Годы Рейгана: «эскадроны смерти» на страже демократии 3 страница

Советское руководство не просто опасалось убийственного удара, о возможности нанесения которого говорилось в президентской директиве № 59 и о котором на каждом шагу трубили члены КСУ. Оно предприняло конкретные шаги для сохранения своей системы ядерного сдерживания, разработав систему передачи полномочий, подобную той, которая в США была при Эйзенхауэре. Еще больше опасения СССР усилило размещение американцами в 1983 году ракет «Першинг» и крылатых ракет в Европе: это означало, что у советского руководства оставалось гораздо меньше времени на принятие решения об ответном ударе. Как писал Дэвид Хоффман в своей книге «Мертвая рука»[140], получившей в 2009 году Пулитцеровскую премию, советские руководители стали рассматривать возможность создания полностью автоматизированной системы «Периметр», в рамках которой ответный ядерный удар в случае уничтожения политического и военного руководства страны был бы нанесен компьютерной системой. Но, испугавшись перспектив, подобных описанным в книге «Доктор Стрейнджлав» и названных полковником Ракетных войск стратегического назначения (РВСН) Валерием Ярыничем «полнейшим безумием», они вместо этого решили создать систему, в рамках которой право осуществить запуск имело небольшое число дежурных офицеров в глубоких подземных бункерах. Система была испытана в ноябре 1984 года и вскоре введена в строй70.

Ярынич задался тем же чрезвычайно болезненным вопросом, который часто преследовал командование американских стратегических сил: запустят ли советские дежурные офицеры ракеты, зная, что их страна уже уничтожена? Он объяснял:

«За пультом сидит молодой подполковник. Линии связи уничтожены. Он слышит грохот. Снова. Все трясется. Он ведь может и не запустить ракеты. Не запустит – не будет ответного удара. В чем смысл такого удара, если половина земного шара уже уничтожена? Уничтожить вторую половину? Бессмысленно. Подполковник может сказать: “Нет, не хочу”. Никто его не осудит и не расстреляет. Будь я на его месте, я бы не запустил».

Ярынич понимал, что реакция офицера будет непредсказуемой вне зависимости от эффективности ответного удара. Он также считал иррациональным вариант, при котором СССР стал бы скрывать наличие такой системы, вместо того чтобы объявить о ней во всеуслышание 71.

Рейган заявлял, что его стремление уничтожить ядерное оружие появилось еще во время самых первых докладов ему, как президенту, об этом оружии:

«Один из первых докладов с конкретными цифрами, которые я выслушал, вступив в должность президента, был одним из самых пугающих и отрезвляющих в моей жизни. Я никогда его не забуду. Пентагон сообщил, что в случае ядерной войны с СССР погибнет по меньшей мере 150 миллионов американцев, и это лишь в случае нашей “победы”. Сложно представить, какой стала бы жизнь американцев, переживших этот конфликт. Планета была бы отравлена до такой степени, что “выжившим” просто было бы негде жить. Даже если бы ядерная война и не привела к уничтожению человечества, она означала бы гибель цивилизации в том виде, как мы ее знаем. Никто не может “победить” в ядерной войне»72.

Несмотря на все свое отвращение к ядерной войне, изнанка личности Рейгана фантазировала о победе над врагом с помощью такого оружия. Подобное мышление привело к шокирующим результатам, когда Рейган пошутил во время проверки радиоканала перед официальным выступлением: «Сограждане-американцы, рад сообщить вам, что сегодня я подписал закон, навсегда ставящий Россию вне закона. Бомбардировка начнется через пять минут». Рейган не знал, что запись была включена73. И в стране, и за рубежом реакция была быстрой и безжалостной. Сенатор от штата Колорадо Гэри Харт предположил, что «недальновидное заявление» Рейгана могло быть вызвано стрессом в результате кампании по переизбранию на второй срок, но выразил беспокойство относительно того, что «именно в такие моменты проявляются настоящие чувства человека. И это пугает больше всего»74. New York Times сообщила, что эта история вышла на первые полосы всех европейских газет. Парижская Le Monde заявила, что психологам следует выяснить, являются ли подобные комментарии «выражением подавленного желания или же актом изгнания ужасного призрака», терзавшего Рейгана. Западногерманские социал-демократы назвали Рейгана «повелителем жизни и огненной смерти в Западной Европе» и «безответственным стариком, неспособным отличить съемки в фильме ужасов от управления сверхдержавой», а их соотечественники из партии «зеленых» охарактеризовали его действия как «извращенную шутку, от которой стынет в жилах кровь у любого здравомыслящего человека»75. ТАСС процитировало слова западных лидеров, назвавших Рейгана человеком, «который шутит по поводу возможной гибели огромного количества людей», и осудило «лицемерие его мирной риторики». «Известия» назвали его заявление чудовищным76.

