Историография проблемы

Лекция 4а. Великая греческая колонизация и ее проблемы

В 1918 году в работе “История Греции в классическую эпоху” Р.Ю. Виппер написал фразу, в которой выразил все значение великой греческой колонизации: “не будь колонизации Греция не имела бы истории”.

История изучения проблем колонизации восходит к второй половине XVIII в. под непосредственным влиянием новой колониальной политики европейских государств. Особую злободневность колониальный вопрос приобрел во Франции и Англии, основными соперницами за колониальную периферию.

С тех пор накопился огромный историографический материал. В своей монографии “Греческая колонизация VII-III вв.до н.э.” В.П. Яйленко выделил 5 этапов изучения проблемы:

1). Антикварно-публицистический (2 пол. XVIII-1четв.XIX вв.);

2). Аналитический – до 1865 г. – сбор и анализ конкретных исторических фактов;

3). Критический, начало которому положено работами Ф.Ф.Соколова и Г.Дистервега (эпиграфика);

4). Теоретический – с 1893 г. – этап характеризуется фундаментальными трудами основоположников социально-экономического направления в антиковедении Э. Мейера, Ю. Белоха и П. Гиро;

5). Комплексный – с 1931 г. (появление работ Ф. Хайхельхайма), широкое привлечение археологии и нумизматики.

Пионерами изучения колонизации были барон Сен-Круа, Луи Бугенвиль, Жд. Симмондс. Их работы носили публицистический характер и были непосредственно связаны с современностью.

Так, одна из работ Бугенвиля 1777 г. носит название “История колонизации свободных государств древности, примененная к современной борьбе между Великобританией и ее американскими колониями”. Наиболее полным из ранних работ был труд Рауль-Рошетта в 4-х томах “Критическая история основания греческих колоний” (1814-1815 гг.). Уже в нем был выдвинут ряд положений, которые затем не раз эксплуатировались впоследствии.

Основными причинами гречеcкой колонизации он считал национальное честолюбие греков и их религиозную систему. К этим причинам присоединялись и другие: избыток населения при малом плодородии почв и страх голода, кровная месть; побежденные в политической борьбе партии уходили за море. Колонизацией предотвращалась гражданская борьба. Колонизация создавала барьер, охранявший цивилизацию греков от мира варваров. И лишь затем были осознаны и выгоды земледелия, и выгоды торговли. Уже тогда Рауль Рошетт выдвинул тезис о цивилизующей роли греческой колонизации.

Вознося верность колоний своим метрополиям и противопоставляя им современные испанские, португальские и английские, он пытался дать прагматические наставления о необходимости обеспечивать преданность колоний.

К этому же периоду относятся и работы известного немецкого историка Эрнста Курциуса. В 1857 г. в “Истории Греции”, а позднее в 1883 г. (“Греки как мастера колонизации”) представитель “культурной школы” придерживался идеалистических взглядов. Он считал колонизацию священной миссией греков как служителей культа Апполона, которые призваны распространять свою цивилизацию среди варваров. По его мнению, торговые взаимоотношения с туземцами породили колонизацию, которая носила мирный характер и греки от временных торговых рынков переходили к колониям.

Споры второй половины XX в. все больше крутились вокруг положений работ, написанных в конце XIX - нач. XX вв. представителями социально-экономического направления, когда наметились две теории – “торговой колонизации” (Э. Мейер) и “аграрной” (Ю. Белох и П. Гиро). Эдуард Мейер подробно обосновал тезис о торговой экспансии. По его мнению, колонизация связана с расцветом товарного производства, пришедшего на смену ойкосному хозяйству гомеровской эпохи. С VIII в. начинается широкое производство товаров массового производства и греки в поисках рынков сбыта осваивали различные уголки Средиземноморья и Причерноморья.

Теорию “аграрной” колонизации независимо друг от друга сформулировали Юлиус Белох и Поль Гиро. По мнению Белоха, на раннем этапе колонизации торговые интересы не играли какой-либо существенной роли, поскольку промышленность находилась еще в зачаточном состоянии. Недостаток земли вынуждал греков искать плодородные края за пределами их родины. Белох считал, что с самого начала греческие поселения были земледельческими, на втором этапе они стали превращаться в крупные торговые центры. Масса колонистов формировалась из тех, кто не находил дома пропитания, кого гнала в далекие края жажда приключений, наконец из недовольных политическим строем своего полиса.

По-другому подошел к “аграрной” проблеме П. Гиро. Земли было достаточно. Нет данных о перенаселенности Греции в архаическую эпоху. Суть дела в массовом обезземеливании крестьянства. Поскольку земля принадлежала семье, а не отдельным лицам, то она не подлежала разделу среди братьев. Деспотическая власть главы могла поставить любого вне семьи и вне ее имущества. Лица, оказавшиеся вне рода, утрачивали права на родовой надел.

