Новый вектор развития свободы печати 5 страница

«Создавая врагов и сюжеты, которые определяют место врага в истории, люди, очевидно, создают определения и для себя, и для своего места в истории Поддержать войну против иностранного агрессора, который угрожает национальному суверенитету и не признает обще принятых моральных ценностей, значит создать для себя образ чело века из нации невинных героев. Если тот, кому ты причиняешь вред, считается злом, то ты сам становишься благодетелем Это самоопределение заставляет эмоционально относиться ко всей истории»¹.

Оппозиция нового типа

В парламентской кампании 1999 г. основные соперники — враждующие партии власти — не имели особых различий в плане идеологии, и можно представить, что достижение консенсуса элит про шло быстро и безболезненно. Напуганные поражением «Отечества», региональные лидеры потянулись к Кремлю, праздновавшему победу, а «несогласные» были подвергнуты жесткому изучению электронными массмедиа и дискредитации. Правые молчали, потому что рассчитывали на посты в правительстве (и не зря: Сергей Кириенко стал представителем президента в одном из семи федеральных округов), «яблочники» боялись оказаться в изоляции. Министерство печати припугнуло телевидение предупреждениями ОРТ и ТВЦ², а остальных «скрутила в бараний рог» известная «спираль молчания», запущенная непрекращающейся войной на Кавказе.

¹ Edelman M. Constructing the Political Spectacle. P. 76.

² Предупреждения были вынесены «за нарушения при осуществлении веща тельной деятельности», невыполнение требований статей 8 и 55 Закона РФ «О выбо рах депутатов Государственной Думы», а также статьи 37 Закона «Об основных гарантиях избирательных прав граждан». ОРТ обвинялось в целенаправленной дискредитации, а ТВЦ — в пропаганде движения «Отечество» и его лидеров. Впоследствии оба предупреждения стали основанием для пересмотра лицензий на вещательные частоты, выданные каналам.

Когда Григорий Явлинский рискнул высказаться за переговоры с чеченцами, на него обрушился шквал обвинений. Виталий Третьяков на страницах «Независимой газеты» заявил, что «Яблоко» — это «антигосударственническая» и «безответственная» структура. Анатолий Чубайс пошел еще дальше. «В Чечне происходит возрождение российской армии, — заявил он, — утверждается вера в армию, и политик, который так не считает, не может считаться российским политиком. В этом случае есть только одно определение — предатель. И возможные попытки Явлинского оправдаться сути не меняют»¹.

В результате реальная оппозиция президентской кампании состояла из двух еженедельников — «Общей газеты» и «Новой га зеты», сохранявшего вооруженный нейтралитет «Московского комсомольца», нескольких журналистов и политических активистов.

На фоне тотального подчинения мейнстримной прессы опережающему ньюсмейкингу власти в символическом поле возникали неожиданные фигуры, получавшие оппозиционный статус. Неожиданно для многих главными оппонентами власти в предвыборной кампании стали не официальные кандидаты, а журналисты и частные лица. Из них важнейшая роль выпала Андрею Бабицкому, корреспонденту радио «Свобода», который оказался узником фильтрационного лагеря федеральных сил в Чечне, а еще через некоторое время — заложником промосковских боевиков. Сама процедура его обмена на двух русских солдат уже стала медиасен-сацией, потому что Бабицкий долго не выходил на связь с коллегами и женой в Москве, и в прессе прозвучали серьезные сомнения в том, что обмен состоялся с его согласия. Фигура Бабицкого неожиданно получила значение объединяющего символа для журналистов и привела к тому, что на страницах газет и в радиоэфире развернулась настоящая контркампания в защиту коллеги, которая иногда напоминала по накалу подход изданий к освещению чеченской войны 1994—1996 гг.

В результате корреспондент радио «Свобода» оказался на равных в символическом поле с фигурой Президента России, сформировав альтернативный полюс притяжения и продемонстрировав, что реальная оппозиция вышла за рамки узко огороженного политического поля, в котором власть могла контролировать поведение всех игроков².

