Эйзенхауэр: неприглядная картина 2 страница

Макартур заверил Трумэна, что китайцы не примут участия в конфликте, но согласился использовать по мере продвижения к китайской границе только корейские войска. Ачесон также не допускал возможности участия Китая в войне как «явного безумия»32. Макартур даже заговорил о том, что боевые действия закончатся ко Дню благодарения[69], а к Рождеству все войска уже будут выведены из Кореи. Он отмахнулся от неоднократных предупреждений министра иностранных дел КНР Чжоу Эньлая, что китайцы вступят в войну, если Соединенные Штаты продолжат продвижение своих войск на север. Китайцы также негодовали из-за того, что США развернули целую кампанию за недопущение КНР в ООН, а также из-за решения США защищать Тайвань с помощью Седьмого флота. Mao хотел уже отправить войска в Корею, но мнения членов политбюро ЦК КПК разошлись. Сталин ободрил Мао Цзэдуна. Он заверил Mao, что СССР и КНР сильнее США, Англии и их западноевропейских союзников, особенно пока не успели перевооружиться Германия и Япония. Раньше Сталин говорил Ким Ир Сену, что начало военных действий – просто способ ответить на «нечестные, вероломные и высокомерные действия США в Европе, на Балканах и на Ближнем Востоке, а особенно на их решение создать НАТО»33.

 

 

 

Генерал Дуглас Макартур в сентябре 1950 года во время внезапной высадки американского десанта в Инчхоне, которую Трумэн назвал «блестящим маневром».

 

 

Макартур преспокойно нарушил свое обещание использовать только корейские войска и приказал ВВС бомбить районы у китайской границы. Когда КНШ потребовал от него не сбрасывать бомбы в пределах 10 километров от границы, он ответил: «Трудно переоценить катастрофичность последствий как военных, так и психологических, которые последуют за вашими ограничениями»34.

25 октября китайцы атаковали войска ООН в Унсане. 8 ноября КНШ телеграфировал Макартуру с предложением пересмотреть его задачи. Макартур ответил, что требование англичан, французов и многих американцев остановиться у 38-й параллели очень напоминает «недавний случай в Мюнхене». «Сдача хотя бы части Северной Кореи перед лицом агрессии китайских коммунистов, – возмутился он, – станет самым большим поражением свободного мира за последнее время»35.

Трумэн и КНШ уступили требованиям Макартура. 24 ноября Макартур начал крупное наступление, которое, с его точки зрения, должно было положить конец войне. Но внезапно через реку Ялуцзян потекли сотни тысяч китайских солдат, вынудив войска США и их союзников начать поспешное отступление. Их поражение оказалось катастрофическим. Макартур мрачно объявил: «Мы столкнулись с совершенно новой войной»36. Ачесон сообщил конгрессу, что США оказались на грани третьей мировой войны. Трумэн с ним согласился. «Похоже, что третья мировая война уже началась», – записал он в своем дневнике. Генерал Омар Брэдли назвал происшедшее «крупнейшей военной катастрофой в истории Соединенных Штатов»37, а журнал Time — «худшим поражением, которое когда-либо терпели США»38.

Китайский представитель в Совете Безопасности ООН[70]объявил о волне освободительных движений, прокатившейся по региону: «Несмотря на дикость и жестокость американских империалистических агрессоров, решительно сражающийся народ Японии, победно идущий вперед народ Вьетнама, героически сопротивляющийся народ Кореи, народ Филиппин, никогда не складывавший оружие, и все угнетенные страны и народы Востока, несомненно, сплотятся в тесном единстве… Они будут храбро сражаться, чтобы одержать окончательную победу в борьбе за национальную независимость»39. Английское правительство одобрило скорейшее окончание войны, считая, по словам газеты Chicago Tribune , что она «велась в состоянии, близком к истерии, и с излишней расточительностью»40. Но американские лидеры решили сначала опустошить Северную Корею.

