ПЕРЕСТРОЙКА». 1985-1991 9 страница

Первое за послевоенный период теоретическое осмысление фе­номена космополитизма'в сравнении с патриотизмом и национализ­мом предложено известным партийным теоретиком О. В. Куусиненом в статье «О патриотизме», открывающей первый номер журнала «Но­вое время» (1945. № 1). Отметив взлет патриотического движения в различных странах во время Второй мировой войны, автор призна­вал, что в прошлом патриотизм сторонников коммунизма и социа­лизма долгое время оспаривался, а обвинения коммунистов и всех левых рабочих в отсутствии у них патриотизма было свойственно яко­бы только «врагам» рабочего движения. Начало эпохи развития патри­отизма в рядах сознательных рабочих веек стран автор отнес ко дню рождения советского патриотизма — ко времени, когда рабочий класс России завоевал положение хозяина своей страны. Именно тогда, по утверждению теоретика, сознательные рабочие других стран стали чувствовать особую привязанность к Советской стране и стали назы­вать ее отечеством рабочих всех стран. Но эта привязанность возбудила в них особое чувство любви и к собственным странам как очагам лучшего будущего трудящихся своей нации. Сила такого патриотизма особенно ярко дала о себе знать в партизанской борьбе против немец­ко-фашистских оккупантов. Возрожденный в годы войны патриотизм определялся как «самоотверженная борьба за свободное, счастливое будущее своего народа». В Советском Союзе уровень развития патрио­тизма признавался гораздо более высоким, чем в других странах.

Национализм в социалистической стране исключался по опреде­лению. «Даже умеренный буржуазный национализм, — утверждал Куусинен, — означает противопоставление интересов собственной нации (или ее верхушечных слоев) интересам других наций». Ничего общего с национализмом не мог иметь и истинный патриотизм. «В истории не было ни одного патриотического движения, которое имело бы целью покушение на равноправие и свободу какой-либо чужой нации». Космополитизм — безразличное и пренебрежительное отношение к отечеству — тоже органически противопоказан комму­нистическому движению каждой страны. «Коммунизм не противопос­тавляет, а сочетает подлинный патриотизм и пролетарский интерна­ционализм». Подытоживая рассуждения, автор писал: «Космополи­тизм — идеология, совершенно чуждая трудящимся. Это идеология, характерная для представителей международных банкирских домов и международных картелей, для крупнейших биржевых спекулянтов, ми­ровых поставщиков оружия ("торговцев смертью") и их агентов. Эти круги действительно орудуют согласно латинской пословице "ubi bene, ibi patria" (где хорошо, там и отечество)». Таким образом, выходило,

что в нашей стране космополитами могли быть только «враги наро-ла», сторонники буржуазного космополитизма и национализма.

Большое значение феномену космополитизма придавал И. В. Ста­лин, который связывал его прежде всего с послевоенной борьбой США а мировое господство. На странице проекта новой Программы партии летом 1947 г. он оставил запись: «Теория "космополитизма" и образова­ния Соединенных] Штатов Европы с одним пр[авительст]вом. "Ми­ровое правительство"». Помета объясняет главные причины развер­нувшейся вскоре в СССР кампании против космополитов вовне к внутри СССР.

Еще одна попытка подвести единую теоретическую базу под ан­типатриотизм и космополитизм сделана Г. Ф. Александровым в начале 1948 г. в статье «Космополитизм — идеология империалистической буржуазии» (Вопросы философии. 1948. № 3). Он разъяснял, что идео­логи буржуазии за рубежом и «мелкие отщепенцы — антипатриоты в СССР» орудуют под флагом космополитизма, потому что под ним удобнее всего пытаться разоружить рабочие массы в борьбе против капитализма, ликвидировать национальный суверенитет отдельных стран, подавить революционное движение рабочего класса. Космопо­литами в статье представлены кадеты П. Н. Милюков, А. С. Ященко; «отъявленными космополитами» — «враги народа» Пятаков, Бухарин, Троцкий. Однако статья вызвала негативную реакцию из-за того, что и ней «чрезмерно много места уделяется разной дряни вроде мертво­рожденных писаний реакционных буржуазных профессоров».

