История французского права

РОМАНСКАЯ ПРАВОВАЯ СЕМЬЯ

 

 

Литература

 

ARMIJON/NOLDE/WOLFF, Traité de droit comparé I (1950) 120 ff.

BRISSAUD, Manuel d'histoire du droit privé (1935).

DAWSON, “The Codification of the French Customs”, 38 Mich.L. Rev.

756 (1940). The Oracles of the Law (1968).

A.ESMEIN, Précis élémentaire de l'histoire du droit français de 1789 a 1814 (1908). Cours élémentaire d'histoire du droit français (15th edn., 1925).

FENET, Recueil complet de travaux préparatoires du Code civil (1836).

HEINSHEIMER, Die Zivilgesetze der Gegenwart I (1932): Frankreich, Code civil, Introduction V ff.

HEYMANN, "Romanische Rechtsordnungen", in: Handwörterbuch der Rechtswissenchaft V (1928) 151.

KOSCHAKER, Europa und das romische Recht (2nd edn., 1953). Le Code Civil, Livre du Centenaire, 2 Vols. (1904), with essays by Sorel, Esmein, Vigie, Saleilles and others.

MITTELS, "Die germanischen Grundlagen des französischen Rechtes", SavZ/Germ. 63 (1943) 137.

OLIVIER MARTIN, La Coutume de Paris — Trait d'union entre le droit romain et les législations modernes (1925).

RABEL, "Private Laws of Western Civilization — The French Civil Code", 10 La.L.Rev. 107 (1950).

SA VATIER, L'art de faire les lois — Bonaparte et le Code civil (1927).

WILHELM, "Gesetzgebung und Kodifikation in Frankreich im 17. und 18. Jahrhundert", Jus commune l (1967) 241; "Portalis und Savigny", in: Aspekte europaischer Rechtsgeschichte, Festgabe für Coing (1982) 445.

 

I

 

ГК 1804 года не только стал ядром французского граждан­ского права, но и послужил классическим образцом для ко­дификации частного права всей романской правовой семьи. Кодекс явился вдохновенным порождением французской ре­волюции и весь проникнут ее реформаторским духом. Вмес­то решительно отброшенных правовых институтов феодаль-

 

ного прошлого в основу развития нового общества были за­ложены и законодательно закреплены провозглашенные ес­тественно-правовой доктриной ценности, являющиеся неотъ­емлемыми правами индивида, — право на собственность, свободу договоров, семью и наследование. Но не только ре­волюция 1789 года формировала дух и основные черты ко­декса. Не менее важным оказалось и то, что, несмотря на революционные потрясения, кодекс сохранил все ценное, на­копленное в течение долгого исторического развития. И по­тому в нем отражено счастливое сочетание нового с традици­онными правовыми институтами, взятыми из “писаного права” явно римско-правового происхождения юга Франции и кутюмов Северной Франции, источником которых служило германо-французское обычное право. И хотя многие положе­ния кодекса обладают революционной новизной, он несет на себе отпечаток своего исторического прошлого, оставаясь наследником дореволюционного права, так называемого “ста­рорежимного” права (ancien droit). Поэтому представляется целесообразным первоначально изложить в общих чертах до­революционную историю развития французского права в той мере, в какой это необходимо для понимания того, как созда­вался ГК Франции. Затем будет сделан краткий экскурс в “промежуточное право” (droit intermédiaire) революционного периода, историю создания ГК, и только после этого будет рассмотрен сам кодекс.