В начале войны Макартур и другие отстаивали применение атомных бомб для поддержки боевых действий. «Я вижу здесь уникальные возможности для применения атомной бомбы – нанести блокирующий удар, который потребует полугода ремонтно-восстановительных работ. Бальзам на душу моих B-29», – восторгался он. Генерал Чарльз Болте подсчитал, что 10–20 атомных бомб из американского арсенала не стоит растрачивать впустую. В июле Трумэн послал бомбардировщики, способные нести ядерные бомбы, в Англию и на Гуам. Однако КНШ решил, что, учитывая скромные размеры большинства корейских городов, будет вполне достаточно обычной бомбардировки. Генералы также выразили обеспокоенность возможным советским возмездием и осуждением таких действий со стороны общественности. Но теперь, после вмешательства в конфликт китайцев, США оказались в отчаянной ситуации, а на китайской территории цели были куда более подходящими 41. Трумэн ошеломил журналистов в конце ноября 1950 года, объявив, что все варианты, открыто предполагающие применение атомного оружия, уже лежат у него на столе:

 

 

«Если агрессия в Корее окажется успешной, то можно ожидать, что она распространится по всей Азии и Европе и докатится до нашего полушария. В Корее мы сражаемся за нашу собственную национальную безопасность и выживание…

Вопрос. Включая атомную бомбу?

ПРЕЗИДЕНТ. Включая все оружие, которое у нас есть.

Вопрос. Это означает, что применение атомной бомбы активно обсуждается?

ПРЕЗИДЕНТ. Ее применение всегда активно обсуждается…

Вопрос. Означает ли это, мистер президент, применение против военных целей или гражданских…

ПРЕЗИДЕНТ. Это вопрос, ответ на который должны дать военные… Право отдать приказ о применении оружия принадлежит командующему на месте, как и всегда»42.

 

 

В тот день командующий ВВС на Дальнем Востоке генерал Джордж Стрейтмейер просил начальника штаба ВВС США генерала Хойта Ванденберга отправить на Дальний Восток группы бомбардировщиков, несущих атомное оружие. Лемей вызвался командовать ими. Мендел Риверс, член палаты представителей от Южной Каролины, заявил: «Если когда и наступало время для применения атомной бомбы, оно наступило именно сейчас»43. Оуэн Брюстер, сенатор от штата Мэн, предложил применить ее против китайцев. Том Стид, конгрессмен от Оклахомы, предпочитал бомбить Кремль. Джозеф Брайсон, конгрессмен от Южной Каролины, хотел только удостовериться, что ее хоть на кого-то сбросили: «Пробил тот час, когда все известные виды вооружений, включая атомную бомбу, должны применяться без промедления»44. Ллойд Бентсен от Техаса, будущий кандидат в вице-президенты от Демократической партии, советовал президенту «предложить командующему северокорейскими войсками в течение недели отступить… от 38-й параллели или использовать эту неделю для эвакуации гражданских лиц из особого списка северокорейских городов, которые будут подвергнуты атомному удару ВВС США»45.

Гэллап обнаружил, что от 38 до 52 % американцев поддерживают применение атомных бомб, что кардинально отличалось от результатов прежних опросов. Делегаты в ООН предупредили, что жители Азии пришли бы «в ужас» от использования такого оружия46. Клемент Эттли немедленно вылетел в Америку, чтобы сообщить Трумэну: европейцы разделяют ужас азиатов. Сразу после визита Эттли Трумэн сказал группе конгрессменов, что было бы неправильно наносить удар по ставленникам Москвы, в то время как настоящим преступником является Кремль, однако атомные бомбардировки СССР спровоцируют его на удар по Лондону, Берлину и Парижу.

9 декабря 1950 года Макартур попросил разрешения на применение атомных бомб по своему усмотрению. 24 декабря он представил список из 26 целей. Он также попросил позволить ему сбросить четыре бомбы на вторгшиеся войска противника и еще четыре – на «критические концентрации вражеской авиации». Он рассчитал, что, если сбросить от 30 до 50 атомных бомб «у самой Маньчжурии», это привело бы к образованию «радиоактивного пояса», который помог бы одержать победу в войне уже через 10 дней. Но это только краткосрочный эффект. Пояс протянулся бы «от Японского моря до Желтого». Поэтому, решил генерал, «в ближайшие 60 лет никто бы не вторгся в Корею с севера»47.