Гораздо более злободневный пример космополитизма был обна­ружен в мае 1947 г. в книге здравствующего профессора-литературове-т И. М. Нусинова «Пушкин и мировая литература», изданной в 1941 г. В рецензии, написанной поэтом Николаем Тихоновым, отмечалось, что Пушкин и вместе с ним вся русская литература представлялись в этой книге «всего лишь придатком западной литературы», лишенным «самостоятельного значения». По Нусинову выходило, что все у Пуш­кина «заимствовано, все повторено, все является вариацией сюжетов западной литературы», что «русский народ ничем не обогащал миро-иую культуру». Такая позиция современного «беспачпортного бродяги и человечестве» объявлялась следствием «преклонения» перед Запа­дом и забвения заповеди о том, что только наша литература «имеет право на то, чтобы учить других новой общечеловеческой морали».

Вскоре (в июне) эта тема была вынесена на пленум правления ( оюза писателей СССР, где А. А. Фадеев развил критику «очень вред­ной» книги Нусинова. Он, в частности, отметил, что «в этой книге тюбще нет ни слова о том, что была такая Отечественная война 1812 юда», что Пушкин «сделан безнационально-всемирным, всеевропей­ским, всечеловеческим. Как будто можно быть таким, выпрыгнув из исторически сложившейся нации». Осуждалась основная идея книги: <Свет идет с Запада, а Россия страна восточная». Именно с этого

выступления стала разворачиваться громкая кампания в литературо­ведении и других гуманитарных сферах против низкопоклонства, отож­дествленного с космополитизмом.

Кампания имела и другие задачи. Она была направлена против разрабатываемого в США «Гарвардского проекта», нацеленного на разрушение советского патриотизма и замену его «общечеловечески­ми ценностями», вполне совместимыми с традиционным патриотиз­мом американцев и отношением к Америке «космополитов» в других странах мира, не имеющих ничего против этой страны как метропо­лии будущей единой мировой республики. Известное положение речи американского президента Г. Трумэна перед канзасскими избирателя­ми о том, что «народам будет так же легко жить в добром согласии во всемирной республике, как канзасцам в Соединенных Штатах», име­ло в Советском Союзе недвусмысленную реакцию. В статье «За совет­скую патриотическую науку права» известный правовед Е. А. Коровин писал: «Первая и основная ее задача — отстаивать всеми доступными ей средствами национальную независимость, национальную государ­ственность, национальную культуру и право, давая сокрушительный отпор любой попытке посягательства на них или хотя бы на их умале­ние» (Советское государство и право. 1949. № 7).

Кампанию возглавляли А. А. Жданов, ставший к тому времени вто­рым лицом в руководстве страной, и новые руководители Управле­ния пропаганды и агитации ЦК партии — секретарь ЦК М. А. Суслов, сменивший 17 сентября 1947 г. на посту начальника управления Г. Ф. Александрова, и Д. Т. Шепилов, редактор «Правды» по отделу пропаганды, ставший 18 сентября заместителем Суслова.

Установки на проведение кампании были даны в статье Д. Т. Ше-пилова «Советский патриотизм», опубликованной в «Правде» 13 авгу­ста 1947 г. Из ее содержания видно, что советские лидеры готовы подозревать в антипатриотизме всякого, кто не соглашался, что те­перь не мы догоняем Запад в историческом развитии, а «странам бур­жуазных демократий, по своему политическому строю отставшим от СССР на целую историческую эпоху, придется догонять первую стра­ну подлинного народовластия». Соответственно утверждалось, что советский строй «во сто крат выше и лучше любого буржуазного строя»; «Советский Союз является страной развернутой социалистической демократии»; «теперь не может идти речь ни о какой цивилизации без русского языка, без науки и культуры народов Советской страны. За ними приоритет»; «капиталистический мир уже давно миновал свой зенит и судорожно катится вниз, в то время как страна социализма, полная моши и творческих сил, круто идет по восходящей». Наличие низкопоклонства перед Западом в СССР признавалось, но изобража­лось свойством отдельных «интеллигентиков», которые все еще не освободились от пережитков «проклятого прошлого царской России» и с лакейским подобострастием взирают на все заграничное только

потому, что оно заграничное, умиляются даже мусорным урнам на берлинских улицах.