¹ Кагарлицкий Б. Указ. соч. С. 335 (в отрывке цитируются: «НГ» — 1999. 10.11;«Известия»— 1999. 13.11).

² По тому же принципу в закрытых обществах политическая борьба часто перемещается в сферу культуры. Написание исторической эпопеи для Льва Толстого было прежде всего способом оказать влияние на современную ситуацию через определенную систему образов. Даже апеллируя к прошлому, культура все гда имеет дело с настоящим.

В политическом поле центральных телеканалов Бабицкий вслед за Явлинским рассматривался почти как враг народа.

Боевики вручили Бабицкому фальшивый паспорт, и корреспондент был задержан при переходе через границу, после чего оказался снова в российской тюрьме. Его освобождение стало возможным только благодаря тому масштабу, который приобрела его фигура в символическом поле, и инициативе Путина¹. Конфликт власти и массмедиа к тому времени начал принимать угрожающие размеры, особенно учитывая настойчивые требования лояльности прессы со стороны власти в военное время.

Помимо центрального ТВ, где Путин доминировал в информационном поле, а война — в повестке дня, основные события президентской кампании-2000 происходили в Интернете и в городском пространстве. Разрозненными группами частных лиц были стихийно начаты две кампании — «против всех» и «за бойкот выборов».

В телевизионной подборке не делалось никаких различий между кампаниями «против всех», за «бойкот выборов и телевидения» и маршем проституток в поддержку экс-генерального прокурора Юрия Скуратова (отстраненного в результате секс-скандала), состоявшемся при большом стечении тележурналистов. Маршрут «жриц любви» проходил от антивоенного митинга на Пушкин ской площади до Большого театра, напротив которого и состоя лось «избиение» телевизоров. Поразительно, но ни до, ни после этого марша никакой политической активности московские куртизанки не проявляли. Шествие девушек в черных очках с плаката ми было смонтировано в одном сюжете с другими оппозиционными акциями, что обеспечило всем им контекст бессмысленных.

На кадры уличных акций накладывался комментарий диктора, который сообщал и точки зрения политических игроков на происходящие события. За проникновение на политическую арену активисты расплатились потерей контроля за интерпретацией своих поступков: создав изображение, они лишились голоса.

Акция за бойкот выборов и телевидения обильно комментировалась политическими актерами и даже руководителем Централь ной избирательной комиссии Александром Вешняковым, который заявил, что предвыборную кампанию могут вести только зарегистрированные кандидаты в президенты. Владимир Жириновский утверждал, что протестующие подкуплены заинтересованными оли-

¹ Любопытно, что преследование Бабицкого за использование фальшивых документов продолжалось еще осенью 2000 г. По российским законам ему угрожает до двух лет тюрьмы. Зато с него было снято куда более грозное обвинение — в «содействии незаконным вооруженным формированиям в Чечне».

гархами и НТВ, в то время как комментарии телевизионных ведущих единодушно приписывали авторство акции «силам, которые хотят дестабилизировать ситуацию в России».

После выборов

В ходе выборов 2000 г. кремлевской группе в целом удалось систематически навязывать массмедиа свою повестку дня. При этом доступ к информационным каналам обеспечивали их собственники. Однако владельцы медиахолдингов оказались ненадежными партнерами: пользоваться дальше их услугами означало упустить уникальную возможность для укрепления государственной власти в стране. В терминах избирательной кампании это звучало как «За кон и Порядок». Образ «Великой России», объединившейся вокруг фигуры президента, сформировался вполне. Задачей власти стало укрепление нового символического единства за счет перестройки медиаполитической системы.

Одним из способов решения этой задачи стало использование рычагов силового давления. На Владимира Гусинского было заведено уголовное дело по «соучастию в мошенничестве» при приватизации компании «Русское видео».

