Петр Великий

Русских правителей XVIII в. Ключевский делил на две категории. К «необычным» он относил Петра Великого, а к «случайным» — всех остальных. Познакомившись с Западной Европой, Петр навсегда остался под обаянием ее промышленных успехов. Осматривая фабрики в Париже, Петр особенно пленился шпалерной и гобеленовой и захотел основать такую же в Петербурге. «Ни за кем из своих Петр не ухаживал так, как за заграничными мастерами: по инструкции Мануфактур-коллегии в случае, если иноземный мастер захочет выехать за границу до контрактного срока, производилось строгое расследование, не было ли ему какого стеснения, не обидел ли его кто-нибудь, и хотя бы он не выразил прямо недовольства, а только показал вид недовольного, предписывалось жестоко наказывать виновных».

По мнению Ключевского, Петр руководствовался соображением необходимости разработки природных богатств, которые «должно вести само государство принудительными ме­рами». «Он сравнивал свой народ с детьми: без понуждения от учителя сами за азбуку не сядут и сперва досадуют, а как выучатся, благодарят». Но «от большой стройки всегда остается много сора, и в торопливой работе Петра пропадало много добра».

С именем Петра Ключевский связывал перелом во внешней политике: «С поворота на этот притязательный путь государство стало обходиться народу в несколько раз дороже прежнего». Сословная разверстка специальных повинностей стала еще тяжелее, чем была в XVII в. Ключевский считал, что «Петр стал преобразователем как-то невзначай, как будто нехотя, поневоле. Война привела его и до конца жизни толкала к реформам». Предварительной никакой программы реформ или продуманной политики у него не было. Тем не менее Ключевский считал Петра «не должником, а кредитором будущего» на том основании, что он создал то, что получило развитие позднее: «Так мирятся с бурной весенней грозой, которая, ломая вековые деревья, освежает воздух и своим ливнем помогает всходам нового посева».

XVIII в. не стал предметом самостоятельного изучения Ключевского. И он позволил себе карикатурность в средствах изображения. «Русские цари — не механики при машине, а огородные чучела для хищных птиц». «Наши цари были полезны, как грозные боги, небесполезны и как огородные чучела». Он считал недостойными преемников и преемниц Петра Великого, писал о вырождении правителей, начиная с сыновей Павла I.

Екатерину II Ключевский называл «последней случайностью на русском престоле». Характеризуя эту эпоху, он практически проигнорировал явления «духовной культуры». Основным фактом эпохи Екатерины II Ключевский считал заявление в Манифесте от 6 июля 1762 г. о том, что самодержавное самовластие есть зло, пагубное для государства, требующее узды. Ею могут быть законы, которые бы указывали всем государственным учреждениям пределы их законности. Так, по Ключевскому, в государственной жизни России впервые было «возвещено» «начало законности».

Он подчеркивал «худое» происхождение Екатерины II — из Северо-Западной Германии, где «немецкий феодализм донашивал тогда сам себя», маленькие женихи искали больших невест, а бедные невесты тосковали по богатым женихам, наследники и наследницы дожидались вакантных престолов. Ключевский писал: «Такие вкусы воспитывали политических космополитов, которые думали не о родине, а о карьере и для которых родина была везде, где удавалась карьера».« Вот почему этот мелкокняжеский мирок получил в XVIII в. немаловажное международное значение». «Мир уже привыкал видеть в мелком княжье головы, которых ждали чужие короны, оставшиеся без своих голов».

Не лучше обстояло дело и с воспитанием Екатерины II: «Родители не отягощали ее своими воспитательными заботами».

Ключевский дал нелестную оценку Екатерине II: «Она больше дорожила вниманием современников, чем мнением потомства, за то и ее при жизни ценили выше, чем стали ценить после смерти. Как она сама была вся созданием рассудка без всякого участия сердца, так и в ее деятельности больше эффекта, блеска, чем величия, чтобы ее самое помнили дольше, чем ее деяния».

В течение всей жизни Ключевский оставался человеком 60-х гг. XIX в., как бы мы сейчас сказали «шестидесятником». Он считал себя человеком XIX в. и говорил, что в XX в., который своим не считал, попал по ошибке. Знание русской истории не прибавляло историку оптимизма. У него были мрачные предчувствия относительно будущего. В январе 1905 г. Ключевский записал о Николае II: «Это последний царь, Алексей царствовать не будет». Историк понимал, что для России революция обернется катастрофой. Предсказав в 1901 г. то, что династия будет изгнана, «вымрет раньше, чем перестанет быть нужной», Ключевский писал: «В этом ее счастье и несчастье ее народа, России, притом повторное. Ей еще раз грозит бесцарствие, смутное время».

Крах государственности не был единственной угрозой для России. Всему миру угрожал рост милитаризма: «Пролог XX века — пороховой завод. Эпилог — барак Красного Креста». «Впредь будут воевать не армии, а учебники химии и лаборатории, а армии будут нужны только для того, чтобы было, кого убивать по законам химии снарядами лабораторий».

Ключевский оставил глубокий след в истории отечественной науки и культуры. И дело не только в формальном признании научным сообществом его заслуг (в 1900 г. Ключевский стал академиком, в 1908 г. почетным членом по разряду изящной словесности), что самому Ключевскому было важно. Его учениками были А.А. Кизеветтер, М.К. Любавский, М.М. Богословский, П.Н. Милюков, М.Н. Покровский, А. Юшков. Ключевского читали Н.С. Лесков, А.П. Чехов, А. Блок. Он оказал глубокое влияние на современников и потомков.