Хроника рокового воскресенья: официальная версия

Известно, что в субботу, 28 февраля, у Сталина на даче состоялось совещание - одно из многих имевших место в ту зиму, с постоянным составом: кроме вождя, там присутствовали три первых заместителя Сталина по Совнаркому -

Маленков, Берия и Булганин — и Хрущев, один из секретарей ЦК. О чем шла речь — неизвестно. Хрущев изложил свою версию в воспоминаниях, остальные, по разным причинам, мемуаров не оставили.

Цитата 5.1. «Ивот как-то в субботу от него позвонили, чтобы мы пришли в Кремль. Он пригласил туда персонально меня, Маленкова, Берию и Булганина. Приехали. Он говорит: "Давайте посмотрим кино ". Посмотрели. Потом говорит снова: "Поедемте, покушаем на Ближней даче ".

Поехали, поужинали. Ужин затянулся. Сталин называл такой вечерний, очень поздний ужин обедом. Мы кончили его, наверное, в пять или шесть утра. Обычное время, когда кончались его "обеды". Сталин был навеселе, в очень хорошем расположении духа. Ничто не свидетельствовало, что может случиться какая-нибудь неожиданность. Распрощались мы и разъехались».

Правда, присутствие Сталина 28 февраля в Кремле никем, кроме Хрущева, не зафиксировано — но буйный полет фантазии для Никиты Сергеевича дело обычное. Зато охранник дачи Лозгачев не упоминает о том, что Сталин куда-то уезжал, но вот о гостях помнит хорошо.

Цитата 5.2. «В ту ночь на объекте должны были быть гости — так Хозяин называл членов Политбюро, которые к нему приезжали. Как обычно, когда гости к Хозяину приезжали, мы вырабатывали с ним меню. В ночь с 28 февраля на первое марта у нас было меню: виноградный сок "Маджари "... Это молодое виноградное вино, но Хозяин его соком называл за малую крепость. И вот в эту ночь Хозяин вызвал меня и говорит: "Дай нам сока бутылки по две..."»

Как видим, все нормально. А вот потом началось нечто совершенно из ряда вон и вообще никуда. Я привожу здесь рассказ Лозгачева, и примерно то же самое уже в 90-х годах рассказывал Радзинскому охранник Старостин.

Цитата 5.3. «А когда Хозяин гостей провожал, то прикрепленный тоже провожал — двери закрывал за ними. И прикрепленный Хрусталев Иван Васильевич закрывал двери и видел Хозяина, а тот сказал ему: "Ложитесь-ка вы спать. Мне ничего

не надо. И я тоже ложусь. Вы мне сегодня не понадобитесь ". И Хрусталев пришел и радостно говорит: "Ну, ребята, никогда такого распоряжения не было...". И передал нам слова Хозяина... Мы действительно легли спать, чем были очень довольны. Проспали до 10 часов утра.

Что делал Хрусталев с 5 часов утра до 10 часов утра, мы не знаем. В 10 часов утра его сменил другой прикрепленный М. Старостин».

Есть у чекистов (как, впрочем, у любых профессионалов) такое замечательное свойство — изгаляться над писателями и журналистами. Навесят какой-нибудь лапши на уши, а потом с другими «профи» хохочут над той чушью, которую сей литератор под их диктовку записал и растиражировал. Похоже, товарищ Лозгачев именно за таких лопоухих нас всех и держит. Ну когда это охрана могла выполнить приказание «объекта» перестать его охранять и лечь спать? Да они, собственно говоря, по служебным вопросам Сталину и не подчинялись, у них был свой начальник. Старое, еще рыцарских времен правило: «вассал моего вассала — не мой вассал» в армии соблюдается до сих пор.

И что здесь любопытно — так это утверждение Лозгачева, что в ночь на 1 марта он спал и что делал Хрусталев - не знает. С чего это вдруг такая оговорка? Не по Фрейду ли — подсознание выскочило?

...Однако дальше пошли дела еще круче. Тот же Лозгачев рассказывает о событиях, имевших место на следующий день - это было 1 марта, воскресенье.

Цитата 5.4. «На следующий день было воскресенье. В десять часов мы, как обычно, уже все были на кухне, начинали дела на сегодняшний день планировать.

В 10 часов в его комнатах — нет движения (так у нас говорилось, когда он спал). Но вот пробило 11 — нет, и в 12 — тоже нет. Это уже было странно.

Обычно вставал он в 11—12, иногда даже в 10 часов он уже не спит.

