Анна Петровна

Госпиталь

Послевоенное детство

 

О послевоенном нашем детстве

Чаще вспоминаем мы теперь.

Стоит ненароком заглядеться

На своих детишек: вижу дверь,

 

Дядю Мишу, подпоясан сеткой,

Без руки, коль чешется ладонь –

О колено трёт; кричит соседка:

«Железяки, пацаны, не тронь!»

 

Руки в цыпках, брюки не по росту…

Право, это было всё равно.

Главное, коль попросить матросов, –

То посмотришь с пристани кино.

 

Эти годы, не густые, правда,

Добрым-добрым словом помяну.

Жаль, не поиграли в космонавтов –

Всё в войну, в ту страшную войну.

 

Год пятьдесят второй,

Пятьдесят третий. Детство.

Лодок рыбачьих строй.

В бухточке по соседству

 

Тень госпитальной стены,

Выщербленной и длинной.

Вечером пацаны

Лазили за маслиной.

 

А на стене той в ряд

Больные сидели чинно.

С нами поговорят,

Ветку нагнут маслины.

 

Помню, один там был

Другом нам самым первым.

Змея пускать любил:

Помнил своих, наверно.

 

Раз прибежали – нет.

Рано, быть может, рано?

Кто-то сказал в ответ:

«Раны открылись, раны».

 

Плакали в тишине,

Долго не понимая,

Как это на войне

После войны погибают.

В переулочке домик скромный.

Из-за моря спешит рассвет.

– С добрым утром, Анна Петровна!

Шестьдесят невесёлых лет.

 

На минуту забыта стирка,

Ест глаза керосинки дым.

На коленях у вас бескозырка,

Буквы жёлтые «Красный Крым».

 

Треугольников тонких пачечка,

Пожелтевший газеты клочок,

Вы над ними опять поплачете –

И упрячете в сундучок,

 

Чтобы завтра с утра рассматривать,

Вспоминая тот день хмельной…

Так мечталось: женой и матерью.

Обернулось: одной, вдовой.

 

Коль слыхать о войне случается,

Значит, снова увижу во сне:

Старшина навек улыбается

В чёрной рамочке на стене.

 

В переулочке домик скромный.

Из-за моря спешит рассвет.

Тётя Аня, Анна Петровна,

Шестьдесят невесёлых лет.

 

 

***

 

В ту деревню из детства уже не приду я,

Но, сощурившись, вижу сквозь дождь

По деревне бредущую бабку седую

И её сумасшедшую дочь.

 

И какая ворона такое накаркала –

Никогда и ничем не помочь.

Это вечная каторга, вечная каторга:

Сумасшедшая дочь, сумасшедшая дочь.

 

Долго вслед им гляжу. Чуть поодаль суровый

Дед Никита коня погонял.

На вопрос мой: «С рожденья она нездорова?» –

«Нет, с войны», – потихоньку сказал.

 

Как живут мать и дочь? Есть и домик, и пенсия,

Репродуктор старинный с охрипшею песнею.

Боже, как одиноко за этими стенами,

Не слыхать никого из родни.

 

Часто в клубе кино, но на фильмы военные

Никогда не приходят они.

 

 

***

 

Солнце нынче смотрит виновато:

Светит, да не греет, говорят.

На ветру у райвоенкомата

Грустные акации шумят.

 

Пошумят, проводят новобранцев

И опять, уже который год,

Станут терпеливо дожидаться

Тех, кого давно никто не ждёт.

***

Минут молчанья тишина,

Подолгу дождь по крышам.

Весна прохладна и грустна –

Знать, помнит о погибших.

 

А пережившим не до сна:

Всё в ветре – свист металла.

Поплачь тихонечко, весна,

Чтоб людям легче стало.