Крах разрядки: полуденная тьма 2 страница

Несмотря на свою неопытность, связи с трехсторонней комиссией и склонность к центризму, Картер имел довольно прогрессивные взгляды на будущее США. Среди его главных целей было сокращение расходов на оборону. В ходе избирательной кампании Картер осуждал лицемерие США в ядерной области. «Призывая суверенные державы отказаться от ядерного оружия, мы требуем от них самоотречения, на которое сами пойти не готовы», – говорил он. Отказавшись от типичных для великих держав двойных стандартов, он признавал, что у США «нет права требовать у других стран подобного отказа» до тех пор, пока Америка сама не начнет активно двигаться к ликвидации собственного ядерного арсенала. «Мир замер в ожидании, но это ожидание не может длиться вечно, – понял Картер. – Чем дальше откладывается реальное сокращение вооружений, тем больше стран захочет развивать собственную ядерную программу»34.

Такая честность была отрезвляющим душем, равно как и обещание Картера восстановить моральный авторитет США на мировой арене, утраченный после войны во Вьетнаме. Он объявил, что «наша страна никогда больше не должна быть втянута в решение внутренних проблем другой страны военным путем, кроме случаев, когда эти проблемы будут представлять прямую угрозу для США или американского народа»35. Он поклялся никогда не говорить «полуправды или откровенной лжи», с помощью которых его предшественники оправдывали американское вторжение во Вьетнам. Он вернул человечеству надежду, объявив, что США помогут «построить справедливый и мирный мир, который будет по-настоящему гуманным… Мы клянемся… ограничить количество вооружений в мире… И в этом году мы сделаем первый шаг к нашей главной цели – полной ликвидации ядерного оружия на земле. Мы призываем другие народы присоединиться к нам во имя жизни, а не смерти»36.

Сложно сказать, насколько искренними были заявления Картера по Вьетнаму. Они явно представляли собой резкий контраст с риторикой его предшественников и преемников. Но они могли быть и ширмой, призванной показать его бо́льшим либералом, чем он был на самом деле. Во время кампании 1976 года Картер сказал репортеру, задавшему вопрос по Вьетнаму, что в марте 1971 года он «призывал к полному выводу войск», хотя до этого выступал с типичных для южан провоенных позиций. В августе 1971-го Картер написал статью, в которой заявил о том, что изначально выступал за вмешательство Америки в борьбу против «коммунистической агрессии во Вьетнаме». Теперь же, «поскольку мы не можем победить, нам пора вернуться домой». В 1972 году он поддержал никсоновские бомбардировки Северного Вьетнама и минирование портов, призвав американцев «предоставить президенту Никсону нашу помощь и поддержку вне зависимости от согласия с его решениями». Даже в апреле 1975 года, когда Сайгон вот-вот должен был пасть под натиском коммунистов и их сторонников, Картер заявил, что поддерживает выделение в следующем году сайгонскому режиму от 500 до 600 миллионов долларов военной помощи для его стабилизации37.

Картер и советский руководитель Л. И. Брежнев подписывают ОСВ-2. Несмотря на всю помпу, подписание этого договора было ограниченным успехом, поскольку он позволил обеим сторонам продолжить наращивание ядерных арсеналов, хотя и более медленными темпами.