 

II

 

После завоевания Галлии римлянами там, как и во всех про­винциях империи, стало действовать римское право. Даже после крушения Западной Римской империи в 476 году оно продолжало действовать в образовавшихся на ее месте гер­манских государствах, особенно Бургундском и Вестготском королевствах, как действующее право подданных негерман­ского происхождения. В 506 году король вестготов Аларих II издал закон — Бревиарий Алариха, или римское право вес­тготов (Breviarium Alaricianum, или lex Romana Wisigothorum). В нем в сокращенном виде воспроизводились и комментировались кодекс Феодосия и другие источники рим­ского права. Это способствовало тому, что, несмотря на великое переселение народов в V-VI веках, римское право

 

сохранилось в южных областях Франции. На севере Фран­ции, наоборот, после вторжения туда франков и образования ими собственного государства римское право стало вытес­няться, так как у франков было собственное довольно разви­тое обычное право германского происхождения, которое в дальнейшем было закреплено путем придания ему внешней формы благодаря изданию ряда законов, важнейший из кото­рых — “Салическая правда”. В XI-XII веках начался ренес­санс римского права в связи с изучением его постглоссатора­ми в Северной Италии. Это нашло сильный отклик на юге Франции. И уже в ХП веке римское право преподается в университетах Монпелье и Тулузы. Даже на севере изучение римского права находит все большее распространение. Но при этом не происходит вытеснения франкского обычного права. Тем самым закладывается основа для разделения французского правового пространства на две приблизитель­но равные сферы влияния: южных областей с их писаным правом, основанным на римском праве, и северных — с преобладанием германского обычного права (кутюмов). Гра­ница между этими сферами влияния различных источников права проходит по устью Жиронды параллельно Луаре на восток к Женевскому озеру.

Таким образом, на 2/5 территории современной Франции, прилегающей к ее северным границам, господствовало право кутюмов, а на южных — писаное право. Такой территори­альный раздел между писаным правом и кутюмами не следу­ет понимать буквально. Даже на юге страны в таких городах, как Бордо и Тулуза, и прилегающих к ним регионах действо­вали кутюмы, зафиксированные письменно. И хотя они под­верглись влиянию римского права, но сохранили в основном германские элементы.

В то же время и в областях, где действовали кутюмы, римское право не отвергалось полностью. Поскольку ряд правовых проблем — как, например, в области договорного права — не был урегулирован кутюмами в достаточной мере, охотно обращались к детально разработанному как по содер­жанию, так и с точки зрения формы римскому праву. И по­тому на севере распространилась точка зрения, что к рим­скому праву, как к писаной мудрости, следует обращаться с точки зрения его субсидиарного применения и в целях тол­кования в том случае, если в кутюмах нет ответа на постав­ленный вопрос.

 

Любопытно, что во Франции римское право — в противо­положность тому, как это имело место при рецепции его позднее в Германии, — рассматривалось как авторитетное и ценное отнюдь не потому, что это было право Римской им­перии. Французские короли были заинтересованы в укрепле­нии своего суверенитета в рамках и в противовес Священной Римской империи и сохранении своего государства. Поэтому королевские юристы всячески защищали тезис о том, что римское право действовало во Франции не как навязанное Римом, а было воспринято естественным образом как обыч­ное право или в силу присущих ему высоких качеств: non ratione imperii, sed imperio rationis.

И потому во Франции рецепция римского права никогда не оспаривалась, как это было позднее в Германии. Оно при­менялось в той мере, насколько отвечало местным обычаям юга, или в силу большей эффективности регулирования по сравнению с кутюмами на севере.

В конце правления Каролингов и в начале правления Капетингов, также в X-XI веках, французское правовое про­странство было раздроблено на множество мелких и мель­чайших правовых территорий, на которых возникли владения церковной и светской знати (ср. M. Heis, аа0, S. 152 ff.). B Х веке появился ряд трактатов, принадлежавших перу авто­ритетных юристов-практиков. В каждом из них давался об­зор кутюмов какой-либо определенной провинции.

