Партия и государство: эволюция конфликта
СМЕРТЕЛЬНЫЕ ИГРЫ
На девяносто процентов конспирология - это, конечно, шиза. Но заговоры все же случаются - сие есть объективная реальность, спорить с которой бессмысленно.
Сразу после революции их развелось очень много, ибо в России и за ее пределами существовало огромное количество людей, которые не прочь были бы вернуть то, что отняли у них большевики. До конца 20-х годов заговорщиков, связанных с прежней Россией, постепенно вылавливали, пока они не закончились - поскольку любая группа, которая убывает и не воспроизводится, когда-нибудь приходит к концу.
Но одновременно формировалась другая питательная почва для заговоров - причем это была система, которая воспроизводилась ровно в той мере, в какой убывала. Называлась она «аппарат ВКП(б)» - пользуясь терминологией Оруэлла, «внутренняя партия», члены которой часто занимали и государственные посты.
Борьба за власть внутри советской верхушки шла с самого начала - и еще какая!
Первым водоразделом стало отношение к мировой революции и к России в ее контексте. Обозначилось это различие еще летом 1917 года, на VI съезде партии, и затем лишь углублялось. Очень грубо говоря, после завоевания власти партийцы-большевики разделились на две группы. Одни считали, что всю силу и энергию партии и страны следует направить на дело разжигания мировой революции, а Со-
ветская Россия должна служить лишь вязанкой хвороста для раздувания всемирного пожара. Другие, не отрицая мировую революцию, предпочитали основные усилия направить на то, чтобы привести в порядок доставшуюся им страну. Различие тут чисто психологическое: одни люди предпочитают воевать, а другие строить. Ситуация общая для всех революций, и заканчивается она, как правило, истреблением тех, кто так и не смог успокоиться. Недаром даже афоризм существует: «Революция пожирает своих детей».
Вождями первой группы были профессиональный революционер Троцкий, человек с явно демонстративным характером, огромными амбициями и не менее огромными связями, и Зиновьев, председатель Исполкома Коминтерна и первый секретарь Ленинградского обкома ВКП(б). Прочие, вроде Каменева и Бухарина, являлись больше деятелями «разговорного» жанра, а эти - товарищи чрезвычайно конкретные. Силу они представляли нешуточную. Первый, как бывший наркомвоен, имел множество сторонников в армии и, по старой памяти, огромные международные связи. Второй, как ближайший соратник Ленина - столь же мощное лобби в партии, не считая, само собой, Коминтерна. Сию контору у нас практически не изучают и, в общем-то, недооценивают, а зря. Именно на Коминтерн было завязано международное коммунистическое движение, практически вся зарубежная разведка, он имел и боевиков-террористов, которых при необходимости можно было «развернуть» внутрь страны. Ну и Ленинград, вторая столица, значил немало -при желании в нем можно было создать параллельное правительство, перехватив власть у Москвы.
Во главу второй группы — «государственников» - очень быстро выдвинулся Сталин. Опирался он, в основном, на партийные (и отчасти беспартийные) низы, а со сторонниками «наверху» у него долгое время было не так чтобы очень хорошо. Сталинская группа располагалась по центру, между достаточно большими группами «правых» и «левых» деятелей. Каюсь, я так и не поняла, чем «уклонисты» по большому счету друг от друга отличались, а объединяла их активная нелюбовь к Сталину, над чем он немало в свое время смеялся. Но потом стало не до смеха.
Считается, что первый бой оппозиция попыталась дать партии еще в 1923 году. Хотя и до того имели место какие-то стычки, возникали некие полулегальные группы, но все же первым серьезным конфликтом стало известное «письмо 46-ти». В этом чрезвычайно пространном документе единственным конкретным требованием являлась свобода дискуссий. Надо полагать, что от дискуссий к тому времени озверели все, потому что последовавшую вслед за тем внутрипартийную разборку оппозиция с треском проиграла. Если бы ее деятелей тогда же исключили из партии и отправили в места глухие и отдаленные, на этом бы все и закончилось. Но не исключили и не отправили - у членов правящей группировки недостало цинизма, чтобы переступить через память о совместной борьбе.