Поэтому вполне возможно, что внешнеполитические взгляды Картера никогда не были такими либеральными, как многие предполагали. Однако он все же сумел рассердить КСУ, поставив миролюбивого Пола Уорнке во главе Агентства по контролю над вооружениями, назначив афроамериканца Эндрю Янга полпредом США в ООН и предпочтя присущий Вэнсу адвокатский прагматизм в вопросах разрядки закоснелому антикоммунизму Бжезинского. Это позволило Картеру добиться значительных успехов на ранних этапах его правления. Он возобновил переговоры по Панамскому каналу и довел их до успешного завершения. В 1978 году он обеспечил заключение Кэмп-Дэвидских соглашений, в результате которых Израиль вывел свои войска с египетских территорий, оккупированных в 1967 году, после чего между обеими странами были установлены дипломатические отношения. Он также двигался по пути контроля над вооружениями. В результате проведенных Уорнке переговоров с советской стороной был заключен договор ОСВ-2, предполагавший сокращение ядерных ракет и бомбардировщиков. Это позволило Картеру сопротивляться давлению Пентагона по вопросу создания новых стратегических бомбардировщиков B-1. Несмотря на всю помпу, подписание ОСВ-2 в июне 1979 года было ограниченным успехом, поскольку он позволил обеим сторонам продолжить наращивание своих ядерных арсеналов, хотя и более медленными темпами. За пятилетний период действия договора обе страны имели право взять на вооружение дополнительные 4 тысячи боеголовок, а также разрабатывать новые системы вооружений. Члены КСУ осудили договор, заявив, что он предоставит СССР «стратегическое преимущество» и усилит «уязвимость США»38. Они призывали к масштабному увеличению расходов на вооружение и гражданскую оборону. Фонд Скайфе предоставил КСУ более 300 тысяч долларов, в результате чего финансирование противников ОСВ-2 в 15 раз превысило возможности его сторонников.

Но неопытность Картера во внешней политике привела к тому, что он стал все больше полагаться на Бжезинского и других «ястребов» из числа своих советников. Это обрекло на провал его прогрессивные устремления, вновь ввергнув администрацию в пучину холодной войны. Бжезинский быстро нашел административный рычаг, позволявший оказывать неограниченное влияние на президента. Раньше ежедневные отчеты президенту представлял один из высших руководителей ЦРУ. Теперь же это делал лично Бжезинский, с глазу на глаз. «Еще в самом начале президентства Картера, – писал он, – я настоял на том, чтобы утренний разведывательный доклад передавался президенту лично мной. ЦРУ пыталось приставить ко мне своего сотрудника, но я счел, что это может сделать разговор неискренним». Так что Бжезинский отклонил все возражения Тернера39.

В своих мемуарах Бжезинский описывал, как хитро и планомерно он формировал взгляды Картера на вопросы внешней политики:

«В действительности утренние доклады были нацелены на привлечение внимания президента к вопросам, которые я считал важными, на формирование у него нужной точки зрения и, особенно в первые месяцы его президентства, на обсуждение широких стратегических концепций. На начальных этапах это было особенно важно, поскольку следовало определиться с глобальными целями и обозначить наши приоритеты. Я также использовал эти встречи для того, чтобы указать Картеру, какие вопросы ему следует выделять в публичных заявлениях, и даже контролировал построение фраз в этих заявлениях. Он схватывал все на лету, и меня часто поражало, как ему удается на пресс-конференциях и других публичных мероприятиях цитировать эти фразы практически наизусть».

Вдоволь нахвалившись тем, что ему удалось стать картеровским чревовещателем, Бжезинский рассказал и о других шагах, которые он предпринял для того, чтобы его уроки были усвоены. В дополнение к ежедневным беседам он стал слать Картеру еженедельные доклады СНБ, которые должны были быть «документами очень личного характера и предназначаться только президенту». Первая страница этих докладов обычно содержала авторский комментарий Бжезинского, в котором он «в свободной форме описывал работу правительства, предупреждал Картера о возможных проблемах, иногда допускал критику и пытался сформировать у президента взгляд на глобальные перспективы»40.

Бжезинский отмечал, что Картер иногда не соглашался с его анализом и «приходил в ярость» от его докладов. Но результаты правления Картера показывают, что граничивший с психозом антикоммунизм Бжезинского – он хвалился тем, что был первым поляком за триста лет, сумевшим нанести серьезный удар русским, – в итоге измотал Картера, и тот согласился с планами Бжезинского41.

Картер вступил в свою должность с желанием бороться за права человека, но использовал эту риторику лишь для нападок на СССР, вызвав заметное охлаждение в отношениях между двумя странами. Советы, гордившиеся тем, что за последние годы расширили гражданские свободы и уменьшили число политзаключенных, парировали заявлением о том, что советские граждане обладают правами, которыми не пользуются американцы. Кремль рекомендовал послу А. Ф. Добрынину поинтересоваться у Вэнса, что почувствуют США, если Советы привяжут вопрос разрядки к решению проблем расовой дискриминации и безработицы42.

