Р.А. Арсланов, В.В. Керов, М.Н. Мосейкина, Т.М. Смирнова 33 страница

Негативные последствия Витте видел и в решении проблемы крестьянского малоземелья за счет помещичьих земель. Подобное ре­шение он допускал лишь в исключительных случаях. Так, он призна­вал необходимость наделения крестьян землей в 1861 г., но вместе с тем подчеркивал, что реформа на таких условиях ослабляла сам принцип собственности, обязывала правительство исполнять по от­ношению к крестьянству полицейско-попечительские функции, об­ращая особое внимание на регулирование вопросов землевладения и землепользования. А это, в свою очередь, не только подавляет хозяй­ственную инициативу крестьян, мешает росту их гражданского со­знания, но и способствует развитию у них агрессивных иждивенчес­ких настроений. Заверения, что собственность "священна и неприкосновенна", не находят у них понимания. Они склонны считать, что всё зависит только от воли царя: Александр II захотел и отобрал землю у помещиков, отдал ее крестьянам; а Николай II следовать примеру своего деда не захотел — выходит, что он царь плохой, не печется о своем народе. В результате таких рассуждений, по мысли Витте, крестьяне становятся восприимчивыми к революционной про­паганде.

По мнению Витте, ключом к решению крестьянской проблемы могло быть только уравнение крестьян в правах с другими сословия­ми. Необходимо, утверждал он, сделать из крестьянина - "полуперсоны" "персону". Это позволило бы ему идти в ногу со временем, развить в себе черты, отвечавшие требованиям рыночного хозяйства, — лич­ную инициативу и дух предпринимательства. Под уравнением крес­тьян в правах с другими сословиями Витте имел в виду также замену общинной надельной собственности частной крестьянской собствен­ностью и предоставление крестьянам права по своему желанию выхода из общины и свободного перемещения.

Виттевский вариант решения крестьянского вопроса был самым радикальным среди тех многочисленных вариантов, которые в ту пору рождались в правящей верхушке, однако по своей сути он был либерально-консервативной утопией, страдал непоследователь­ностью и ограниченностью. Утопичен он был тем, что предполагал решение крестьянского вопроса в рамках самодержавной полицейско-бюрократической политической системы и при сохранении по­мещичьего землевладения. Непоследовательность и ограниченность этого варианта сказывались, прежде всего, в том, что он ставил ряд преград на пути вовлечения в рыночные отношения крестьянской надельной земли. Предусматривались, в частности, запреты на по­купку крестьянской надельной земли лицами других сословий и на продажу этой земли за долги, а также нормы концентрации надель­ной земли.

Либерально-консервативная позиция Витте по крестьянскому вопросу подвергалась резкой критике со стороны представителей консервативно-охранительной бюрократии. Они выступали и за про­должение политики попечительства над всем крестьянством, считая, что такая политика не только поддерживает в нем монархическую идею, но и является основанием и оправданием для надзора прави­тельства за крестьянами. Позиция Витте и его сторонников оценива­лась как чрезвычайно опасная, поощряющая революцию.

Разногласия в правящих верхах по вопросу о пересмотре кре­стьянской политики были настолько остры, что в 1902 г. было созда­но почти одновременно два параллельных центра, занимавшиеся этим вопросом: Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности под председательством С. Ю. Витте и Редакцион­ная комиссия по пересмотру законодательства о крестьянах Мини­стерства внутренних дел во главе с товарищем министра внутрен­них дел А. С. Стишинским. Инициатором же создания этой Комиссии и ее действительным руководителем являлся В. К. Плеве, ставший в том же году министром внутренних дел.

К работе Совещания и Комиссии были привлечены представите­ли провинциальной бюрократии и общественности; эта работа широко освещалась в периодической печати. Так, для обсуждения проекта крестьянской реформы, выработанного Редакционной комиссией по указанию Плеве, были созданы губернские совещания. В губернских и уездных комитетах Особого совещания, кроме чиновников, участвова­ли и сведущие представители местной общественности.