К наиболее важным из этих юридических исследований причисляют книгу Жостиса и Пле (Jostice et Plet), в которой описываются кутюмы Орлеана (со значительными вкра­плениями римского и канонического права), затем кутюмы Бовези (Beauvaisis), описанные Филиппом де Бомануаром (Ph. de Beaumanoir), и Свод нормандского обычного права (Grand Coutumies de la Normandie), который до сих пор является основным источником права Нормандских остро­вов. Но это никак не повлияло на укоренившуюся устную традицию обычного права севера Франции. И если судья не знал соответствующей нормы применяемого кутюма, чтобы ее установить, он был обязан провести “поголовный опрос” (enquête par turbe), во время которого определенное число местных жителей той провинции, о которой шла речь, долж­но было по памяти воспроизвести содержание кутюма. Раз­дробленность кутюмов, трудность определения их содер­жания и, как следствие этого, правовая нестабильность

 

способствовали, наряду с другими причинами, усилению абсолютизма во Франции в XV веке. В 1454 году Карл VII издал ордонанс Монти-ле-Тур (Montils-les-Tours), согласно которому провинциальным властям в сотрудничестве с ко­миссией королевских экспертов предписывалось записать все местные кутюмы, а уже записанные заново пересмотреть. И хотя эта работа шла медленнее, чем предполагалось, сопротивление отдельных провинций, особенно Нормандии, было в конце концов преодолено (подробнее см. Dawson, аа0). Совершенно очевидно, что укрепление центральной королевской власти резко усилило сопротивляемость тради­ционного обычного права римскому праву. “Редактирование кутюмов в XVI веке, — пишет французский историк права Оливье Мартан, — по инициативе королевской власти, без сомнения, избавило Францию от тотальной рецепции рим­ского права, осуществленной в Германии” (аа0, р. 13). Оче­видно также, что запись кутюмов создала предпосылки для формирования общефранцузского обычного права (droit coutumier commun), а позднее и для слияния обычного и пи­саного права. Без этого невозможно было бы реализовать идею создания единого права во Франции с помощью ПС 1804 года. К концу XVI века все важные кутюмы, за ис­ключением кутюмов чисто местного значения, были перепи­саны в соответствии с предписанной кодексом процедурой. Было подсчитано, что накануне французской революции действовало не менее 60 общих кутюмов (coutumes géné­rales), частично повторявших друг друга, на территории сра­зу нескольких провинций и 300 — чисто местного значения (coutumes locales).

 

Очевидно, что это вело к разнобою в регулировании с помощью кутюмов. Одна и та же проблема по-разному решалась в разных про­винциях. Так, бретонец составляет в Париже завещание, а кутюмы Бретани требуют иной формы составления завещания и по-иному опре­деляют действительность завещания, чем кутюмы Парижа. Это способ­ствовало активному развитию во Франции в XVI веке юридической дисциплины, которая сегодня называется “Международное частное право” (МЧП). Она связана с именами Дюмулена (1500-1566) и осо­бенно Д'Аржантре (1519-1590) (см. Gamillscheg. Der Einfluß Dumoulins auf die Entwicklung der Kollisionsrecht, 1955).

 

Если в результате переписи всех более или менее важных кутюмов правовая нестабильность существенно уменьши­лась, то различия в материально-правовом регулировании кутюмов устранить не удалось, равно как и правовые разли-

 

чия между провинциями с “писаным правом” и обычным. По мере укрепления абсолютизма во Франции все чаще ощуща­лись отрицательные последствия правовой раздробленности и все настоятельнее становилась потребность в создании единого общефранцузского гражданского права.

Важный шаг по пути сближения отдельных кутюмов был сделан Парижем. Обычное право этого города было зафикси­ровано в письменной форме в 1510 году, и с тех пор его влияние постоянно возрастало. Этому прежде всего способ­ствовала практика Парижского суда (Parlement de Paris).

Решения суда признавались практически на всей тер­ритории, где действовало обычное право, за исключением Бретани и Нормандии. Судья этого суда обязан был при­менять различные кутюмы, и это способствовало постепен­ной унификации норм, особенно в связи с самостоятельным решением судьей вопросов, в отношении которых возникали сомнения, и в связи с восполнением им пробелов. В резуль­тате в 1580 году появилась новая расширенная редакция парижского кутюма. В нее был дополнительно включен раз­дел, содержащий краткий обзор решений Парижского суда по “общим вопросам”. Все больше находила признание мысль о необходимости применения парижского кутюма по­всеместно для восполнения пробелов в праве провинций. При этом утверждался примат парижского кутюма над рим­ским правом.