Но уже час дня — нет движения. И в два — нет движения в комнатах, Ну, начинаем волноваться. В три, в четыре часа — нет движения. Телефоны, может, и звонили к нему, но когда он спал, обычно их переключали на другие комнаты. Мы сидим

со Старостиным, и Старостин говорит: "Что-то недоброе, что делать будем?" Действительно, что делать — идти к нему?Но он строго-настрого приказал: если нет движения, в его комнаты не входить. Иначе строго накажет. И вот сидим мы в своем служебном доме, дом соединен коридором метров в 25 с его комнатами, туда ведет дверь отдельная. Уже шесть часов, а мы не знаем, что делать. Вдруг звонит часовой с улицы: "Вижу, зажегся свет в малой столовой ". Ну, думаем, слова Богу, все в порядке. Мы уже все на своих местах, все начеку, бегаем, и... опять ничего! В восемь — ничего нет. Мы не знаем, что делать, в девять — нет движения. В десять — нету. Я говорю Старостину: "Иди ты, ты — начальник охраны, ты должен забеспокоиться". Он: "Я боюсь". Я: "Ты боишься, а я герой, что ли, идти к нему?" В это время почту привозят — пакет из ЦК. А почту передаем обычно мы. Точнее — я, почта моя обязанность. "Ну что ж,— говорю. — Я пойду, в случае чего, вы уж меня, ребята, не забывайте. Да, надо мне идти..."».

На этой пронзительно-трагичной ноте прервем пока повествование охранника Лозгачева. Рассказано, надо сказать, весьма душевно, вот только один недостаток у этих воспоминаний — этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Надо же, какие пугливые у главы правительства охранники! Если бы Сталина поставили охранять милиционеров из ближайшего отделения, даже они бы себя так не вели, не торчали бы под дверью двенадцать часов, а это ведь специальная охрана, обученная и проинструктированная. Охраняют они старого и больного человека, с которым в любую минуту может произойти все что угодно. На этот счет у них не могло не быть инструкций. А надо понимать, что такое охранник. Охранник - это машина, которая в ответ на определенное воздействие срабатывает строго определенным образом, и никак иначе.

А теперь - как в таких ситуациях на самом деле действовала охрана. Юрий Мухин раскопал и привел в своей книжке воспоминания полковника КГБ Новика, который был тогда заместителем начальника Главного управления охраны. И тот рассказал замечательный эпизод с баней. По субботам Сталин ходил в баню, которая была построена тут

же, на территории дачи. Обычно он парился час с небольшим, но однажды в назначенное время из бани не вышел. Через двадцать минут охрана доложила об этом Новику, тот связался с министром госбезопасности Игнатьевым, последний - с Маленковым. И еще через пятнадцать минут охрана получила команду: ломать дверь. Но, едва они подошли с фомкой, как дверь открылась сама и вышел Сталин.

Есть история и еще похлеще. На сталинской даче имелся какой-то топчанчик под лестницей, на который вождь как-то раз прилег отдохнуть, накрыл лицо фуражкой, да так и заснул. Тем временем комендант дачи Орлов, обнаружив, что Сталина нет на месте, пошел его искать, нашел на этом самом топчанчике, подошел и, не смущаясь, приподнял фуражку - мол, не случилось ли чего? Проснувшийся Сталин, конечно, был недоволен, даже что-то там проворчал, но ничего более страшного не произошло, ибо комендант делал то, что ему положено.

Так обязана была действовать охрана, и так она действовала всегда, а утром 1 марта вдруг стала ну такая пугливая, такая трепетная...

Но даже если отрешиться от психологии охранников, задумаемся: а могло ли вообще такое происходить? Допустим, если Старостин и Лозгачев были заговорщиками, знали, что с вождем что-то не так и намеренно тянули время?

В помещении дачи находилась не только охрана, но и обслуга, так что никакие заговорщики не посмели бы при таком количестве свидетелей нарушить инструкцию. А если бы и дерзнули посметь, им бы не позволили остальные обитатели дачи, та же Матрена Бутусова - которая, кстати, была не подавальщицей, а сестрой-хозяйкой, а также имела звание офицера МГБ. Не говоря уже о том, что, если бы охранники поступили так, а потом выяснилось, что Сталин в это время лежал на полу с инсультом, они бы уже никогда никому и ничего не рассказывали, ибо в «преступную халатность» даже самый мягкий следователь с Лубянки ни за что бы не поверил.

По всей видимости, тут мы имеем дело с некоей промежуточной версией, которая появилась примерно в 1957—

1961 годах. Почему именно тогда, станет ясно из дальнейшего рассказа.

«Ну, я открыл дверь, иду громко по коридору, а комната, где мы документы кладем, она как раз перед малой столовой, ну я вошел в эту комнату и гляжу в раскрытую дверь в малую столовую, а там на ковре Хозяин лежит и руку правую поднял... Все во мне оцепенело. Руки, ноги отказались подчиняться. Он еще, наверное, не потерял сознание, но и говорить не мог.

Слух у него был хороший, он, видно услышал мои шаги и еле поднятой рукой звал меня на помощь. Я подбежал и спросил: "Товарищ Сталин, что с вами?" он, правда, обмочился за это время и левой рукой что-то поправить хочет, а я ему: "Может, врача вызвать?"А он в ответ так невнятно: "Дз... дз..." — дзыкнул и все. На полу лежали карманные часы и газета "Правда ". На часах, когда я их поднял, полседьмого было, в половине седьмого с ним это случилось. На столе, я помню, стояла бутылка минеральной воды "Нарзан", он, видно, к ней шел, когда свет у него зажегся...»