Согласно заявлению Центра общественных связей Генпрокуратуры, Владимир Гусинский был арестован «по подозрению в совершении преступления, предусмотренного ст. 159 УК РФ» («Хищение чужого имущества в крупном размере группой лиц путем обмана или злоупотребления доверием»). В заявлении отмечалось, что, по мнению следствия, Гусинский с некоторыми руководителями федерального государственного предприятия «Российская государственная компания «Русское видео» безвозмездно изъяли из собственности государства имущество стоимостью не менее 10 млн долл.¹

Возможности исследований в сфере массмедиа в России девяностых всегда были ограничены неполнотой информации. Представление о реальном положении дел можно было получить толь ко в случае явных конфликтов. Арест Владимира Гусинского стал одним из них. .

Дело Гусинского было воспринято как политическое не потому, что все верили в его невиновность (в ходе приватизации бывало всякое), а потому, что Гусинский был посажен в Бутырскую тюрьму, в то время как следствие вполне могло ограничиться подпиской о невыезде в качестве меры пресечения.

¹ Бороган И., Крутиков Е. Мера пресечения//Известия. 2000. 15 июн.

Гусинский просидел в Бутырской тюрьме несколько дней, пока Путин продолжал свое турне по Испании. За это время появились различные интерпретации событий — от «покушения на свободу прессы» до начала «демонтажа старой системы», одним из структурных элементов которой были соперничающие структуры меди-аполитической системы. Когда Гусинского наконец выпустили, пошли разговоры о том, что медиамагнат готов пойти на продажу «Мост-Медиа». Как часто бывает, слухи в принципе отражали суть дела. Гусинский действительно подписал декларацию о намерении продать «Мост-Медиа» в обмен на гарантии прекращения уголовного дела. Сделку заверили министр печати и информации Михаил Лесин и руководитель компании «Газпром-Медиа» Альберт Кох. Разумеется, предварительно Владимир Гусинский сделал заявление в присутствии адвокатов, что сделка будет недействительной, поскольку заключается «под дулом пистолета».

Важнейший ресурс Владимира Путина — безоговорочная поддержка со стороны избирателей — был основан на телеобразе лидера и параллельно возникшем образе «Великой России», также имевшем телевизионную природу. Таким образом, этот ресурс был не более чем временным преимуществом, которое необходимо было использовать в полной мере, чтобы успеть реформировать политическую систему. Создание семи административных округов вместе . с реформой верхней палаты парламента (согласно которой места в Совете Федерации будут занимать не губернаторы, а их представители) стало одним из направлений этой реформы.

Постепенно начало прорисовываться и другое: создание управляемой партийной системы. Для этого, согласно публикации одного из наиболее информированных парламентских корреспондентов Ивана Родина в «Независимой газете», в президентской администрации полным ходом шла подготовка закона о финансировании политических объединений, в то время как в Думе готовились к повторному рассмотрению законов «О правовых гаранти ях оппозиционной деятельности в РФ» и «О политических партиях», которые были одобрены нижней палатой соответственно еще в 1995-м и 1997 гг., но получили вето Совета Федерации и президента Бориса Ельцина. Последний, кстати, вообще не имел привычки подписывать такие законы, которые играли на руку левым, контролировавшим в то время Государственную Думу и желавшим закрепить свои преимущества юридически¹.

Благодаря успеху «Единства» и СПС на выборах, а также помощи, оказанной Госдумой при принятии важнейших для Путина

¹ Родин И. Кремлю нужны настоящие партии//Независимая газета. 2000. 8 авг.

законов о реформе Совета Федерации и налоговой системы, Кремль имел возможность убедиться в важности и полезности партий для укрепления государственности. В то же время необходимая управляемость партийных аппаратов могла быть обеспечена как с помощью упомянутых законов, так и через традиционные рычаги «вне системного» лоббирования, прекрасно отработанные за девяностые годы. Таким образом, вместо «медиаполитической системы» власть рассчитывала в итоге получить управляемую медиасистему и четко структурированную политическую, что сделало бы политический процесс более предсказуемым.