И Редакционная комиссия, и Особое совещание, в отличие от эпохи контрреформ, признавали, во-первых, факты и закономер­ность расслоения крестьянства; во-вторых, нецелесообразность мер, препятствующих образованию состоятельного крестьянства, так как крепкое крестьянство, заинтересованное в охране собственности, является надежной опорой порядка; в-третьих, преимущества отруб­ного и хуторского землевладения перед общинным, поскольку эти формы землевладения существенно улучшают производительность труда крестьян и повышают их благосостояние, укрепляют у них уважение к чужой собственности.

Но, признавая новые явления в крестьянстве, Редакционная комиссия и Особое совещание предлагали разное решение крестьян­ского вопроса. Проект Редакционной комиссии подчеркивал, что эти явления еще не получили широкого распространения и потому не мо­гут служить основанием для коренного изменения аграрно-крестьянской политики. Надо лишь облегчить выход из общины для "индиви­дуально-сильных" и "умственно переросших общинный строй" крестьян, создать для них условия к постепенному переходу от об­щинного владения землей к хуторскому и отрубному. Однако хутора и отруба могут создаваться только на вненадельной земле и при ус­ловии отказа хозяев от общинной земли. Названные меры имели эле­менты будущей столыпинской аграрной реформы, но они пока явля­лись лишь коррективами, вносимыми в традиционную политику, означали не ставку правительства на зажиточное крестьянство, а скорее выражали представление В. К. Плеве о зажиточном кресть­янине как о "дьяволе", от которого надо освободить крестьянскую общину.

По проекту Редакционной комиссии предлагалось не только продолжать прежнюю "попечительную политику", но еще более уси­лить защиту государством "слабых элементов" крестьянства от при­теснений со стороны "сильных" крестьян, сохраняя заповедность кре­стьянской надельной земельной собственности, устанавливая пределы ее концентрации и дробления. Охранительная направлен­ность проекта еще более проявлялась в его стремлении распростра­нить положение о принудительном надельном землевладении и на крестьянские вненадельные земли.

Неприкосновенной должна была остаться крестьянская община. Достоинства хуторского землевладения хотя и признавались, но в то же время считалось, что основная масса крестьянства до него еще не доросла, ибо не имеет достаточных средств для переселения на хуто­ра и надлежащего умственного и культурного развития. Препятстви­ями для развития хуторских хозяйств назывались также географи­ческие и почвенно-климатические особенности большинства российских земледельческих губерний. Как и прежде, утверждалось, что община не мешает применению более совершенных приемов хо­зяйствования и печется о крестьянах, "помогая слабым и подгоняя нерадивых". И хотя в проекте заявлялось, что вопрос об общине дол­жен быть предоставлен "естественному ходу вещей", в то же время предлагались меры по ее укреплению: переделы земли, равно как и сдача ее в аренду должны производиться не ранее, как по истечении 12 лет после последнего передела.

Повышенное внимание уделялось стабильности крестьянской патриархальной семьи как одного из важнейших оплотов консерва­тизма. Предусматривалось укрепление крестьянской семейной земельной собственности Замена этой традиционной собственности личной, индивидуальной рассматривалась как недопустимая ломка всего земельного и имущественного строя крестьян. Ужесточались меры против самовольных разделов крестьянских семей. Усилива­лась власть домохозяина в целях предохранения крестьянской семьи от "смуты и неурядицы" со стороны ее младших членов. Без его согласия членам семьи не выдавались паспорта для ухода на заработки, а не достигшие 25 лет члены семьи не могли выделиться из двора.

Для ослабления земельной нужды крестьян и смягчения проб­лемы аграрного перенаселения проект Редакционной комиссии пред­лагал внести некоторые изменения в деятельность Крестьянского банка и в переселенческую политику. Банк должен был оказывать помощь переселенцам, но лишь тем, которые переселялись на окра­ины империи и способствовали бы их колонизации. Одновременно Банку запрещалась скупка помещичьих земель на территории Евро­пейской России. Он же должен был следить за тем, чтобы в одном крестьянском хозяйстве не сосредоточивалось более 150 десятин земли.