В то время как Макартур рисовал картины атомного Армагеддона, другие оплакивали резкое падение международного престижа США, вызванное разгромом их войск в Корее. Корреспонденты New York Times в столицах Европы, Азии и Ближнего Востока сообщали о «потере веры в Соединенные Штаты». Во Франции «падение престижа Америки едва ли не катастрофическое». В Индии, где американский «престиж чрезвычайно пострадал», многие испытывали «тайную радость, видя, как азиаты наказывают жителей Запада»48. Кое-кто даже усомнился в способности США воспрепятствовать советской оккупации Европы, учитывая, как плохо американские войска сражаются с Китаем.

Поскольку количество жертв с американской и южнокорейской стороны быстро возрастало, Макартур, сидя в Токио, начал слать в США сообщения, в которых пытался переложить вину за военное поражение на других и требовал тотальной войны против Китая. 10 марта 1951 года Макартур попросил предоставить ему «решающие атомные средства» в ответ на советскую поддержку с воздуха в Корее и Маньчжурии и сосредоточение китайских войск у границы с Кореей. «Финлеттер и Ловетт[71]предупреждены о возможности применения атомного оружия. Полагаю, все готово», – написал Ванденберг 14 марта49. 24 марта 1951 года, зная, что Трумэн добивается прекращения огня, Макартур выступил по радио с собственным ультиматумом Китаю. Трумэн возмутился: «Я покажу этому сукину сыну, кто здесь главный», – но спустил дело на тормозах50. Однако когда конгрессмен от Республиканской партии Джо Мартин прочитал на заседании палаты представителей письмо Макартура, где тот заявлял: «Если мы проиграем эту войну с коммунизмом в Азии, падение Европы станет неизбежным»51, – КНШ единогласно рекомендовал снять Макартура с должности командующего. И 11 апреля Белый дом объявил об отстранении его от должности.

Однако вовсе не страстное желание Макартура применить атомное оружие стало главной причиной такого решения. Всего лишь несколькими неделями ранее начальники штабов приказали нанести атомный удар по Маньчжурии, если китайцы отправят туда еще один крупный воинский контингент. 6 апреля Трумэн одобрил этот приказ и разрешил передачу девяти атомных бомб из-под контроля КАЭ военным на Гуаме и Окинаве 52.

Увольнение Макартура оказалось пагубным для Трумэна: теперь его поддерживали меньше 30 % американцев. «Редко случается, чтобы непопулярный человек увольнял популярного», – отметил журнал Time .

Лидеры республиканцев в обеих палатах конгресса встретились, чтобы обсудить возможность импичмента. Сенатор Уильям Дженнер обвинил правительство в измене: «Страна сегодня находится в руках клики, которой руководят советские агенты. Наш единственный выход – подвергнуть президента Трумэна импичменту»53. Джозеф Маккарти тоже хотел сместить с должности «сукина сына» за то, что тот уволил Макартура, и заявил, что Трумэн, наверное, был пьян в тот момент, перебрав «американского виски и французского ликера». Он также обвинил Трумэна в подписании «смертного приговора всей западной цивилизации»54.

 

 

 

Генерал Дуглас Макартур на стадионе «Солджер-филд» в Чикаго во время прощальной поездки по стране в 1951 году после его увольнения Трумэном.

 

 

Общественность поддержала Макартура. 7,5 миллиона человек устроили ему торжественную встречу в Нью-Йорке. Его приветствовали как героя в Вашингтоне, Бостоне, Сан-Франциско и Чикаго. Макартур эмоционально оправдывал свой принцип ведения войны, выступая на совместном заседании палат конгресса, и завершил свое выступление так:

 

 

«Говорят… что я милитарист. Это утверждение удивительно далеко от правды. Я знаю войну так, как ее знает мало кто из ныне живущих, и для меня нет ничего более отвратительного, чем война. Я долго отстаивал ее полный запрет, поскольку именно ее разрушительное влияние и на своих, и на врагов сделало ее бесполезной для урегулирования международных споров… Мир менялся много раз с того дня, как я принял присягу… в Вест-Пойнте, однако я все еще помню припев одной из популярных казарменных песенок, в котором говорилось, что старые солдаты не умирают, а просто исчезают. И, как и старый солдат из этой песенки, я заканчиваю свою военную карьеру и исчезаю – старый солдат, старавшийся выполнять свой долг, как указал ему Господь Бог. Прощайте»55.