За ним шел Гвинн (1918 “Характер греческой колонизации”). По его мнению, греки VI -V вв. были торговцами и ремесленниками, но не VIII-VII вв., поэтому колонисты шли не по торговым путям, а по “путям приключений” (“Одиссея”). А торговые пути возникли на основе связей между метрополией и колонией.

В немецкой историографии первой трети XX в. позиции Белоха и Мейера были доведены до резкой поляризации. Так Цибарт утверждал, что греки были прирожденными торговцами и деятельность метрополий диктовалась коммерческими интересами (1929).

Напротив Хазебрек отстаивал тезис об исключительно земледельческом характере колоний (1928 Государство и торговля в древней Греции).

Таким образом, дискуссия зашла в тупик, поскольку концепции опирались только на нарративные источники.

Решение дал Фриц Хайхельхайм (1958 Экономическая история древности). На основе данных археологии и нумизматики он реконструировал процесс экономики архаической Греции. Вывод: В VIII в. торговые связи в греческом мире невелики. Лишь с сер. VI в. промышленность переходит к серийному производству, то же можно сказать о денежном обращении. Поэтому архаическую эпоху можно разделить на два периода: 1) до сер. VI в. экономика примитивная, на натуральном обмене; 2) с сер. VI в. – классический характер. Значит на первом этапе колонии не основывались, чтоб быть рынками сбыта.

Что касается отечественной историографии, то можно также отметить, что в ней проблема колонизации рассматривалась многими исследователями, начиная с Ф.Ф. Соколова, который написал две работы: 1) “Критические исследования, относящиеся к древнейшему периоду истории Сицилии” (1865); 2) “Клерухии афинские” (1903); в которых, будучи эпиграфистом, дал методологию анализа источников. В начале XX в. этой проблемы касался Виппер, заимствуя точку зрения Мейера, Белоха, Пельмана. Тюменев, отделявший земледельческую колонизацию VIII в., от торговой VII в. Жебелев С.А. в работе “История древней Греции” 1936 г. главной причиной называет экономический переворот VIII-VII вв. Колонизация, по его мнению, была связана с комплексом экономических и социальных причин: нужда в земле, торговые интересы, социальная борьба (Гиро, Мейер).

В 1949 г. специально этим вопросом занималась Колобова К.М. “К истории вопроса о греческой колонизации”.

В последние десятилетия, основное внимание уделяется у нас колонизации Причерноморья, поскольку этот ареал входил в сферу исследований наших ученых. Из общих работ следует также назвать работы В.П. Яйленко, Фролова, Андреева.

Как теперь ясно, причину колонизации следует искать не в одном каком-либо моменте аграрном, торговом или социально-политическом, а в контексте различных, взаимосвязанных факторов. Это и относительное перенаселение, созданное нехваткой земли.

Причину такого рода нехватки следует видеть не просто в демографическом взрыве, такая точка зрения также выдвигалась, но остается спорной, поскольку резкого возрастания населения все же не было. Это было связано с несоответствием уровня развития уровня производительных сил и производственных отношений. Так например на о. Кеос, согласно Страбона X 15, 5, был закон, который требовал выпивать яд всем старше 60 лет. В Коринфе Фейдон установил необходимость сохранять равное число хозяйств и граждан, а значит уже во втором поколении возникали безземельные, это усугублялось неодинаковостью уже в VIII в. клеров по величине.

Вместе с тем, нужды рождающегося города сообщали процессу экономическую направленность - торговый интерес. С другой стороны, растущее противостояние демоса и знати, борьбы аристократических родов между собой и плутократией вело к эмиграции недовольных лиц и групп. Таким образом из начального аграрного интереса, рождается торговый.

Колонизация внесла большой вклад в экономический прогресс Древней Греции, дав мощный толчок развитию обмена, она стала предпосылкой для возникновения в архаическую эпоху развитых городов. Колонизация внесла большой вклад в развитие греческого полиса за счет варварской периферии. Она разрядила социальную обстановку в Греции, дав отток избыточному населению; она же положила начало массовому обращению в рабство негреков-варваров.

Колонизация развивалась в различных направлениях: на Восток – в сторону М. Азии, Запад - в Ю. Италию и Сицилию; Север – в сторону Фракийского побережья, п-ов Халкидику, проливы Геллеспонт, Босфор, Причерноморье. Иногда объектом колонизации становились земли более слабого соседа в самой Греции. Так поступили спартанцы, которые покорили Мессению в ходе двух Мессенских войн – 742-734 и 636 гг. до н.э., а жителей превратили в илотов.

В связи с этим встает вопрос об империалистическом характере греческой колонизации. Такой взгляд, в пику бытовавшим тогда идеалистическим, высказал еще Соколов, который выступил против цивилизаторской роли, подчеркнув, что это прервало процесс оригинального развития туземцев.

Позднее Жебелев указывал на взаимовыгодность для обеих сторон, однако несколько позже Колобова вернулась к прежнему империалистическому пониманию характера взаимоотношений. Сейчас точка зрения мирной конвергенции отстаивается Яйленко. По его мнению, до Греко-персидских войн (V в.) не было противопоставления варвар-эллин; сравнительно высокий жизненный уровень привлекал туземное население; нет твердых доказательств до VI в. о порабощении. Однако Фролов резко отмежевался от этой позиции, поскольку история Сицилии говорит о противостоянии греков и варваров. В Сиракузах, например, местное население (сикулы) превратилось в киллириев земледельческих рабов, подобных илотам в Спарте. О постоянной борьбе колонизаторов и туземцев здесь пишет Страбон. В 491 г. власть землевладельческой знати (гаморов) была свергнута в Сиракузах совместным выступлением демоса и киллириев, при этом гаморы были изгнаны, а киллирии получили свободу и вошли в состав гражданства. Кроме того, кроме непосредственной зависимости Фролов указывает на косвенную – неравноценный обмен. Это опровергает теории “трудовой кооперации” и “мирной конвергенции”. Великая колонизация и открытая эксплуатация варварской периферии явились для греков важными материальными предпосылками реализации античного способа развития с рабством иноплеменников, но зато с гражданскими правами и привилегиями для соплеменников.

Взглянем каким же образом проходила колонизация. Эпоха Великой греческой колонизации (общепринятая датировка – середина VIII – конец VI в.) занимает особое место в процессе становления рабо­владельческой формации в Греции.

Само словосочетание «Великая колонизация» обычно ис­пользуется для того, чтобы подчеркнуть резкое отличие этой новой фазы расселения эллинских племен от предшествующих ей миграционных про­цессов XI–IX вв. Географический ареал этих последних был ограничен тесными рамками Эгейского бассейна. Выход за пределы замкнутого мир­ка, например путешествие в Египет или Сирию, даже в сравнительно поздней гомеровской «Одиссее» расценивается как предприятие, требую­щее необыкновенной смелости и отваги.

А между тем, как показывают обнаруженные в различных местах на побережье Сирии и Палестины, а также в Киликии (юго-восток Малой Азии) скопления геометрической керамики, уже на рубеже IX–VIII вв. здесь появились первые греческие поселения. По всей видимости, это были еще не колонии в собственном значении этого слова, а торговые базы (эмпории) с очень незначительным постоянным населением. Одно из таких поселений находилось в устье реки Оронт, на месте современ­ной деревни Аль Мина. Примерно в это же самое время или несколько позже в самой Греции, прежде всего на Крите, Родосе, Эвбее и в Атти­ке, появляются первые изделия восточного, в основном сиро-финикийско­го и египетского, происхождения. Таким образом, уже в первой половине VIII в., т. е. еще до начала эпохи Великой колонизации, греки начали заново осваивать когда-то хорошо известные им, но потом забытые морские коммуникации Восточного Средиземноморья. Возобновление контактов со странами Передней Азии вывело Грецию из того состояния длительной изоляции, в котором она пребывала на протяжении почти всего периода «темных веков», что, несомненно, способствовало резкому ускорению темпов ее экономического и культурного развития. Однако, несмотря на весьма оживленные контакты со странами Восточного Средиземноморья, греки так и не сумели по-настоящему закрепиться в этом регионе. Очевидно, его прибрежная полоса была и без того уже слишком плотно заселена, здесь могло найтись место для сколько-нибудь многочисленных греческих колоний. Даже на Кипре, где греческое (ахейское) население сохранилось еще с микенских времен, ему приходилось жить в близком соседстве с финикийцами, которых никак не удавалось вытеснить с острова. Предпринимавшиеся время от времени попытки греческих колонистов обосноваться на ближайших к Кипру побережьях Сирии и Малой Азии, как правило, встречали упорное сопротивление со стороны местного населения и претендовавших на владычество над этим районом тогда великих держав. Когда в начале VII в. до н. э. греки попытались закрепиться на киликийском побережье, они были сброшены в море войсками ассирийского царя Сенахериба, который увековечил это событие в оставленной им победной надписи. Несколько более радушный прием поселенцы из Греции встретили только в Египте при фараонах так называемой Саисской династии. Первый из царей этой династии Псамметих I пришел к власти с помощью ионийских и карийских наемников, «пришедших с моря бронзовых людей», как их называли египтяне, никогда не видевшие тяжелого защитного вооружения греческих гоплитов. В конце VII в. в одном из рукавов дельты Нила (так называемое Канобское устье) была основана греческая колония Навкратис, в устройстве которой приняли участие выходцы из двенадцати различных, в основном малоазиатских, полисов. Греки, поселившиеся в Навкратисе были по преимуществу купцами, наживавшимися на торговле египетским хлебом, льняным полотном, папирусом, который высоко ценился в то времяв Греции как наиболее удобный вид писчего материала, а также различными предметами роскоши, вывозившимися из тропической Африки (слоновая кость, благовония, золото, черные рабы и т.д.). К западу от Египта на северной границе Ливийской пустыни переселенцы с небольшого острова Фера (в южной части Эгейского моря) основали колонию Кирена, которая благодаря плодородию своих почв и успешной торговле хлебом и лекарственным растением сильфием, произраставшим в этих местах, вскоре превратилась в один из самых процветающих центров колониальной периферии греческого мира.