Картер также слишком остро среагировал на поддержку СССР Менгисту Хайле Мариама в Эфиопии. Менгисту пришел к власти в 1974 году в результате переворота, свергнувшего императора Хайле Селассие. В эти годы Советский Союз сумел воспользоваться политическими потрясениями в Африке и других регионах третьего мира для налаживания отношений с прогрессивными силами и направления их развития по социалистическому пути. Но события в странах третьего мира постоянно ввергали СССР в пучину экономических, политических и военных конфликтов. Эфиопия была именно таким примером. В конце 1977 года Советы, вдохновленные Кастро и его поддержкой освободительного движения в Африке, откликнулись на просьбу Менгисту о помощи в отражении нападения соседней Сомали и борьбе с поддерживаемым сомалийцами движением за независимость Эритреи. Несмотря на их собственную критику зачастую жестоких действий со стороны Менгисту, Советы значительно усилили поддержку нового революционного правительства Эфиопии, предоставив ему оружия и снаряжения более чем на миллиард долларов и направив в страну тысячу военных советников. Они также помогли с переброской на помощь эфиопам 17 тысяч кубинских солдат и военных техников. Большинство африканских государств приветствовали советскую интервенцию, считая ее обоснованным ответом на агрессию Сомали.

Вначале Картер реагировал вяло, разделяя убежденность советского руководства в том, что высшим приоритетом являются разрядка и контроль над вооружениями. Но Бжезинский призвал президента перестать быть «мягкотелым» и дать Советам отпор. «Президента должны не только любить и уважать. Его должны бояться», – утверждал советник по национальной безопасности. Он призывал Картера «выбрать спорный вопрос, по которому можно было бы действовать зло, жестко, чтобы шокировать оппонентов»43. Картер счел Эфиопию хорошей отправной точкой. Несмотря на категорические возражения Вэнса, он обвинил Советы в «расширении своего влияния за рубежом» посредством «военной силы»44. Бжезинский пришел в восторг из-за осуждения Картером действий СССР. Позже он неоднократно говорил, что «пески Огадена стали могилой ОСВ»45. Правые критиковали советскую авантюру в Африке еще более резко. Рейган выступил с предупреждением:

«Если Советы преуспеют, а их успех приближается с каждым днем, то весь Африканский Рог окажется под их влиянием, если не под прямым контролем. Оттуда они смогут угрожать морским путям поставок нефти в Европу и США. В более краткосрочной перспективе контроль над Африканским Рогом даст Москве возможность дестабилизировать антикоммунистические правительства Аравийского полуострова… через несколько лет мы можем столкнуться с перспективой возникновения империи советских протекторатов, протянувшейся от Аддис-Абебы до Кейптауна»46.

Советское руководство не ожидало столь агрессивной реакции США. Оно переоценило готовность Америки признать равенство СССР в международных делах. Многие советские чиновники и интеллигенты начали сомневаться в разумности вмешательства в дела таких стран, как Афганистан, Ангола, Эфиопия, Мозамбик, Сомали и Южный Йемен, поскольку их репрессивные режимы не желали прислушиваться к рекомендациям СССР по политическим и экономическим вопросам.

Картер со Збигневом Бжезинским, назначение которого на пост советника по национальной безопасности обрекло на провал прогрессивные устремления Картера. Сын польского дипломата, антикоммунист-«ястреб» Бжезинский хитро и планомерно манипулировал взглядами Картера на внешнюю политику.

Риторика Картера по правам человека вызвала ответные обвинения с советской стороны. В июле 1978 года Картер «раскритиковал» и «осудил» приговор советскому диссиденту Анатолию Щаранскому, получившему 13 лет по обвинению в шпионаже в пользу ЦРУ. Заявления Картера особенно рассердили советское руководство потому, что он и Бжезинский заигрывали с Китаем, где ситуация с правами человека была несравнимо хуже. Бжезинский сам признавал в разговорах с Картером, что Китай казнит не менее 20 тысяч заключенных ежегодно. Но основа обвинений Картера была подорвана не кем иным, как американским послом в ООН Эндрю Янгом, сказавшим французскому журналисту, что в американских тюрьмах «содержатся сотни, возможно, даже тысячи человек, которых можно назвать политзаключенными»47.