 

 

Его речь в конгрессе транслировалась по национальному радио в прямом эфире. «Мы увидели большую Божью искру в этом человеке и услышали глас Божий», – воскликнул конгрессмен от Миссури Дьюи Шорт56. Трумэн, однако, упрекнул «чертовых глупцов-конгрессменов, расплакавшихся как бабы» над «какой-то ерундой»57.

Упоминание Макартуром песенки «Старые солдаты не умирают» вызвало бешеный спрос на популярную музыку. Один из руководителей Remick Music Corporation , которой принадлежали авторские права на песню, сравнил реакцию американцев с «землетрясением» и заказал публикацию 50 тысяч экземпляров нот. Джин Отри сорвался со съемок очередной серии фильма, чтобы сделать новую запись песни для Columbia Records , которая продала 25 тысяч пластинок в первый же день. Компания Decca Records быстро выпустила две другие версии песни: одну – в исполнении Реда Фоули, другую – Херба Джеффриса. RCA Victor выпустила версию в исполнении Вона Монро. Capitol Records выпустила версию в исполнении Джимми Уэйкли. Бинг Кросби спел ее в прямом эфире радиопостановки. Записи, выпущенные Columbia и RCA , сметали с полок, едва они появлялись.

Слушания конгресса по вопросу увольнения Макартура и политике в Азии продолжались два месяца. Конгрессмены-демократы и высшие военные чины не оставили камня на камне от утверждений Макартура. Генерал Брэдли отклонил предложенную Макартуром войну с Китаем как «несправедливую войну, которая велась бы не в том месте, не в то время и не с тем врагом». После этого блеск Макартура быстро потускнел. Однако популярность Трумэна так и не восстановилась. Его поддержка среди избирателей упала до рекордно низких 22 %. Ачесон отметил, что война «нанесла американской внешней политике ущерб, который даже трудно оценить, и погубила правительство Трумэна»58.

 

 

 

Американский самолет выпускает напалм над Северной Кореей. Хотя весной 1951 года уже начались мирные переговоры, американская воздушная война не стихала. В качестве средства поражения был выбран напалм. Почти все крупные города в Северной Корее были сожжены дотла.

 

 

 

 

Женщины и дети роются среди развалин в Сеуле. Во время войны погибло от 3 до 4 миллионов корейцев при общем количестве населения 30 миллионов; погибло также свыше миллиона китайцев и 37 тысяч американцев.

 

 

На смену Макартуру пришел генерал Мэтью Риджуэй, и в мае 1951 года он запросил 38 атомных бомб. Но в ту весну и лето благодаря Сталину США, Китай и обе Кореи начали переговоры, которые затянулись на два года. Американская воздушная война не стихала: США развязали кампанию с использованием зажигательных бомб – подобную той, которую они вели против Японии пятью годами ранее. Теперь в качестве средства поражения был выбран напалм. Репортер New York Times Джордж Баррет описал эффект использования напалма при бомбардировке деревни с населением в 200 человек к северу от Аньяна, назвав ее «жуткой данью тотальной современной войне»:

 

 

«Жители в деревне и на полях погибли, захваченные врасплох, и остались в тех позах, в которых их настиг напалм: мужчина, садившийся на велосипед; 50 девочек и мальчиков, игравших в сиротском приюте; домохозяйка, странным образом не обгоревшая, державшая в руках лист, вырванный из каталога “Сирс энд Робак”, отмеченный карандашом на заказе № 3811294 – 2 доллара 98 центов за потрясающую пижаму кораллового цвета»[72]59.

 

 

Почти все крупные города в Северной Корее были сожжены дотла. Оставшиеся в живых искали убежища в подвалах. Гражданам Южной Кореи приходилось не многим лучше. Ежегодник английских вооруженных сил сообщал в 1951 году: «Война велась без оглядки на самих жителей Южной Кореи, а их несчастную страну считали просто полем сражений, а не страной, которую нужно освободить. Как следствие, борьба оказалась безжалостной, и не будет преувеличением сказать, что Южной Кореи как страны больше не существует. Ее города разрушены, значительная часть средств к существованию уничтожена, а народ превратился в угрюмую массу, которая целиком зависит от благотворительности. Граждан Южной Кореи, к сожалению, считали просто “узкоглазыми”, как и их братьев к северу от 38-й параллели»60. Оценки потерь значительно расходятся, но 3 или 4 миллиона корейцев погибли при общем населении в 30 миллионов; погибло также свыше миллиона китайцев и 37 тысяч американцев.