Деятельность Редакционной комиссии подверглась конструк­тивной критике С. Ю. Витте. Он предлагал освободить крестьян от опеки общины, уравнять их в правах с другими сословиями и предос­тавить им право свободного перехода от общинного к частному земле­владению. Виттевский вариант крестьянской реформы являлся час­тью его либерально-консервативного плана модернизации страны, предполагавшего сохранение и укрепление самодержавия в данном случае путем расширения его социальной базы за счет консерватив­ных мелких земельных собственников, которые должны были по­явиться в результате реформы. Предлагавшаяся Витте реформа предваряла столыпинскую аграрную реформу.

План виттевской реформы востребован не был. Остался на бу­маге и проект Редакционной комиссии. Однако составлявшие основу проекта принципы сословной обособленности крестьянства, неприкос­новенности общины и надельного землевладения, как традиционные, оставались основополагающими для реальной политики, проводимой самодержавием в крестьянском вопросе в предреволюционный пери­од. В ней допускались лишь небольшие уступки требованиям времени. Отменены были телесные наказания (1902), круговая порука (1903), облегчен был выход из общины зажиточному крестьянству (1903), смягчена переселенческая политика (1904), внесены были некоторые изменения в деятельность Крестьянского банка. В результате такой паллиативной политики социальная напряженность в деревне не ослаблялась, а сохранявшиеся в ней противоречия все более вырастали в главную причину надвигавшейся революции.

Отсутствие у правительства единой позиции по аграрно-крестьянскому вопросу, борьба в нем различных направлений и группи­ровок, противоречивость выдвигавшихся ими проектов аграрных преобразований свидетельствовали о колебаниях самодержавия и его кризисе. Содержание же этих проектов показывает, что в правя­щих кругах не имелось такого решения аграрного вопроса, которое сняло бы обострявшиеся противоречия и открыло бы простор для свободного и быстрого развития деревни.

С конца XIX в. рабочий вопрос стал одним из главных во внутренней политике царизма. Связано это было, прежде всего, с тем, что хотя численность рабочих и была сравнительно небольшой, но их роль в народнохозяйственной и общественно-политической жизни была значительной. От рабочих во многом зависело функционирование промышленности, транспорта и ряда других отраслей народного хозяйства. Большинство их было сконцентрировано в стратегически важных государственных центрах — столицах и крупных городах. Развивавшееся индустриальное капиталистическое производство способствовало не только росту количества рабочих, но и их сплоче­нию. Потенциальная опасность существовавшему режиму со стороны рабочих с середины 90-х годов начала превращаться в реальную, когда разраставшееся рабочее движение стало все более подпадать под идейное влияние и организационное руководство революционных социалистических элементов.

Репрессии, как эффективное средство борьбы против немногочисленных революционных организаций, оказывались уже недостаточно действенным методом против массового по своему характеру рабочего движения. Использовало правительство и политику усту­пок. В 1897 г. был принят закон о продолжительности рабочего дня до 11,5 час. в дневное и до 10 час. в ночное время и предпраздничные дни. В 1901 г. были учреждены пенсии рабочим казенных предприятий, потерявшим трудоспособность на производстве. В 1903 г. была уста­новлена ответственность предпринимателей за несчастные случаи с рабочими, а рабочим было дозволено избирать фабричных старост для посреднических переговоров с хозяевами предприятий и властя­ми. Однако эти незначительные уступки не достигали цели.

Чтобы сделать рабочих менее восприимчивыми к социалисти­ческой и атеистической пропаганде, сохранить их в орбите влияния традиционных идей православия и самодержавия, правительство и церковь активизировали их религиозно-нравственное воспитание. Создавались многочисленные православные братства и общества, массовыми тиражами издавалась специальная литература. Так, Московское общество духовного просвещения в одном лишь 1901 г. выпустило свыше 460 названий брошюр и книг. Открывались народ­ные читальни и библиотеки со специально подобранной литературой, устраивались народные чтения и спектакли религиозно-монархического содержания. Особое внимание уделялось трезвенни­ческому движению. Последнее рассматривалось не как самоцель, а как одна из предпосылок укрепления духовного здоровья народа и в целом его образа жизни в соответствии с христианскими принципа­ми. Попечительства о народной трезвости учреждали чайные заве­дения, являвшиеся не только наглядными формами пропаганды трез­венничества, но и своего рода клубами, где посетители могли ознакомиться с газетами, послушать лекции, принять участие в бесе­дах на религиозно-нравственные темы.

Правящие круги были едины в понимании опасности рабочего движения, в правомерности репрессий по отношению к его участни­кам и в необходимости религиозно-нравственного воспитания рабо­чих. Витте, в частности, в 1900 г. предписал фабричной инспекции беспрепятственно допускать на промышленные предприятия при­ходских священников для исполнения возложенной на них Синодом обязанности по усилению "пастырско-миссионерского попечения о духовных нуждах рабочих". Но и здесь в правительстве (как и в крес­тьянском вопросе) существовали разногласия между самыми могущественными ведомствами — финансов и внутренних дел.

С. Ю. Витте считал, что политика должна основываться на формальном равенстве предпринимателей и рабочих и спорные вопросы между ними должны решаться на основе закона. Позиция Витте отражала не только общие потребности промышленного разви­тия, но и частные интересы предпринимателей. Последних начинали тяготить полицейско-попечительская политика власти, ее постоян­ное вмешательство в их отношения с рабочими, нередко заставляв­шее их поступаться своими материальными интересами для удов­летворения некоторых экономических требований рабочих.

Министерство внутренних дел продолжало в целом придержи­ваться традиционной попечительно-охранительной политики, рас­считанной на неразвитые патриархальные массы. В то же время оно допускало в виде экспериментов отдельные заимствования из рабо­чей политики западных стран. Примером подобного эксперимента была политика "полицейского социализма". Так ее окрестила рево­люционная печать, сами же ее организаторы считали, что такое название лишено "всякого смысла", так как данная политика "боро­лась с социализмом, защищая принципы частной собственности". Разновидностями этой политики являлись "зубатовщина" и "гапо­новщина", основателями, идеологами и ревностными проводниками которых были С. В Зубатов и Г А. Гапон.

С. В. Зубатов (1864—1917) в молодости был причастен к наро­довольческому движению и одновременно являлся секретным сотрудником охранки. Провалив ряд народовольческих кружков, он в конце 80-х годов официально перешел на службу в Московское охранное отделение, где благодаря своему уму, знаниям революцион­ной среды, розыскным и организаторским способностям сделал бле­стящую карьеру, став через несколько лет начальником отделения, а затем — заведующим особого отдела Департамента полиции, зани­мавшегося политическими делами. При нем Московское охранное от­деление стало во главе розыскного дела в России. Он раньше других представителей власти понял, что розыск и репрессии недостаточны для успешной борьбы с рабочим движением. Властям необходимо не только оградить рабочих от революционеров, привить им иммуни­тет против революционных идей путем усиления монархической пропаганды и религиозно-нравственного воспитания, но и использовать в своих интересах естественное стремление рабочих к улучше­нию своего экономического положения, условий труда и быта, к зна­ниям и организации. Зубатову принадлежала идея создания опекае­мых охранкой легальных рабочих организаций, наподобие профсоюзов, с помощью которых рабочие якобы могли бы мирным путем, под сенью монархии добиться улучшения своей жизни. Затея Зубатова нашла поддержку у тогдашнего московского начальства — обер-полицмейстера Д. Ф. Трепова и генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. Одобрительно отнеслись к ней мини­стры внутренних дел Д. С. Сипягин, затем В. К. Плеве.

В мае 1901 г. в Москве была создана первая зубатовская органи­зация "Общество взаимного вспомоществования рабочих в механи­ческом производстве". За короткий срок подобные организации воз­никли и на других предприятиях. Численность зубатовских организаций в Москве в период их расцвета доходила до нескольких тысяч человек. В них читались лекции и велись беседы на монархи­ческие и религиозно-нравственные, а также на общеобразовательные темы.

Чтобы сделать эксперимент более привлекательным для рабо­чих, руководство организациями было доверено рабочим, но лишь тем, в коих охранка не сомневалась. Также было разрешено зани­маться вопросами, которые касались материального положения рабо­чих: повышения заработной платы, сокращения рабочего дня, созда­ния потребительских обществ, безработицы, взаимоотношений между рабочими и предпринимателями и т. п. Отстаивать интересы рабочих перед предпринимателями позволялось разными способами, включая в крайних случаях даже стачку. Высшим успехом "зубатов­щины" в Москве явилась организованная ее руководством 19 февраля 1902 г., в очередную годовщину отмены крепостного пра­ва, 50-тысячная демонстрация рабочих с целью возложения венка к памятнику Александра II в Кремле.

Триумф "зубатовщины" вскрыл и другую ее сторону — недо­вольство ею предпринимателей. Власти Москвы потребовали от предпринимателей не только не штрафовать рабочих — участ­ников демонстрации за их прогул, но и оплатить как рабочее вре­мя их участие в ней. Нести расходы за монархическую затею властей предприниматели категорически отказались. Министерство финан­сов, которому пожаловались предприниматели, стало на их сторону. Отношения этого ведомства с Министерством внутренних дел, и без того напряженные, еще более обострились, усилив тем самым кризис в правящих верхах. Конфликт между московскими властями и пред­принимателями приобрел в какой-то степени и международный ха­рактер. Зубатов пригрозил высылкой из России крупному заводчику Гужону — французскому подданному, наиболее упорство­вавшему в каких-либо уступках. Последний был спасен от произвола лишь вмешательством французского посла.

"Зубатовщина" не ограничивалась Москвой. Попытки создать такие же организации предпринимались и в Петербурге, Перми, Харькове, Киеве, Екатеринославле и Николаеве. В черте еврейской оседлости в противовес еврейскому социал-демократическому союзу (Бунду) охранкой была создана "Еврейская независимая рабочая партия". Ее организации находились также в Минске, Гродно, Боб­руйске, Вильно и Одессе. Доверие властей к зубатовскому экспери­менту было подорвано из-за Всеобщей стачки на Юге России летом 1903 г. В начале марта 1917 г., узнав о том, что Николай II отрекся от престола и монархия, с которой Зубатов связывал настоящее и буду­щее России, рухнула, он застрелился.

Политика "полицейского социализма", оказавшаяся в состоянии кризиса, возродилась "гапоновщиной". Начало ей положила органи­зация священником Г. А. Гапоном осенью в 1903 г, в Петербурге обще­ства "Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. С.-Петербурга". Официальное открытие общества состоялось в апреле 1904 г. Цели и задачи "гапоновщины" были те же, что и у "зубатовщины". Преем­ственность между ними проявлялась даже в том, что именно Зубатов давал Гапону первые уроки полицейской рабочей политики. Вместе с тем "гапоновщина" не была простым повторением "зубатовщины". В ней была предпринята попытка преодолеть те просчеты, которые выявились у "зубатовщины". С одной стороны, гапоновской организа­ции, для того чтобы она могла пользоваться доверием у рабочих, были даны большая самостоятельность и независимость от охранки, С дру­гой — чтобы не вызывать недовольство предпринимателей и защи­щавшего их Министерства финансов, ей не позволялось вмешиваться в сферу отношений между предпринимателями и рабочими. Дея­тельность ее должна была ограничиваться вопросами удовлетворе­ния духовных запросов рабочих. Обществу разрешалось организовы­вать чайные заведения, кассы взаимопомощи, библиотеки, проводить чтения религиозно-нравственного характера, музыкальные вечера и т. п.

Поначалу гапоновское общество было вполне лояльной, откро­венно монархической, подчеркнуто русской организацией. В записке в Департамент полиции Гапон указывал, что цель организации заключается в стремлении "свить среди фабрично-заводского люда гнезда, где бы Русью пахло, откуда бы вылетали здоровые и само­отверженные птенцы на разумную защиту своего царя, своей роди­ны и на действительную помощь своим братьям-рабочим". Но все большее влияние на гапоновское общество стал оказывать нарастав­ший революционный кризис. На его собраниях все чаще обсуждались животрепещущие социальные и политические вопросы. Общество левело. Чтобы не потерять своего влияния среди рабочих, в этом же направлении двигался и Гапон, постепенно высвобождаясь из-под опеки охранки и городских властей. Если вначале гапоновское обще­ство было малочисленным, влачило жалкое существование, то положение стало меняться к концу 1904 г.: деятельность его активизирует­ся, резко возрастает количество его членов. К концу года в нем уже было 12 районных отделений с общей численностью 10 тыс. человек, а в сходках и собраниях, проводившихся обществом в начале января 1905 г., принимали участие десятки тысяч рабочих и членов их семей. Политика "полицейского социализма" находила отклик главный образом среди политически неразвитых, практически не затронутых революционной пропагандой пролетариев. Организуя этих рабочих возбуждая в них "преувеличенные ожидания", эта политика, не решая рабочий вопрос, способствовала не столько успокоению рабочих, сколько делу подготовки революции.

Лекция 60: ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА РОССИИ В КОНЦЕ XIX — НАЧАЛЕ XX в.

План:

1. Политика России в Западной Европе, на Балканах и Ближнем Востоке.
2. Дальневосточная политика России

На рубеже веков резко возросла напряженность в международных отношениях. Современники остро ощущали эту характерную примету времени. В 1899 г. в Гааге состоялась первая в истории международная конференция, посвященная вопро­сам ограничения вооружений, сокращения армий и флотов, мирного разрешения межгосударственных конфликтов. Предложение о ее со­зыве было выдвинуто Россией, которая из-за относительной эконо­мической слабости испытывала немалые трудности в достижении военного паритета с другими державами. Вторая международная конференция в Гааге состоялась в 1907 г. На конференциях были при­няты документы об обычаях и законах ведения войны, учрежден су­ществующий и поныне международный арбитражный суд для урегу­лирования споров между государствами с их обоюдного согласия. Но договориться по главному вопросу — об ограничении гонки воору­жений — не удалось.

Государственные и общественные деятели, ученые, журнали­сты начала XX в. все чаще писали и говорили о новом качестве внешней политики крупнейших промышленных держав, получив­шей наименование "империализм". Это означало агрессивную внешнюю политику, раздел мира на огромные колониальные империи, создание военно-политических блоков и острую борьбу между ними за колонии и сферы влияния. В дальнейшем исследова­ние причин империалистической внешней политики привело к рас­пространению понятия "империализм" на новые явления экономичес­кой и социальной жизни капиталистических стран в конце XIX — начале XX в.

Исключительное значение приобрел вывоз капитала за преде­лы национальных границ, вкладывание его там, где дешевизна сы­рья, рабочей силы, отсутствие конкуренции сулили колоссальные прибыли. Колониальные захваты или закабаление в финансовом и экономическом отношении других стран превратились в непремен­ное условие могущества великих держав.

Значительный экономический прогресс ряда государств способ­ствовал нарушению привычного баланса сил на международной арене. В число держав, способных определять ход мировой политики, используя свою военную, промышленную и финансовую мощь, уверенно вошли Германия и США. С претензиями на региональное лидерство — соответственно в Средиземноморье и на Дальнем Восто­ке — начали выступать Италия и Япония. Наибольшую опасность конфликта мирового масштаба таили в себе противоречия между Германией, Великобританией, Францией и Россией.

Франко-германский антагонизм был очень глубок. К опасениям Франции за свою колониальную империю добавлялось желание взять реванш за поражение в 1870—1871 гг. и возвратить Эльзас и Лотарингию. Состояние русско-германских отношений было более спокойным, но с дальнейшим расширением германской экспансии царское правительство мириться не собиралось. Особенно серьезное недовольство России вызывал сложившийся австро-германский блок. Германия не только помогала австрийским властям удержи­вать в повиновении славянские народы империи Габсбургов, но и намеревалась совместно с ней подчинить германским интересам экономику и политику балканских государств, а также Османской империи.

Неоднозначной была позиция Великобритании. Располагая са­мыми большими колониальными и протекторатными владениями, она менее всего желала нового передела мира, к которому стреми­лись германские правящие круги. Но наряду с англо-германскими, в британской внешней политике давали о себе знать англо-фран­цузские и англо-русские противоречия. Первые касались колоний, вторые в конце XIX столетия проявлялись в вопросе о черномор­ских проливах, сферах влияния на Среднем и Дальнем Востоке, в Центральной Азии.

В такой непростой международной ситуации требовалось умелое руководство российской внешней политикой. Император Николай II не пренебрегал своими верховными полномо­чиями в этой области. Однако необходимость разбираться в хитросплетениях мировой политики была для него скорее тяжелым долгом правителя, чем призванием. В то же время Николай II недолюбливал ярких и талантливых помощников, явно превосходивших его по политическим дарованиям. Деятели та­кого рода обычно не задерживались в его окружении. Зато в роли внешнеполитических советников часто пытались выступать бли­жайшие родственники императора, не имея к этому необходимой подготовки.

Среди часто менявшихся министров иностранных дел Николая II одним из относительных "долгожителей" был В. Н. Ламздорф. Он стал министром в 1900 г., но фактически выполнял основную работу по внешнеполитическому ведомству с 1897 г., будучи заместителем, у мало занимавшегося делами М. Н. Муравьева. Ламздорф придер­живался осторожного, взвешенного подхода к внешнеполи­тическим проблемам, стремился избегать конфликтов. Однако решительности в отстаивании своего мнения перед государем емуне хватало.

Николай II продолжил стратегический курс последних лет царствования Александра III на сближение с Францией. В конкретных вопросах международной политики позиции России и Франции не всегда совпадали, но противоречия обеих держав с Германией сплачивали их. Постепенно крепла и финансово-экономическая основа русско-французского союза. Французские банки превратились в крупных кредиторов царского правительства и актив­ных участников его экономических мероприятий.

В 1899 г. министры иностранных дел Франции и России подтвердили условия секретного русско-французского политического и военного союза 1891 — 1893 гг., но если прежде его действие обусловливалось временем существования Тройственного союза Германии, Австро-Венгрии и Италии, то теперь взаимные обяза­тельства на случай германского нападения стали бессрочными.

Очередной ближневосточный кризис начался в 1894 г. с нового подъема национальных движений угнетенных народов Османской импе­рии. Волнения охватили Западную Армению, затем Македонию и остров Крит. В Константинополе в ответ на выступления армян­ских националистов турецкие власти спровоцировали армянские погромы.

Карательные действия Порты вызвали возмущение обществен­ного мнения Европы и осуждение со стороны правительств. Британ­ские государственные деятели заговорили о вмешательстве и нача­ли стягивать корабли к Дарданеллам. Британскую военную акцию была готова поддержать Италия.

В этих условиях российский посол в Турции А. И. Нелидов предложил упредить возможный ввод англо-итальянской эскадры в черноморские проливы, захватить Верхний Босфор (о занятии Кон­стантинополя в проекте Нелидова речь не шла) и затем пригласить к совместным действиям против Порты другие державы. Таким образом, Россия обеспечила бы свои интересы в зоне проливов.

Предложения Нелидова обсуждались на Особом совещании под руководством Николая II 23 ноября (5 декабря) 1896 г. Идея захвата Босфора в случае внутреннего кризиса в Османской империи и угро­зы вмешательства других держав не была новой. Первый проект такого рода, одобренный царем, Нелидов подавал еще в 1882 г., только приступив к обязанностям посла в Константинополе. С этого же вре­мени велась проработка военного плана операции, горячим сторонником, которой был начальник Генерального штаба Н. Н. Обручев.