Девочка-танкист
В тёмную декабрьскую ночь 1941 года семь разведчиков пробирались от хутора Мекензиевы горы в сторону Черкез-Кермена. Шествие замыкал самый низкорослый из них с санитарной сумкой на боку.
Судя по внешнему виду, это были морские пехотинцы в тельняшках, бушлатах и чёрных шинелях.
Только последний одет был в армейскую форму. Шинель у него топорщилась на спине и была велика в длину и ширину. Сапоги, значительно больше положенного, захватывали непослушными носками каменистую землю.
Старший следил за шедшими позади и, прикладывая палец к губам, напоминал о необходимой тишине.
Разведчики миновали нейтральную полосу, бесшумно легли на землю и поползли. Чтобы успеть за ними, самый младший пополз на четвереньках.
Старшина остановил группу, дожидаясь последнего. Когда тот поравнялся с ним, положил ему пониже спины мощную свою пятерню, с силой прижал к земле и зашептал:
– Зад не выставляй как пулемёт, ровнее ползи. Низкорослый плюхнулся животом на мёрзлую землю и замер.
– Ты потише, Серёга, – сказал кто-то из ребят, – пацан ведь.
Старший задумался. Целый месяц мальчишка просился в разведку, а вчера старшина сдался, прицепил к поясу санитара финский нож и дал ему карабин.
И оружие, и санитарная сумка мешали юному разведчику, но жалоб не слышно было, старался изо всех сил.
Передвигались в полной тишине, и вдруг где-то, совсем рядом, в низине засветились точки от горящих папирос.
Старшина поднял руку, разведчики остановились. Трое направились к вражеским окопам...
Время тянулось, как вечность. Наконец послышался лёгкий шорох. Сердце у юного разведчика забилось так, будто хотело выскочить. Он схватился за карабин, но разведчик, лежащий рядом, вовремя остановил его.
Показался старшина, за ним двое других тянули связанного немца.
Операция прошла успешно, но когда стали подходить к своим, старшина заметил, что одного из разведчиков нет.
– Ты веди пленного, – сказал он мальчугану, – тут недалеко до наших, а мы поищем отставшего.
– Есть, товарищ старшина! – ответил парнишка радостно. Когда разведчики растаяли в темноте, юный боец подтолкнул пленного в спину и гордо отправился в путь.
Немец заметил, что вместо конвоира его ведёт мальчик, резко развернулся и ударил его ногой.
Разведчик упал, но тут же вскочил с финкой в руке. Пленный кинулся на юного разведчика и напоролся на финку.
Дико заорав, немец замертво рухнул к ногам парнишки, который от страха лишился голоса.
Подбежали разведчики. Старший кинулся к пленному и, убедившись, что он мёртв, разразился нецензурной бранью, потом одной рукой схватил за грудки конвоира, а другую занёс над ним. Речь мгновенно вернулась к пацану:
– Мамочка моя, что же я сделала?! – последовал испуганный крик, и слёзы полились в три ручья.
Рука старшины застыла в воздухе...
Зинаида Подольская
– Ты что, девчонка? – хрипло спросил он.
– Да-а-а, – протянула разведчица.
– А зовут как?
– Зина Подольская.
– Чья же ты будешь?
– Из 47-го медсанбата, медсестра.
– А лет сколько?
– Тринадцать.
– Тринадцать?! Как же ты в медсанбат попала?
– Сказала, что мне шестнадцать... Только не выдавайте меня....
Старшина сбросил с Зининых ног пленного, вытащил из его груди финку, обтёр её о шинель немца и протянул медсестре со словами:
– Это на память тебе о первой разведке. Одного не пойму, зачем она тебе понадобилась?
– Чтобы научиться ползать, иначе раненых с поля боя не вытащить.
– Ну и как, научилась?
– Да-а-а, – ответила Зина и опять заплакала.
– Ну, будет тебе, старшина, – сказал один из разведчиков, – «языка» добудем ещё, нам это не впервой, а девчонку жалко, в разведку пошла наравне с бывалыми моряками, да ещё немца пришлёпнула. Ни дать, ни взять – Даша Севастопольская.
Всю дорогу ребята шутили и оказывали наперебой знаки внимания девочке. Угощали её сахаром и галетами, обещали форму морскую достать по росту, а прощаясь, каждый пожал ей руку.