Критиковать недочеты в системе защиты прав человека в СССР, в то же время поддерживая их вопиющие нарушения в других регионах, было опасной игрой, которая нередко рикошетила по самим США. В 1967 году Англия объявила о планах вывода своих войск из районов к востоку от Суэца. США решили заполнить образовавшийся вакуум. Они построили военную базу на острове Диего-Гарсия в Индийском океане, с которого англичане в 1968–1973 годах выселили более 2 тысяч туземцев. США могли использовать дислоцированную на острове авиацию для защиты своих интересов в Персидском заливе 48. В результате этого финансовые потоки оказались еще более завязаны на иранского шаха и Израиль, которые стали основными защитниками экономических и геополитических интересов США в регионе, в котором были сконцентрированы 60 % всех разведанных запасов нефти в мире. В эти годы богатые нефтью государства залива начали играть важную роль в мировой экономике, импортируя товары из США и Европы и вкладывая в американские банки миллиарды нефтедолларов.

В 1960–1970-е годы США поставили в Иран целый арсенал сложных систем вооружений. Последующие поколения могут увидеть жестокую иронию в том, что США даже поощряли стремление Ирана начать полномасштабную ядерную программу для защиты своих богатых запасов нефти. Открытая поддержка руководством США репрессивного шахского режима, пришедшего к власти после свержения ЦРУ чрезвычайно популярного иранского лидера Мосаддыка, возмущала большинство иранцев. Один из главных противников шаха и его программы «модернизации» аятолла Рухолла Хомейни заявил: «Пусть же американский президент знает, что в глазах иранского народа он является самым омерзительным представителем рода человеческого из-за его несправедливости по отношению к мусульманским народам»49. За это и подобные резкие высказывания шахское правительство в 1964 году изгнало Хомейни из родной страны. В последующие 15 лет иранские религиозные деятели постоянно критиковали и шаха, и его сторонников в Вашингтоне, Багдаде и Париже.

Недовольство иранцев продолжало расти. В 1970-е его подогрело замедление экономического роста. Но, несмотря на мрачные доклады о ситуации с правами человека, Картер продолжал продавать шаху оружие, которого Иран уже получал больше, чем любая другая страна. Связи между Картером и шахом, названным New York Times «самым абсолютным из монархов современности», постоянно расширялись, что давало повод обвинить Картера в лицемерии по вопросу прав человека50. В ноябре 1977 года иранская монаршая чета нанесла визит Картеру, остановившись в Белом доме. В результате переговоров Картер дал предварительное добро на продажу Ирану шести – восьми легководных ядерных реакторов. Вместе с 16–18 реакторами, о покупке которых шах вел переговоры с Францией и ФРГ, Иран получил бы весьма серьезную ядерную программу.

Стремясь оказать поддержку своему оказавшемуся под огнем критики союзнику, президент Картер с супругой посетили вместе с ним пышную церемонию празднования Нового года в Тегеране, проходившую под аккомпанемент протестов в столицах обеих стран. Перед каждым из 400 гостей стояло по пять хрустальных бокалов. Картер без устали расхваливал гостеприимного хозяина: «Наши беседы были бесценными, наша дружба неизменна, и я хочу поблагодарить лично шаха, чья мудрость и опыт так помогли мне, молодому лидеру. Во всем мире нет лидера, по отношению к которому я чувствовал бы бо́льшую дружбу и благодарность»51.

В следующем месяце в Иране возобновились массовые протесты. В сентябре шах ввел в стране военное положение. Бжезинский призвал Картера открыто поддержать либо шаха, либо военный переворот. Боясь, что СССР может использовать эту возможность для вторжения в залив, он просил Пентагон подготовить план захвата иранских нефтяных месторождений. В декабре он предупредил Картера, что США могут столкнуться с «крупнейшим с начала холодной войны поражением, истинные последствия которого могут превзойти Вьетнам»52. За кулисами Бжезинский пытался оценить возможность военного переворота. Посол Уильям Салливен вспоминал: «По телефону мне передали сообщение от Бжезинского, который спрашивал меня, могу ли я организовать военный переворот, который подавил бы революцию… Увы, мой ответ был совершенно непечатным»53.