В самой Америке не утихали споры. Комментаторы высказывали сомнения в соответствии Рейгана своей должности. Признание заместителя главы аппарата Белого дома Майкла Дивера, что Рейган часто спит на заседаниях кабинета, не улучшало положения. Джон Оукс, бывший главный редактор New York Times , задался вопросом, могут ли американцы в случае кризиса доверять человеку со столь «поверхностными и безрассудными взглядами». Он, как и многие другие, отмечал неосведомленность Рейгана в вопросах политики, в частности его взаимоисключающие заявления по вопросам налогов, и считал, что Рейган не соответствует занимаемой должности77. Бывший президент МТИ Джером Визнер, научный консультант Кеннеди и Джонсона, назвал рейгановский «юмор висельника» «словесным эквивалентом теста Роршаха»[141]и усомнился в его компетентности для дальнейшего пребывания на посту, позволяющем запустить ядерные ракеты78. Некоторые даже подняли вопрос о психическом здоровье президента. Журналистов особенно встревожило последнее интервью Рейгана на его ранчо, когда президенту задали вопрос о контроле над вооружениями. Корреспондент Los Angeles Times Роберт Шеер так описал эту сцену: «Ответа не было. Несколько мгновений президент США пребывал в смущении. Он выглядел потерянным и молча жестикулировал. Затем его жена, Нэнси, спасла положение, прошептав одними губами: “Делаем все, что можем”. “Мы делаем все, что можем”, – повторил Рейган»79.

Окружение Рейгана вмешалось и стало защищать его всеми способами. Джордж Шульц попытался воззвать к той его стороне, которая предпочитала переговоры воинственной риторике. С помощью Нэнси Рейган и Майкла Дивера Шульц начал борьбу с фанатиками в правительственных кругах. Рейган дал Шульцу «зеленый свет» на улучшение отношений с СССР. В середине 1982 года США и СССР начали обсуждать новый Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений, или СНВ. Но Рейган продолжал потворствовать причитаниям КСУ о слабости Америки. «Вы часто слышите, – сказал он в конце 1982 года, – что США и СССР ведут гонку вооружений. Но правда в том, что в этой гонке лишь один участник – Советский Союз… Сегодня он обладает решительным преимуществом практически во всех военных областях». Несмотря на эти страшные сказки, именно США на тот момент обладали небольшим преимуществом80. В 1985 году у них на вооружении было 11 188 стратегических боеголовок против советских 9907. Общее соотношение боезарядов: стратегических, средней дальности и тактических, – составляло 20 924 у США против 19 774 у СССР. И глобальный арсенал продолжал расти, достигнув в 1986 году численности более 70 тысяч ядерных боеголовок, чья общая разрушительная мощь равнялась примерно 1,5 миллиона бомб, сброшенных на Хиросиму81.

Вопрос контроля над вооружениями приобрел еще большее значение после того, как ученые подсчитали, что даже небольшая ядерная война даст столько дыма, пыли и пепла, что атмосфера не сможет пропускать солнечный свет, ввергнув Землю в длительный период похолодания, который уничтожит большую часть растительной жизни. Некоторые пророчили даже такие ужасные последствия, как гибель жизни на всей планете в результате «ядерной зимы».

