Куликовская битва 35 страница
при этом и центральное руководство). Землю надо было давать
крестьянам, но очень мало - вся земля должна была остаться у
помещиков.
Никита Муравьев долго работал над конституцией и придавал
этому документу огромное значение. Параллельно Пестель решил
сочинить свой проект в Южном обществе. Как в басне Крылова,
те, кто вез телегу, шли в разных направлениях. У Пестеля все
было наоборот: жесточайшая централизация во всем. В качестве
преамбулы оговаривалось, что перед тем как заводить
республику, надо совершить государственный военный переворот,
покончить с монархией, убив государя и вырезав всю царскую
фамилию, а потом, поскольку страна все равно не будет готова к
введению республиканских порядков, надо в течение 10 лет
осуществлять жесточайшую диктатуру, цель которой - подготовить
республиканскую форму правления.
Впоследствии Достоевский устами одного из своих героев
скажет: "Начиная от безграничной свободы, я заключаю
безграничным деспотизиои".
Дальше - республика, которая управляется следующим
образом: двухстепенные выборы в законодательную власть,
которая, видимо, ничего не решает, потому что все
сосредоточивается в исполнительной власти. А ею управляют 5
директоров во главе, конечно, с главным - директором Пестелем.
Он свою фамилию туда скромно не помещал, но это угадывалось.
Если у Муравьева бесконечная автономия, то здесь -
жесточайшая централизация. Никаких местных языков - один
русский. Господствующая религия - православие (сам Пестель был
лютеранином). Мусульманская религия, с которой приходилось
считаться, должна была быть реформирована с целью
раскрепощения женщин. Он додумался даже до кардинального
решения еврейского вопроса: черным по белому написано, что
поскольку евреи являются эксплуататорами крестьянских масс, их
необходимо принудительно всех выселить в Палестину при помощи
воинской команды. Это единственный пункт, в котором он
разошелся с большевиками.
Вопрос с землей Пестель тоже решал по-большевистски:
крестьяне ничего не получали, кроме личной свободы. А земля
делилась всего на две части: так называемую коммунальную
(находившуюся в общественном управлении) и казенную (которую
можно было кому-то и дать - по усмотрению властей; надо
полагать, что руководство получило бы здесь преимущества).
Свести эти два проекта воедино, как вы сами понимаете, не
представлялось никакой возможности. Поэтому все кончалось
обсуждениями, переписываниями, списываниями, чтением доступной
политической литературы, изучением трудов Сен-Симона и
испанской конституции. Программа Пестеля носила название
"Русская правда".
Трудно даже себе представить, что весь этот бред
обсуждался всерьез. Правда, в 1917 году история показала, что,
к сожалению, далеко не все оказалось бредом. Некоторые идеи
оказались живучи, а поскольку все деятели имели то или иное
отношение к масонству, здесь были какие-то глобальные
устремления.
Все это продолжалось до 1825 года. Осуществлялись
какие-то контакты, но единого плана действий не было - тут они
договориться не смогли. Северное общество, где читали
малопонятную и маловразумительную испанскую конституцию, было
абсолютно либеральным учреждением по сравнению с тем, что
зрело на Юге, где планировался военный переворот.
В 1825 году во главе Северного общества стал чиновник
Российской американской компании Кондратий Федорович Рылеев,
который и повел корабль к светлому будущему, каковое было уже
не за горами. Осенью император Александр уехал с императрицей
в Таганрог, где 19 ноября умер (надо полагать, в результате
тяжелого воспаления легких). Курьер скакал в Петербург, чтобы
сообщить это ужасное известие, десять суток, а когда
прискакал, то были вскрыты конверты, хранившиеся в Сенате и
Синоде (а в Москве такой конверт лежал на алтаре Успенского
собора в Кремле), на которых рукою императора было написано:
"В случае моей смерти вскрыть прежде любого другого действия".
В конвертах лежал манифест, датированный 1819 годом, в
котором император сообщал о том, что, во-первых, его второй по
старшинству брат Константин давно отрекся от престола и
наследником престола не является, а наследником престола
является третий брат - великий князь Николай Павлович.
Николай Павлович знал об этом уже несколько лет, и это
его не радовало. Он написал мемуары для семьи, которые не
предназначались для печати (они были опубликованы у нас только
в 20-е годы очень небольшим тиражом), где рассказывает о том,
что он служил в армии, получал, как полагалось, чин за чином и
дошел, наконец до командования бригадой (два полка). Он был
военный инженер, артиллерист, и будущее представлялось ему
очень приятным. У него была семья: жена, которая любила его и
которую он любил, дети, полный материальный достаток,
положение в обществе и никаких особых обязанностей, если не
считать обязанностей бригадного генерала.