В 1927 году оппозиция перешла в более решительное наступление - ровно с тем же результатом, что и в 1923-м. После чего правящая команда преодолела часть имеющихся у нее комплексов, и противников «линии партии» стали снимать с работы и отправлять в глубины российских просторов - благо места в стране много. Оппозиция, в свою очередь, начала постепенно (по мере разгрома очередного «направления») переходить к нелегальной работе, достаточно быстро сообразив и все преимущества объединения. В СССР появилась «вторая партия», нелегальная и противопоставившая себя первой. По мере обострении конфликта ее методы становились все более острыми, пока не дошли до прямой подготовки государственного переворота. Со «второй партией» боролись - сперва менее, а потом более успешно и, в конце концов, зачистили в ходе репрессий.
Но параллельно в верхних эшелонах советского общества формировался заговор. Самый настоящий, разветвленный, с группами в ОГПУ - НКВД, в армии, в партии, во властных структурах. Начало его можно отнести не позже, чем к 1927 году - именно в этом году Авель Енукидзе, человек, занимавший очень высокий государственный пост, вербовал в заговорщики Тухачевского (последний сам рассказывал об этом на следствии).
Заговор, как уже говорилось, включал в себя несколько групп. Самые известные (и самые бестолковые, ибо насквозь
политизированы) были троцкисты. Кроме них, имелась группа в органах, которой руководил нарком внутренних дел Ягода, несколько военных групп (согласно показаниям Ежова на следствии, три: Тухачевского, Якира и Егорова) и какие-то люди в государственном аппарате.
Заговор, связанный с первым расколом партии большевиков, разгромили в ходе «тридцать седьмого года» - но не до конца. «Испанский» заговор, например — это явно какое-то щупальце «военной группы», недогрызенное НКВД входе репрессий. Да и связи маршала Жукова тянутся именно к «группе Тухачевского».
...Но если бы одними только оппозиционерами все ограничилось! Параллельно в стране вызревал другой, ничуть не менее опасный раскол.
Далеко не все «старые революционеры» ушли в оппозицию. Большинство поддерживали «генеральную линию», иные искренне, другие — постольку, поскольку ее колебания никак не влияли на их личное положение. Многие из этих людей с дореволюционным партийным стажем выдвинулись «наверх», но весьма немногие из них имели необходимые для решения все усложняющихся задач образование и деловые качества. В итоге основным методом борьбы со всеми проблемами на советских просторах оставалась грубая сила. Пока жизнь в СССР строилась по «чрезвычайным» законам, такое положение еще как-то можно было терпеть. Но с окончанием коллективизации задачи, решаемые «кавалерийскими» методами, окончательно иссякли, а сами методы остались. Культивировала их, в основном, партийная верхушка, поскольку для работы в формирующемся государственном аппарате люди отбирались исходя из деловых качеств, а в партии в ходу были партстаж, заслуги, участие в Гражданской войне и пр. И чем более нормальным государством становился СССР, тем очевиднее было, что партаппарат профессионально непригоден для того, чтобы им управлять. К середине 30-х годов, когда государственный аппарат более-менее сформировался, вопрос о власти стал со всей остротой.
До сих пор власть в СССР осуществлялась весьма своеобразно. Государственная машина образца 20-х годов была
практически неуправляема, а партия управляема, зато не имела властных полномочий. Выходом стал остроумный механизм: все люди, занимавшие ответственные посты, становились членами партии и если не выполняли решения Совнаркома в порядке государственной дисциплины, то поневоле выполняли решения Политбюро в порядке дисциплины партийной. Так что по факту страной руководило Политбюро, вообще не имевшее формальных властных полномочий. Поскольку оно персонально совпадало с верхушкой Совнаркома, проблем «двоевластия» на самом верху не возникало. Проблема была в другом - в статусе Политбюро.