В январе 1979 года шах бежал из страны. Бжезинский был в ужасе от перспективы захвата власти коммунистами. Происшедшее оказалось колоссальным провалом разведки: ЦРУ и Госдепартамент недооценили угрозу исламского фундаментализма. Генри Прехт, сотрудник подразделения Ирана в Госдепартаменте, вспоминал, как начал понимать, что назревает в стране:

«В конце ноября 1978 года мы созвали всех специалистов по Ирану, чтобы обсудить, что делать и что происходит в стране… за день до этого я читал лекцию в Американском университете и… там было много иранских студентов… Когда я спросил их, что, по их мнению, произойдет в Иране, все они сказали: исламское правительство. На следующий день на своем совещании мы ходили по комнате и делились мыслями по этому вопросу. Говорили: “Будет либеральное правительство, Национальный фронт, а Хомейни уедет в Кум[134]”. Когда очередь дошла до меня, я сказал: “Исламское правительство”. Меня никто не поддержал»54.

В феврале 77-летний аятолла Хомейни вернулся в Тегеран как герой и начал строить исламскую республику, основанную на законах шариата. Целью было создание нового халифата. Глава отдела Ирана в Лэнгли успокаивал тегеранское бюро ЦРУ: «Не беспокойтесь по поводу продолжения атак на посольство. Единственное, что может их спровоцировать, – предоставление шаху убежища в США. А здесь нет никого, кто был бы достаточно глуп, чтобы пойти на это»55. Никого, кроме Картера, уступившего под давлением Киссинджера, Дэвида Рокфеллера, Бжезинского и прочих друзей шаха. Иранцы были в ярости. В ноябре студенты ворвались в американское посольство и захватили в заложники 52 американцев, которых удерживали на протяжении 444 дней. Боясь советской интервенции для подавления исламского фундаментализма, Картер направил в Персидский залив 25 боевых кораблей, включая три авианосца с ядерным оружием на борту, и 1800 морских пехотинцев. Он также блокировал активы Ирана в США и сократил импорт иранской нефти.

Когда это не помогло, в американском обществе возникло беспокойство. Глава аппарата Белого дома Гамильтон Джордан предупредил Картера, что «американцы разочарованы неспособностью нашей страны сделать хоть что-нибудь для освобождения пленников и возмездия за оскорбление нашего достоинства»56. Но Картер продолжал проявлять сдержанность. Недоверие Хомейни к СССР и его сторонникам из иранских левых партий ограничивало возможности Советского Союза использовать ситуацию. Неприязнь Хомейни к Советскому Союзу еще больше усилилась, когда в декабре 1979 года советские войска вошли в Афганистан, и продолжила усиливаться после того, как союзник СССР, Ирак, напал на Иран в сентябре 1980 года.

С Ираном американцам просто повезло в одном аспекте. В рамках программы Эйзенхауэра «Атом ради мира» США продали десятки исследовательских реакторов по всему миру, включая Иран, и поставляли в качестве топлива для них высокообогащенный уран. Некоторые из реакторов использовали топливо, обогащенное до 93 %. Незадолго до свержения шаха США продали Ирану 58 фунтов оружейного урана. К счастью, на момент прихода к власти революционного правительства это топливо все еще не было поставлено, и сделку заморозили57.