Вернувшись в медсанбат, Зина не могла уснуть, у неё тряслись руки, подкатывала тошнота...
«Вот, оказывается, какая война, – думала Зина, – надо убить врага, чтобы сохранить свою жизнь. Или он тебя, или ты его, другого не дано».
За эту ночь она стала намного взрослее, разведка научила её гневу и ярости.
Через неделю в Инкерманские штольни, где находился 47-й медсанбат, пришли моряки из 7-й бригады морской пехоты. Они попросили направить к ним в бригаду медсестру Зинаиду Подольскую. Получив разрешение, вызвали её. Зина обрадовалась, увидев знакомых разведчиков. Они передали ей узел с одеждой и попросили переодеться. Когда Зина вышла к ним в морской форме, её встретили семь белозубых улыбок и четырнадцать сияющих глаз.
Брюки, ботинки, суконка, тельняшка, шинель и даже тёмный берет с красной звёздочкой – всё было ей впору. Только морской широкий пояс с начищенной бляхой она держала в руках: талия у девочки была очень тоненькой.
Разведчики 7-й бригады морской пехоты располагались в землянках у горы Госфор, ближе к Балаклаве. В одной из землянок, где находились медсёстры, моряки устроили Зину.
Когда они уходили в разведку, всегда брали её с собой. Медсестричка научилась ползать очень ловко, но однажды там же, на Мекензиевых горах, пуля прошила ей правую руку.
Зину доставили в госпиталь на Большую землю. Палата, куда положили её, была многоместная. На койке слева лежал танкист, совсем молоденький. У него были забинтованы голова и лицо. Никто не знал, будет ли он видеть. Справа стонала тяжелораненая девушка-снайпер, убившая более сорока гитлеровцев.
Свободного времени было много. Зина часто вспоминала дом и маму...
Жили они в Севастополе на улице Портовой, в двадцать шестом номере, в районе железнодорожного вокзала. Перед началом войны Зина бегала в школу, в четвёртый класс.
Ей не было ещё и тринадцати, когда она поступила на курсы ПБХО*. Проводились они на Приморском бульваре, в деревянном театре. Закончив их, девочка поступила на курсы сандружинниц.
Подготовкой медперсонала не только для больниц, но и для воинских частей занимался городской комитет Красного Креста. Учёба проходила в здании по улице Ленина. Заведовала курсами врач Малиновская. Принимали на курсы только с шестнадцати лет. Зине пришлось прибавить себе три года. Занималась она очень усердно. Освоила сложные перевязки на суставах, предплечьях и лице. Изучила открытые и закрытые переломы, наложение жгутов, остановку кровотечения.
Врачи заметили Зину и ставили в пример другим. После окончания курсов её зачислили в 47-й медсанбат. Из дому ушла, оставив матери записку: «Ухожу на фронт добровольцем, буду выносить раненых с поля боя».
Мать была в ужасе, схватила записку и побежала в редакцию газеты «Красный черноморец», где работала старшей машинисткой, показала записку редактору газеты Павлу Ильичу Мусьякову. Он разослал корреспондентов по всему городу, но девочку так и не нашли.
Через месяц Зина пришла в редакцию в военной форме, с красным крестом на рукаве. Весь коллектив редакции уговаривал её вернуться к матери, но она не согласилась.
– Я уже красноармеец, присягу дала, – сказала она и показала армейскую книжку, в которой всё было правильным, кроме возраста...
После встречи с матерью она успела побывать в разведке, и не раз, а потом госпиталь...
Рука долго не заживала, но когда рана затянулась, медсестра стала проситься на передовую. Зину направили в самое пекло, в район Керчи.
Командир санвзвода 384-го стрелкового полка Зинаида Подольская оказалась в гуще сражений. Наши отступали. Часть, в которой находилась Зина, прикрывала отход. Она и раньше участвовала в тяжёлых боях, но то, что ей довелось испытать тогда, в районе Керчи, было ни с чем не сравнимо.