Однажды на смотре его бригады присутствовал государь.
Если Александр и Константин были в очень близких отношениях,
то особой близости между Александром и Николаем не было. У них
была большая разница в возрасте и совершенно разное
воспитание. После смотра Александр удостоил своего младшего
брата визита и во время обеда стал говорить, что с
удовольствием видит его прекрасную семью, замечательных детей,
и во всем этом - знак Божией милости, потому что сам он не
имеет детей и в этом видит волю Божию (это был намек на
участие в покушение на жизнь императора Павла). За чаем он
поведал о том, что Константин не желает царствовать. Он ушел в
частную жизнь, женился вторым браком на польской аристократке,
происходившей не из владетельного дома, из-за чего Константин
терял право на наследование российского престола в
соответствии с российским законом. Таким образом наследником
престола является Николай.
В своих мемуарах Николай пишет, что это известие повергло
его в ужас. Он почувствовал себя как на краю внезапно
разверзшейся пропасти. Беззаботная, счастливая и спокойная
жизнь кончилась. Впереди маячил крест размерами с шестую часть
земли и проблемы, о которых он даже не догадывался. Известно
только, что он сразу после этого стал спешно изучать, вникать
в какие-то вопросы и пытаться сообразить, что происходит. До
сих пор все это было абсолютно не интересно бригадному
генералу. Если Александра готовили к решению подобных проблем
специально, то тут все произошло неожиданно, и Николай с
ужасом ждал, когда воспоследуют определенные события.
Почему Александр не обнародовал свой манифест в 1819
году, а запечатал его в конверты и отдал их на хранение, мы
никогда не узнаем. Каков был его расчет, были ли это суеверия
или другие мистические настроения - неизвестно.
Вскрыв конверт и поняв, что нынче он уже император,
Николай прекрасно понял, что если он объявит о вступлении на
престол, то в глазах гвардии будет узурпатором власти, потому
что гвардия ничего не знает об отречении Константина. Армия
знает Константина, хотя и не очень его любит. Он - второй по
старшинству брат. А о Николае известно только то, что он в
Петербурге (в то время как Константин в Варшаве). Значит,
Николай устраивает государственный переворот.
Таков был ход мысли Николая. Поэтому он срочно шлет
курьера в Варшаву с просьбой, чтобы Константин явился в
Петербург и публично приносит присягу на верность своему брату
Николаю. В это время Константин в Варшаве проделал то же
самое: зная о своем отречении, он принес торжественную присягу
Николаю, узнав о смерти государя. Когда примчался фельдъегерь
с просьбой Николая прехать в Петербург, Константин сказал, что
в Петербург не поедет - присяга принесена, и все вопросы
решены. Вероятно, он не понимал того, что может произойти.
Переписка между Петербургом и Варшавой заняла дней
десять. Она не могла оставаться тайной, тут-то и было решено
действовать. Но если в 1801 году заговор против Павла
возглавили профессионалы высокой пробы Пален и Беннигсен,
которые, напоив как следует офицеров, попросту повели их во
дворец, где дело и было сделано, то здесь все кончилось иначе
(да и происходило иначе).
Во главе стоял Трубецкой, Рылеев и другие люди, которые в
подметки не годились Палену и Беннигсену. На каких-то
собраниях было решено действовать, и хотя все предчувствовали,
что ничего не добьются, была произнесена масса высокопарных
слов - и пошли подымать полки, поскольку на следующий день
было назначено принесение присяги Николаю.
И вот наступило 14 декабря, и когда в 11 часов утра ко
дворцу стали съезжаться люди для присяги (и Синод, и Сенат уже
присягнули), Николай получил известие о том, что в Московском
лейб-гвардии полку бунт, в гренадерском полку бунт и они идут
на Сенатскую площадь, а с ними часть московского гвардейского
экипажа, что несколько старших офицеров ранено бунтовщиками.
Николай приказал построить батальон Преображенского
полка, который приветствовал его как командира и государя, и
пошел во главе батальона на Сенатскую площадь, чтобы
попытаться что-то предпринять.