Решающую роль в постепенном становлении общефран­цузского гражданского права сыграли известные юристы, не только профессора, но и практики: адвокаты, эксперты, ко­ролевские чиновники и судьи. Среди них следует назвать прежде всего Дюмулена. Он первым увидел единое право Франции в единой правовой мысли, которая пронизывала все разные по материальному содержанию кутюмы. Его рабо­ты — особенно знаменитый и влиятельный комментарий к первой книге парижского кутюма — направлены в первую очередь на выявление всеобщих правовых принципов. В них он критически анализирует правовое содержание сравни­тельных кутюмов и следует принципу: при отсутствии обы­чая следует обращаться не к римскому праву, а к сходным по содержанию общим и местным обычаям Галлии (déficiente consuetudine... non est recurrendum ad ius Romanorum, sed ad vieinas et générales et promiscuas consuetudines Galliae) (Gamillsched, аа0, S.88 ff.).

 

Наряду с Дюмуленом следует также назвать Кокия (Co­quille) (1523-1603). Он написал комментарий к кутюму граф­ства Невер и “Институции французского права”. В обоих трактатах он использует сравнительно-правовой метод для гармонизации и сближения кутюмов. Аналогичная задача стоит и перед современным сравнительным правом. Только сегодня объектом исследования являются не местные кутюмы, а национальное право.

Дюмулен, Коми и ученые — их единомышленники XVI века вряд ли смогли бы в одиночку столь решающим образом способствовать развитию унифицированного права кутюмов без поддержки авторитетного и влиятельного юри­дического сословия, особенно в Париже, которое также рас­сматривало выполнение этой задачи как свою обязанность. Кошакер отмечал, что неприятие римского права в Англии (об этом еще будет сказано), равно как и умеренное и взве­шенное его применение во Франции, объясняется среди про­чего и тем, что в обеих странах довольно рано возникло организованное и потому влиятельное сословие юристов-практиков, которые считали себя союзниками королевской власти, были заинтересованы в создании единой королевской юстиции и открыто выступали сторонниками национального права. Уже в XIV веке священников, баронов и придворных аристократов заменили профессиональные судьи из третьего сословия. Они назначались королем, причем не только для рассмотрения отдельных тяжб или для конкретных заседа­ний, а на неограниченное время, и по предложению Париж­ского суда выбирались постепенно из среды практикующих адвокатов и экспертов по праву.

В XV и XVI веках королевская власть признала за судьями право продавать и наследовать должности. И каким бы шокирующим ни ка­зался нам сегодня этот факт, это способствовало укреплению француз­ского юридического сословия, так как продажа должности делала судью практически несменяемым, а ее наследование вело к появлению большого числа юридических семей с прочными традициями. Так по­явился некий вид юридического наследного дворянства, дворянства, приобретенного на гражданской службе. Это дворянство состояло из семей, гордящихся сословием, к которому они принадлежали, высоко­образованных и со своим особым стилем жизни.

В противоположность Германии юридическое сословие во Франции не допустило обюрокрачивания судей. Французское гражданское право создавалось в основном практиками, будь то судьи Парижского суда, адвокаты или авторы литературных трудов. Это право было, однако, по

 

 

преимуществу старым правом Франции, не в последнюю очередь пото­му, что парижский кутюм хотя формально и не являлся общим для всех правом, но по значению превосходил остальные кутюмы. Оно не поры­вало своей связи с римским правом, используя его отточенные понятия, а когда было необходимо, и материально-правовые нормы. Так что не только в Англии, но и здесь, во Франции, нашлись, юристы, которые хотя и не предотвратили рецепцию римского права, но сгладили остро­ту проблемы и сохранили большую часть национального права (см. Koshaker, аа0, S. 169, 223).

 

Однако непосредственным образцом и ориентиром для со­здателей ГК послужили работы юристов XVII и XVIII веков.