Государственная иерархия строилась, как положено нормальной властной структуре, - полномочия передавались сверху вниз. А вот в партии все было с точностью до наоборот - они делегировались снизу вверх. Высшим органом партии, если кто не помнит, являлся съезд, который избирал Центральный Комитет, а уже тот выделял из своего состава Политбюро и имел над ним полную власть. Сталинскую команду во главе с ним самим могли попросить очистить кремлевские кабинеты на любом пленуме. И то, что этого пока не происходило, объяснялось двумя вещами: эффективной работой команды и культом личности ее вождя. Но глупо было обольщаться насчет стабильности такого положения: оно сохранится ровно до той минуты, когда сталинская политика пойдет вразрез с интересами большинства ЦК. А большинство как раз и составляли те самые «старые революционеры, верные генеральной линии» - малообразованные, амбициозные, склонные к силовым методам и приверженные идеям революции так, как они эти идеи понимали.
Малообразованными, кстати, они были не по нынешним меркам, когда недостаточным образованием считается десять классов за плечами. Вот, скажем, Роберт Эйхе, секретарь Западно-Сибирского крайкома, хозяин колоссального края. Сын батрака, образование — двухклассное начальное училище. Станислав Косиор, «хозяин Украины» — начальное заводское училище. Недоброй памяти нарком внутренних дел Ежов, секретарь ЦК, писал в анкетах: «образование неполное низшее» - понимай как хочешь. И таких в партий-
ной верхушке было подавляющее большинство. К февральско-мартовскому пленуму 1937 года зав. отделом кадров ЦК ВКП(б) Маленков подготовил записку, в которой говорилось об образовательном уровне партийного аппарата. Среди секретарей обкомов высшее образование имели 15,7 процента, а низшее — 70,4 процента. На городском уровне это соотношение было 9,7 и 60,6 процентов соответственно, на районном — 12,1 и 80,3 процента. Для сравнения: в 1922 году среди уездных секретарей, что примерно соответствует должности секретаря райкома, высшее образование имели 5% и среднее — 8%. Как видим, за пятнадцать лет воз практически не сдвинулся. Эти люди не только раньше ничему не учились, но и потом не желали. Между тем именно данные товарищи руководили всей жизнью страны, в том числе и государственным аппаратом.
Долго такое положение сохраняться, естественно, не могло. Тем более что устранение партии от дел имело под собой железное идеологическое обоснование. Изначально большевики были куда большими демократами, чем кто-либо в то время, и стояли за прямое народовластие. Когда жизнь внесла поправки в их воздушные замки, они смирились с нелегитимной, не записанной в конституции властью партии -но рассматривали ее как временное явление. Как в первой, так и во второй советской конституции ни слово «партия», ни ее название не присутствуют вообще, в конституции 1936 года она упоминается как общественная организация, и только после 1953 года в Основной закон СССР была внесена приснопамятная 6-я статья о «руководящей и направляющей роли» КПСС. По замыслу творцов 1917 года, партия должна была привести страну в порядок и тихо уйти со сцены, передав штурвал законным демократическим структурам. Однако, вкусив сладость власти, большинство партийных функционеров постарались об этом забыть. Тем более что вне партии им мало что светило.
К середине 30-х годов Сталин, решив, по-видимому, что государственный аппарат достаточно окреп и новый строй утвердился, начал преобразования, которые иначе, как контрреволюционными, не назовешь. В самых разных областях жизни революционные новшества стали изживаться, выдав-
ливаться из обихода, заменяясь традиционными ценностями. Троцкий, сидя за границей, с явным ужасом и скрытым торжеством констатировал сталинские «предательства»: материальное стимулирование, личную собственность колхозников, «реабилитацию» семьи, отмену «классового подхода», восстановление казачества и пр., и возмущенно предвидел примирение власти с церковью. Книгу, написанную в 1936 году, он назвал «Преданная революция» - и не был в этом названии неправ. Кстати, и преследования церкви к началу 1937 года практически сошли на нет. «Главный безбожник» СССР Емельян Ярославский горько жаловался на февральско-мартовском пленуме на то, что закрыли последнюю его газету «Безбожник» — мол, нет бумаги... Людям, приверженным идеалам и методам революции, в сталинском СССР становилось нечего делать.
Впрочем, партийные функционеры образца 30-х годов были уже далеко не столь пламенными, как в семнадцатом году и на отход от идеалов революции не реагировали никак. Но кроме отхода от идеалов, Сталин задумал установить в Советском Союзе широчайшую демократию, такую, какой не было в ту пору нигде в мире. В частности, новый советский избирательный закон предполагал сделать выборы в Советы равными (избирательные права получало все население СССР, без каких-либо классовых, национальных, образовательных и имущественных различий), прямыми, тайными и альтернативными. До сих пор вождь правил, опираясь на партию, а теперь, похоже, собирался сменить опору. Могла ли это допустить партийная верхушка — вопрос риторический.
По ходу преобразований и начал формироваться в партии «заговор первых секретарей». Я ставлю его в кавычки, ибо не уверена, что это был настоящий формализованный заговор, нацеленный на захват власти. Государственная власть этих людей, в общем-то, не интересовала, они хотели сохранить свое положение и обеспечить себе безопасность. Да и направлен он был не против Сталина — как раз Сталин-то был им нужен, - а против его преобразований. В первую очередь против избирательного закона, с помощью которого их могли лишить постов.
В схватке с такой мощной силой, как Центральный Комитет, Сталин не имел шансов. И тогда он подготовил удар внезапный и неожиданный, причем такой, которому очень трудно было что-либо противопоставить. На февральско-мартовском пленуме 1937 года сталинцы, якобы в порядке подготовки к выборам в Советы, продавили такие же - то есть равные, прямые и тайные - выборы в партии, которые были назначены на весну 1937 года. Теперь возникла угроза уже каждому отдельному партийному деятелю, причем не только его положению, но и личной безопасности, ибо с утратой высокого партийного поста его обладатель утрачивал и личную неприкосновенность. И покатилось...
Естественно, партия не была монолитна, в ней существовали различные группировки. В ходе подготовки к выборам они сцепились уже по-настоящему, с привлечением НКВД. Поскольку параллельно полным ходом шла кампания по выявлению оппозиционного подполья, в органах обстановка также была подходящей. Следствием этой избирательной кампании стало то, что потом назвали репрессиями в партии, — на самом деле это была кровавая разборка между группировками, основным оружием в которой стали уже не обвинения на партсобраниях, а доносы в НКВД. Предвидел ли это Сталин или надеялся отрешить прежних аппаратчиков от власти мирным путем - теперь не узнать.
Однако сдаваться «партийные бароны» не собирались. На июньском пленуме 1937 года они нанесли по сталинским планам удар жестокий и страшный. За день до окончания пленума один из них - первый секретарь Западно-Сибирского крайкома Эйхе, — ссылаясь на то, что органы НКВД обнаружили в регионе контрреволюционную организацию, потребовал особых полномочий на проведение «чистки» во внесудебном порядке («особыми тройками») и с применением расстрела. Отказать ему Политбюро не могло — на следующий день Эйхе обратился бы к пленуму, и тогда неизвестно, чем бы все это закончилось. Существуют косвенные свидетельства, что после пленума аналогичные требования выдвинули и другие секретари. Это был старт массовых репрессий. Другой цели, кроме как сорвать альтернативные выборы в Советы, у этой операции просто не
просматривается. (Подробнее об этом см. мою книгу «Творцы террора».)
Следующий удар нанес Сталин. После пленума по стране поехали проверяющие от ЦК якобы контролировать ход репрессий — а на самом деле они их корректировали, обращая острием против самих организаторов террора. А потом, когда все закончилось, новый нарком внутренних дел Берия прошел по полю битвы, зачищая остатки. Что касается заговора - то вроде бы в сердцевине всей этой круговерти существовала какая-то организованная группа. По крайней мере, в связи с неким «подпольем» всплывают имена наркома внутренних дел Ежова, партсекретарей Евдокимова, Косиора, Эйхе. Если судить по показаниям Ежова, поначалу эта группа существовала отдельно от старой оппозиции, и лишь немцы, на которых работал нарком, связали его с людьми из «военной группы».