Фашисты наседали, они шли следом, дозубов вооружённые. Самолёты с чёрными крестами летали над головами наших бойцов и с бреющего полёта поливали струями свинца. Разрывались мины и бомбы, шипели, пролетая, снаряды. И в этом смертельном пекле девочка выносила раненых. На секунду отрывалась от земли, определяла, куда надо ползти, и спешила оказать помощь бойцам, не думая о своей собственной жизни. Она слышала своё имя, её звали на помощь, и это было для неё важнее всего на свете. Как ящерица, прижимаясь к земле, медсестра ползла от одного солдатам к другому, перевязывала руки, ноги, головы...
С раннего утра и до поздней ночи Зина перетаскивала раненых в укрытие вместе с их оружием.
Последнего моряка тянула на плащ-палатке в полной темноте, передала фельдшеру, а когда тот вернулся спросить, давно ли наложен жгут, медсестра спала прямо на земле, там, где он принял от неё бойца.
Пожилой командир с почерневшим от копоти лицом бережно поднял девочку, отнёс в укрытие и положил рядом с ней кусок солёной рыбы и несколько сухарей. Это всё, чем питались бойцы.
Пресной воды не было. Когда очень хотелось пить, пили морскую. Зину от неё выворачивало. Зная это, командир вылил последнюю воду из своей фляги в кружку и поставил её возле медсестры, накрыл юную спасительницу шинелью, сел на землю у её изголовья и тоже уснул.
Проснулась Зина рано. Был густой туман. Рядом с ней стоял командир роты, старший лейтенант Назимов, он рассматривал в бинокль наш танк, подбитый фашистами. Она слышала, как Назимов говорил:
– Танк подбит, но не сгорел, там могут быть люди, но едва ли они живы.
– Я пойду, посмотрю, – сказала Зина. Командир промолчал, и медсестра приняла это как разрешение к действию.
Съев рыбу и сухари, сделав несколько глотков живительной влаги, Зина вылезла из укрытия. Сначала шла, пока был кустарник, а когда его не стало, поползла по ровному полю к танку.
После вчерашнего кошмара утро на редкость было тихим. Туман опустился на долину смерти, оставленную нашими накануне, и полз по ней, прикрывая, как саваном, тела убитых бойцов. Зина была заодно и с родной землёй, к которой прижималась всем своим существом, и с туманом, скрывающим не только погибших, но и её от глаз фашистов. Однако волнение не покидало. Расстояние до танка было не менее километра. Но всё-таки она доползла. Танк лежал перевёрнутым на правый бок, крышку люка снесло, и можно было проникнуть внутрь. Зина незамедлительно сделала это. В танке было трое, двое убитых, а третий, тяжелораненый, без сознания.
Зина с большим трудом вытащила танкиста из люка и потащила к большой скирде сена, что виднелась метрах в пятидесяти от танка.
Спрятав раненого за скирдой, она осторожно выглянула и застыла от страха. К танку шло двое фашистов с автоматами. Они заглянули в люк и стали бить прикладами мёртвые тела, потом стрелять по ним.
Зина следила за гитлеровцами и молила Бога, чтобы они не заметили её и танкиста.
Немцы обошли вокруг танка и направились в противоположную сторону от скирды.
Зина перевязала раненого и потащила к своим. Ей пришлось ползти по открытому полю ещё около километра. Когда она достигла своих позиций, Назимов, считавший, что Зина погибла, несказанно обрадовался её возвращению и сказал:
– Ты не просто спасла раненого командира, а сотворила чудо. Сегодня же представлю тебя к награде... Он выполнил своё слово, но отправить написанное не успел... Вновь началась канонада.
Повторился вчерашний кошмар, только с утроенной силой. От бесконечных разрывов бомб, снарядов, мин небо стало чёрным, а бомбы всё сыпались и сыпались, оставляя после себя огромные воронки, над которыми не успевали оседать тёмные фонтаны земли.
Совершенно оглохшая от грохота, перепачканная грязью и кровью, плача от усталости, страха и жалости к раненым, Зина перетаскивала бойцов в чудом уцелевший бревенчатый сарай. Хорошо, что вчера удалось вывезти раненых в машинах...
Она перевязывала бойцов, оставляя их в укрытии, и ползла за другими, лежащими под градом пуль. Сарай был переполнен ранеными, когда где-то совсем близко упала бомба...
Зину нашли после боя под обломками брёвен, она была без сознания. Её вместе с оставшимися в живых ранеными отправили в госпиталь.