Прежде всего, это Буржон, парижский адвокат и блестя­щий знаток кутюма своего родного города. В 1720 году он написал авторитетную работу под характерным названием “Общефранцузское право и парижский кутюм, сведенные к правовым принципам” (Le droit commun de la France et la coutume de Paris réduits en principes). Другой юрист — Дома (Domat, 1625-1695). Он был чистым теоретиком, далеким от практики, с философским складом ума, испытал сильное влияние своего друга Паскаля.

Будучи крупным систематиком, он в своей работе “Граж­данские законы и естественное право” (1689) системати­зировал нормы римского права, отвечающие требованиям своего времени в свете естественно-правовых идей, и тем самым внес вклад в научные основы ГК. Но наибольшее влияние на редакторов ГК оказал Потье (Pothier, 1699-1722). Его сильная сторона заключалась не в обобщении и сис­тематизации огромного количества материала и даже не в оригинальности мышления, а в том, что он, по утверж­дению историка А. Дюма, “иногда ограничивался изложе­нием на хорошем французском языке того, что до него уже говорил Дюмулен на плохой латыни”. Как бы то ни было, Потье блестяще знал римское и кутюмное право, и, хотя он действовал скорее как эклектик, его многочисленные небольшие статьи об обязательственном праве, праве куп­ли-продажи, найме, дарении и т.д. отличаются элегант­ным стилем, кристальной ясностью и терминологической точностью.

Правовое единство французского права на протяжении всей исто­рии своего развития в известной степени было достигнуто также и с помощью королевских указов. Вплоть до XVI века эти указы касались ленного права, процессуального права и судоустройства. Лишь позднее ими стало регулироваться и материальное гражданское право. Мулан-

 

 

ским ордонансом (1566) впервые начала регулироваться сфера, напо­ловину относящаяся к процессуальному праву.

В результате не принимались в расчет устные свидетельские пока­зания по делам, в которых речь шла о ценностях, превышающих 100 франков. Эта норма, которая выполняет функцию формального пред­писания, до сих пор (разумеется, с другой стоимостной границей) со­храняется в ГК (ст. 1341, ср. т. II, с. 46 и сл.).

В XVII веке упоминаются Ордонанс о торговле (1673) и Морской кодекс (1681). В них содержалось специальное регулирование норм торгового и морского права. Эти акты заложили основу для разграни­чения гражданского права в узком смысле этого слова от торгового. Это разграничение, к удивлению англо-американских юристов, со­храняется и по сей день в романской и германской правовых семьях (за исключением Италии и Швейцарии), и обе отрасли права регулиру­ются различными кодексами. Наконец, три исключительно важных ордонанса были разработаны при Людовике XV его канцлером Дагуиссо (Daguisseau). Один касался права дарения (1731), второй — на­следственного права (1735). Примечательно, что в них было преду­смотрено различное регулирование для провинций с писаным правом и кутюмами.

Наконец, третий ордонанс касался фидеикомисса (1747). Первые два ордонанса заняли место в важных разделах ГК, третий — в очень узкой сфере, которую ГК отвел фидеикомиссу как институту ушедшей в прошлое феодальной эпохи (ср. Wilhelm, Gesetzgebung u. Kodifika­tion, aa0).

 

Несмотря на все усилия, процесс унификации граж­данского права Франции накануне революции был далек от своего завершения. Как и раньше, оставалась зияющая про­пасть между писаным правом и кутюмами. Хотя важные, ставшие общегосударственными кутюмы были кодифици­рованы, разница между ними оставалась. И она столь яв­ственно бросалась в глаза, что это дало повод Вольтеру для едкой насмешки:

 

“Ну не абсурдно ли, не чудовищно ли, когда правда в одной деревне считается ложью в другой? Какое варварство не дает гражданам одной страны жить по единым законам?.. И так на каждом шагу по всему королевству. Меняя лошадей на каждой почтовой станции, вы меняете законы” (Voltaire VII, 1838, Dialogues, p. 5).

 

Конечно, верно, что интеллектуальная основа для гранди­озной работы по унификации была заложена наукой и прак­тикой уже давно. Идея “унифицированного обычного права” или, как теперь стали чаще говорить, “французского права” была четко сформулирована и уже в течение 150 лет явля­лась лейтмотивом французской юриспруденции.