Напряженность между двумя сверхдержавами так и продолжала бы расти, если бы в СССР не произошло событие, которое изменило ход истории. В марте 1985 года К. У. Черненко стал третьим советским руководителем, умершим за два с половиной года. Его преемник, энергичный 54-летний М. С. Горбачев, имел иной взгляд на сложившуюся ситуацию. Еще молодым человеком он столкнулся с ужасами войны. Позже, уже в качестве чиновника КПСС, он часто ездил на Запад. В качестве генсека он стремился осуществить свою мечту о возрождении в СССР социал-демократии и улучшении жизни советских граждан. Как и Хрущев и другие реформаторы до него, Горбачев понимал, что этих целей невозможно достичь при необузданных военных расходах.

Позднее он описывал ситуацию, с которой столкнулся: «Расходы на оборону истощали остальные отрасли нашей экономики». Этот вывод Горбачев сделал после посещения оборонных и сельскохозяйственных предприятий. «Оборонные заводы, делавшие современные танки… имели новейшее оборудование. Сельскохозяйственные делали устаревшие тракторы на допотопных конвейерах». Причина этой разницы была очевидна. «Во время предыдущих пятилеток, – писал Горбачев, – военные расходы росли вдвое быстрее, чем национальный доход. Этот Молох пожирал все производимое с таким трудом». Но даже Горбачев не обладал достаточными данными для полной оценки ситуации. «Хуже было то, – объяснял он, – что было невозможно проанализировать сложившуюся ситуацию. Цифры, связанные с военно-промышленным комплексом, были засекречены. Доступа к ним не было даже у членов политбюро»82.

Точные цифры неизвестны до сих пор. Возможно, наиболее точными и полными являются записи работника аппарата ЦК партии Виталия Катаева[142]. По его оценке, в 1985 году военный сектор составлял 20 % советской экономики. В его состав входили девять министерств, функции которых не всегда можно было определить по названиям. Министерство, занимавшееся советскими ядерными программами, например, называлось Министерством среднего машиностроения. На оборону работали более 50 городов, и, по данным директора АНБ Уильяма Одома, она съедала от 20 до 40 % советского бюджета83.

Для достижения своей цели по восстановлению страны Горбачеву нужно было прекратить гонку вооружений и перераспределить ресурсы на более продуктивные цели. Ему также нужно было закончить войну в Афганистане – конфликт, который он с самого начала считал «роковой ошибкой», а теперь называл «кровоточащей раной»84. Достижение этих целей могло проложить дорогу к восстановлению международного престижа СССР, ослабевшего в предыдущие десятилетия. Один из советников Горбачева по внешнеполитическим вопросам, Сергей Тарасенко, отмечал: «Одним из важнейших вопросов для Горбачева было восстановление имиджа страны. Он хотел, чтобы СССР больше не считали “империей зла”». Горбачев столкнулся с сопротивлением со стороны собственного оборонного сектора85.

24 марта 1985 года Горбачев написал Рейгану первое из ряда необычных писем. Такое письмо мог написать и Генри Уоллес за 40 лет до этого: «У наших стран разные социальные системы. За ними стоят разные идеологии. Но мы считаем, что это не причина для вражды. Любая социальная система имеет право на жизнь, и она должна доказывать свое преимущество не с помощью силы, не военными средствами, а путем мирного соревнования с другой системой. Все люди имеют право идти тем путем, который они выбрали сами без навязывания им воли извне».

Письмо, которое Горбачев написал Рейгану в октябре, перекликалось с речью Кеннеди, произнесенной на церемонии вручения дипломов в Американском университете. Он писал, что, несмотря на различия, надо «исходить из того объективного факта, что мы живем на одной планете, и нам нужно научиться жить вместе»86.

Важный вопрос заключался в том, хотел ли Горбачев видеть в американском президенте партнера, с которым можно было бы время от времени встречаться для построения мирного и благополучного мира. Рейган никогда не отказывался от того, что сказал Ричарду Аллену, своему будущему советнику по национальной безопасности, еще до вступления в должность: «Мое видение американской политики в отношении СССР предельно простое: мы побеждаем, а они проигрывают»87. Но первый ответ Рейгана Горбачеву был довольно положительным и оставлял двери открытыми. Он просил советского лидера встретиться с американской делегацией, в составе которой был спикер палаты представителей Тип О’Нил.