Эта история изобиловала трагическими деталями. Сначала у
Николая не было вообще ничего, потому что войска были в
казармах и дворец был абсолютно не охраняем, захватить его не
представляло ни малейшей сложности. Но почему-то декабристы
вели свои полки на Сенатскую площадь и там выстраивали.
Николай пытался остановить полк гвардейских гренадеров,
которые шли в полном расстройстве без офицеров на Сенатскую
площадь. Они проорали ему, что они за Константина, и солдаты
тут были совершенно ни при чем, потому что агитация велась в
том направлении, что Николай - узурпатор. Солдаты знали
Константина, знали, что он второй брат, а Николая знали очень
мало. Впоследствии, когда солдатам объяснили, что они за
конституцию, они тоже были рады, потому что знали, что
Константин женат на польке - значит, все правильно, они за
конституцию. Замечательный прием политической лжи того
времени.
Так вот, кога стало ясно, что заговорщики выстраиваются
на Сенатской площади, Николай стал подтягиватиь верные ему
части: Преображенский, Измайловский полки, кавалергарды,
конная гвардия и артиллерия. Время шло, а декабрьские дни
очень коротки. С одной стороны была Нева, а с другой строился
Исаакиевский собор; голытьба сбегалась на зрелище, в верные
Николаю части летели поленья и камни. Но Николай попытался
кончить дело миром.
Сначала на переговоры отправился генерал-нубернатор
Петербурга Милорадович, который нес определенную
ответственность за то, что произошло, потому что обязан был
знать обо всем, находясь на своем посту, и вовремя принять
соответствующие меры. Но он, лихой рубака в бою, здесь ничего
сделать не сумел. Милорадович стал орать на солдат: "Как вы
смеете думать, что я, друг великого князя Константина, буду
действовать против него? Вот моя сабля, на ней написано:"другу
моему Милорадовичу. Константин".
Милорадович был очень популярен среди солдат, и нет
сомнения, что он уговорил бы их разойтись по казармам. Но
когда это стало совершенно очевидным, к нему подошел Каховский
и застрелил его в упор, выстрелив в него сзади. Милорадович
упал с лошади; его унесли в ближайшую казарму, где через два
часа он умер. Умирал он в сознании и все время спрашивал, кто
в него стрелял. Тот, кто был рядом с ним, не мог понять такого
интереса и сказал, что какой-то штатский. Тогда Милорадович
улыбнулся и сказал, что он счастлив, потому что умирает,
убитый не солдатом. Видимо, ему было больно сознавать, что его
убили солдаты, к которым он относился очень хорошо.
Тогда был отправлен митрополит Серафим,
первоприсутствующий в Синоде. Но он не смог дойти до солдат,
ему просто не дали говорить, угрожая расправой. Тогда Алексей
Орлов (родной брат которого Михаил был одним из деятельных
заговорщиков и создателей тайного общества) повел в атаку
кавалергардские конногвардейские полки, чобы рассеять лошадьми
восставших, но площадь была подо льдом, а лошади не были
подкованы на лед, поэтому из этого ничего не вышло. Атака была
предпринята без палашей (без холодного оружия), просто чтобы
разбросать толпу, не калеча ее. То есть намерения были
достаточно гуманные.
Из толпы отвечали пулями, несколько человек были ранены.
И тогда Васильчиков, обращаясь к императору, сказал: "Ваше
величество! Ничего не поделаешь - нужна картечь". Начинало
смеркаться, и оставлять все это на целые сутки было никак
невозможно.
Николай ответил: "Неужели вы думаете, что в первый день
своего царствования я должен пролить кровь своих подданных?".
На что получил простой ответ: "Это необходимо, чтобы спасти
империю".
Когда говорят, что Николай жестокий негодяй, который
устроил стрельбу в толпу, то невольно вспоминается, что творил
Наполеон и другие специалисты по подавлению уличных восстаний.
Несколько выстрелов, произведенных из легкой пушки, - это было
совсем не то, что творилось в Париже в течение всего 19 века,
где подобные вещи практиковались при каждой уличной истории.
Был дан выстрел несколькими пушками (а не залпы батарей),
и сразу побежали на Неву. Офицеры пытались построить своих
солдат, но из этого ничего не вышло. Площадь была мгновенно
очищена, и стали ловить заговорщиков, а солдат возвращать куда
нужно. Но солдат не наказали, выяснилось, что они просто
ничего не понимали, их просто обманули. Они верили своим
офицерам, и это говорит как раз об их хороших качествах.