 

Но для воплощения этой идеи единого французского граж­данского права в действительность потребовались еще два фактора: мощный политический импульс французской рево­люции и решительность Наполеона.

 

III

 

“Промежуточным (intermédiaire) называлось право вре­мен революции между созывом Учредительного собрания в 1789 году и захватом власти Наполеоном Бонапартом. Оно вступило в силу в 1799 году. Это право, как никакое другое, в считанные годы основательно разрушило старый социаль­ный порядок. Абсолютная монархия, все связанное с коро­лем, дворянство, духовенство и судебное сословие, старое административно-территориальное деление на провинции, феодальное земельное право, судебная система, налоговая система — все эти институты старого режима были в корот­кое время решительно уничтожены. Их место занял обще­ственный идеал Просвещения, как его понимали Дидро, Вольтер и Руссо: индивид, как разумное и самостоятельно отвечающее за свои действия существо, с рождения обладает неотъемлемым правом на свободу совести, свободу веро­исповедания, свободу на осуществление экономической деятельности. Между ним и государством более не стоят промежуточные сословные объединения старого режима. И государство обязано принять законы, освобождающие граж­дан от отживших феодальных, церковных, семейных, цехо­вых и сословных пут и наделяющие всех равными правами.

Осуществляя эти требования, революционный законода­тель развил в первые годы лихорадочную активность и дей­ствовал слишком радикально в области индивидуальных гражданских прав. И умеренные составители ГК позже заняли более сбалансированную позицию в этом вопросе. В 1791 году декретом Учредительного собрания были отменены безвозмездно все феодальные повинности, право первородст­ва и законы о наследстве, устанавливающие особые приви­легии в зависимости от возраста и пола. Одновременно в наследственном праве устанавливался уравнительный прин­цип как в отношении родственников по нисходящей линии и других наследников по закону, так и движимого и недви­жимого имущества: “Все наследники в равной степени на-

 

следуют в равных долях имущество, причитающееся им по закону”. При этом еще оставалась возможность в завещании отдать предпочтение одним лицам перед другими или отло­жить выдачу наследства на долгий срок. Революция и этому положила конец: были запрещены не только субституты фидеикомисса, которые функционально соответствовали инсти­туту назначения наследника согласно установленному поряд­ку в немецком праве. Стремясь добиться раздела имений, революционный законодатель пошел столь далеко, что отме­нил даже свободу дарения и завещания. Поэтому в 1793 году Конвент декретировал: “Право распоряжаться имуществом в результате смерти, между живыми, по договору дарения по прямой линии отменяется; как следствие этого, все потомки будут обладать равной долей в имуществе предков”.

При наличии родственников по прямой линии наследодатель мог завещать лишь 1/10, а при наличии родствен­ников по боковой линии — лишь 1/6 своего наследства, да и то лишь в пользу третьих лиц, не являющихся его родствен­никами, поскольку иначе было бы нарушено “святое ра­венство” между родственниками, наделенными правом насле­дования.

В семейном праве революционный законодатель был не менее радикален. Отцовская власть, которая в провинциях писаного права распространялась и на совершеннолетних, была отменена как несовместимая с правами человека. Огра­ничения канонического права в отношении браков были в значительной степени ослаблены. Требования к заключению браков, особенно согласие родителей, были сведены к мини­муму. Сам брак рассматривался как “гражданский договор” (contrat civil). Соответственно каждый из супругов мог заявить о расторжении договора и потребовать развода, до­статочно было заявить о “несовпадении темпераментов или характеров”. Это было неслыханно для того времени. Обос­нование этого принципа говорит само за себя: “Право на развод вытекает из индивидуальной свободы, невозможность разорвать брачные узы будет означать ее потерю”. Было введено обязательное гражданское бракосочетание. Внебрач­ные дети, признаваемые своими родителями, наделялись рав­ными правами с законнорожденными, но лишь с одним огра­ничением: дети, рожденные в нарушение супружеской верности, включая и внебрачных детей, в момент рождения которых по крайней мере один из родителей имел другую

 

семью, должны были получить лишь 1/3 той доли наследства, которая им причиталась бы как законнорожденным.

Одним из наиболее важных программных требований революции с самого начала стало создание унифицированно­го гражданского права. Уже Учредительное собрание провоз­гласило: “Следует разработать гражданские законы, единые для всего королевства”. В 1793 году Камбасерос подготовил первый проект. Он содержал 697 статей и был столь всеобъ­емлющ и сложен, что было выдинуто требование разработать “более простую и более философскую концепцию” (Fenet, аа0,1, р. XL VII). Второй проект, разработанный Камбасеросом на следующий год, содержал уже 297 статей, но показал­ся Национальному конвенту слишком скупым на слова и лапидарным. Неутомимый Камбасерос представил в 1796 го­ду “Совету пятисот” — законодательному органу, созданно­му в соответствии с конституцией Директории, — третий проект, обсуждение которого надолго затянулось и неожи­данно было прервано в связи с захватом власти Наполеоном в конце 1799 года.

С этого момента работа начинает продвигаться в непре­рывном темпе. Прежде всего Наполеон ввел конституцию Консульства, согласно которой управление страной и зако­нодательная инициатива переходили в руки консульского триумвирата. Наполеон назначался Первым консулом, два дру­гих имели право лишь совещательного голоса. Согласно кон­ституции, проекты законов по поручению консулов редакти­ровал Госсовет.

Затем консулы должны были передать их Трибуналу, ко­торый мог их одобрить или отклонить, но не менять. Далее проект передавался на рассмотрение Законодательному со­бранию, которое было, скорее, карикатурой на парламент, так как оно также после заслушивания точек зрения пред­ставителей правительства и Трибунала могло лишь принять или отвергнуть проект без всяких дискуссий. После вступле­ния этой конституции в силу Наполеон энергично взялся за создание ГК. Он назначил состоящую лишь из четырех чело­век редакционную комиссию, в которую входили не пламен­ные революционеры, а опытные практики. В качестве специ­алистов по кутюмам в нее входили Тронше (Tronchet), председатель кассационного суда, и Биго де Преамене (Bigot de Preameneu), оба — бывшие адвокаты при Парижском суде. А специалистами в области писаного права были Портали

 

(Portalis), высокопоставленный чиновник и блестящий ора­тор и писатель, а также Мальвилль (Maleville), судья касса­ционного суда. В течение удивительно короткого времени — четырех месяцев — комиссия подготовила проект, который был представлен кассационному суду и апелляционному суду. А затем проект вместе с экспертной оценкой обоих судов был передан на обсуждение в Госсовет под председа­тельством одного из консулов. Большей частью председатель­ствовал лично Наполеон. Госсовет решил, что кодекс следу­ет разбить и систематизировать по большим разделам и каждый раздел в отдельности принимать в соответствии с процедурой принятия законов.

Уже обсуждение первых разделов показало, что они встре­тили сопротивление в Трибунале. В нем заседали люди, ко­торые с недовольством встретили отмену конституции Ди­ректории и возвышение молодого генерала Наполеона, среди них — Бенджамин Констан, друг г-жи де Сталь. В ее салоне он высказывал резкую критику в адрес Первого консула и позднее, будучи в эмиграции, прославился смелыми памфле­тами против Наполеона. Скорее из-за ревности и недоверия, чем по существу дела. Трибунал отверг первые разделы ГК. Законодательное собрание на основании результатов голосо­вания в Трибунале последовало его примеру. Наполеон отре­агировал на это неожиданным образом. Не долго думая, он отозвал проект закона целиком, поскольку, как он объяснил, еще не достигнуто спокойствие и единодушие, необходимое для принятия столь важного проекта. Затем он “очистил” Трибунал от противников, включая и Констана, и распоря­дился, что в будущем от Трибунала потребуется неофициаль­ная предварительная оценка до представления проекта ему и Законодательному собранию. Прервав процедуру принятия проекта почти на год. Наполеон вернулся к нему, и в течение 1803-1804 годов без каких-либо затруднений были приняты 36 отдельных законов. Законом от 31 марта 1804 г. они были окончательно объединены и вступили в действие под назва­нием “Гражданский .кодекс Французов”.