Она вынесла с поля боя восемьдесят шесть человек раненых, но и сама угодила в госпиталь на полгода. У Зины были закрытые и открытые переломы, контузия, несколько месяцев ходила девочка на костылях. Думала – отвоевалась, но врачи всё-таки поставили её на ноги. Шёл 43-й год.
В военкомате Зина снова стала проситься на передовую. Капитан, поскрипывая протезом, подошёл к девушке, увидел нашивки, свидетельствующие о ранениях, и, горько усмехнувшись, предложил:
– На курсы радистов пойдёшь? А водителей?
Зина стала военным водителем. Она изучала эту профессию также старательно, как и медицинскую. Осваивала мотор, тормоза, двигатель, зажигание, свечи. Её интересовало всё, и бронемашина подчинилась ей полностью, признала Зину хозяйкой. Стоило ей положить руки на руль, и машина была в её власти.
Да что бронемашина, все бойцы были во власти юной водительницы. Бойцы оберегали Зину, незаметно подкладывали ей то сахар, то байковые портяночки, то варежки, а ночью, когда она спала, возились с бронемашиной, заправляли, чинили, чистили.
Она видела эту заботу, ощущала её всечасно и старалась быть мужественной и бесстрашной, чтобы не принимали её за подростка, не считали слабой.
Комбату Зина понравилась сразу, он съездил с ней в разведку и, скупой на слова, не мог удержаться, похвалил:
– Машиной ты управляешь с понятием. Тебе на танк пора.
Вызвал к себе Алексея Батышева, командира «тридцатьчетвёрки» и сказал:
– Бери её в свой экипаж. Лучшего механика-водителя не найти.
Командир взял: куда денешься, если комбат советует. Но вскоре сам убедился в его правоте.
В бою под городом Збараж, когда наши танки схватились с «тиграми», Зина так ловко маневрировала танком, так умело уходила из-под огня, с полуслова понимая и предугадывая решения своего командира, что не только Батышев, но и весь экипаж проникся уважением к водителю.
За этот бой их «тридцатьчетвёрка» была отмечена в качестве лучшей.
Но предстояли ещё более жестокие бои под Тернополем. Зина умело вела танк в этом сражении, объезжала фонтаны разрывов термических снарядов, пылающие костры горящих танков и самоходок.
Команда на ходу осуществляла бой с врагами, слышно было, как они кричат: «Готово!», «Огонь!», «Выстрел!». Прицельный огонь экипаж танка вёл отлично, жаль только, что самим не удалось прорваться к цели: термический снаряд сорвал гусеницу. Танк какое-то время шёл косо, потом экипаж обдало зловещим жаром, и танк начал гореть...
Пришлось вслепую выбираться через нижний люк. Дышать было нечем, горела одежда. В грязном месиве снега сбивали огонь с комбинезонов и быстро уползали, чтобы не попасть под разрывы снарядов.
Зина, наглотавшись дыма, судорожно кашляла. Стрелок-радист сбивал с её комбинезона огонь, а командир Батышев предостерегал его:
– Осторожнее, не с мужиком ведь дело имеешь, и нога у неё сильно ранена.
Зину снова доставили в госпиталь. Ранение и тяжёлые ожоги излечивались долго и мучительно.
Алексей Батышев сообщил Зине, что Тернополь взяли, экипаж получил новый танк.
«... Всё хорошо, Зиночка! В «наркомзем» никто не попал, скорее поправляйся, ждём! Мы с тобой ещё дойдём до Берлина!»
Но дойти до Берлина севастопольской школьнице не удалось. Зато «тридцатьчетвёрка» Алексея Батышева, на башне которой было выведено «Зина», громила врага в Берлине.
В ноябре 1944 года Зине исполнилось шестнадцать лет. Её выписали из госпиталя без права дальнейшей службы...
О Зине Подольской писали генерал-майор П.И. Мусьяков, генерал-лейтенант, бывший командир 7-й бригады морской пехоты Е.И. Жидилов, газета «Правда».
Замечательный русский писатель С.Н. Сергеев-Ценский посвятил ей один из своих рассказов «Хитрая девчонка», написанный в 1942 году.
О юной героине Великой Отечественной, медсестре 47-го медсанбата, вынесшей с поля боя восемьдесят шесть раненых, девочке-танкисте, гвардии сержанте 1-го Украинского фронта узнала вся страна.