К февралю 1951 года только 39 % американцев все еще поддерживали войну. Ситуация оказалась патовой. Американцы начали спрашивать себя: почему их сильные, современные войска не сумели победить плохо оснащенную армию корейских и китайских крестьян?

Лемей возразил против ограничений, наложенных на вооруженные силы США, и напомнил, что, когда война началась, «мы, так сказать, подсунули записку под дверь Пентагона и сказали: “Слушайте, давайте двинемся туда… и сожжем дотла пять самых больших городов Северной Кореи – они не очень большие, – это должно положить конец войне”. Ну, в ответ человек пять-шесть крикнули: “Вы же убьете много гражданских!” и “Это слишком ужасно”. Но за три года без малого… мы сожгли дотла все города в Северной Корее – и Южной тоже… Что ж, в расчете на три года это приемлемо, но убить немного людей, чтобы этого не допустить, – нет, многие даже подумать о таком не в силах»61.

Корея была только примером быстро ухудшающейся ситуации в Азии. США решили усилить поддержку французов в Индокитае и выделили 10 миллионов долларов французской марионетке – императору Бао Даю. Неприятности назревали и на Филиппинах, где поддерживаемый США президент Мануэль Рохас и его преемник Эльпидио Кирино пытались подавить восстание крестьянской Народной армии. Во время войны Рохас сотрудничал с японцами, а потом переметнулся на сторону крупных землевладельцев и католической церкви. США усилили филиппинскую армию и развернули успешную кампанию по подавлению восстания. Во главе американцев стоял майор Эдвард Лэнсдейл. Операции проводились при поддержке американских ВВС. Лэнсдейл – колоритный руководитель отдела рекламы, служивший в Управлении стратегических служб и ЦРУ и увековеченный в двух известных романах[73], – позднее возглавил аналогичные операции по подавлению восстаний во Вьетнаме и на Кубе, но с намного меньшим успехом. И даже на Филиппинах основная заслуга в ослаблении Народной армии принадлежала не Лэнсдейлу, а филиппинскому президенту Рамону Магсайсаю, который провел земельную реформу и пригласил Народную армию вернуться в легальную политику.

Корейская война проложила дорогу резкой милитаризации американского общества. Трумэн одобрил директиву СНБ-68, и ассигнования на оборону на 1951 финансовый год выросли почти вчетверо: с 13,5 миллиарда долларов до 48,2 миллиарда. В течение полугода после начала войны в Корее американские военные расходы взлетели до 54 миллиардов долларов, обеспечив колоссальный всплеск разработок в космическом и оборонном секторах экономики по всей стране, особенно в Калифорнии. В графстве Лос-Анджелес в производстве самолетов и вертолетов было задействовано 160 тысяч человек, а в оборонном и космическом секторах трудилось 55 % населения. В Сан-Диего оборонный сектор составлял почти 80 % всего производства62. НАТО была реорганизована в полноценную военную структуру, Верховным главнокомандующим которой был американец, а в ряде стран Европы разместились на базах американские войска.

Американские решения перевооружить Германию и подписать мирный договор с Японией, независимо от советского участия, еще больше усилили вражду между США и СССР. Недавно назначенный американский посол в Москве Джордж Кеннан беспокоился: «Мы сами… сверхмилитаризацией своей политики и своими заявлениями… укрепили веру Москвы в то, что в конце концов действительно стремимся к войне»63.

Учитывая излишнюю милитаризацию американской жизни, совершенно логично, что один из высокопоставленных военных баллотировался на пост президента. На президентских выборах 1952 года губернатор Иллинойса и кандидат на пост президента от Демократической партии Эдлай Стивенсон с треском проиграл генералу Дуайту Эйзенхауэру. В качестве кандидата на должность вице-президента Эйзенхауэр выбрал антикоммуниста, сенатора от Калифорнии Ричарда Никсона, не чуравшегося грязной работы. Во время избирательной кампании Никсон выполнял такую работу за Эйзенхауэра, осуждая «миротворца Эдлая» за примиренческую позицию по отношению к коммунистам и утверждая, что тот «получил ученую степень по сдерживанию коммунизма в колледже трусости, возглавляемом Дином Ачесоном»64. Сенатор Джозеф Маккарти скопировал его политику и называл кандидата от демократов «Элджером»65, намекая на Элджера Хисса[74]. Маккарти испытывал личную неприязнь к генералу Джорджу Маршаллу, которого он обвинял в «потере» Китая во время пребывания на должности госсекретаря в правительстве Трумэна. Во время предвыборной поездки в штат Висконсин, родной штат Маккарти, Эйзенхауэр собирался броситься на защиту своего друга и наставника от таких грубых нападок, но в конце концов отказался от конфронтации с таким антикоммунистом и демагогом, малодушно выбросив из своей речи абзац в защиту Маршалла. Он, очевидно, знал, что целых 185 человек из 221 конгрессмена-республиканца просили назначить их в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности при палате представителей США66.

Кампания Эйзенхауэра, яростно обличавшая продажность демократов, снизила темпы до минимума в сентябре, когда ее пошатнули известия о том, что бизнесмены-консерваторы тайно пожертвовали Никсону 18 тысяч долларов. Советники Эйзенхауэра поддержали мнение простых американцев и потребовали выгнать Никсона из партии. В последней отчаянной попытке спасти свое политическое будущее Никсон выступил со своей знаменитой «речью о Чекерсе» перед 55 миллионами телезрителей[75].

Эта ставка на сентиментальность простых американцев спасла Никсона. Но Эйзенхауэр еще немного помучил Никсона неизвестностью и сказал, что ждет его в Западной Вирджинии. Никсон составил прошение об отставке и рявкнул помощнику: «Чего еще ему от меня надо? Я не намерен ползти к нему на карачках». На следующий день Эйзенхауэр встретил его в аэропорту и сказал: «А ты молодчина, Дик»67. У Никсона сдали нервы, и он расплакался.

Эйзенхауэр с легкостью победил на выборах, получив поддержку в 39 штатах. В январе 1953 года, когда он вступил на пост, отношения между СССР и США были чрезвычайно напряженными. Эйзенхауэр и Джон Фостер Даллес, его новый госсекретарь, во время избирательной кампании не предпринимали ничего, что бы понизило градус в этих отношениях, а наоборот – подливали масло в огонь антисоветизма, призывая перейти от проводившейся демократами политики «сдерживания коммунизма» к «освобождению», на котором настаивали республиканцы.

Но Эйзенхауэр не всегда был таким ярым антикоммунистом. Так, в 1942 году он требовал открытия второго фронта, а позже находился в дружеских отношениях с советским маршалом Г. К. Жуковым. После войны он все еще не сомневался, что советско-американская дружба продлится. Сталин, относившийся к нему с большим уважением, сказал послу США Авереллу Гарриману: «Генерал Эйзенхауэр – великий человек не только из-за своих военных свершений, но и благодаря своему гуманному, дружелюбному, доброму и откровенному характеру»[76]68. Эйзенхауэр посетил Москву в августе 1945 года, и советские люди принимали его как героя. Сталин оказал ему особую честь: генерал стал первым иностранцем, наблюдавшим за парадом на Красной площади с трибуны Мавзолея Ленина. Позднее, уходя в отставку с должности начальника штаба сухопутных войск, он в своей прощальной речи признал ошибочным непродуманную подмену понятия национальной безопасности военной силой:

 

 

«Национальная безопасность не означает милитаризма или чего-то подобного. Безопасность нельзя измерить накопленными боеприпасами, численностью личного состава вооруженных сил или монополией на непобедимое оружие. Таких подходов придерживались Германия и Япония, и, проверенные войной, они оказались ложными. Даже в мирное время показатель физической силы ненадежен, поскольку оружие устаревает и становится непригодным; обширные армии распадаются, высасывая силу питающих их стран; монополия на оружие длится недолго»69.

