однако сам по себе показателен и тот факт, что Эклога часто специально оговаривает, что указанная в статье мера наказания применяется независимо от социального положения виновного. Это еще раз подтверждает, что подобная дифференциация имела место. В некоторых случаях законодатели Эклоги вносят в это положение более или менее существенные изменения. В основном такие изменения свидетельствовали о стремлении законодателей смягчить социальные контрасты и поставить под больший контроль имущие и знатные слои общества, чем то было прежде. Хотя границы между свободными и рабами, между знатными и простыми и засвидетельствованы Эклогой как нерушимые, известные нотки демократизма чувствуются в ее установлениях.

Именно этот сравнительно больший демократизм, чем в других законодательных византийских сборниках, вероятно, стимулировал ее широкое распространение за пределами Византии, особенно в славянских странах. В то же время прогрессивные стороны Эклоги превратили ее в мишень для нападок со стороны представителей восторжествовавшей со второй половины IX в. реакции.