А одним из самых кровожадных первых секретарей был не кто иной, как Никита Сергеевич Хрущев. Репрессии в Москве, а потом на Украине вошли в число самых жестоких. Вот и вопрос: состоял ли он в заговоре или же следовал велениям души?
После 1937 года на смену выбитым в ходе репрессий пришло новое поколение партийных аппаратчиков. (Правда, они тоже выросли не на пустом месте. Тот же Кузнецов в 1937 году хорошо приложил руку к репрессиям. Владимир Соловейчик рассказывал историю человека, которого Жданов, секретарь обкома, велел не трогать, а Кузнецов, попросту наплевав на Жданова, отправил на пятнадцать лет в лагерь.) Это поколение хотело уже совершенно конкретных вещей - денег, хорошей жизни, власти. Добиться всего этого им мешала сталинская система, не дававшая отдельному человеку возможности работать на себя. К этому поколению относились Кузнецов, Попков, Игнатьев и большинство их соратников по ЦК.
К началу 30-х годов оппозиция, состоявшая из разрозненных групп, объединилась. Точно так же, судя по событиям 1953 года, после войны объединились остатки прежних заговоров и новая оппозиция. И принялись готовиться к захвату власти.
И последний вопрос: на кого опирались заговорщики? Самая широкая социальная база была у «параллельной партии» образца 1927 года. Но даже они крутили шашни со всеми иностранцами, до которых могли дотянуться: поляками, французами, англичанами и, в первую очередь, с немцами. Тухачевский дружил с рейхсвером, а Ежов получал задания уже от германских правительственных структур. А новые заговорщики - есть ли хоть какие-то сведения, что они опирались на заграницу?
Прямых сведений нет, есть лишь косвенные. Это германские события, подозрительно похожие на провокацию. Это последующая деятельность Хрущева, словно бы специально нацеленная на удар по самым уязвимым точкам советского государства. Это «идеологическая Хиросима» XX съезда. Наконец, это весьма странный состав арестованных по «делу Берия».
Если Гоглидзе, Богдан Кобулов, начальник Следственного управления Влодзимирский, Мешик, бывший в то время министром внутренних дел Украины, и Деканозов, занимавший тот же пост в Грузии, хотя бы теоретически могли быть опасными свидетелями, то в чем причина ареста Амаяка Кобулова, не участвовавшего напрямую в делах госбезопасности? Более того, его не убили, как остальных, в декабре 1953 года, а допрашивали еще целый год. Он был приговорен к высшей мере 1 октября 1954 года, а расстрелян спустя еще пять месяцев - 26 февраля 1955-го. За что этому человеку, не самому видному члену бериевской команды, такая честь?
Замечательны в его биографии только две вещи. Во время войны он являлся наркомом внутренних дел Узбекистана (помните паломничество Гоглидзе и Огольцова в Ташкент?), а также был тесно причастен к атомному шпионажу, работал на стыке науки и разведки. Меркулов, Богдан Кобулов, Влодзимирский имели отношение к ГУСИМЗ, а Мешик являлся заместителем Берии по атомному проекту. Всех арестованных взяли в течение двух — трех дней после переворота, кроме Меркулова, который был арестован лишь три месяца спустя, 18 сентября. Хрущевцы явно пытались о чем-то с ним договориться.
Не слишком ли много среди арестованных людей, тесно причастных к атомным делам? О чем хотели договориться с Меркуловым? О чем Амаяка Кобулова целый год расспрашивали на допросах? А остальных о чем спрашивали? О «преступлениях Берии», которые и без того прекрасно нарисовал генпрокурор Руденко? Или о том, кто работал на советскую атомную разведку в Америке?
Заговорщики, не имеющие социальной базы внутри страны, всегда опираются на заграницу. Иначе им никак. А спецслужбы всегда используют таких людей для шпионажа. Dry-no, знаете ли, не воспользоваться...