Тем не менее греческие поселения в Египте и Ливии остались в стороне от магистральных путей колонизационного движения как некий обособленный очаг эллинской культуры в совершенно чуждой им этнической среде. Основной миграционный поток, положивший начало Великой колонизации, устремился не на юг и восток, а на запад — к берегам Италии и Сицилии. Первыми начали освоение этой части Западного Средиземноморья колонисты с о. Эвбея, самыми значительными полисами которого считались Халкида и Эретрия. Ими было основано еще во второй четверти VIII в. до н. э. древнейшее греческое поселение у берегов Апеннинского полуострова, расположенное на островке Питекусса (совр. Исхия) у входа в Неаполитанский залив. Обнаруженные на острове следы железоделательного производства (кузнечные шлаки) позволяют предположить, что Питекусса служила для эвбейских мореплавателей перевалочной базой на пути к богатому залежами железа о. Эльба, к северу, у берегов Этрурии. Это любопытное археологическое открытие впервые наглядно показало, что одним из главных стимулов, побуждавших греческих моряков предпринимать столь далекие и, несомненно, связанные с немалым риском морские путешествия, была потребность в дефицитных, отсутствовавших в самой Греции видах сырья, и прежде всего в металле. Обосновавшись на Питекуссе, переселенцы с Эвбеи вскоре вслед за этим (видимо, где-то около середины VIII в.) переправились на противолежащее побережье Италии и там, на территории плодородной области Кампания, основали колонию Кумы, в дальнейшем ставшую главным опорным пунктом на пути греческого проникновения в Лаций и Этрурию. Но это было лишь начало Великой колонизации.

Широкое колонизационное освоение греками Западного Средиземноморья падает в основном на вторую половину VIII—VII в. За эти пол­столетия длинная цепь греческих колоний вытянулась вдоль южных берегов Апеннинского полуострова, обращенных как в сторону Тирренского моря на западе, так и в сторону глубокого Тарентского залива на востоке. В это же время многочисленные греческие поселения возникли и на о. Сицилия, в особенности на восточном и южном его побережьях.

Из государств балканской Греции наиболее активное участие в коло­низации Италии и Сицилии принимали эвбейские полисы, а также государства, занимавшие прибрежные районы Северного Пелопоннеса и Средней Греции, расположенные вокруг глубоко вдающегося в сушу Коринфского залива, откуда открывался кратчайший морской путь к южной оконечности Апеннинского полуострова. В число колоний, основанных выходцами с о. Эвбея, главным образом халкидянами, входят, кроме уже упоминавшихся Питекуссы и Кум, Наксос (согласно античной традиции эта колония, находившаяся неподалеку от подножия вулкана Этна, была основана около 735 г. и считалась древнейшим из всех греческих поселений на Сицилии) и два города, расположенных на противоположных берегах узкого Мессинского пролива, разделяющего Италию и Сицилию: Занкла, позднее переименованная в Мессану (совр. Мессина), на сицилийском берегу и Регий на италийском.

Вслед за халкидянами на запад устремились колонисты из Коринфа и Мегары — двух дорийских полисов, занимавших соответственно южную верную оконечности Коринфского перешейка, или Истма, как он назывался в древности. Занимая исключительно выгодное, по существу, ключевое положение на перекрестке важнейших морских и сухопутных коммуникаций, связывавших между собой не только отдельные районы греческого мира, но и расположенные далеко за его пределами страны южного и Западного Средиземноморья, истмийские «государства», по-видимому, уже очень рано оказались втянутыми в морскую торговлю между Востоком и Западом, чем, вероятно, и объясняется их заинтересованность в установлении более прочных контактов с Италией и Сицилией. В 734 г. (дата, сохраненная античной традицией) коринфяне основали на восточном побережье Сицилии поселение Сиракузы, которому суждено было стать впоследствии самым большим и могущественным из греческих полисов Западного Средиземноморья.

В конце VIII — начале VII в. целым «ожерельем» греческих колоний » окаймлено выгнувшееся дугой побережье Тарентского залива в Южной Италии. В основной своей части это были поселения, основанные выходцами из Ахайи (область в северо-западной части Пелопоннеса). Среди них особенно известны Метапонт, Сибарис и Кротон, ставшие впоследствии богатыми и процветающими городами. Жители Сибариса — сибариты настолько прославились своей роскошью и изнеженностью, что их имя стало нарицательным. Залогом процветания ахейских полисов юга Италии было, по всей видимости, исключительное плодородие их земель, благодаря которому они со временем сделались важнейшими поставщиками зерна в другие греческие государства. По соседству с ахейцами в той же части Апеннинского полуострова обосновались и колонисты из некоторых других районов Греции. В их числе были, в частности, выходцы из Спарты, основавшие около 700 г. один из самых крупных полисов южной Италии – Тарент (совр. Таранто), давший название омывающему это побережье заливу.

Многие из греческих полисов, возникших в Италии и Сицилии, уже спустя короткое время после своего основания настолько разрослись, что сами начали основывать колонии, в которые они выводили излишки своего населения. Так, поселившимися в Кумах халкидянами был основан Неаполь (букв. «Новый город»), до сих нор сохраняющий свое древнее название. Сиракузяне основали Акру, Касмену и Камарину. Колонисты из Гелы (поселение на южном побережье Сицилии, основанное выходцами с Родоса и Крита) продвинулись дальше на запад и основали Акрагант – самый значительный греческий полис в этой части острова. Таким образом, греческая колонизация Южной Италии и Сицилии напоминала своеобразную цепную реакцию: основанные в различных местах поселения непрерывно делились, давая рождение все новым и новым колониям. Благодаря этому греческая культура прочно укоренилась в этой части Западного Средиземноморья, а греческое население уже спустя несколько поколений после появления первых колонистов стало здесь настолько многочисленным, что за этим районом надолго закрепилось наименование Великая Греция. Дальнейшее продвижение греческих колонистов на запад и северо-запад вдоль берегов Италии, Южной Галлии Испании столкнулось с упорным сопротивлением финикийцев, уже давно (видимо, еще в IX в.) обосновавшихся на противоположном, африканском побережье Средиземного моря, где их главной опорной базой Карфаген, и этрусков, или тусков (греки их называли тирренами), населявших центральные области Италии к северу от Тибра (район современной Тосканы). Эти два народа, так же как и греки, активно занимались морской торговлей и пиратством. Появление нового, весьма опасного конкурента было встречено ими с непримиримой враждебностью. Тем не менее в самом конце VII в. в эти негостеприимные воды сумели проникнуть греческие мореплаватели из далекого малоазийского полиса Фокеи. На побережье Галлии, неподалеку от устья реки Родан (совр. Рона), они основали колонию Массалия (совр. Марсель), со времен превратившуюся в один из самых больших и процветающих городов Западного Средиземноморья. Используя захваченный ими участок галльского побережья как плацдарм, фокейцы попытались продвинуться дальше на запад к берегам Испании. Им удалось наладить торговые контакты с иберийским государством Тартесс, расположенным на крайнем юго-западе Пиренейского полуострова (территория совр. Андалузии), откуда в те времена вывозилось большое количество серебра. Таким образом, фокейцы первыми из греков стали совершать более или менее регулярные плавания в Атлантический океан через “Столпы Геракла”, как назывался в древности Гибралтарский пролив, до того времени известный только финикийским мореходам. Однако закрепиться в Испании так же прочно и надолго, как они уже сделали это в южной Италии и Сицилии, греки так и не смогли. Этому мешало непрерывно растущее могущество Карфагена.

Гораздо более успешно развивалась территориальная экспансия греческих государств в другом направлении — северо-восточном, устремляясь к берегам Черного и Азовского морей. Путь в Черное море через коридор проливов Геллеспонт (совр. Дарданеллы) и Боспор (совр. Босфсор) и соединяющую их Пропонтиду (Мраморное море) был проложен греческими мореплавателями еще в микенскую эпоху. Тем не менее наладить более или менее регулярные контакта с этим регионом грекам в течение долгого времени не удавалось. Вероятно, здесь сыграли свою роль бурный и неспокойный нрав Черного моря, которое греческие моряки прозвали поначалу «Понтом Аксинским», т.е. «Морем негостеприимным» (правда, позднее это название было изменено, видимо, из суеверных соображений и превратилось в Понт Евксинский, что значит «Море гостеприимное»); непривычные для греков климатические условия, встретившие их в Западном, Северном и отчасти Восточном Причерноморье; наконец, враждебное в целом отношение к пришельцам со стороны еще достаточно диких местных племен – фракийцев, скифов, тавров, колхов и др. Неудивительно, что еще в гомеровской Одиссее мы обнаруживаем весьма расплывчатые и неясные, подчас граничащие с откровенной фантастикой представления об обитателях этого обширного региона. Так, обитавший на Крымском полуострове (греч. Таврида) народ киммерийцев поэт поселяет в глухой и мрачной местности непосредственно перед входом в загробный мир (XI, 14 след.).

Прежде чем приступить к овладению берегами Черного моря, грекам пришлось потратить довольно много времени на освоение подступов к нему со стороны самой Эгеиды. Целая россыпь греческих колоний возникла еще в течение VIII–VII вв. на северном побережье Эгейского моря, заселенном македонцами и фракийцами, на полуострове Халкидидика, на берегах Геллеспонта и Пропонтиды. В колонизации этих районов участвовали многие полисы европейской и азиатской Греции. Так, большинство колоний, расположенных на полуострове Халкидика, было заселено выходцами из города Халкида на о. Эвбея, как мы уже видели, игравшего весьма важную роль в продвижении греческой культуры на Запад. Вслед за халкидянами на север двинулись колонисты с островов – Лесбоса, Хиоса и Пароса, из малоазийских полисов – Теоса, Фокеи, Клазомен, Милета и, наконец, из уже упоминавшихся ранее приистмийских городов Северного Пелопоннеса – Коринфа и Мегары. Именно уро­женцы Мегары сделали еще в первой половине VII в. последний решающий шаг в освоении коридора черноморских проливов, основав две важные колонии у южного входа в Боспор: сначала Калхедон на азиатском берегу пролива, а затем Византий на европейском берегу на месте позднейшего Константинополя, или Стамбула.

Когда во второй половине VII в. греки наконец приступили к колонизации берегов самого Черноморского бассейна, на первый план решительно выдвинулся Милет, один из самых значительных ионийских полисов западного побережья Малой Азии. По преданию, милетяне основали в Причерноморье не менее 75 колоний. Разумеется, в их заселении наряду с уроженцами самого Милета участвовали выходцы из других ионийских полисов. Правительство Милета, вероятно, лишь организовывало и направляло этот поток переселенцев, ставя во главе отдельных отрядов своих предводителей – ойкистов (так греки называли должностных лиц, непосредственно руководивших выведением колоний), и, возможно, также снабжало их кораблями и необходимыми в дороге припасами. Среди причерноморских колоний Милета наиболее известны Синопа и Трапезунт (совр. Трабзон) на южном побережье Понта Евксинского, Одесс, Аполлония, Томы, Истрия (южнее устья Дуная) на западном побережье, Ольвия (на Днепровско-Бугском лимане), Пантикапей (совр. Керчь), Феодосия, до сих пор сохранившая свое древнее название, на северном побережье, Питиунт (совр. Пицунда), Диоскурия (совр. Сухуми), Фасис (совр. Поти) на восточном побережье. Все эти поселения, так же как и многие другие, здесь не названные, возникли во второй половине VII–VI в. Наиболее крупное скопление милетских колоний, а также поселений, основанных выходцами из некоторых других греческих полисов, образовалось в восточном Крыму и на Таманском полуострове – на берегах Боспора Киммерийского, как назывался в древности Керченский пролив. В их число, кроме уже названных Пантикапея и Феодосии, входили поселения: Нимфей, Мирмекий, Порфмий на крымском берегу пролива и Фанагория, Кепы, Гермонасса, Горгиппия (совр. Анапа) на кавказском берегу. Позднее, по-видимому уже в начале V в. до н. э., все эти колонии объединились и образовали так называемое Боспорское государство со столицей в Пантикапее. С территории Боспора продолжалось колонизационное освоение лежащих далеко к северу областей по берегам Азовского моря, или Меотийского озера, как называли его греки. Самой северной греческой колонией стало заложенное в устье Дона поселение Танаис.

Кроме милетян и других ионийцев, в колонизации Причерноморья участвовали дорийцы из Мегары. Ими были основаны Гераклея Понтийская на южном побережье Черного моря, Месембрия и Каллатис на западном побережье. Единственная дорийская колония в Северном Причерноморье – Херсонес Таврический – была основана выходцами из Гераклеи Понтийской на юго-западном побережье Крымского полуострова в районе севр. Севастополя. Главной приманкой, привлекавшей греческих колонистов в суровые и необжитые степи Поднестровья, Побужья, западного и восточного Крыма и Приазовья, были, безусловно, обширные массивы плодородных земель, почти не используемые местным населением. Хлеб, выращиваемый на этих землях, вскоре стал в больших количествах поступать на рынки греческих государств. Поэтому связь с причерноморскими колониями как главными источниками дешевого зерна в V в. до н.э. сделалась для многих из них внешнеполитической проблемой первостепенной важности.

Каким образом происходило основание колоний? В тех местах, где контакты между греками и туземным варварским населением переходили в более или менее регулярный торговый обмен возникали постоянные корабельные стоянки с небольшими поселениями или торговыми факториями при них. Во многих случаях такие поселения или эмпории, как называли их греки, в отличие от настоящих колоний или апойкий, располагались на небольших островках вблизи от побережья, что гарантировало первопоселенцев от внезапного нападения обитающих на материке варваров и в то же время позволяло вести с ними постоянную меновую торговлю. Примерами таких островных эмпориев могут служить уже упоминавшиеся прежде эвбейское поселение на о. Питекусса у берегов Италии, коринфское поселение на о. Ортигия, ставшее первоначальным ядром города Сиракузы, наконец, милетское поселение на о. Березань, возникшее в середине VII в. до н.э. у входа в Днепровско-Бугский лиман.

Подавляющее большинство греческих колоний обладало удобными естественными гаванями, они были расположены в устьях больших судоходных рек (Массалия, Навкратис, Ольвия, Танаис, Истрия и др.) или же держали под своим контролем важнейшие морские артерии (Занкла и Регий, Византий и Калхедон, Пантикапей и др. В свою решающую фазу колонизация вступила лишь тогда, когда греческие переселенцы в колониях начали массами оседать на землю, либо отвоеванную ими у местных варваров, либо приобретенную мирными средствами.

Подавляющее большинство колонистов теперь составляли уже не искатели легкой наживы, а люди, привычные к изнурительному земледельческому труду заинтересованные в присвоении максимального количества пригодной для обработки земли. Нетрудно догадаться, что могло заставить греческого крестьянина, тяжелого на подъем, как и всякий сельский житель, обычно с неприязнью относившегося к ненадежной морской стихии, до­верить ей свою судьбу и отправиться искать счастья в далеких варварских краях – это острый земельный голод и неизменно сопутствующие ему нехватка продовольствия.

Вероятно уже в первой половине VIII в. до н.э. демографическая и социальная напряженность в Греции достигли такого уровня, что многие греческие общины оказались перед выбором: либо гражданская война и насильственный передел земли, либо вывод «лишнего» населения в колонию. Нередко вопрос о том, какая именно часть гражданского коллектива полиса должна покинуть отечество и пересе­литься в колонию, решался силой в ходе острой междоусобной борьбы. Группировка, потерпевшая поражение в этой борьбе, садилась на корабли и отправлялась искать новых мест для поселения. Именно так были основаны, согласно преданию, Сиракузы, единственная спартанская колония на юге Италии Тарент и др. Однако чаще само правительство полиса, оказавшись в критической ситуации, прибегало к выводу одной или нескольких колоний как к профилактической мере в целях разрядки внутриполитической напряженности.

Прежде чем выводить в то или иное место новую колонию, греческие государства обычно обращались за советом к оракулу Аполлона в Дельфы, жрецы которого располагали солидным запасом сведений о географии всего Средиземноморского бассейна. Поэтому в некоторых западных колониях Аполлона почитали под именем «Пролагателя путей» или предводителя». Отправляясь в дальний путь, колонисты старались во что бы то ни стало сохранить узы кровного родства, соединявшие их с метрополией. Они увозили с собой в чужие края ее богов и ее обычаи. Воплощением этой кровной связи колонистов с их родным полисом считался священный огонь, взятый с алтаря главного храма метрополии. Перед отплытием переселенцы обычно присягали в верности своему ста­рому отечеству. Прекрасным примером такой присяги может служить так называемая «Клятва основателей» Кирены, дошедшая до нас в надписи IV в. до н. э. Как правило, дружественные отношения между колонией и метрополией, действительно, сохранялись в течение очень долгого времени, разумеется, за исключением тех случаев, когда колонии выселялись насильственно. Государственное устройство колонии чаще всего в общих чертах воспроизводило конституцию метрополии. Прибывших в колонии граждан метрополии принимали как самых почетных гостей. Для охраны их интересов в суде, в торговых сделках и т. д. назначались специальные должностные лица – так называемые “простаты”. Аналогичным было и отношение к колонистам, вернувшимся в свою метрополию. При желании человек, выселившийся в колонию, мог снова стать гражданином метрополии.

Тем не менее, несмотря на наличие столь тесных юридических, религиозных, экономических и всяких иных связей, колония с самого момента своего возникновения рассматривалась как вполне самостоятельное государство – полис, – в принципе ни в чем не уступающее своей метрополии. Попытки метрополии подчинить колонию или колонии своему политическому контролю приводили иной раз даже к военным столкновениям. В своем подавляющем большинстве греческие колонии занимали очень небольшую территорию, достаточную лишь для того, чтобы прокормить несколько сот, в редких случаях тысячу первопоселенцев вместе с их семьями. Почти все они располагались в узкой прибрежной полосе, иногда, как было уже сказано, на небольших островах или полуострове и были тесно связаны с морем. В этой привязанности к морскому побережью заключается существенная особенность греческой колонизации в ее начальной, архаической фазе.

Несмотря на интенсивное развитие мореплавания и торговли, экономической основой процветания большинства колоний, так же, впрочем как и их метрополий, оставалось сельское хозяйство. Основную массу колонистов на протяжении всего периода Великой колонизации, за исключением, может быть, только наиболее раннего, эмпориального этапа, составляли полностью или частично обезземеленные крестьяне. В соответствии с этим уже в момент основания колонии каждый переселенец получал в свое полное распоряжение один из расположенных на ее территории земельных наделов, а также находящийся в черте городских стен небольшой участок под строительство дома (так называемый ойкопедон). От размеров надела зависели гражданские права колонистов. Всей полнотой гражданских прав и соответственно самыми большими, плодородными наделами обычно пользовались непосредственные участники основания колонии и их потомки. Колонисты, прибывшие позднее (так называемые эпойки), получали лишь небольшие участки, вырезанные из еще не поделенной земли, и не считались полноправными гражданами полиса. Следы такой системы землепользования, восходящие к VII в. до н. э., сохранились вплоть до нашего времени в окрестностях италийского города Метапонт, где методом аэрофотосъемки было выявлено около 1300 наделов площадью в 6 га каждый. Аналогичные хотя по времени более поздние системы зафиксированы неподалеку от Херсонеса Таврического.

На всем огромном протяжении периферии эллинского мира завязывались сложные и многообразные отношения между пришлыми грекам колонистами и местным варварским населением. Характер и направленность этих контактов зависели от ряда обстоятельств, в том числе природных условий, уровня культурного развития, хозяйственного житейского уклада местных жителей, целей, которые ставили перед собой колонисты, и т. п. В ряде случаев высадившиеся на чужом берег первопоселенцы встречали откровенно враждебный прием со стороны местных варваров и вынуждены были прибегать к силе оружия, чтобы, отвоевать у них землю, необходимую для устройства колонии и ее сельской округи. При этом местное население либо вытеснялось с занимаемой им территории, либо (в сравнительно редких случаях) подвергалось насильственному порабощению. Так было порабощено, например, племя мариандинов, населявшее ближайшие окрестности Гераклеи Понтийской (северное побережье Малой Азии). Вероятно, аналогичным было и проис­хождение так называемых «киллириев», обрабатывавших поля сиракузских землевладельцев. Однако чаще греческие колонисты старались избежать военных столкновений, учитывая, что численное превосходство было не на их стороне, и либо выкупали, либо занимали нужную им землю. Со своей стороны и варварские племена, жившие по соседству с колониями, во многих случаях более или менее терпеливо переносили присутствие на своей территории, извлекая прямую выгоду из торговых контактов с греческими купцами и заимствуя отдельные элементы греческой культуры и быта. Как показали археологические раскопки в Сицилии, Южной Италии, нижнем Побужье (окрестности Ольвии), на территории Боспора и в некоторых других местах уже вскоре после появления первых греческих колонистов начинается интенсивный процесс взаимодействия и взаимопроникновения эллинской и варварских куль­тур, возникают поселения со смешанным греко-варварским населением, появляются синкретические формы искусства, в которых комбинируются декоративные элементы греческого и варварского происхождения и т.д.

Великая греческая колонизация оставила весьма заметный след в истории многих стран и народов древнего Средиземноморья. Важнейшим ее итогом может считаться широкое распространение очагов эллинской полисной государственности и, несомненно, наиболее передовой в то время эллинской культуры. Подобно более ранней финикийской, греческая колонизация способствовала проникновению урбанизма и товарно-денежных отношений в самые отдаленные и глухие уголки тогдашней ойкумены, обитатели которых до тех пор не имели представления ни о городской жизни, ни о рыночной торговле. Все это, несомненно, способ­ствовало постепенному втягиванию в общий процесс социально-экономи­ческого и культурного развития античного мира многочисленных племен народностей, составлявших население его наиболее удаленной варварской периферии.