СВЕТСКИЙ КАПЕЛЬМЕЙСТЕР

Вспомним тот день из юности Себастьяна, когда он принес в мюльхаузенское жилище первую напечатанную в типографии тетрадь нот, свою «выборную кантату» в честь городского совета. Она оказалась единственной из сотен кантат, изданной при его жизни.

Только в 1726 году, в начале пятого десятка жизни, Себастьян снова увидел свеженапечатанную тетрадь своих нот. Это была клавирная партита (825), посвящен­ная новорожденному сыну князя Леопольда. Автор со­проводил ноты стихотворением собственного сочинения.

В течение следующих нескольких лет вышли в свет еще четыре партиты. А в 1731 году, когда Иоганн Се­бастьян посетил премьеру «Клеофиды» в Дрездене и дал там свой концерт, вышел из печати том гравированных на меди шести его клавирных партит. На нотах значи­лось в соответствии со вкусами того времени: «Упраж­нения для клавира, состоящие из прелюдий, аллеманд, курант, сарабанд, жиг, менуэтов и других галантных пьес для увеселения души... Опус 1. Издание автора. 1731».

«Упражнения для клавира» — скромное название: можно подумать, что это едва ли не учебные пьесы. Между тем сюиты Баха исполняются в наше время пер­воклассными солистами.

Итак, сорокашестилетний композитор держал в ру­ках свой Opus 1. В этом же 1731 году семья кантора пополнилась еще одним композитором: семнадцатилет­ний студент Карл Филипп Эммануель принес в дом от­тиски своего первого изданного произведения. Под при­смотром отца он собственноручно выгравировал на мед­ных досках это сочинение и издал: «Менуэт для кла­весина». И тоже — «Opus 1». Так отец и сын оказа-

лись дебютантами - - издателями нот «галантной» му­зыки!

В общем-торавнодушный к издательским успехам, Иоганн Себастьян с художническим пристрастием отно­сился лишь к выпуску своих клавирных произведений. Пройдет пять лет, весной 1735 года выйдет вторая часть его Упражнений. В скромно названный сборник Бах включитсвой знаменитый Итальянский концерт (971). Спустя еще четыре года будет выпущена третья часть «Klavier-Ubung». Иоганн Себастьян доведет до конца свой замысел, и позже будет издана четвертая часть клавирных упражнений.

Клавеснисты, органисты, любители музицирования, конечно же, исполняли произведения лейпцигского со­чинителя. Где-то хвалили их, где-то критиковали. Или откладывали в сторону и забывали о них. Пусть в ином кружке и нескладно звучали партиты, увертюры, кон­церты. Но звучали. И все же издания нот Баха залежи­вались. Видимо, отдавалось предпочтение более легким, ходким и модным пьесам.

О Бахе как композиторе редко высказывались знато­ки музыки — его современники. Историки упрекали да­же Вальтера, веймарского приятеля Себастьяна. Якобы и он в своем солидном «Музыкальном лексиконе», из­данном в 1732 году, умалил искусство Иоганна Себа­стьяна Баха. Упрек неоправданный. Вальтер перечис­лял в заметках о композиторах только изданные их про­изведения. О Генделе в словаре сказано не полнее, а из­вестность его в Европе значительно превышала извест­ность Баха. К тому же Вальтер дал сведения о несколь­ких Бахах-композиторах, чем достойно поддержал репу­тацию музыкантского рода. Вальтер искрение почитал искусство Иоганна Себастьяна и даже восхвалил его в дружеской оде, которая начиналась так: «Бог нам тебя дал, о дорогой Бах! Мы благодарим Его за тебя».

Влиятельный гамбургский критик и композитор Мат-тесон еще в 1717 году приветствовал веймарского орга­ниста как восходящую звезду. Позже Маттесон скажет, что в игре на органе едва ли кто превзойдет Генделя, «разве только лейпцигский Бах».

И все же Гендель, Телеман, дрезденский Зеленка считались композиторами более знаменитыми. Таковы факты. Спустя десятилетия современник Моцарта, весь­ма уважаемый знаток музыки Рохлитц напишет о Зе-

ленке: «Он немногим уступает в силе и величии Генде­лю и владеет такой же ученостью, как Себастьян Бах, но в отличие от последнего, всюду орудующего только одною ученостью, имеет вместе с тем вкус, блеск и неж­ное чувство; кроме того, его пьесы легче исполнимы, чем баховские».

Время выправило суждения критиков. Филипп Шпитта собрал высказывания об учености, достоинствах или «пороках», отмечавшихся современниками в бахов-ской музыке. Но мнения о Бахе, как мастере органного искусства, он обобщил коротко и весомо: «Друзья и враги склонялись перед непреодолимой мощью его вир­туозной игры».