Дальше Лозгачев описывает, как они укладывали Сталина на диван, как Матрена Бутусова отвернула у него рукава сорочки... Что же охрана делала потом? По логике и по субординации, они должны были звонить своему непосредственному начальнику. Полковник Новик накануне, аккурат в субботу, загремел в госпиталь с аппендицитом, стало быть, его заместителю — кто там им был? В общем, по той же цепочке, что и в случае с баней. Механизм мы знаем. Министр госбезопасности поднял бы на уши лечебно-санитарное управление Кремля...

А вот ничего подобного! Бредовый день продолжился бредовой ночью...

«Я Старостину говорю: "Иди звонить всем без исключения"... Старостин стал звонить в КГБ (на самом деле — МГБ. — Е. П.) Игнатьеву, но тот испугался и переадресовал его к Берии и Маленкову... Старостин дозвонился до Маленкова. Спустя примерно полчаса Маленков позвонил нам и сказал:"Берию я не нашел". Прошло еще полчаса, звонит Берия: "О болезни товарища Сталина никому не говорите"».

Интересно, как это Маленков сумел не найти Берию при порядках, которые тот завел в своем ведомстве? Но еще бо-

лее интересно другое: по рассказу Лозгачева получается, что самым главным после Сталина был Берия. Что, опять подсознание выскочило?

Впрочем, это еще мелочи. А вот что дальше было...

«В три часа ночи слышу — подъехала машина, приехали Берия и Маленков. У Маленкова ботинки скрипели, помню, он снял их, взял под мышку. Они входят: "Что с Хозяином?" А он лежит и чуть похрапывает. Берия на меня матюком: "Что же ты панику поднимаешь? Хозяин-то, оказваетс, спит преспокойно. Поедем, Маленков!" Я им все объяснил, как он лежал на полу, и как я у него спросил, и как он в ответ "дзыкнул " невнятно. Берия мне: "Не поднимай панику и не беспокой. И товарища Сталина не тревожь". Ну и уехали...

Лишь в половине восьмого приехал Хрущев, утешив: "Скоро будет медицина". Около девяти часов действительно появились врачи...»

Давайте все же утрем слезы и перейдем к делу. Теперь наконец, ясно, какую именно легенду озвучивали спустя тридцать лет бывшие сталинские охранники. Это была составная часть кампании по шельмованию не только Берии, но и Маленкова. Стало быть, она появилась уже после Пленума ЦК 1957 года, на котором пытались снять Хрущева. Никита Сергеевич и его пиар-группа таким образом пачкали обоих своих главных врагов — живого и мертвого.

Сам он, когда спустя десяток с лишним лет надиктовывал свои воспоминания, по-видимому, несколько запутался в версиях либо попросту забыл, что, кому и когда приказано было врать, и выдал иной вариант.

Цитата 5.5. «...Уже было поздно, я разделся, лег в постель. Вдруг звонит мне Маленков: "Сейчас позвонили от Сталина ребята (он назвал фамилию), чекисты, и они тревожно сообщили, что будто бы что-то произошло со Сталиным. Надо будет срочно выехать туда. Я звоню тебе и известил Берию и Булганина. Отправляйся прямо туда". Я сейчас же вызвал машину. Она была у меня на даче. Быстро оделся, приехал, все это заняло минут пятнадцать. Мы условились, что войдем не к Сталину, а к дежурным. Зашли туда, спросили: "В чем дело?" Они: "Обычно товарищ Ста-

лин в такое время, часов в одиннадцать вечера, обязательно звонит, вызывает и просит чаю. Иной раз он и кушает. Сейчас этого не было". (Заметьте, ни слова о том, что они не видели Сталина с самого утра! — Е. П.). Послали мы на разведку Матрену Петровну, подавальщицу, немолодую женщину, много лет проработавшую у Сталина. Ограниченную, но честную и преданную ему женщину.

Чекисты сказали нам, что они уже посылали ее посмотреть, что там такое. Она сказала, что товарищ Сталин лежит на полу, спит. А под ним подмочено. Чекисты подняли его, положили на кушетку в малой столовой. Там были малая столовая и большая. Сталин лежал на полу в большой столовой. Следовательно, поднялся с постели, вышел в столовую, там упал и подмочился. Когда нам сказали, что произошел такой случай и теперь он как будто спит, мы посчитали, что неудобно нам появляться у него и фиксировать свое присутствие, раз он находится в столь неблаговидном положении. Мы разъехались по домам».

Кто такие «мы», Хрущев не конкретизирует. Вся ли четверка участвовала в этом идиотизме, или кого-то Маленков «не нашел». Что здесь любопытно — так это то, что охранники говорят об Игнатьеве, а вот Хрущев вообще о нем не упоминает, словно бы и не существовало в СССР ни министра госбезопасности, ни начальника Управления охраны...

Непонятно, зачем вообще придумана была вся эта хрень. То ли для драматического эффекта, в порядке полета фантазии, то ли они хотели замаскировать нечто, случившееся в то воскресенье. Пока неясно...