По сравнению с «эпопеей» Бабицкого или даже с арестом Гусинского катастрофа подводной лодки «Курск» изначально была просто медиасобытием. Таким же, как крушение «Конкорда» месяцем раньше или как любая из бесчисленных катастроф и трагедий, которые так любит телевидение. Но это событие приобрело другое звучание. Творилось несчастье, несправедливость, но, президент ничего не делал для того, чтобы это исправить.

В случаях с Бабицким, Гусинским, терактом на Пушкинской, как и в истории с подводной лодкой, президент должен был что-то знать и понимать, чего он явно не знал и не понимал, — а именно подлинных деталей событий и их значимости. И в том, и в другом случае в информационном поле были заинтересованные игроки (радио «Свобода», холдинги Березовского и Гусинского). Однако и в прошлый, и в этот раз доминирование в информационном поле становилось возможным только потому, что на стороне игроков оказывались коммерческие массмедиа и вся корпорация журналистов в самом широком смысле слова. Вместо того чтобы использовать логику медиа по понятному и во многом запланированному сценарию предвыборной кампании, президент столкнулся с неуправляемой волной общественного внимания, цеплявшегося за ма лейшие детали сообщений, предположений и комментариев.

Считая, что он управляет ситуацией, российский президент оказался в изоляции. Казалось, «медовому месяцу» Путина с вла стью пришел конец. В своем телеобращении 24 августа 2000 г. он обвинил «во всем» СМИ и олигархов, подразумевая Бориса Березовского, собравшего 1 млн долл. для семей подводников, и Владимира Гусинского. По сути дела, полностью на стороне Путина во время кризиса оказался только второй канал государственного телевидения, РТР, которому даже разрешили вести прямую трансляцию с борта крейсера «Петр Великий».

Попытки контролировать информационный поток, так же как и создать контролируемую политическую систему, опасны именно тем, что новая угроза приходит ниоткуда — как раз тогда, ког-

да ничто не предвещает беду. Неудивительно, что Глеб Павловский в интервью политическому обозревателю «Русского журнала» удивлялся бессмысленности и бесцельности «информационной войны», связанной с событиями вокруг подводной лодки «Курск». На самом деле никакой информационной войны конечно же не было. Просто в этой ситуации массмедиа исполнили свою роль хорошо, а президент — не слишком. Ведь оценивать ситуацию можно не только через призму позиций актеров в политическом спектакле, как это делает профессиональный критик и сценарист российского избирательного сериала Глеб Павловский, но и сугубо функционально. А функция массмедиа в данном случае, по мнению кинокритика Сергея Кузнецова, состояла в том, чтобы обнажить тему смерти, максимально подведя зрителя к сопереживанию, но вместе с тем совершить ритуальное ее заклятие. Под водники оставались фокусом внимания аудитории так же, как и принцесса Диана, и китаянка с площади Тяньаньмынь.

Если постараться дать более точное определение, то СМИ играют роль не только церкви, но и театра, и стадиона. Массмедиа не только и не столько работают с темой смерти, сколько избегают и помогают ее избегать, отвлекая зрителей по самым разным поводам¹.

3.6. Точка сборки — Великая Россия

По отношению к реальному влиянию избирателей на жизнь общества политический спектакль выполняет прежде всего функцию замещения. Сам же институт выборов, который во многом оправдывает внимание к политике и, согласно официальной

¹ Заголовки 25 августа (Lenta, ru, воспроизводящая события, главные для масс-медиа в Интернете): Церковь служит... по погибшим; Рейтинг Путина упал на 8%; Борис Немцов и Сергей Иваненко настаивают на парламентском расследовании; Россия начала выплачивать долги Лондонскому клубу кредиторов; На рынке в столице Чечни, Грозном, убито двое федеральных военнослужащих. Семьям, по гибшим в Чечне, выплатят компенсацию; Федеральные силы уничтожили отряд прорвавшихся в Ингушетию боевиков; Дагестанские милиционеры подорвались на фугасе; 35 человек погибло в Ниле; Американцы начали расследовать причины гибели парома «Эстония»; Пассажирский авиалайнер упал в Персидский залив: 143 человека погибли; Азербайджан простился с Абульфазом Ильчибеем; Внедре ние СОРМ: «Либертариум призывает обращаться в Верховный Суд»; Compromat. ru станет программой на ТВ-6; Федеральная торговая комиссия США требует бесплатной порнографии; Motorola готовится сжечь 66 спутников Iridium; Бессон стал продюсером фильма о кибертеррористах; С врача, защищавшего эвтаназию, снято обвинение в убийстве; Аспирин выпустят в виде пленки; Кафельников про игрывает и узнает соперника; «Динамо» повторяет успех «Шахтера».
идеологии демократических государств, дает избирателям шанс оказать влияние на политику власти, можно рассматривать скорее как ритуал легитимизации, чем механизм влияния избирателей.

Тем не менее, как любой общественный институт и ритуал, выборы являются каналом коммуникации. С этой точки зрения символическое значение выборов можно рассматривать как реальное. Выборы служат катализатором кристаллизации общественных ожиданий и национальной идентичности. Кампания 1999—2000 гг. стала точкой сборки для новой национальной идентичности Рос сии, которую мы уже обозначили как «Великая Россия». Зрелищ но-образный язык предвыборных кампаний значил для новой русской идеи гораздо больше, чем десятилетие дискуссий на ту же тему и работа специальной комиссии, сформированной Борисом Ельциным из придворных интеллектуалов.

Мы исследовали вклад некоторых политиков и событий в формирование образа великой страны. Для того чтобы нанести последние мазки на эту картину, следует добавить лишь несколько деталей.

Прежде всего герб России — двуглавый орел и флаг Российской империи. Другой составляющей стала опора на символику дореволюционной России и имперского периода советской эпохи, укорененной в курсах истории в школах и высших учебных заведениях, занимающихся воспроизводством социума. При этом заимствования из прошлого происходят избирательно, как справедливо отмечал Бенедикт Андерсон в «Imagined Communities» («Выдуманные общества»), говоря о технологиях конструкции ис тории национальных государств.

Из советского периода востребован сталинский канон «Вели кой России». Логика легитимизации социальных институтов сделала необходимой и реабилитацию самой империи. Так, последний император России Николай, личность изрядно демонизированная в советской истории, 20 августа 2000 г. был канонизирован Русской Православной церковью как «страстотерпец» — мученик, почти святой. Реабилитация нужна для более прочной опоры на символы, как свидетельство продолжения традиций: 25 августа в армии снова был введен в качестве награды Георгиевский крест — боевой орден Российской империи.

Не менее значительными составляющими этого образа являются культурные коды и события общей культурной памяти: «великая русская литература», которую продолжают усиленно преподавать в школах; лучшие советские сериалы, фильмы и герои, которые повторяют по телевидению; наконец — общие праздники, главным из которых остается Новый год.

Драматический накал этому образу новой России обеспечивают политический спектакль, катастрофы, войны и «враги». Последние, как правило, выбираются по признакам внешних особенностей и национальности — это выходцы с гор Кавказа, жертвы царя щей там напряженности, которым в соответствии с правилом «blame the victim»¹ приходится отвечать за ее создание. А враги, как известно, повсюду — об этом всегда расскажут антисемитские газеты или русские генералы.

Разумеется, такой образ-конструкция вызывает крайне противоречивые чувства у граждан и соответственно избирателей и медиааудиторий. Создание нового русского стиля обильно комментировалось, критиковалось и оспаривалось на каждом этапе — начиная от строительства огромного памятника Петру I на набережной в центре Москвы и заканчивая чеченской войной. Однако логика тех, кто оспаривает и комментирует этот образ, отличается от логики тех, чье внимание пытаются привлечь авторы нового стиля.

Это противоречие часто воспроизводится через различия в идеологии, однако в противоречивых реакциях на политический спектакль в случае с Россией проступают контуры традиционно натянутых отношений между интеллигенцией и массой, которая оказывается на стороне власти. Это общеизвестное противоречие объясняется разницей подходов. Для массы политический спектакль всегда — зрелище, целью которого является наполнение смыслом таких понятий, как «Россия», «государство», «власть» — другими словами, создание определенного образа социальной реальности, который имеет социально-терапевтическое значение. СМИ и публичная политика выступают как механизм упорядочивания социальной жизни и средство для утилизации негативных эмоций и просто избытка личного времени у зрителей, в то время как интеллигенция относится к происходящему серьезно. Журналисты и интеллектуалы стараются найти смысл в политическом спектакле, и глобальнее — во всем происходящем, и тем самым конструируют его. Подобно тому как критик конструирует содержание художественного произведения, комментаторы политического спектакля используют материал этой трагедии/комедии/драмы для того, чтобы самим производить те или иные сообщения, публиковать результаты социального анализа, пропагандировать свое видение общественного блага или, говоря языком психоанализа, свою травму².

¹ Обвини жертву (англ.).

² Подробнее об этом и других механизмах переноса на примере филологичес
ких исследований см.: Руднев В. Прочь от реальности. М., 2000. С. 264-270 и др.

Конфликт интеллигенции с властью способствует большему накалу политической драмы и соответственно привлечению дополнительного внимания к политическому спектаклю. С одной стороны, убеждения разделяют людей, но, с другой, именно конфликт делает возможным их соприкосновение. Эта борьба сближает, потому что есть общие темы для обсуждения, и каждая группа, каждый человек получают возможность использовать эти символы для самоидентификации.

Образ «Великой России» важен не только своим содержанием, но и той упорядоченностью, которая устанавливается в символическом поле с его появлением. Восстановленная после «хаоса» девяностых определенность не только снижает социальный стресс и упрощает конформизм, но и провоцирует критику, которая толкает к переменам.

Вместе с цементированием политической системы все больше внимания привлекают экономика и культурная жизнь. Последняя оживает на глазах под влиянием мощных политизированных инвестиций в культуру государства, политические партии, индустрию развлечения и миллионы зрителей, которых скука и одиночество гонят в кинотеатр, книжный магазин или в Интернет.

По мере того как власть устанавливает традиционное доминирующее положение в социальном поле, восстанавливается и традиционная оппозиционность интеллигенции и производителей культуры. Таким образом, культурная жизнь становится площадкой для становления альтернативных идентичностей и, в перспективе, новой точки сборки — России не столько «великой» или «сильной», сколько — просветленной.

В символическом поле массмедиа оба образа могут существовать параллельно — нам остается только наблюдать за тем, какие очертания примет конфликт между ними. Мы можем интерпретировать реальность только через известные нам категории, соотнося с нашим опытом и пониманием, который приходит из прошлого. Уже поэтому кристаллизация образа новой России необходимо опиралась на традиционный образный ряд имперской и советской бутафории. После десятилетия разочарований в реформах козырной картой стал подчеркнутый имперский традиционализм, который сегодня уже проявляется во всей государственной символике — и в гербе с двуглавым орлом, и в старом/новом гимне Михалкова.

К началу третьего тысячелетия, таким образом, произошла ре-конструкция образа России, аналогичная проведенной Сталиным в тридцатые годы. Тогда на месте гипсового обелиска Свобо-

ды на площади Свободы в Москве появился Юрий Долгорукий, а сама площадь была переименована в «Советскую». Долгорукий и сегодня стоит там, напротив здания московской мэрии. И хотя Тверская стала уже самой, наверное, коммерциализированной улицей в столице — тем важнее значение памятника, создающего ощущение «прочной», неизменной реальности там, где все изме нилось до неузнаваемости.