Кризисы вспыхивали по всему земному шару. К концу 1970-х годов Центральная Америка, десятилетиями жившая в нищете под властью поддерживаемых США правых диктаторов, готова была взорваться. В Никарагуа Сандинистский фронт национального освобождения (СФНО), названный в честь ставшего мучеником партизанского вождя Аугусто Сандино, угрожал свергнуть президента Анастасио Сомосу Дебайле. Жестокое и коррумпированное 43-летнее правление семейства Сомоса сплотило обнищавшее население в борьбе с ним. Правительство Картера боялось, что победа сандинистов вдохновит революционеров в соседних странах, особенно в Гватемале, Гондурасе и Сальвадоре. Бжезинский требовал военной интервенции, пугая всех унижением из-за «неспособности справиться с проблемами на собственном заднем дворе»58. Пока Картер взвешивал возможные варианты, сандинисты в июле 1979 года захватили власть. Это была первая успешная революция в Латинской Америке со времен Кубинской революции 20-летней давности. В Никарагуа была начата широкая программа реформ в сельском хозяйстве, образовании и здравоохранении. Страна заявила о желании наладить отношения с США, и конгресс ответил одобрением программы помощи новому правительству в размере 75 миллионов долларов. Но с появлением сообщений о том, что через Никарагуа кубинцы перебрасывают оружие сальвадорским партизанам, Картер – за 12 дней до вступления в должность в январе 1981 года Рейгана – заблокировал эту помощь.

Картер также столкнулся с необходимостью разобраться в ситуации с Сальвадором, где кучка богатых землевладельцев, известная как 40 семей, правила уже больше века, используя любые методы для подавления протестов нищего населения. В 1970-е число убийств, совершенных «эскадронами смерти», возросло, что привело к подъему народного сопротивления. После убийства в 1980 году архиепископа Оскара Ромеро несколько партизанских групп объединились и создали Фронт национального освобождения имени Фарабундо Марти (ФНОМ). К концу 1980 года ФНОМ был близок к победе. Картер под давлением Бжезинского решил возобновить военную помощь диктатуре.

Несмотря на мрачные доклады относительно прав человека в Иране, президент Картер неизменно демонстрировал поддержку находящемуся под огнем критики шаху. Это приводило в ярость большинство иранцев. Во время празднования нового, 1978 года в Тегеране, под аккомпанемент протестов в столицах обеих стран, Картер обратился к гостеприимному хозяину с полным лести тостом: «Наши беседы были бесценными, наша дружба неизменна, и я хочу поблагодарить лично шаха, чья мудрость и опыт так помогли мне, молодому лидеру. Во всем мире нет лидера, по отношению к которому я чувствовал бы бо́льшую дружбу и благодарность». Бунт вспыхнул вновь вскоре после отъезда Картера. В январе 1979 года шах покинул Иран.

Демонстрации против шахского режима во время Иранской революции. Произошедшее оказалось колоссальным провалом разведки: ЦРУ и госдепартамент недооценили угрозу исламского фундаментализма.

Буря приближалась и в Афганистане – стране, где среднегодовой доход населения в 1974 году составлял всего 70 долларов. В 1976-м Госдепартамент заявил, что США «не могут и не должны каким бы то ни было образом быть причастны или ответственны за “оборону” Афганистана»59. Но ситуация изменилась, когда просоветские повстанцы во главе с Нур Мухаммедом Тараки и Хафизуллой Амином захватили власть в апреле 1978 года. Тараки, ставший новым главой государства, провозгласил: «Я вижу будущее народа очень светлым». Журналист New York Times Уильям Бордерс написал аналитическую статью: «По стандартам практически любой страны мира будущее выглядит отнюдь не светлым – в стране, где средняя продолжительность жизни составляет 40 лет, детская смертность достигает 18 %, а читать умеет лишь каждый десятый. В Афганистане, – продолжал Бордерс, – есть всего несколько шоссе и ни одной мили железных дорог. Большинство населения – либо кочевники, либо нищие крестьяне в грязных деревнях, укрывшихся за высокими стенами. Быт афганцев вряд ли сильно отличается от того, что застал Александр Македонский 2 тысячи лет назад»60.

Советский Союз, имевший дружественные отношения с прежним правительством, хотя оно и проводило репрессии против афганских коммунистов, не стремился к перевороту. Реформы нового правительства, в особенности программы образования для женщин, земельная реформа и планы индустриализации, а также жесткое подавление противников вызвали восстание моджахедов – фанатиков-исламистов, действовавших с территории Пакистана. Вскоре в стране уже полыхала гражданская война.