Наиболее громким рупором в этой кампании был А. А. Жданов. Выступая в феврале 1948 г. на совещании в ЦК с деятелями советской музыки, он выдвинул универсальное обоснование резкого поворота от интернационализма как некоего социалистического космополитизма к интернационализму как высшему проявлению социалистического патриотизма. Применительно к ситуации в искусстве он говорил: «Ин­тернационализм рождается там, где расцветает национальное искус­ство. Забыть эту истину — означает потерять руководящую линию, потерять свое лицо, стать безродным космополитом».

Однако все эти положения на протяжении 1945—1948 гг. носили отвлеченный абстрактно-теоретический характер. Они в равной мере обслуживали и «патриотов», и «интернационалистов». Например, в ноябре 1948 г., с санкции Д. Т. Шепилова, в секторе искусств отдела пропаганды и агитации ЦК состоялось совещание, в котором уча­ствовал и театральный критик А. М. Борщаговский и другие будущие «космополиты». Велась речь о необходимости раскритиковать А. А. Фа­деева за упущения в области драматургии, сместить его с поста гене­рального секретаря Союза писателей и назначить на этот пост пред­ставлявшегося более управляемым и предсказуемым К. М. Симонова. Замысел оказался неосуществленным не по теоретическим, а по бо­лее важным идеологическим и политическим основаниям.

Все более развертывавшаяся, начиная с 1947 г., кампания по ук­реплению советского патриотизма, преодолению низкопоклонства перед Западом к концу 1948 г. стала приобретать заметно выраженный антисемитский оттенок. Если поначалу космополитами зачастую пред­ставлялись анонимные приверженцы определенных направлений в пауке — школы академиков А. Н. Веселовского в литературоведении, М. Н. Покровского в истории и других, то со временем среди них стали все чаще фигурировать представители еврейской интеллиген­ции. Происходило это, скорее, по объективной причине: евреи были представлены в советской интеллигенции довольно большим удель­ным весом, во много раз большим, чем в населении страны, и актив­но участвовали в политической и идеологической борьбе по разные стороны баррикад.

После войны евреи составляли 1,3% населения страны. В то же время, по данным на начало 1947 г., среди заведующих отделами, лабораториями и секторами Академии наук СССР по отделению эко­номики и права их насчитывалось 58,4%; по отделению химических наук— 33, физико-математических наук — 27,5;технических наук — 25. К начале 1949 г. 26,3% преподавателей философии, марксизма-лени­низма и политэкономии в вузах страны были евреями. В академичес­ком Институте истории они составляли в начале 1948 г. 36% всех со­трудников, в конце 1949 — 21. При создании Союза советских писа-

телей в 1934 г. в московскую организацию было принято 351 человек, из них писателей еврейской национальности — 124 (35,3%), в 1935— 1940 гг. среди вновь принятых писателей этой национальности насчи­тывалось 34,8%; в 1941-1946 - 28,4; в 1947-1952 - 20,3. В 1953 г. из 1102 членов московской организации Союза писателей русских было 662 (60%); евреев - 329 (29,8); украинцев - 23 (2,1); армян - 21 (1,9); других национальностей —- 67 человек (6,1%). Близкое к этому поло­жение, как отмечали руководители Союза советских писателей в справ­ке на имя Н. С. Хрущева в марте 1953 г., существовало в ленинград­ской писательской организации и в Союзе писателей Украины. По некоторым оценкам, эти показатели для последующих лет были го­раздо более высокими.

В такой ситуации любые сколько-нибудь значительные по количе­ству участников идеологические баталии и давление на «интеллиген-тиков» со стороны власти представали как явления, затрагивающие преимущественно еврейскую национальность. В том же направлении «работали» довольно простые соображения: США стали нашим веро­ятным противником, а евреи там играют видную роль в экономике и политике. Израиль, едва успев родиться, заявил себя сторонником США. Советских евреев, имеющих широкие связи с американскими и израильскими сородичами и в наибольшей степени ориентированных со времен войны на развитие экономических и культурных связей с буржуазными странами Запада, необходимо рассматривать как сомни­тельных советских граждан и потенциальных изменников.

После арестов активистов Еврейского антифашистского комитета в конце 1948 г. вскоре подоспела кампания по борьбе с космополи­тизмом. Одну из главных ролей в ее развязывании отводят Г. М. Попо­ву, первому секретарю МК и МГК ВКЛ(б), одновременно председа­телю исполкома Моссовета и секретарю ЦК. В первой половине янва­ря 1949 г., будучи на приеме у Сталина, он доложил, что на XII пленуме Союза писателей СССР при попустительстве Агитпропа ЦК предпри­нята антипатриотическая атака на А. А. Фадеева: «космополиты» сде­лали попытку сместить его, избрать своего ставленника; Фадеев же из-за своей скромности не смеет обратиться к товарищу Сталину за помощью. Когда Д. Т. Шепилов, в свою очередь принятый Сталиным, начал говорить о жалобах театральных критиков на гонения со сторо­ны руководства ССП и в доказательство положил на стол письмо А. М. Борща говского, Сталин, не взглянув на него, раздраженно про­изнес: «Типичная антипатриотическая атака на члена ЦК товарища Фадеева». Шепилову не оставалось ничего иного, как организовывать отражение атаки. Работавшие в «Правде» В. М. Кожевников и Д. И. Заславский с помощью К. М. Симонова, А. А. Фадеева и А. В. Софро-нова спешно, к 27 января, подготовили статью «Последыши буржуаз­ного эстетства». В верстку, по указанию Сталина, были внесены уточ­нения. Вычурный заголовок заменен, статья получила название «Об

одной антипатриотической группе театральных критиков». Критикуе­мым феномен по тексту статьи для разнообразия обозначался трояко: «vpn-космополитизм», «оголтелый космополитизм» и «безродный кос­мополитизм».

Статья опубликована в «Правде» 28 января 1949 г. Вслед был вы-;цц[ залп газетных статей с заголовками: «Эстетствующие клеветни­ки»; «До конца разгромить антипатриотическую группу театральных критиков»; «Против космополитизма и формализма в поэзии»; «Кос­мополиты в кинокритике и их покровители»; «Безродные космополи-И.1 в ГИТИСе»; «Против космополитизма в музыкальной критике»; «Решительно разоблачать происки буржуазных эстетов»; «Против кос­мополитизма в философии»; «Разгромить буржуазный космополитизм и киноискусстве»; «Обличение космополитических диверсантов»; «На-un.ie проповеди безродного космополита»; «Изгнать буржуазных кос­мополитов из советской архитектурной науки»; «Убрать с дороги кос­мополитов»; «Против буржуазного космополитизма в литературоведе­нии» и т.п.

Научные журналы помещали отчеты о последовавших собраниях, призванных искоренять космополитизм, в менее эмоционально окра­шенных статьях с заголовками типа «О задачах советских историков в Гюрьбе с проявлениями буржуазной идеологии», «О задачах борьбы против космополитизма на идеологическом фронте». Космополиты обнаруживались повсюду, но главным образом в литературно-художе­ственных кругах, редакциях газет и радио, в научно-исследовательских институтах и вузах. В процессе кампании 8 февраля 1949 г. принято реше­ние Политбюро о роспуске объединений еврейских писателей в Моск-ие, Киеве и Минске; закрытии альманахов «Геймланд» (Москва) и «Дер Штерн» (Киев). Дело не ограничивалось критикой, увольнениями с престижной работы и перемещениями «космополитов» на менее зна­чимые должности. По сведениям, приведенным И. Г. Эренбургом, их преследование нередко заканчивалось арестами. До 1953 г. арестовано .47 писателей, 108 актеров, 87 художников, 19 музыкантов.

С 20-х чисел марта кампания пошла на убыль. Еще в ее разгар Сталин дал указание редактору «Правды» П. Н. Поспелову: «Не надо пелать из космополитов явление. Не следует сильно расширять круг. Нужно воевать не с людьми, ас идеями». М. А. Суслов, вызвав идеоло-шческих работников, просил передать мнение Сталина, что от рас­шифровки псевдонимов «попахивает антисемитизмом». Сталин (дав­ший, по свидетельству А. А. Фадеева, указание начать кампанию про-IHH антипатриотов), видимо, решил, что дело сделано.

Арестованных не освободили, уволенных с работы на прежние места не взяли. Наиболее ретивые участники кампании по борьбе с космополитизмом тоже были сняты со своих постов. Среди них оказа­лись заместитель заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК профессор Ф. М. Головенченко, выступавший повсеместно сдокла-

дом «О борьбе с буржуазным космополитизмом в идеологии», и ре­дактор газеты «Советское искусство» В. Г. Вдовиченко. Последний, как отмечалось в письме Д. Т. Шепилова Г. М. Маленкову от 30 марта 1953 г., до недавнего времени всячески привлекал к работе в газете критиков­ана патриотов, а после их разоблачения поднял в газете шумиху, изоб­ражая дело так, что космополиты проникли всюду. Во всем этом об­наруживался почерк автора статьи «Головокружение от успехов». Молва приписывала произвол исполнителям, а Сталин будто бы его оста­навливал.