Горбачев понимал, что перспектива победы в холодной войне вновь пробудила упрямую приверженность Рейгана «стратегической оборонной инициативе», которую позднее назовут «Звездными войнами». Понимал он и то, что СОИ даже теоретически не сможет защитить США в случае, если Советы запустят тысячи ракет, и решил, что истинная ее цель – защита от ограниченного ответного удара со стороны СССР в случае, если США сами ударят первыми. Горбачеву также было известно, что Советы могут сделать эту систему еще менее эффективной путем запуска дополнительных ракет, сброса дополнительных бомб либо использования макетов боеголовок. И стоимость производства новых боеголовок либо макетов была гораздо ниже, чем у эквивалента СОИ. Он написал Рейгану, что «программа “Звездных войн” сама по себе является серьезной угрозой для стабильности. Мы убедительно просим вас отказаться от этой дестабилизирующей и опасной программы». На встрече с руководителями стран Варшавского договора в октябре Горбачев осудил СОИ и американский милитаризм в целом: «Милитаристская природа [СОИ] очевидна… Ее целью является достижение Западом перманентного технологического преимущества, и не только над социалистическим лагерем, но и над союзниками США»88.

Рейган выступает по телевидению с обращением к нации по поводу «стратегической оборонной инициативы» (СОИ). Этот сумасбродный план создания мощного оборонного щита, получивший название «Звездные войны», мог разрушить переговорный процесс с советским лидером Михаилом Горбачевым.

Рейган и Горбачев пожимают друг другу руки на пленарном заседании во время Женевского саммита в 1985 году.

Несмотря на серьезную разницу во взглядах по вопросам СОИ, прав человека, наращивания вооружений и конфликтов в странах третьего мира, в ноябре Рейган и Горбачев провели вполне дружеский саммит в Женеве. Они смогли установить контакт если не на политическом и идеологическом уровне, то по крайней мере на уровне личных отношений. За обедами произносили искренние тосты. Горбачев упомянул библейское изречение о времени разбрасывать камни и времени собирать их. «Сегодня, – сказал он, – время собирать камни, разбросанные в прошлом». Рейган отметил, что они обедают в 43-ю годовщину советского наступления в решающей Сталинградской битве, и высказал надежду, что этот саммит станет «еще одной поворотной точкой в истории человечества, точкой, которая позволит жить в мирном и свободном мире»89.

После встреч обе стороны испытывали осторожный оптимизм. Советское руководство огорчало упрямство Рейгана в отношении его фантазии о «Звездных войнах», и оно опасалось, что американский президент пытается вызвать у СССР состояние опасной самоуспокоенности. Горбачев боялся, что Рейган – лишь глашатай американского военно-промышленного комплекса, как однажды уже был глашатаем General Electric.

Горбачев и его соратники искренне хотели разоружения, разрядки и демократических реформ. Анатолий Черняев, один из наиболее доверенных внешнеполитических советников Горбачева, позже настаивал, что «разрядка была искренней политикой. Мы хотели разрядки, хотели мира, требовали его… Взгляните на секретаря ЦК Е. К. Лигачева. Он был консерватором, не так ли? Он был даже склонен к реакции. И все же… он мог встать прямо перед Горбачевым и крикнуть: “Сколько еще военно-промышленный комплекс будет пожирать нашу экономику, сельское хозяйство и сектор потребительских товаров? Как долго мы еще будем терпеть эту махину и отдавать ей продукты наших детей?”»90

Горбачев решил вести свое «мирное наступление» еще решительнее. В январе 1986 года он написал Рейгану письмо, в котором открыто предложил «конкретную программу… полной ликвидации ядерного оружия в мире… еще до конца века»91. В более краткосрочной перспективе он предложил снятие с боевого дежурства всех американских и советских БРСД в Европе, прекращение ядерных испытаний, резкое сокращение стратегических вооружений и внесение изменений в договор о ПРО, которые позволили бы США продолжить исследования в рамках СОИ, но запретили бы ввод этой системы в действие в течение 15 лет. В августе прошедшего года Горбачев уже объявил односторонний мораторий на ядерные испытания.