 

 

За время пребывания у власти Эйзенхауэру не раз представится возможность отказаться от холодной войны и гонки вооружений. Возглавляя самое могущественное государство в мире в течение, вероятно, самого длительного периода международной напряженности в истории, он мог бы сделать смелый шаг, способный перевести мир на другие рельсы. Сигналы из Москвы намекали, что Кремль, возможно, уже готов изменить курс. Но из-за идеологии, политических расчетов, острой необходимости в милитаризованном государстве, а также из-за отсутствия воображения он неоднократно оказывался не в состоянии воспользоваться появившейся возможностью. И хотя он заслуживает уважения за то, что смог избежать войны с Советским Союзом в то время, когда она казалась весьма вероятной, после его ухода мир оказался в куда большей опасности, чем когда он только занял свой пост.

Эйзенхауэру не пришлось долго ждать исключительной возможности полностью изменить курс холодной войны. 5 марта 1953 года, через какой-нибудь месяц после его вступления в должность, умер И. В. Сталин. Кое-кто из приближенных советников Эйзенхауэра убеждал его использовать смятение в Москве в своих интересах и «напугать врага до потери сознания». СНБ призвал «к психологической эксплуатации этого события», а Ч. Д. Джексон, советник Эйзенхауэра по психологической войне, предложил «общее военно-политическое наступление»70. Но новые советские руководители быстро сориентировались и постарались ослабить напряжение в отношениях с Соединенными Штатами, дав указание Китаю и Северной Корее пойти на компромисс по соглашению о перемирии. 15 марта Г. М. Маленков публично заявил: «Нет ни одного спорного или нерешенного вопроса, который нельзя было бы урегулировать мирным путем»71. Новый директор ЦРУ Аллен Даллес сообщил, что советские лидеры серьезно желают «уменьшить опасность глобальной войны»72. Они даже сделали предварительные шаги к либерализации в самом СССР. Черчилль, снова избранный в 1951 году на пост премьер-министра Великобритании, начал опасаться ядерной угрозы. Он убеждал Вашингтон не упустить эту беспрецедентную возможность покончить с холодной войной. Он настаивал на встрече с советским руководством на высшем уровне73. Эйзенхауэр молчал целых полтора месяца, пока его советники готовили ответ. Наконец он прервал затянувшееся молчание и сделал одно из самых четких заявлений, когда-либо сделанных американским президентом, о потерях, которые страна несет из-за холодной войны:

 

 

«Каждая изготовленная пушка, каждый вошедший в строй военный корабль, каждая запущенная ракета в конечном итоге означают ограбление тех, кто голоден и не накормлен досыта, кто мерзнет и не имеет одежды. Этот мир… растрачивает силы наших рабочих, способности наших ученых и надежды наших детей. Современный тяжелый бомбардировщик стоит не меньше, чем… новые школы в 30 городах, или две электростанции, каждая из которых будет обеспечивать энергией город с населением 60 тысяч человек, или две прекрасно оборудованные больницы. Это 80 километров бетонного покрытия для наших дорог. За один истребитель мы платим цену, равную стоимости полумиллиона бушелей пшеницы. За один эсминец мы расплачиваемся тем, что не можем построить новые дома, в которых могли бы жить более 8 тысяч человек… Это не тот образ жизни… Под нависшими облаками угрозы войны проступает железный крест, на котором распято человечество»[77]74.

 

 

Эйзенхауэр в совершенно неожиданной манере призвал к миру, разоружению и развитию стран третьего мира. Но при этом он остался верен своим основным убеждениям, остался консервативным рыцарем холодной войны, обвиняя в охватившей весь мир тревоге Советский Союз.

New York Times назвала его речь «великолепной и очень трогательной»75. Washington Post выразила надежду, что он намекнул на неприятие «провокационных заявлений Трумэна», «воинственных жестов», «милитаризации политики» и «помощи… любому, кто станет противником коммунистов». Эйзенхауэру, как считала Post , необходимо еще отказаться от «теории, будто щелчок кнута в Москве вызывает автоматическое повиновение и в отдаленных уголках стран-сателлитов, по всему красному Китаю и во всей зараженной коммунизмом Азии»76.

В СССР его речь издали массовым тиражом и предложили свои меры, внушающие оптимизм. Но оптимизм оказался недолгим. Два дня спустя Даллес отмахнулся от «мирного наступления» Маленкова, назвав его «мирной обороной», к которой вынуждает русских мощь США. Он обвинил коммунистов в «планировании бесконечных заговоров с целью разложить изнутри и свергнуть все по-настоящему свободные правительства в мире»77.