Сам Бах недолюбливал хвалебные излияния в свой адрес. Ему приписываются слова, сказанные кому-то в ответ па лестный отзыв о его виртуозной игре: «В этом нет ничего удивительного, нужно только своевременно попадать на соответствующие клавиши, тогда инстру­мент играет сам по себе».

В 1729 году, как известно, Иоганн Себастьян взял на себя руководство телемановским студенческим музы­кальным кружком.

Лейпциг времен Баха не был еще центром изыскан­ной культуры. Старожилы помнили, что в годы, когда Телеман учился в университете, профессорам в иной аудитории трудно было провести урочные часы без по­мощи флакончика с освежающим нюхательным веще­ством... Университет только приобретал тот научный лоск, которым гордились следующие поколения студентов.

Усиление буржуазии вело в области юриспруденции к борьбе за новое правовое сознание, не мирившееся с порядками феодальной поры. В искусстве же шло ко­ренное обновление взглядов в области музыки (еще не литературы!). Подобно другим крупным городам Герма­нии, и Лейпциг выводил музыку на арену общественной жизни. Местом музыкальных выступлений стала в горо­де Циммермановская кофейня на Катариненштрассе, где концерты устраивались зимой. Летом же — за городом, в прекрасном саду перед Гриммскими воротами.

Лейпцигские сады! Их воспоют поэты. Лет через со­рок молодой Иоганн Вольфганг Гёте назовет Лейпциг «малым Парижем»; будучи студентом, он опишет сестре летний вид садовых перспектив, включая Апельские са­ды, назовет их «поистине царственными», поделится

восторгом: «Я убежден, что впервые так чувствовал бы себя на Елисейских полях».

В описываемые нами годы знаменитые сады только набирали силу. И не Иоганн Вольфганг, а скромный про­винциальный юноша Гаспар Гёте, отец великого поэта, студент Лейпцигского университета, бродил по садам и в зимние вечера мог слышать музыку капельмейстера Баха в Циммермановской кофейне, а летом у Гримм-ских ворот. Спустя три года мог стать слушателем ба-ховской музыки длиннолицый, робкий и трудолюбивый юноша Христиан Геллерт — ему доведется войти в ис­торию литературы популярнейшим писателем Германии и странным образом соединить в своих сочинениях два, казалось бы, таких противоположных течения, как ра­ционализм и сентиментализм.

Зимние и летние Циммермановские концерты привле­кали много слушателей, и не только знатоков или лю­бителей музыки.

Собирались здесь и чиновники, и купцы с расфран­ченными женами; было много студентов. Посещала кон­церты и публика из академических кругов. За пивом, кофе и табаком проводили музыкальные часы, слушали и солистов, и оркестр.

Бах любил в ансамбле исполнять партию альта и управлял притом оркестром. Он мог, дирижируя, вести и партию клавесина.

По свидетельству современника, Иоганн Себастьян «дирижировал в очень живом темпе и с большой точно­стью». Представим себе облик дирижирующего Баха. Он в нарядном платье и артистическом парике. Стоит около контрабасиста. Во внешности его, кажется, нет ничего выдающегося. Но он преображается во время ис­полнения, со свитками нот в руках, коренастая фигура делается ловкой, подвижной, глаза, губы вместе с рука­ми — весь «дирижерский аппарат» участвует в переда­че воли оркестру. Он не всегда сдержан на репетициях, но в час концерта артистически деликатен, точен в дви­жениях, сказывается музыкант-виртуоз. Публика лю­буется. Но не столько тем, что звучит, сколько тем, как звучит музыка у господина капельмейстера.

Сколько баховских премьер прошло в летнем па­вильоне кофейни и в зале на Катериненштрассе! Скри­пичные и клавирные концерты, партиты и сюиты, сона­ты для скрипки и флейты, для гамбы.

К этим годам относится создание Бахом клавесин­ных концертов; большей частью это переложенные скри­пичные концерты, написанные раньше.

Он сочинил концерты для одного, двух и трех соли­рующих клавесинов. Такие концерты могли пополнять репертуар публичных выступлений. Но не только. Они предназначались для домашнего музицирования Иоган-

|на Себастьяна со старшими сыновьями. Среди клавесин­ных вещей, созданных им в 30-х годах, есть и концерт для четырех клавесинов (1065), переработанный из кон­церта Антонио Вивальди для четырех скрипок. Редкий по красоте звучаний концерт для клавира, флейты и скрипки, знаменитый ля-минорный тройной концерт (1044) — не транскрипция, а полностью оригинальное сочинение.

Скажем несколько слов хотя бы об одном из клаве­синных концертов с оркестром Баха (1052), о трехчаст-ном Первом ре-минорном (переработанном скрипичном).

Будто издавна знакома тема жизнеутверждающего Allegro. Обаятельные соло клавесина. Волевой ритм. Ни­каких зрительных образов не предлагает нам Бах. Толь­ко слушать, только любоваться музыкой. Начинается характернейшее Adagio. Баховское Adagio! Снова ощу­щаешь соприкосновение с красотой в ее высшем прояв­лении, когда эстетическое роднится с идеалом этиче­ским. Красота сплавлена с добром. Зерно темы, брошен­ное в «звуковую почву» Adagio, в эти минуты магически вырастает в зрелое древо жизни, вобрав всю мудрость ее. Именно это баховское Adagio захочется услышать когда-нибудь в час высшего счастья, а может быть, и в последний час твой, чтобы примирить личную скорбь с торжествующим бессмертием жизни в мире...

Высказавший себя клавесин в финальном Allegro как бы передает господство сопровождающим инструментам, лишь иногда выходя на первый план. Быстрая, арти­стически виртуозная обширная финальная часть насы­щена полифоническим содержанием; она завершает кон-церт как идеальную конструкцию. В Музыкальной коллегии Иоганн Себастьян не чув­ствовал повседневного гнета со стороны начальствую­щих Nos. Деятельность коллегии была одним из ранних проявлений некоторой самодеятельности занятий искус­ством в студенческой корпорации. В этом смысле инте­ресно сообщение в хронике «Музыкальной библиотеки»,

издании, которое выпускалось Лоренцем Мицлером, вид­ным деятелем музыки; двадцатипятилетний в ту пору издатель в ранней юности учился у Баха игре на клави­ре и композиции.

Заметка опубликована в октябре 1736 года,

«...Музыкальные концерты, или собрания, происхо­дящие еженедельно, находятся в полном расцвете. Од­ним из видов собраний управляет королевский вейсен-фельский капельмейстер и музик-директор церквей св. Фомы и св. Николая господин Иоганн Себастьян Бах, собрания происходят вне ярмарки один раз в неде­лю, по пятницам, с 8 до 10 часов вечера в Циммерма-новском кофейном доме, а во время ярмарки два раза в неделю, по вторникам и пятницам. Участниками сих концертов выступают гг. студенты, среди коих имеются многие хорошие музыканты, так что часто из них по­том образуются знаменитые виртуозы».

Автор сообщения отдает должное и публике, затем прибавляет: «Каждому музыканту доступно публично выступить в этих концертах, среди слушателей обычно бывает много таких, кои умеют оценить искусного му­зыканта» *.

Сам Иоганн Себастьян — увы! — вряд ли очень вы­соко ценил этот вид своей деятельности и не относил к существенным событиям жизни исполнение произведе­ний перед пьющими кофе или пиво лейпцигскими горо­жанами и гостями ярмарки. Но участие в Циммерманов-ских концертах и в «городской музыке» служило одним из дополнительных источников содержания многодетной семьи кантора. Немаловажный доход, особенно если устраивались празднества по какому-либо экстраорди­нарному случаю, в честь знатных лиц или памятных дат. Заранее объявлялся призыв к внесению добровольных взносов на проведение музыкального торжества. Делали взносы студенты — дети дворян, чиновников, зажиточ­ных бюргеров и купцов. Деньги распределялись по ста­тьям расходов, — в частности, на аренду инструментов, на факельную иллюминацию, на гонорар исполнителям и капельмейстеру. Архив Лейпцигского университета хранит немало расписок в получении такого гонорара.

* В сообщении журнала Мицлера упоминается, кроме Баха и другой дирижер коллегии — Иоганн Готлиб Гёрнер; он теперь служил органистом в церкви св. Фомы.

Делал заказы композиторам и сам содержатель ко­фейного заведения. Полюбуемся веселым Иоганном Се­бастьяном — автором и исполнителем «Кофейной канта­ты» (211), сочиненной в 1732 году. То было время непо­мерного увлечения модным напитком. Власти некоторых немецких земель даже запрещали кофе. Но «кофепитие» все больше распространялось, в женском обществе осо­бенно.

В дни переезда Баха в Лейпциг только возникала мода на кофе.

Юмористы высмеивали дам всех возрастов, проводив­ших часы за кофе. Но Бах был, очевидно, сторонником бодрящего напитка. И чашка кофе, возможно, часто сни­мала с него усталость. А не только кружка пива.

Когда Иоганн Себастьян получил заказ на сатириче­скую кантату, к нему пришел готовый к услугам Пикан-дер. Быстро был написан текст, выбрали имя героини кантаты, «кофейной девицы» Лизхен — так звали ше­стилетнюю шуструю дочку Бахов.

Редкий случай в творческой жизни Баха: сочинение кантаты, открыто рассчитанной на развлечение пуб­лики!

Вкратце содержание кантаты таково. Любительница кофейного напитка — дочь почтенного бюргера Шленд-риана (по-немецки это имя означает «рутина»). Отец ре­шает отучить дочь от пагубного зелья. Лизхен умоляет его не быть столь строгим, уверяя, что, не выпивая трижды в день по чашечке кофе, она может стать «то­щей, как пересушенное жаркое». Тут Бах со своим либ­реттистом вставляет арию Лизхен, восхваляющую чуде­сный напиток. Угрозы отца не приводят ни к чему. Лиз­хен впадает в меланхолию и оживляется, только когда ей обещают мужа. Даже решается отречься от черного напитка, но только на сегодня. Страсть к кофе победила, и в весело-торжественной арии Лизхен обещает: «Ни один жених не перешагнет порога моего дома, если не даст слова, что мне будет разрешено варить кофе вволю». Кантату заключает комический хор:

Кошки не оставляют ловлю мышей. Девицы остаются кофейными сестрами, И мамы обожают кофейные пары, Бабушки упиваются тем же, Кто же теперь решится порочить дочерей!

Таким образом, сам почтенный кантор Томаскирхе своей музыкой благословил увлечение лейпцигских лю­бителей кофейного напитка. «Бах написал музыку, ав­тором которой скорее можно было счесть Оффенбаха, чем старого кантора церкви св. Фомы», — резюмировал разбор «Кофейной кантаты» Альберт Швейцер в годы шествия по театрам Европы оперетт Оффенбаха.

Правда, молодой исследователь зря назвал здесь Ба­ха старым: Иоганну Себастьяну исполнилось всего сорок семь лет, и в год исполнения «Кофейной кантаты» ро­дился еще один — и не последний! — сын кантора — Иоганн Христоф Фридрих.

Учитель церковной школы был повседневно связан с детьми, подростками, юношами и как наставник му­зыкантов, обучавшихся у него. Ученики вырастали. Бы­ло бы обременительно приводить в книге имена воспи­танников Баха, ставших еще при жизни учителя или позже выдающимися музыкантами. Среди них не было великих, хотя сыновья Баха и заслонили надолго славу отца.

Назовем хотя бы одну фамилию — Кребс. Старшего, Тобиаса Кребса, как мы помним, Себастьян обучал еще в Веймаре, потом наставлял его сыновей, из которых Иоганн Людвиг Кребс был им очень любим. Это о нем сложилась шутка, приписываемая самому кантору. На­мекая на Людвига Кребса, Бах якобы говорил: «Это единственный рак в моем ручье» («кребс» по-немецки «рак», «бах» — «ручей»).

Иоганн Себастьян досконально знал все инструмен­ты, от флейты до органа, экзаменовал музыкантов в игре на них. Починку и настройку инструментов в своем до­ме Бах никому не доверял. Он выступал и изобретателем инструментов, которые по его поручению строили масте­ра. Если к тому же должным образом оценить участие Баха в создании органов, то пристрастие его к технике можно сравнить со всеведением и всеумением великих художников Возрождения. Этой стороне таланта и ис­полнительству сам Бах придавал иногда даже большее значение, чем собственно сочинению музыки. Века ис­правили суждение о Бахе и самого Иоганна Себастьяна Баха.

Среди учеников его, конечно, были люди разной сте­пени дарования. Учитель показывал им музыку масте­ров Европы, но обучал по своей строгой системе. Соб-

ственные его клавнрные сочипения служили многосту­пенчатой школой. Так, в отношении игры на органе и клавире Бах по-новому, смело относился к пользованию пальцами. Аппликатура — это целая наука в исполни­тельском искусстве. Нужно достигнуть наивозможной свободы в игре. По словам исследователя Ноля, Себа­стьян Бах — педагог и исполнитель — «дал всем пальцам окончательное право гражданства».

Бах начинал обучение композиции не с сухих конт­рапунктов, а давал ученикам сочинять и маленькие пьески, включавшие контрапунктические упражнения. Он не прочь был даже посмеяться над фугами старых трудолюбивых контрапунктистов, называл их педантич­ными. Но пройдут десятилетия, и талантливый ученик Иоганна Себастьяна, его второй сын Филипп Эмману-ель, в свою очередь, с иронией будет говорить о «конт­рапунктической учености» отца. Сын Баха приблизит своими теоретическими мыслями следующую исполни­тельскую эпоху. Но о нем английский критик Чарлз Верней напишет, что уверенный в себе Бах нового по­коления проявляет «полное непонимание духа баховских творений». Кто рассудит спор отцов и детей в таком ис­кусстве, как исполнительское, где господствует изменчи­вое равновесие вечного движения?

Из крупиц высказываний учеников Баха складывает­ся облик строгого учителя, сторонника кропотливо-упор­ного труда, озаряемого вспышками вдохновения. Пере­дача точных знаний композиции сочеталась с призывом к импровизации. В церкви ли на органе, в учебной ли комнате на клавесине.

Мы видим слегка наклоненную фигуру учителя ря­дом с учеником. Видим его руки, готовые в любой миг выправить ошибку пальцев ученика и уточнить его му­зыкальную мысль.

Впоследствии преданный воспитанник Иоганна Се­бастьяна Гербер с чувством напишет о занятиях в квар­тире кантора: «Одним из самых счастливых часов своей жизни ученики считали те случаи, когда Бах под предло­гом, что у него нет настроения давать урок, садился за один из своих прекрасных инструментов и играл так, что казалось, эти часы превращались в минуты». Увле­ченный Бах мог сыграть от начала до конца добрую по­ловину «Хорошо темперированного клавира», «Итальян­ский концерт» или цикл партит. Слушал ли его один

ученик, было ли их несколько в комнате? Заходили до­мочадцы, а может быть, для них была будничной такая привычка отца. И учитель заканчивал игру под плач ма­леньких детей в соседних комнатах или под жесткие звуки ножа, которым служанка дочиста скребла дубовый стол в кухне.

В ПОИСКАХ КОРОЛЕВСКОГО ЗАСТУПНИЧЕСТВА

Матиас Геснер еще занимает место ректора школы св. Фомы и защищает права кантора. Всегда готов ска­зать доброе слово о нем и профессор права Ривинус, лю­битель музыки и наставник студентов-юристов, среди которых немало участников баховских концертов. Но профессор не имеет веса в глазах городских властей, и любой советник магистрата, хотя бы по строительству, наделен большими правами в оценке деятельности учи­теля и кантора, нежели академические доброжелатели Баха. Тревога не покидала Иоганна Себастьяна, ему нужно покровительство дрезденского двора.

Курфюрст Фридрих, прозванный Сильным, правил Саксонией с 1694 года; в 1697 году после перехода в ка­толичество он был коронован на польский престол коро­лем Августом П. Именно в его правление Бах несколько раз побывал в столице и получил там защиту от посяга­тельства на права кантора со стороны лейпцигских вла­стей.

В начале 1733 года курфюрст умер. Саксонией стал править его тридцатишестилетний сын Фридрих II, провозглашенный частью польской шляхты королем Польши под именем Августа III. Официальное призна­ние его королем состоится, впрочем, тремя годами поз­же на Варшавском сейме. Фридрих-сын выказал невы­сокие способности в правлении землей, но унаследовал от отца страсть к роскоши, к блеску своего двора. Но­вый курфюрст стал щедро платить за картины для сво­ей галереи, увеличились расходы на приезжих иностран­ных артистов, на итальянскую оперу. Дрезденские друзья, видно, осведомили Баха о благоприятных для него обстоятельствах. И сообщили еще в начале лета 1733 года, что в той самой церкви св. Софии, где без малого два года назад он давал концерт на Зильбепманов-ском органе, освободилось место органиста. Бах-отец озабочен устройством старших сыновей: Фридеман окон-

чил университет, он артистически играет на органе. Лучшей вакансии не сыщешь для молодого музыканта. Вакансия в столице!

Вильгельм Фридеман посылает бургомистру Дрезде­на письмо, датированное 7 июня 1733 года. Он обра­щается с нижайшей просьбой о предоставлении ему ва­кантной должности. В манере письма чувствуется опыт отца, возможно, и написано оно под диктовку знающего жизнь и немало покочевавшего органиста. Не упущен ни один из лестных эпитетов, коими почтительность тре­бовала украшать личность бургомистра.

Отысканные в архивах отклики дрезденских город­ских властей на эту просьбу, присланную в магистрат, свидетельствуют о большом уважении к искусству от­ца — наставника соискателя. Небезынтересно, что да­же в заявлении одного из других соискателей говорится, что он «с юности познавал клавир», пользуясь мастер­ством лейпцигского капельмейстера.

В разгар лета отец с сыном приехали в Дрезден.

Вильгельм Фридеман достойно прошел испытания. Его кандидатура утверждена!

Любимый первенец, как того и хотел отец, стал пер­вым Бахом с университетским образованием, и в то же время он верен искусству музыкантского рода. И все же немало сомнений испытал Иоганн Себастьян. Беспокой­ный, неровный характер у Фридемана. Способный музы­кант и уже композитор. Но еще нужно постоянство в каждодневном труде. Хватит ли его у Фридемана?

Что бы там ни было в будущем, сын при месте. И ор­ган Зильбермана. Иоганн Себастьян может теперь поза­ботиться в Дрездене и о своем реноме. Ему нужно зару­читься покровительством нового курфюрста. В дорож­ном портфеле привезены ноты. Композитор передает Фридриху-Августу послание с просьбой взять его под милостивую «протекцию». Письмо датировано 27 июля 1733 года, подано же на другой день с приложением те­тради, содержащей ноты посвященного курфюрсту про­изведения.

Оно не пространно, это письмо, продиктованное тре­вогой за свое положение в Лейпциге. Еще жива боль за испытанные обиды и оскорбления. И содержание пись­ма, и его тон, и самый факт подачи послания, и после­дующие затем уже в Лейпциге неизбежно льстивые вы­ступления композитора и капельмейстера, посвященные

особе курфюрста и его семье, — все это вместе взятое характеризует незавидное положение великого худож­ника в чиновничьей феодальной Саксонии той поры. Вот оно, собственноручно написанное Бахом послание:

«Светлейший курфюрст, всемилостивейший госу­дарь.

В глубоком почтении приношу я вашему королевско­му высочеству настоящую скромную работу того моего мастерства, коего я достиг в музыке, и всеподданнейше прошу воззреть на оную благосклонным оком не ради плохой (! — С. М.) композиции, но ради Вашей всемир­но известной милости, и принять меня под Вашу высо­кую протекцию. В течение лет и до сих пор я возглав­ляю директориум музыки обеих главных церквей Лейп­цига, по переживаю при этом незаслуженные огорче­ния, а иногда и уменьшение доходов, связанных с этой должностью, что могло бы и не иметь места, если бы Ва­ше королевское высочество пожелали оказать мне ми­лость и пожаловали бы звание в Вашей придворной ка­пелле, отдав о том соответствующее высочайшее повеле­ние. Подобное милостивое исполнение моей смиренной просьбы обяжет меня всякий раз по милостивейшему требованию Вашего королевского высочества доказывать свое неустанное прилежание в сочинении церковной, а также оркестровой музыки и посвятить все свои силы Вашей службе. Пребываю в неизменной верности Ва­шему королевскому высочеству, всеподданнейший по­корный слуга».

Приложены к посланию «для воззрения благосклон­ным оком» властителя две части величественной, не знающей себе равной в мире музыки Высокой мессы, h-moll'ной мессы! Две главные части: Kyrie и Gloria, составляющие единое целое.

Вряд ли «благосклонное око» повелителя воззрело на нотную тетрадь. Но кому-либо из дрезденских друзей-музыкантов в эти июльские дни 1733 года мог же Иоганн Себастьян показать свое сочинение? Истинно благосклон­ные очи друзей могли же по достоинству оценить пре­красную музыку мессы? Ревность ли к собрату по ис­кусству, непонимание ли его замысла понаторевшими в итальянизированной музыке дрезденскими приятелями, просто ли недосуг — молчание, единственно молчание хранят архивы.

И в то же время решительно нет повода кого-либо корить за это невнимание. Создается впечатление, что и сам Иоганн Себастьян не искал одобрения и похвал. Поток его созидательной мысли шел в глубине сознания, а полная бытовых забот повседневная жизнь — это был поток поверхностный, — они, оба потока, редко слива­лись в бытии Баха. Феодально-бюргерской Германии ве­личие баховского творчества было не ко времени.

Он — слуга дрезденского двора, музыкант-проситель, ему еще предстоит заработать опеку властителя, то есть придворное звание.

Но кто из его знаменитых собратьев не слуга? Дошла до Лейпцига весть о смерти в Париже Франсуа Купере-на. Умер старый музыкант, который по достоинству бу­дет прозван великим. Слуга версальского двора, он был свободнее. А Гендель в Лондоне? По рассказам супру­гов Гассе, связанных с Лондоном, он ведет неустанную борьбу за свою музыку, жестокую борьбу...

Иоганп Себастьян до сих порсожалеет, что как раз ровно четыре года назад он не смог встретиться со сво­им знаменитым земляком. Летом 1729 гола Гепдель при­езжал на родину, в Галле, чтобы по пути из Италии в Лондон повидаться с матерью. Он, Себастьян, собрался поехать к нему, но болезнь уложила в постель. Отец не­медленно послал в Галле Фридемана, наказав в самой любезной форме пригласить Генделя в Лейпциг. Одна­ко Гендель сообщил, что, к сожалению, не может при­ехать.

Историки немецкой музыки уже более двух веков со­крушаются о том, что не состоялась эта встреча. Одни упрекают Генделя, другие находят оправдания его от­казу. Потеря для истории! Но музыка Генделя и Баха встречается на концертных эстрадах мира. Всегда вол­нующие встречи творчества двух великих современни­ков.

...О чем не передумал Иоганн Себастьян, возвраща­ясь с сыном домой! Дорога идет мимо городов с домика­ми под горбатыми буро-краспыми черепичными крыша­ми, мимо садов со зреющими плодами, мимо полей; ми­лы сердцу рожки форейторов. То-то будет радость дома, когда узнают об успехе Фридемапа!

Итак, вторая половина 1733 года. Фридеман скоро отправится на место службы в столичный город. А Карл Филипп Эммануель, окончив университетский курс, за-

нял должность чембалиста в церкви св. Фомы. Сыновья пошли по пути Бахов.

Вслед за посланием курфюрсту Иоганн Себастьян со­чиняет и исполняет одну за другой светские кантаты по случаю дней рождения и других торжественных собы­тий в жизни властителя Саксонии и короля Польши. Новый Фридрих-Август любит чествования собственной семьи в музыкальном университетском Лейпциге.

К сентябрю Бах пишет на слова Пикандера кантату «Геркулес на распутьи», драматическую музыку «Dram-ma per musica» (213) и 5 сентября исполняет ее со сту­дентами в честь рождения курфюрста. 7 октября звучит новая кантата Баха (206). В начале декабря — музы­кальное торжество в честь рождения королевы. Начи­нающаяся громогласно словами «Гремите, литавры, тру­бите, трубы», эта кантата (214) сочинялась в торопли­вости. Но городские власти и чиновники курфюрста до­вольны. Тексты парадных кантат с искусно украшенны­ми заглавными листами печатаются в лучшей лейпциг-ской типографии Христофора Брейбурга; на либретто инициалы: I. S. В.

1734 год ознаменовался сочинением еще трех кантат, посвящаемых курфюрсту-королю и его семье. Вот она, цена чаемой милости повелителя! Снова спешка! Одна­ко в мыслях, заносимых в нотные строки, исследователи-текстологи обнаруживают ростки и предвидения новых, будущих творений...

Пройдет год с небольшим после сочинения «Геркуле­са на распутьи», и вся музыка этой пьесы в перерабо­танном виде войдет в монументальную духовную «Рож­дественскую ораторию» (248). Туда войдут фрагменты и других светских кантат. Совершенно новый замысел. Произведение рассчитано на исполнение не целиком; оно прозвучало частями под управлением автора: шесть кантат, в которых по Евангелиям от Матфея и Луки по­вествуется о событиях рождения Христа, повесть сопро­вождается прекрасными лирическими отступлениями.

Десятилетия велась дискуссия между исследователя­ми творчества Баха о достоинствах и недостатках этой оратории. Присоединимся к мнению, что композитор пи­сал ораторию, чтобы лучшим образом использовать му­зыку, вошедшую в пышные придворные кантаты. В «Рождественской оратории» и либреттист Пикандер как-то сосредоточился, «духовно приосанился», показал

себя с хорошей стороны. В «Рождественской оратории» выступает музыкант-мыслитель, певец человеческой ду­ши. На обложке подлинника партитуры, которая перей­дет по наследству Карлу Филиппу Эммануелю, сын на­пишет впоследствии своей рукой: «Сочинено в 1734 го­ду на пятидесятом году жизни автора».

В городе исполнение кантат в честь королевской се­мьи считалось событием, В историю Лейпцига вошел вечер 5 октября 1734 года, когда здесь находился ко­роль с королевой и власти позаботились о пышной «ве­черней музыке» в их честь. Кантата Баха называлась «Славь свое счастье, благословенная Саксония» (210). Музик-директор спешно репетировал ее со студентами и городскими музыкантами. Среди исполнителей было не­мало юношей, окончивших в разные годы школу св. Фо­мы. Празднество назначили на Ярмарочной площади, перед балконом апартаментов коронованных гостей. Осенние вечера были уже темными, и шестьсот студен­тов в форменных камзолах прошествовали по городу с факелами, окружив затем площадку с хором и ор­кестром.

Публично объявлялось, что музыка сопровождается трубами и литаврами, — это означало особо торжествен­ное назначение ее. Партию первой трубы вел городской музыкант Иоганн Готфрид Рейхе.

Саксонские солдаты на должной дистанции держали толпу горожан; лишь избранные располагались вблизи музыкантов.

Возможно, какую-то музыку играли во время шествия, исполнение же кантаты было задумано как кульминация торжества.

Кантата восхваляла властителя, но содержала и тре­вожные намеки на политическую обстановку. Польский трон достался Фридриху-Августу непросто. Нарастала опасность войны. Как видно, Иоганн Себастьян не жил в стороне от этих тревог. И светская городская музыка иной раз отражала волнения времени.

Вечерний праздник 5 октября нашел отклик в хро­нике Лейпцига. Сообщено было и о драматическом собы­тии в среде музыкантов. Печальная весть поразила Ба­ха: старый городской трубач Рейхе, участник вечернего концерта, в ночь на 6 октября скоропостижно скончал­ся. Жизнелюбивого и темпераментного артиста, талант­ливого музыканта потерял Лейпциг.

Иоганн Себастьян не смог даже предаться печали. Празднество объявлено на три дня, и 7 октября по слу­чаю дня рождения короля прозвучала новая кантата Баха на слова Пикандера...

Писарь канцелярии, ведавший расходами на праздне­ство, тем временем готовил реестр: торжественная кан­тата с шествием обошлась в 299 талеров и 22 гроша. Бах и музыканты получили из этой суммы 50 талеров. Самая крупная сумма пошла на оплату шестисот воско­вых факелов и иллюминации города.

Бах вправе возлагать надежду на успех своей музы­ки в королевском окружении. Среди сопровождавших короля были особы, которые еще помнили, как в доме первого министра Флеммипга молодой Себастьян выиграл когда-то памятное состязание с Маршаном. Королевского распоряжения о пожаловании придворного звания, од­нако, не последовало.

Дрезденский двор жил неспокойно все это время. Продолжалась борьба за упрочение положения Фридри­ха-Августа. Трон короля польского под ним колебался. «Водворялся порядок» в королевстве, и улаживались во­енные и дипломатические конфликты. Лишь в 1736 году обстановка стала спокойнее. На Варшавском сейме кур­фюрст Саксонский был официально признан Авгу­стом III,королем Польши. Жизнь двора вошла в пору спокойствия.

Кто мог напомнить королю о давнем орошении лейп-цигского композитора и о его кантатах, исполненных в Лейпциге два года без малого назад?

Может быть, Адольф Гассе, руководитель италь­янской оперы? Скорее же всего новое лицо — объявив­шийся в Дрездене барон (позднее граф) Кейзерлинг, русский посол при дворе короля. Чиновнику Российской империи суждено было стать покровителем лейпцигско-го кантора.

Приятель диктатора-временщика Бирона, остзейский барон Герман Кейзерлинг в 1733 году был назначен пре­зидентом Петербургской академии наук, где на самом деле главенствовал ловкий интриган, библиотекарь ака­демии Шумахер, поддерживаемый Бироном. Это были годы упадка деятельности академии; после Кейзерлинга назначенный на его пост барон Корф даже именовался не президентом, а «главным командором» академии. Кейзерлинг недолго президентствовал, с его именем не

связаны сколько-нибудь выдающиеся события в русской науке; отметим только, пожалуй, его благоволение к ре­форматору русского стихосложения поэту Василию Тре-диаковскому. После Академии наук Кейзерлинг был на­значен российским послом в Дрездене. И вот здесь его образованность в области искусства и музыки обернулась благодетельной стороной для судьбы Себастьяна Баха. Непредвидимы пути фортуны... Сорокалетний послан­ник с первых же встреч с лейпцигским кантором и его музыкой стал искренним почитателем Баха, если не ска­зать — другом. Бах встречался с Кейзерлингом в опере, в кругу дрезденских музыкантов, в доме самого русско­го посла. Уже в 1736 году тот оказывает свое влияние на дворцовое окружение короля-курфюрста. Осенью это­го года король снова был в Лейпциге, и известно, что 29 сентября музик-директор Бах подал ему прошение с повторением старой просьбы о звании. Спустя месяц с небольшим дрезденские друзья вызвали Баха в столицу.

19 ноября декрет о звании был королем подписан. Augustus Rex назвал Баха придворным композитором; отныне Бах именовался: Compositeur bei Dero Hofka-pelle. Пышно выглядело новое назначение, хотя и оно не придало устойчивости положению Баха в Лейпциге... Как бы то ни было, это звание оказалось первым призна­нием служивого музыканта, виртуоза, кантора, капель­мейстера в качестве композитора. И вручил королевский декрет Баху Кейзерлинг, русский посол.

В этот раз надолго задержался в Дрездене Бах. В хронике города отмечено музыкальное событие: это концерт Баха, состоявшийся вскоре по приезде в Дрез­ден, 1 декабря. Играл он на незадолго до этого установ­ленном величественном органе придворного мастера Готфрида Зильбермана.

Событие отражено было на страницах «Саксонских достопримечательностей». Читатели уведомлялись, что в первый день месяца декабря «можно было снова с осо­бым удивлением услышать, как знаменитый... господин Иоганн Себастьян Бах с двух до четырех часов пополуд­ни играл на новом органе церкви св. Марии в присут­ствии русского посла фон Кейзерлинга и множества дру­гих персон и музыкантов». Сообщалось и о назначении Баха «придворным композитором».

Программа концерта осталась неизвестной.