Американский ответ усилил советскую обеспокоенность относительно истинных намерений Рейгана. США объявили о начале новой серии ядерных испытаний. Они также усилили поддержку афганских моджахедов и предприняли ряд провокационных действий в других регионах.

26 апреля 1986 года разрушительная авария на чернобыльском ядерном реакторе на Украине дала Горбачеву дополнительный стимул к продолжению его антиядерной кампании. Авария, приведшая к гибели 8 тысяч человек, была разрушительной сама по себе, но ее последствия затронули еще сотни тысяч людей. Правительство попыталось скрыть ее истинные масштабы, опасаясь потери престижа на мировой арене: радиоактивные дожди шли и в Западной Европе, и за ее пределами. Но гораздо более важным является то, что этот случай продемонстрировал опасность даже небольшой ядерной войны. Маршал С. Ф. Ахромеев, начальник советского Генерального штаба, вспоминал, что после Чернобыля «ядерная угроза для наших людей перестала быть абстракцией. Она стала объективной реальностью»92. Замминистра иностранных дел А. А. Бессмертных говорил, что авария по мощности равнялась «трети взрыва меньшего из ядерных зарядов. И если она нанесла такой ущерб почти половине Европы, то что произойдет, если мы используем весь наш арсенал?» Горбачев заявил на заседании политбюро в июле 1986 года: «Идея глобальной ядерной войны больше не может считаться рациональной политикой, поскольку она погубит все живое на земле, а значит, и всех политиков»93.

Чернобыль был конкретным доказательством тяжелого положения СССР. В мае Шульц предложил Рейгану стратегию, которая позволила бы использовать слабость СССР для продвижения американской политики в области контроля над вооружениями. Он сказал президенту: «Советы, несмотря на все заявления Министерства обороны и ЦРУ, не являются всемогущей и всепроникающей силой, захватывающей все новые рубежи и угрожающей стереть нас с лица земли. Наоборот, сейчас побеждаем мы. Мы далеко впереди». Шульц подчеркнул, что Советы находятся впереди в одной области – МБР. Таким образом, сокращение числа МБР было в интересах США94.

В октябре 1986 года Рейган и Горбачев встретились в Исландии. Горбачев выдвинул целый ряд конкретных предложений по разоружению. На первом заседании их размах застал Рейгана врасплох. Как вспоминал Горбачев, Рейган в ответ лишь что-то невразумительно бормотал:

«В ответ Рейган начал рыться в своих записях. Я попытался обсудить с ним мои предложения, но все попытки потерпели неудачу. Я стал задавать прямые вопросы, но он ничего не ответил. Президент Рейган продолжал копаться в шпаргалках. Они перемешались, и некоторые упали на пол. Он снова стал их перебирать, ища нужный ответ на мои аргументы. Такого у него не было. Его не могло быть, поскольку американский президент и его советники готовились к разговору совершенно иного рода»95.

Горбачев предложил вполовину сократить стратегические наступательные вооружения, уничтожить все американские и советские БРСД в Европе, в то же время позволив Англии и Франции сохранить их арсеналы, приостановить производство ракет малого радиуса действия, прекратить ядерные испытания, разрешить инспекции на местах, на чем настаивали американцы, а также ограничить программу СОИ лабораторными исследованиями на ближайшие 10 лет. Рейган не сумел сразу понять важность предложений Горбачева и того, что он согласился на давние требования американцев. Советские лидеры остались разочарованы его ответом. Во время перерыва Рейган в американском посольстве посоветовался со своими помощниками. Пол Нитце заметил, что советские предложения были «лучшими из того, что мы получали за последние 25 лет»96.

Дебаты продолжились на следующем заседании. Горбачев убеждал Рейгана не терять этой исключительной возможности. Рейган был согласен на уступки по некоторым вопросам, но продолжал упорствовать относительно СОИ. Горбачев ответил, что он не сможет убедить своих сограждан и союзников пойти на значительное сокращение ядерных вооружений, если Рейган будет требовать отмены договора по ПРО. Рейган предложил совместное использование СОИ в будущем, после того как она будет готова. Один из советников Рейгана, Джек Мэтлок, вспоминал: «Горбачев в итоге взорвался: “Простите, господин президент, – сказал он, повысив голос, – но я не могу серьезно относиться к вашей идее совместного использования СОИ. Вы не хотите делиться с нами даже оборудованием для добычи нефти, станками с ЧПУ, даже доильными аппаратами. Идея совместного использования СОИ приведет ко второй Американской революции! Давайте будем реалистами и прагматиками”»97.

Экспертные группы продолжали заседать до глубокой ночи, пытаясь выработать соглашение, приемлемое для обеих сторон. Американскую группу возглавлял Нитце, советскую – маршал С. Ф. Ахромеев. Кеннет Эдельман, заместитель директора Агентства по контролю над вооружениями, провозгласил: «Определение понятия “стратегические системы”, исключение бомбовых вооружений и установка ограничений были невероятным результатом для одной ночи. За эту ночь мы достигли большего, чем за тысячи часов на сотнях заседаний за предыдущие пять лет»98.

Но на следующее утро переговоры опять застопорились. Как подытожил Горбачев, они согласились сократить численность стратегических вооружений и ракет средней дальности, но не смогли достичь внятного решения по запрету ядерных испытаний и ПРО. «Поехали домой, – сказал разочарованный Горбачев. – Мы так ничего и не достигли». После обсуждения других вопросов Горбачев сделал последнюю безнадежную попытку, предложив Шульцу и своему министру иностранных дел Э. А. Шеварднадзе еще раз встретиться за обедом и попытаться устранить противоречия99.

Во время этого обеда советский министр иностранных дел сказал, что его страна уже согласилась пойти на все возможные уступки, и попытался настоять на компромиссе по СОИ. США предложили формулу, которая могла бы позволить достичь заявленных целей, но позволила бы им сохранить СОИ. На дневном заседании Горбачев ответил предложением, в соответствии с которым договор по ПРО должен был оставаться в силе еще 10 лет с запретом обеим сторонам выходить из него или возобновлять испытания компонентов ПРО где-либо, кроме лабораторий, а стратегические наступательные вооружения должны были быть сокращены вполовину за пять лет. Уничтожение оставшейся части должно было быть завершено еще через пять лет. После очередного спора о деталях оба лидера встретились со своими ближайшими советниками. Рейган спросил Перла, самого упорного консерватора в своей команде, могут ли США согласиться на ограничения по СОИ, предложенные Советами. Перл, боявшийся, что заключение договора может укрепить советскую экономику и общество, ответил: «Господин президент, мы не сможем продолжать исследования при таких условиях. Это фактически уничтожит СОИ». Рейган поинтересовался мнением Шульца и Нитце. Оба не согласились с Перлом и призвали Рейгана принять предложение Горбачева100.

После их возвращения Горбачев понял, что Рейган изменил позицию с уничтожения всего ядерного оружия на уничтожение лишь МБР, в области которых СССР был сильнее. Он отказался. Рейган в итоге пошел на попятную и спросил: «Имеется ли в виду… что к концу двух пятилетних периодов будут уничтожены все ядерные взрывные устройства, включая бомбы, тактические системы, крылатые ракеты, БРПЛ, системы среднего радиуса действия и так далее?» Горбачев подтвердил: «Можно сказать, что весь этот список». Шульц сказал: «Так сделаем же это!» Горбачев ответил, что он согласен подписать договор об уничтожении ядерных вооружений, если Рейган ограничит испытания СОИ лабораториями. Рейган, решив последовать совету Перла, отказался и продолжил настаивать на праве испытаний в атмосфере. Переговоры зашли в тупик. Горбачев обратился с последним призывом:

«Если мы подпишем пакет документов, который будет включать значительные уступки со стороны СССР по коренным вопросам, вы без преувеличений станете великим президентом. Сейчас вы буквально в двух шагах от этого… Если нет, давайте остановимся и забудем о Рейкьявике. Но такой возможности больше не будет. Во всяком случае, у меня.

Я твердо верил, что мы достигнем соглашения, иначе не настаивал бы на непосредственной встрече с вами и не приехал сюда от имени советского руководства с целым рядом серьезных компромиссных предложений. Я надеялся, что они будут встречены пониманием и поддержкой с вашей стороны и что мы сможем найти решение по всем вопросам. Если это произойдет, если мы сможем достичь значительного сокращения и полного уничтожения ядерного оружия, все ваши критики не посмеют даже раскрыть рта, ведь тогда они пойдут против мнения подавляющего большинства людей на земле, которые будут приветствовать наш успех. В противном случае, если мы не сможем прийти к соглашению, это, очевидно, станет задачей другого поколения лидеров. У нас с вами времени больше нет.

Американская сторона не пошла ни на одну существенную уступку, не сделала ни одного шага нам навстречу. Сложно вести дела при таких условиях».

После этого советский министр иностранных дел Шеварднадзе «очень эмоционально» сказал, что будущие поколения, читая протоколы этой встречи и видя, как близко ее участники подошли к уничтожению ядерного оружия, никогда не простят их, если те не достигнут соглашения. Рейган ответил, что включение слова «лаборатории» нанесет ему огромный внутриполитический урон. Горбачев возразил, что, если он позволит США перенести гонку вооружений в космос, развернув СОИ через 10 лет, его сочтут безответственным глупцом. Каждый призывал другого уступить. Не уступил в итоге никто101.

Горбачев и Рейган во время саммита в Рейкьявике. Горбачев выступил с рядом весьма конкретных предложений по разоружению, заставших Рейгана врасплох.

Разочарованные Рейган и Горбачев уезжают из Рейкьявика. Лидеры подошли очень близко к полному уничтожению ядерного оружия, но отказ Рейгана прекратить реализацию программы СОИ не допустил полного ядерного разоружения.

Встреча закончилась. США и СССР остановились в одном шаге – на расстоянии одного слова – от ликвидации ядерного оружия. Дамоклов меч ядерных вооружений продолжил нависать над миром. Рейган, подстрекаемый главным неоконсерватором Перлом, пожертвовал надеждами всего человечества ради своей иллюзии – фантазии о «Звездных войнах», беспокойство относительно реализации которой из-за ограничения лабораторными исследованиями, как писал Ричард Родс, «было просто смешным, поскольку в 1986 году еще не был начат даже лабораторный этап»102.

Рейган и Горбачев покинули здание, в котором велись переговоры. Горбачев так описывал эту сцену:

«Смеркалось. Настроение было паршивым. Рейган упрекнул меня: “Вы с самого начала собирались поставить меня в такое положение!”

“Нет, господин президент, – ответил я. – Я готов вернуться прямо сейчас и подписать документы по вопросам, о которых мы уже договорились, если вы откажетесь от своих планов милитаризации космоса”.

“Мне очень жаль”, – ответил Рейган»103.

На публике Горбачев выражал оптимизм, подчеркивая, какого прогресса достигли стороны. «В первый раз нам удалось заглянуть за горизонт», – объявил он. Но в неофициальных беседах не скрывал своего разочарования упрямством США. Он объяснил политбюро, что ему пришлось иметь дело не только с «классовым врагом» – капиталистическими США, – но и с президентом Рейганом, «демонстрировавшим крайний примитивизм, мировоззрение троглодита и умственную слабость». Впрочем, это не было главным препятствием. Главное препятствие, сказал он, заключалось в том, что США переоценили степень «внутренних проблем» СССР, посчитав, что Горбачев будет стремиться к достижению соглашения любой ценой, даже на американских условиях. Второе препятствие было стратегическим: США считали, что могут истощить СССР с помощью гонки вооружений экономически, воспрепятствовав Горбачеву и всему советскому руководству в их планах решения экономических и социальных проблем и таким способом вызвав недовольство народа. Американское руководство, говорил Горбачев, надеялось, что это сможет подорвать отношения СССР со странами третьего мира, и стремилось «с помощью СОИ достичь военного превосходства». Завершая свои размышления, он выразил сожаление относительно поведения американских переговорщиков: «Представители американского правительства – люди без совести и морали. Их линия – это линия давления, обмана и неприкрытой меркантильности»104.