3.7. Космополис

Городское пространство дискретно и сегментировано. Вместо узкого крута знакомств, возникающих из территориальных огра ничений, город предполагает хитросплетения горизонтальных и вертикальных связей, целую паутину незримых соединений, ори ентируясь в которых, городские жители получают доступ к беско нечному разнообразию культур, видов деятельности и форм досу га, общения и развлечений.

Интернет стал чем-то вроде графической оболочки для город ской цивилизации, позволяющей визуализовать это многообра зие, облегчить и ускорить процесс коммуникации. Сеть стирает расстояния между городами, в то время как авиалинии замыкают это глобальное городское пространство каналами физической, пусть и не мгновенной, и дорогой, телепортации, превращая отдельные поселения, по-прежнему гнездящиеся в древних излучинах рек и заливов, в единый космополис.

Как подмечает Мануэл Кастеллс, основное различие на рубе же третьего тысячелетия проходит между теми, кто включен в это пространство информационных потоков, и теми, кто остался на их периферии. Утешением последних становятся обломки тради ционных национальных образов вроде «великой» Индонезии, Ин дии или России.

Конфликт между этими культурными реальностями еще толь ко начинает принимать какие-то очертания. В свое время мы узна ем, во что он выльется. Но пока можно констатировать только одно: космополис переживает период бурного строительства, и на данном этапе происходит кристаллизация новой архитектуры со циальной системы. Важнейшее положение в новой реальности зай мут те, кто сможет максимально адаптироваться к потребностям пользователей системы. Интернет сегодня — это в первую очередь новая индустрия социальных связей, инфраструктура знаний и технологий, которая может стать фундаментом информационного общества или, как его еще называют, общества знания.

Есть некоторое противоречие между образом «Великой Рос сии» и тем, что мы хотели бы называть «Космополисом». Между квазисакральной реальностью национального государства и его мифологией, с одной стороны, и самоорганизующимися инфор мационными потоками, основанными на частной жизни и лич ных интересах, — с другой.

Однако как и когда проявится это противоречие, мы не можем знать. Пока что ясно одно: государства рано списывать со счета. Как показывает опыт терактов в США, они еще способны натво рить много такого, что не позволит нам забыть об их существова нии. Глобальный город оказался довольно хрупким и беззащит ным, по сравнению с ним государства кажутся оплотом надежно сти. Жаль, что в современном мире они порой создают больше проблем, чем решают, способны решить. Возможно, мы просто находимся в той точке, когда государство как институт начинает изживать свой ресурс, оказывается перед выбором между корен ной трансформацией и уничтожением тех источников роста, ко торые и делают его беспомощным перед динамикой порождаемых ими перемен.

Основываясь на изложенном здесь материале, можно конста тировать, что общественные ожидания могут не только форсиро вать развитие социальных процессов, как это было в конце вось мидесятых, но и выступать как сдерживающий фактор, навязы вать политической элите морально устаревшие поведенческие модели и стереотипы (табл. 5). Когда этот «культурный багаж» ока зывается единственным языком общения с избирателем, полити ческой элите не остается ничего другого, кроме строительства си-мулякра, в котором за традиционной формой скрывается новое содержание (в случае Путина — либеральная экономическая по литика). Перед похожим выбором после терактов оказался Джордж Буш. Как реагировать на кризис, когда все ждут ответного удара по врагу?

В таких ситуациях от политика требуется не столько увертли вость и ловкость, сколько способность к моральному лидерству. Однако для всего есть свое время. «Великая Россия» — лучшее сви детельство усталости от перемен.

* * *

«Великая Россия» начала третьего тысячелетия — это прежде всего полностью контролируемая из центра политическая систе ма, опирающаяся на сверхдоходы сырьевых индустрии, и телеви дение как основной аппарат идеологического контроля. Это по-