Следует, однако, принимать во внимание, что в период кампании происходили наиболее масштабные перемещения в высших структу­рах власти, а ее жертвами были далеко не одни евреи. По оценкам израильских исследователей, в общем числе пострадавших они со­ставляли не слишком значительное меньшинство. Среди арестован­ных по «делу врачей» представителей других национальностей было в три раза больше, чем евреев. Объяснять «антиеврейские» кампании в СССР исключительно сталинским антисемитизмом некорректно. Как и в 30-е годы, они были связаны и с политической борьбой на между­народной арене, и с глубинными социальными, национально-поли­тическими процессами, со сменой элит в советском обществе.

Большой разброс мнений о причинах кампании позволяет выде­лить некоторые из них. К. М. Симонов обращает внимание на то, что в послевоенной жизни и сознании «кроме нагло проявившегося анти­семитизма» наличествовал «скрытый, но упорный ответный еврей­ский национализм», обнаруживавший себя «в области подбора кад­ров». М. П. Лобанов видит причину в том, что еврейство вышло из войны «с неслыханно раздутой репутацией мучеников, вооружавшей его на далеко идущую активность», борьба с космополитизмом яви­лась реакцией на «еврейские притязания — стать откровенно господ­ствующей силой в стране». В диссидентских кругах борьбу с космопо­литами объясняли отходом Сталина от «основной коммунистической догмы — космополитизма, антинационализма» и переходом его па патриотические позиции. «Патриотизм — огромный скачок от надна­ционального коммунизма. С коммунистической точки зрения, — пи­сал В. Чалидзе, — обращение к патриотизму даже во время войны еретично». И. Данишевский представляет послевоенную борьбу с кос­мополитами воистину кампанией «против коммунизма, ибо комму­низм по сути своей космополитичен, коммунизму не нужны предки, ибо он сам без роду без племени».

На наш взгляд, процессы 1948-1949 гг. наиболее адекватно харак­теризует академик И. Р. Шафаревич. Сопоставляя два наиболее гром ких «дела» тех лет, он пишет в своей книге «Трехтысячелетняя загал ка» (2002): «Если рассматривать "дело ЕАК." как яркое проявление "сталинского антисемитизма", то "Ленинградское дело" надо было бы считать столь же ярким проявлением сталинской русофобии. Мл 1

самом же деле в обоих случаях режим стремился взять под контроль некоторые национальные импульсы, допущенные им во время войны и пропагандистских целях. Эти действия составляли лишь элементы в цепи мер, предпринятых после войны для консолидации победивше­го и укрепляющегося коммунистического строя».

Дискуссии о языкознании и политэкономии. В 1950 г. Сталин принял личное участие в дискуссии по проблемам языкознания. К этому вре­мени учение Н. Я. Марра, провозглашенное в конце 20-х годов «един­ственно правильным», обнаруживало несостоятельность своих основ. Попреки обычным лингвистическим представлениям о постепенном распаде единого праязыка на отдельные, но генетически родствен­ные, «новое учение» утверждало прямо противоположное, а именно, что языки возникали независимо друг от друга. Марр полагал, что первичная звуковая речь состояла всего из четырех элементов — сал, вер, ион, рош. Считалось, что эти элементы («диффузные выкрики», как говорил наиболее влиятельный последователь Марра академик И. И. Мещанинов) возникли вместе с другими искусствами в эволю­ции трудового процесса, представлявшего собой магию, и долгое время не имели никакого словарного значения. Элементы (чаще всего в мо­дифицированном виде) без труда обнаруживались в каждом из слов любого языка. В своем развитии языки, по Марру, претерпевали про­цессы скрещивания: в результате взаимодействия два языка превра­щались в новый, третий, который в равной степени являлся потом­ком обоих.

Теории Марра были созвучны представлениям 20-х годов о близ­кой мировой революции и надеждах многих еще успеть поговорить с пролетариями всех континентов на мировом языке. Подобно тому, пи­сал Марр, «как человечество от кустарных разобщенных хозяйств и форм обшественности идет к одному общему мировому хозяйству... так и язык от первоначального многообразия гигантскими шагами продви­гается к единому мировому языку». В Советском Союзе Марр видел не юлько создание новых национальных языков, но и то, как в результате их скрещивания (взаимопроникновения) развивается процесс «снятия множества национальных языков единством языка и мышления».

К началу 50-х годов явно утрачивали актуальность предложения о форсировании работы по созданию искусственного мирового языка. Время выявило особую роль русского языка в процессе перехода к будущему мировому языку в пределах СССР. Об этом, в частности, творилось в написанной ранее, но только что опубликованной ста-н.е И. В. Сталина «Ленинизм и национальный вопрос». После ее появ­ления последовательная смена мировых языков изображалась Д. И. За-главским в «Правде» следующим образом: латынь была языком ан-1ИЧНОГО мира и раннего средневековья; французский был языком теподствующего класса феодальной эпохи; английский стал миро-ш.ш языком эпохи капитализма; заглядывая в будущее, мы видим

И-5578

были явно заушательские выступления, были и вульгарные, совер­шенно неквалифицированные». На основе материалов дискуссии ав­торы учебника подготовили и послали Сталину предложения по улуч­шению макета, устранению ошибок и неточностей, справку о спор­ных вопросах.

1 февраля 1952 г. Сталин откликнулся на прошедшую дискуссию и присланные материалы теоретической работой «Замечания по эконо­мическим вопросам, связанные с ноябрьской дискуссией 1951 г.». Высказав ряд собственных замечаний по содержанию учебника, Ста­лин не согласился с разносной критикой макета, считая, что «проект учебника стоит на целую голову выше существующих учебников». Ре­шением Политбюро его авторам был предоставлен еще один год для доработки учебника. Свою роль в подготовке пособия Сталин свел к написанию замечаний к проекту и ответов на адресованные ему воп­росы экономистов («Ответ т-шу Ноткину, Александру Ильичу», «Об ошибках т. Ярошенко Л. Д.», «Ответ товарищам Саниной А. В. и Венже-ру В. Г.»). Их содержание вошло в книгу «Экономические проблемы социализма в СССР», ставшую последней теоретической работой И. В. Сталина.

В этом теоретическом завещании по сути дела отвергалась рыноч­ная экономика; обосновывались еще большее огосударствление эко­номической жизни в стране; приоритетность развития тяжелой про­мышленности; необходимость свертывания и превращения коопера­тивно-колхозной собственности в государственную; сокращение сферы товарного обращения. Книга содержала важные в политическом отно­шении положения: «неизбежность войн между капиталистическими странами остается в силе»; «чтобы устранить неизбежность войн, надо уничтожить империализм». С высоты наших дней видно, что в этом произведении, как пишет Л. А. Опенкин, не получили поддержки но­ваторские подходы ученых, которые ратовали за учет интересов ши­роких масс трудящихся и «выступали за более масштабное включение в производственный процесс хозяйственных методов». Существенно была также переоценена степень внутренних противоречий капитали­стической системы и не учтены ее способности к саморегуляции. Объяс­няется это тем, что Сталин «оказался в состоянии эйфории от казав­шейся близкой окончательной победы социализма».

Некоторые положения классиков марксизма-ленинизма Сталин объявил устаревшими или несостоятельными. Так, неверным было названо положение Ф. Энгельса о том, что ликвидация товарного про­изводства должна стать первым условием социалистической револю­ции. Сталин утверждал, что законы товарного производства действу­ют и при социализме, но их действие носит ограниченный характер. Вносились существенные коррективы в марксистские оценки о сти­рании граней между городом и деревней, между физическим и ум­ственным трудом, что, согласно положениям Маркса и Энгельса,

считалось важнейшими условиями торжества коммунистического строя. Сталин отбрасывал как ошибочное положение Энгельса о том, что стирание грани между городом и деревней должно повести к гибели больших городов.

Объявлен был устаревшим тезис Ленина 1916 г. о том, что, «не­смотря на загнивание капитализма в целом, капитализм растет неиз­меримо быстрее, чем прежде». Отказался Сталин и от собственного, ныеказанного до войны, тезиса «об относительной стабильности рын­ки» в период общего кризиса капитализма». По поводу развития веду­щих капиталистических стран он заявил: «Рост производства в этих странах будет происходить на суженной базе, ибо объем производства и этих странах будет сокращаться». Молотов в этой связи в последую­щем заметил: «А ничего подобного не произошло» — и недоумевал: • Как он мог такое написать?»

Очевидно, члены Политбюро не были согласны с отдельными положениями «Экономических проблем социализма в СССР». Вспо­миная, как проходило обсуждение книги в узком кругу членов По­литбюро, Микоян писал, что Молотов вроде бы что-то говорил в поддержку, но в таких выражениях и так неопределенно, что было немо: он не убежден в правильности мыслей Сталина. Сам Микоян молчал, но, по тем же воспоминаниям, его удивляло сталинское ут-иерждение о том, что «этап товарооборота в экономике исчерпал себя, что надо переходить к продуктообмену между городом и деревней. Это Пыл невероятно левацкий загиб. Я объяснял это тем, что Сталин, нидимо, планировал осуществить построение коммунизма в нашей стране еще при своей жизни, что, конечно, было вещью нереальной». Мосле прямого вопроса Сталина о том, что думает Микоян насчет •cuoero товарооборота и торговли», тот высказал свое сомнение: «То-ипрооборот и торговля долго еше будут оставаться средством обмена в социалистическом обществе. Я действительно сомневаюсь, что теперь настало время перехода к продуктообмену». Сталин в связи с этим со 1лой ноткой заметил: «Ах, так! Ты отстал! Именно сейчас настало ирсмя!» Сталин предложил не включать Микояна в президиум XIX сьезда партии. Размышляя о причине, Микоян полагал, что «это про­изошло непосредственно под влиянием моего несогласия с его утвер­ждением в книге по поводу перехода к продуктообмену». На съезде Микоян выступил с речью, в которой восхвалял «Экономические проблемы социализма в СССР» как «выдающийся вклад в марксист­ско-ленинскую теорию». Однако отношения Сталина к нему это не изменило.

Пожалуй, самым значимым в этой книге было положение о воз­можности построения коммунизма в СССР даже в условиях капита­листического окружения. Для решения этой исторической задачи, по Сталину, требовалось выполнить три условия. 1) Обеспечить не толь­ко рациональную организацию производительных сил, но и непре-

рывный рост всего общественного производства с преимуществен­ным развитием производства средств производства, что дает возмож­ность осуществить расширенное воспроизводство. 2) Путем постепен­ных переходов поднять колхозную собственность до уровня общена­родной, а товарное обращение тоже постепенно заменить системой продуктообмена с целью охвата им всей продукции общественного производства. 3) Добиться такого культурного роста общества, кото­рый бы обеспечил всем членам общества всестороннее развитие их физических и умственных способностей.

Подводя итог представленным в этом разделе материалам, можно сказать, что в политическом процессе 1945-1953 гг., не совсем ук­ладывающемся в расхожие представления о постоянном нарастании черт тоталитаризма в годы правления Сталина, тесно переплетались два противоположных курса — на сохранение и развитие репрессив­ной роли государства и на формальную демократизацию политичес­кой системы.

Первая тенденция выразилась в большом количестве арестован­ных и осужденных за контрреволюционные преступления и антисо­ветскую агитацию. О масштабах репрессий дают представление следу­ющие данные.

В справке, составленной по требованию Н. С. Хрущева к началу 1954 г., значилось, что с 1921 по 1 февраля 1954 г. в СССР за контрре­волюционные преступления были осуждены коллегией ОГПУ, трой­ками НКВД, Особым совещанием, Военной коллегией Верховного суда СССР и военными трибуналами 3 777 880 человек, в том числе к высшей мере наказания приговорены 642 980, 236 922 осуждены на различные сроки заключения, 765 180 высланы. Ежегодно в исправи­тельно-трудовых лагерях содержалось от 0,5 до 1,5 млн человек, из которых политические заключенные составляли в 30-е годы до 35%, а в первые послевоенные годы их число выросло из-за осуждения пре­дателей и бывших военнопленных. В 1946-1950 гг. общее число полит­заключенных увеличилось с 338 883 до 578 912 человек, однако их доля в общем количестве заключенных снизилась до 23%. Всего в СССР в 1953 г. их численность вместе с контингентом исправительно-трудо­вых колоний (дети, женщины и другие лица, которые не направля­лись в лагеря, где содержались политические заключенные и крупные уголовники) составляла 2 468 524 человека.