Каково личное участие Наполеона в создании кодекса? Выше было показано, что лишь благодаря его усилиям кодекс успешно прошел испытание законодательным про­цессом. Другой вопрос заключается в мере его влияния на форму и содержание ГК. Госсовет обсуждал проект редак­ционной комиссии на 102 заседаниях, и по крайней мере

 

на 57 из них председательствовал и принимал активное участие Наполеон. Конечно, Наполеон не был ученым-юрис­том. Он был солдатом, и в период обсуждения кодекса его внимание больше занимали военные мероприятия против Англии.

Важные разделы, такие как обязательственное право и ре­гулирование имущественных отношений супругов, обсужда­лись без него Госсоветом. Вряд ли он участвовал в чисто юридических деталях. И тем не менее его роль в создании ГК была велика. Наполеону было 34 года, и он стоял во главе государства. По свидетельству всех современников, его лич­ность обладала удивительной силой воздействия. На заседа­ниях Госсовета он постоянно сопоставлял юридическое и жизненное, мгновенно схватывал суть абстрактных норм, резко обрывал вызывающие ненужные споры дискуссии, вновь и вновь придавал простыми и ясными вопросами дис­куссии практический и наглядный характер. И прежде всего постоянно настаивал как неюрист, чтобы законы были напи­саны ясным и понятным языком.

Утверждают, что ясность и понятность языка ГК была до­стигнута благодаря постоянным вопросам его создателей са­мим себе о том, способны ли выбираемые ими формулировки выдержать критический взгляд такого талантливого, но не­знакомого с юридической лексикой человека, как Наполеон. Тибодо (Thibeaudeau), участвовавший в обсуждении ГК как член Госсовета, вряд ли преувеличивает, когда в своих вос­поминаниях так характеризует стимулирующую роль участия Наполеона:

 

“Он затевал дискуссию, поддерживал ее, руководил ею, реаними­ровал ее. Он говорил свободно, не смущаясь, непретенциозно и в тоне непринужденной беседы, которая незаметно становилась оживленной при обсуждении сути проблем, при столкновении различных точек зрения, когда дискуссия достигала своей кульминации. Он ни в чем не уступал членам совета. Его можно было сравнить в чем-то с наиболее искусными из них благодаря его умению тотчас улавливать суть проблем, благодаря правильности его идей и благодаря убедительности его аргументации. Он превосходил их часто изяществом своей речи и оригинальностью выражений” (цит. по Sorel. Livre du Centenaire, I, p. XXV ff.).

 

Во многих случаях Наполеон оказал влияние и на содер­жание кодекса. Так, он с особым красноречием постоянно отстаивал идею сильной патриархальной семьи. Его основ-

 

ная мысль заключалась в следующем, по словам Саватье (см. Savatier, аа0, р. 25): “Сильная семья в сильном госу­дарстве с Наполеоном во главе”. То, что он столь настойчиво поддерживал идею развода “по взаимному согласию” и усы­новления, следует, конечно, объяснить прежде всего лич­ными причинами. Наполеон уже тогда вынашивал планы основания собственной династии и с 1802 года путем рефе­рендума добился пожизненного консульства и права назначе­ния преемника. С другой стороны, он знал, что у него не будет детей от брака с Жозефиной Богарне. И он видел вы­ход в повторном браке и усыновлении, что позволяло наде­яться на рождение наследника и преемника. О том, как вы­соко Наполеон оценивал свою роль в создании кодекса, свидетельствуют его знаменитые слова, которые он много лет спустя произнес в ссылке на острове Св. Елены: “Моя дей­ствительная слава заключается не в том, что я выиграл 40 сражений. Ватерлоо стерло в памяти все воспоминания о всех этих победах. Но что, несмотря ни на что, не сотрется в памяти, что будет жить вечно, так это мой гражданский кодекс”.