Что касается заговорщиков, то некоторые стали сдаваться
сами, некоторых пришлось искать день-два, но собрали их
быстро. Удалось очень быстро выяснить, что диктатором был
назначен князь Трубецкой, но он на площадь не явился, а
спрятался в доме австрийского посла (они были женаты на родных
сестрах - урожденных маркизах Лаваль). Туда для переговоров
был послан министр иностранных дел, который убедил посла
выдать Трубецкого.
К этому времени в руках Николая был черновик, написанный
рукою Трубецкого, где была изложена программа действий на
Сенатской площади. Он лично допрашивал Трубецкого, не
показывая ему этого черновика, говоря, что он должен
покаяться, рассказать все, что знает, и тогда, может быть, все
кончится более или менее благополучно. Но Трубецкой все
отрицал. Когда Николай показал ему черновик, он полностью
потерял душевное равновесие.
Всего к следствию было привлечено около 500 человек.
Очень быстро половину отпустили - это были люди, которые ни в
каком обществе никогда не состояли. Они были знакомы, угодили
в какие-то списки в качестве пресловутых "друзей", просто на
них показывали, что они тоже в обществе, но это никем не
подтверждалось. Поэтому с извинениями их отпускали обратно.
Некоторых повысили в чине, другим дали ордена - извинялись,
как умели.
Итак, осталось приблизительно 250 человек. Было
следствие, которое заняло полгода, верховный суд, который
судил заочно. Самым легким была ссылка. Когда вердикт
верховного суда подали Николаю, он пришел в ужас, потому что
нужно было вешать, колесовать, рубить и т.д. Вместо 39
человек, которых решили предать смертной казни, он утвердил
смертный приговор в отношении пятерых. Тем, кому полагалось
пожизненное заключение на каторге, он утвердил 25 лет; 25 лет
заменялось на 20, 20 - на 15 и т.д. Ссылка на поселение
заменялась ссылкой в имение. Короче говоря, если все это
суммировать, то получалось, что из приблизительно 250 членов
общества половина (около 130 человек) были сосланы в
собственные имения под надзор полиции, в полки к дальнейшему
прохождению службы, где усатые полковники журили своих
поручиков-заговорщиков: "Ну, Иван Иваныч, не ожидал!". И
ругали их за то, что теперь должны были каждый месяц писать
наверх доносы об их поведении.
Оставалось еще 120 человек, из которых пятерых повесили,
а остальных сослали "во глубину сибирских руд" на поселение.
70 лет советская историография кричала о том, как жестоко
расправились с декабристами. Это особенно умилительно, если
знаешь, что такое наказание в нашей стране: что такое 58-я
статья, все хорошо знают хотя бы из "Одного дня Ивана
Денисовича".
Необходимо уточнить, что такое "глубина сибирских руд".
Это рудники, и там действительно надо было работать. Известна
даже норма выработки: три пуда на брата за смену. Три пуда -
это 48 килограммов, а 48 килограммов - это три ведра камней.
Любой семилетний ребенок наковыряет их за полчаса. Понавезли
барахла туда, писали письма, сочиняли стихи, играли на
клавикордах в камерах, а один из Бестужевых портретировал всех
своих товарищей и оставил картинку под названием "Камера":
шкаф, стол, что-то вроде дивана, клавикорды, ковер на стене.
Остается добавить, что во время следствия все без всякого
нажима в течение полугода закладывали друг друга. Каждый
сообщал все, что знал о себе лично и о своих друзьях. Их не
пытали, не били, с ними обращались на "вы", их кормили -
никаких методов воздействия не было применено. (Вспомните, что
Петр сделал со стрельцами). В результате Николая Павловича
ославили как палача декабристов. Найдите мне государство, где
за попытку государственного переворота военных не повесили.
Только Ельцин подержал Руцкого в комфортабельных условиях и
выпустил. Но по уставу любой армии за попытку военного
переворота офицер, дерзнувший на такое дело, приговаривается
военно-полевым судом только к одному наказанию. Через
повешение или расстрел - другой разговор.
Поэтому когда говорят о гнусности Николая, надо подумать,
кого казнили. Пестеля - за планы государственного переворота,
цареубийства и т.д.; Муравьева-Апостола - за бунт
Черниговского полка, кончившийся смертоубийством многих
солдат; это был настоящий военный бунт, бой с окружением этого
полка, блокированием, военными действиями, атаками и
контратаками; Бестужев-Рюмин - соучастник; Каховский -
за уголовщину, убийство генерал-губернатора Петербурга. И
наконец, кто-то должен был расписаться за весь этот кровавый
кошмар на Сенатской площади - и расписался глава Северного
общества Рылеев. По-моему, достаточно убедительно.
Поэтому наша историография и литературная традиция, где
всех этих людей изображают как святых, которые безвинно
пострадали, очень лукавы. Мне кажется, это надо понимать.
Это совершенно очевидная вещь.
Надо сказать, что пребывание в Сибири подействовало на
них очень положительно. Никто из них потом не хвастался тем,
что они совершили в 25-м году. Очень многие из них выжили.
Смертность там была не выше, чем в других частях Российской
империи, среди тех, кто был на свободе. Все, кто дожил до
воцарения Александра II, получили амнистию. Некоторым по
прямому приказанию Александра были возвращены имения. Так,
поручик полка кавалергардов Иван Анненков, естественно,
потерял все - все его имения и земли получили родственники.
Когда он вернулся из Сибири, то на балу у Киевского
генерал-губернатора Александр II обратился к одному из
Анненковых: "Я надеюсь, ты вернешь все своему брату Ивану?".
Естественно, это было тут же исполнено.
Вернувшись, они отошли от политической деятельности.
Некоторые сделали очень много хорошего для освобождения
крестьян, участвовали в реформах Александра Второго. Но не как
политические деятели, а как люди дела.
В Сибири они фактически начали дело образования. Там о
них сохраняется благоговейная память именно как о людях,
которые начали это дело, а отнюдь не как о политиках. Тем
более что в Сибири все это было вообще непонятно, поскольку
там не было крепостного права.
Особняком стоит подвиг (думаю, что слово это здесь вполне
уместно) жен этих людей, на свой страх и риск, отчетливо
понимая свой долг, отправились в Сибирь, будь то француженка
маркиза Лаваль (княгиня Трубецкая), или княгиня Волконская
(дочь генерала Раевского), или какие-то малоизвестные женщины
- например, гувернантка семьи Анненковых Полина Гебль, которая
даже русского языка не знала как следует и никогда бы не вышла
за Ивана Анненкова, потому что мать не разрешила бы ему
жениться на безродной "французской твари", как она ее
называла. Но когда сын ее стал государственным преступником,
она стала молиться на Полину, дала ей кучу денег, и та
спокойно уехала в Сибирь, где обвенчалась с государственным
преступником, которому на время венчания разрешено было снять
цепи и с которым дожила до глубокой старости, родив 14 детей
(в живых осталось 6) и написав интереснейшие воспоминания. На
фоне этих воспоминаний героями выглядят отнюдь не декабристы,
а эти женщины, которые действительно совершили подвиг и
действительно являются настоящими героинями.
Существуют воспоминания Марии Волконской, написанные для
собственного сына, существуют записки некоторых декабристов.
Но в целом эта история выглядит так, как я постарался вам
рассказать, хотя я и не убежден, что мое повествование должно
претендовать на какую-то законченность.
стал читать о декабритсах, я все время ловил себя на том, что
читаю какой-то бесконечный стереотип: все они такие-сякие,
разэтакие, замечательные-хорошие. И будто что-то не
договаривалось. Потом, читая их биографии, обдумывая их
программы, разбираясь в том, что собой представляли их
действия и следствия этих действий, я понял, что все выглядит
иначе.
Что же касается неудачи этого восстания, то причины ее
крылись не в подготовленности или неподготовленности его.
Войти в Зимний дворец и перерезать всех, кто там находился, -
это занятие на два часа, и опыт у гвардии был такой, что
проблем тут не предвиделось. Думаю, что эти мечтатели,
фантазеры, мальчишки, как называл их Грибоедов, нутром
понимали, что творится что-то не то. Что политические
обольстители - их руководители - видимо, сумели им навязать
свою волю, но по-настоящему повести за собой не смогли. Этот
паралич, который случился с ними 14 декабря (что могло быть
глупее, чем полк, стоящий на Сенатской площади час, два, три,
четыре, пока по тебе не пальнут картечью) - это идиотизм. Они
все были военными, имели боевой опыт, некоторые имели золотое
оружие за храбрость, они умели водить солдат в штыки. Их не
заподозришь в трусости, в умении командовать. Во всем
наблюдается какой-то паралич - следствие некой внутренней
раздвоенности.
Трубецкой не был трусом, но, видимо, здорово в чем-то
сомневался. Все остальные были приблизительно такие же.
Некоторые получили ссылку на Кавказ, где сложили головы - в
частности, писатель Бестужев-Марлинский, блестящий гвардейский
адъютант. Погиб на Кавказе не он один, а многие из тех, кто ни
в чем не был замешан. К ним относились неплохо. Многие
выслужились. Одного человека Николай помиловал. Генерал Михаил
Орлов был довольно наглый тип и один из самых заядлых
руководителей всей этой истории, был схвачен, очень нагло вел
себя во время допроса, который учинил император, и судьба его,
вероятно, была бы печальной. У него был брат, Алексей Орлов,
командир полка кавалергардов и личный друг императора. Он
сразу же попросил за брата. Николай ответил: "Сам не знаешь, о
чем просишь. Этого прощу - остальных тоже придется прощать".
Но обаяние Алексея Орлова было настолько велико, что император
простил его брата, отправив его в имение, чтобы и духу его
больше не было. Потом, правда, ему было разрешено жить в
Москве. Алексей Орлов, правда, обещал, что всю свою жизнь
посвятит императору, и слово свое сдержал. О его роли в
русской истории мы еще будем говорить, она необычна - это был
действительно замечательный русский патриот. И так же
бестрепетно, как он вел свой полк на декабристов, бунтовщикво,
он принес немало пользы отечеству в другой деятельности -
дипломатической.
Николай всю жизнь считал, что 14 декабря он спас Россию.
Иногда кажется, что так оно и есть, особенно если читаешь
программу Пестеля, где говорится о цареубийстве, о
государственном военном перевороте, диктатуре лет на 10. Это
очень напоминает то, что последовало после 17-го года. Так что
у Николая были основания так думать.
Л Е К Ц И Я 15
Сегодня у нас пойдет речь о времени царствования Николая
Павловича. Нам понадобится не менее двух лекций, чтобы вы
могли разобраться в тех вопросах, которые вы должны себе
представлять.
Император Николай I не предназначался к занятию престола
и поэтому получил обычное для великого князя образование. Он
был военным. Проходя чин за чином службу в армии, он к концу
10-х годов XIX века был уже бригадным генералом, военным
инженером, и ничто не представлялось ему в дальнейшем
неожиданным. Он меньше всего думал о том, что ему предстоит
царствовать, потому что перед ним был еще брат Константин,
который должен был быть естественным наследником своему
бездетному брату - императору Александру I.
Я вам уже говорил о том, при каких обстоятельствах он был
извещен о перемене своей участи, говорил также о том, что он,
по собственному своему впечатлению, был глубоко несчастен,
когда осознал, что ему предстоит царствовать, и попытался
спешно набраться какой-то полезной информации. Но
систематически этим заниматься до этого он никогда не мог, да
и не было ясно, чем он будет здесь заниматься, поскольку
официально он не был назначен наследником, поэтому он вступил
на престол человеком, не вполне подготовленным для этой цели.
Если Александра готовили специально, если Константин
практически проходил все эти науки вместе со своим братом, то
Николаю I в этом отношении повезло меньше. С другой стороны,
может, здесь не все было худо, а были и известные
положительные моменты, поскольку республиканских и швейцарских
идей у него в голове не было.
Он был, как некоторые считают, реалистом, мыслил вполне
конкретно и просчитывал какие-то наиболее простые и ясные
варианты. Но коль скоро начало его царствования было столь
печальным, столь неожиданным, то надо сказать, что в первые
полгода его царствования до коронации, которая была летом 1826
года, мы не можем говорить об управлении страной, о наведении
какого-то порядка, поскольку все основное время ушло на
вопросы, связанные со следствием по делу декабристов. Потом
был суд. Суд определял меру ответственности каждого, потом все
это было подано на утверждение императору, и наконец,
состоялась казнь и ссылка тех, кто был приговорен к Сибири, к
каторге.
После коронации император начинает дело управления, и
здесь следует вот на что обратить внимание. Николай не
представлял себе четко в момент восшествия на престол, что
собой представляет Россия. И он сам говорил о том, что он
будучи бригадным генералом, много времени проводил в Главном
штабе, в соответствующей среде и меньше всего задумывался о
вопросах глобальных. И здесь на него оказал колоссальное
влияние Николай Михайлович Карамзин, который в течение
оставшихся ему в жизни дней (прожил он недолго) был первым