Соединенные Штаты сделали ставку на моджахедов. Картер, которому не нравились религиозный фанатизм и реакционные взгляды мятежников, поначалу отверг план Бжезинского по организации тайной операции, направленной против нового правительства Афганистана. Тогда Бжезинский для организации подготовки и финансирования боевиков стал работать с ЦРУ. В феврале исламские экстремисты в Кабуле похитили американского посла Адольфа Дабса. Когда афганская полиция и советские военные советники начали штурмовать отель, в котором держали посла, боевики его убили. Это позволило США усилить свое вмешательство в афганские дела.

Бжезинский видел в растущем исламском фундаментализме больше возможностей, чем угрозы. Уже несколько лет США вместе с иранской и пакистанской разведками работали над созданием в Пакистане правого исламского фундаменталистского движения для борьбы с правительствами, симпатизирующими СССР. Впоследствии Бжезинский признавал, что США поддерживали моджахедов еще до советского вторжения: «Еще 3 июля 1979 года президент Картер подписал первую директиву о поддержке противников просоветского режима в Кабуле. В тот же день я отправил президенту записку, в которой указал, что подобная помощь приведет к советскому военному вторжению»61.

Бжезинский понимал, что СССР опасается, как бы вторжение в Афганистан не вызвало восстание 40 миллионов мусульман в советских республиках Средней Азии. Афганское руководство настаивало на том, чтобы Москва направила в Афганистан войска для подавления мятежа, но русские отказались. Вместо этого Брежнев призвал ослабить репрессии в отношении политических противников. Советские лидеры справедливо полагали, что именно американцы вместе с иранскими и пакистанскими экстремистами стоят за спиной афганских мятежников. Не исключали они и участия в этом Китая. И все же не спешили с вторжением. Громыко так объяснил обеспокоенность советского руководства: «Мы откажемся от многого, достигнутого с таким трудом: разрядка, ОСВ-2 – все это вылетит в трубу. Не будет ни шанса достичь соглашения (а что бы там ни говорили, для нас это самое главное), не будет встречи Брежнева с Картером… и наши отношения с Западом, в особенности с ФРГ, будут испорчены»62.

Советский Союз решил свергнуть Амина, главного инициатора репрессий, и заменить его Тараки. Но вышло наоборот: Тараки был убит, а Амин упрочил свою власть[135]. Он не только усилил репрессии, но и обратился к США за помощью. Не желая установления проамериканского режима на своих южных границах, за которым последовало бы размещение там американских войск и ракет «Першинг-2», Советский Союз решил заменить Амина Бабраком Кармалем, хотя и понимал, что это вызовет нестабильность, которая может вынудить их ввести в страну войска. Советское военное командование было против интервенции, опасаясь, что она может спровоцировать объединение исламских радикалов, которое втянет СССР в многолетнюю войну в стране, где у него нет серьезных интересов. Но Брежнев легкомысленно настоял на вторжении, решив, что война займет всего три-четыре недели. Еще больше его подталкивал к интервенции сам Запад, который стал разрушать достижения разрядки: в США росло сопротивление ОСВ-2, а НАТО решило разместить в Европе новые баллистические ракеты средней дальности. Однако, как подчеркивает историк Мелвин Леффлер, «принимая решение о вводе войск в Афганистан, советское руководство исходило из наличия угрозы, а не из возможности получения преимуществ»63.

Вопреки предостережениям военных советников Брежнев на Рождество 1979 года отправил в Афганистан 80 тысяч солдат. До самого начала вторжения ЦРУ уверяло Картера, что этого не произойдет. Мир не поверил, что вторжение спровоцировано тайными усилиями США дестабилизировать дружественный Москве режим у границ СССР. Бжезинский ликовал, считая, что заманил Москву в ту же ловушку, в которую Вашингтон попал во Вьетнаме.

Холодная война вновь разгорелась в полную силу. Картер назвал вторжение в Афганистан «величайшей угрозой миру со времен Второй мировой войны». Это было столь вопиющим преувеличением, что обозреватель New York Times Рассел Бейкер счел своим долгом напомнить ему о блокаде Берлина, корейской войне, Суэцком и Карибском кризисах, а также о войне во Вьетнаме 64. Но 23 января в послании «О положении страны» Картер заявил: