Волки заселяют север

Комментарий

Стоит обратить внимание на то, что нападение на меня и выдача мне «Уведомления» — бумаги из прокуратуры о прекращении дела о разжигании межнациональной розни и статья в «Собеседнике» случились в один день. Если добавить к этому, что Хамовническая прокуратура находится в двух шагах от помещения «Лимонки» (от нашего бункера) и в 200 метрах от места, где было совершено нападение, и что я ездил получать бумагу утром 18 сентября, и что сотрудник прокуратуры попросил меня почему-то встретиться с ним на улице у прокуратуры (словно бы желая показать кому-то), то над совпадением следует задуматься. Нет-нет, я не утверждаю… При выходе из прокуратуры (мы все-таки зашли туда) я случайно встретил знакомого — крупного парня осетина, друга газеты и, может быть, спутал чьи-то карты, ибо вместе с ним мы дошли до метро. Нет-нет, я не утверждаю…

С 23 сентября и поныне я уже не появляюсь на улицах один. Меня сопровождают партийцы. С 23 сентября 96-го по конец мая 97 г. моим телохранителем был Алексей Р., бывший мент муниципальной милиции, с мая 97 г. меня сопровождает Михаил X. Удовольствия прогуляться одному или вдвоем с девушкой по улицам Москвы у меня уже никогда не будет.

* * *

Ноябрь 1996 года. Я и Алексей Р., мой телохранитель, глядим из окна поезда. Пассажирский поезд Москва—Северодвинск преодолевает 1.200 км за 24 часа. Идет по прямой на север. Скорого не существует. Состав останавливается у каждой пары черных деревянных изб хотя бы на минуту и десятками минут стоит в Ярославле, Няндоме, Холмогорской, Плесецке. Точнее, это станция Плесецкая: из вагонов вываливается толпа новобранцев, все беленькие, русские. Под присмотром сержанта половина их набивается в старый красный автобус. Другая половина ждет возвращения автобуса. Новобранцы тощие, как колхозные курицы, и разнокалиберные. Иные совсем дети. Стога сена у двухэтажных бараков, черные покосившиеся заборы. Железнодорожная станция испытательного ракетного полигона России выглядит декорацией к пьесе XIX века. Статный высокий полковник с бородой садится в старый «газик» на высоких колесах. В Плесецкой гололед. Черные крепыши-дагестанцы в куртках, распахнутых на голой груди, шаровары, и чуть ли не в тапочках, обнявшись, по двое и по трое скользят по голому льду к станционным киоскам. О, разочарование: водки нет. По распоряжению, очевидно, военного коменданта. Водки нет, есть сигареты и сок. Вчера допоздна бродили пьяные рекруты через весь вагон к ресторану. «Последний нонешний денечек» не пели, но разумно объясняли протестующим гражданам: «Мы ж последний раз…» Вряд ли последний. Дагестанцев традиционно возят служить на Северный флот. Упорно, несмотря на проблемы с дагестанцами. В Северодвинске стоит корабль «Адмирал Кузнецов» — ждет ремонта. Экипаж его укомплектован дагестанцами. Офицеры боятся после темноты ходить по кораблю — боятся своего экипажа. Дисциплину неуклюже пытались недавно наладить. Еще летом семерых буйных посадили на «губу». Мичман с ключом от «губы» ушел в увольнение на берег, а в арестантском помещении сорвало паровую трубу, и всех дагестанцев сварило. Четверо сварились на месте, остальные «дошли» в госпитале.

Избы севера все такие же деревянные, черно-бревенчатые, как в интервенцию или при царе Горохе. Множество оставленных, заколоченных, зияющих мертвыми окнами. Советская власть выстроила индустрию и города, но не хватило умения и рук выстроить веселую, а ля американскую деревню. Нынешняя власть, с перманентно больным правителем и неуместно бодрым лживым правительством все только оставляет и заколачивает.

Исакогорка — последняя станция перед Северодвинском. Здесь, в устье Северной Двины, километров на сто, от самого Архангельска, растянулись причалы с кранами и подъездными путями. Сейчас здесь тихо. Краны недвижимы. Ранее отсюда за границу потоком шел лес.

На станции Северодвинска нас с Алексеем встречают десяток партийцев, один моложе другого. Председателю регионального отделения Национал-Большевистской партии Володе Падерину аж 24 года, другому кандидату НБП в муниципальный городской Совет Диме Шило — 23 года. Оба инженеры. Я приехал поддержать их, помочь, засветить перед выборами.

Город и заводы основаны в 1938 году. Первыми явились на серый берег Белого моря на пароходике еще в 1936 году геодезисты. Постепенно, пригнав зэков, построили и город, и гигантские судостроительные и ремонтные предприятия. Часть зданий в городе — деревянные, обширные, о двух высоких этажах каждое, построены еще тогда, в легендарное время. До сих пор существует заросшая унылыми колючками узкоколейка. Мои мечтатели из НБП предлагают восстановить ее и, пустив идентичный, времен 1930-х годов состав, приглашать иностранцев «испугаться». Взымая с них за посещение настоящего реликтового «куска ГУЛАГа» круглые суммы в валюте. Деньги пойдут городу.

Северодвинску деньги ой как нужны. Город компактный, аккуратный, чем-то напоминает Тверь. Деньги Северодвинску нужны просто-напросто, чтобы выжить. Лет десять назад население города насчитывало 260 тысяч человек. Сегодня осталось 170 тысяч. На предприятии «Севмаш» в свое время работали 60 тысяч человек. Сегодня осталось 30 тысяч. На «Звездочке», где инженерит Володя Падерин,— 7 тысяч, а работали недавно 12 тысяч. Новой постсоветской власти атомный подводный флот не нужен. Чувствуя себя гражданами мира, эти господа защищаться не собираются и врагов не видят, только ласковые рыльца видят за рубежом. От кого же защищаться и зачем же флот? Город, гордо уподоблявший себя Петербургу, возведенный с нуля на низких серых берегах, оказался не нужен всем этим новым модным чувакам в иностранных костюмах типа Чубайса, так же, как и старым министрам-кабанам в иностранных костюмах типа Черномырдина. На самом деле трудовой Северодвинск можно было бы кормить из московского бюджета, обложив особым «атомно-подводным налогом» 250 тысяч самых активных московских чиновников и жуликов. А Северодвинску с весны не платят зарплату. Инженер Падерин полностью получил зарплату только за март. Состоялась всесеверодвинская забастовка. С требованиями выплаты зарплаты. На ней наши из НБП шли с лозунгом «Воюйте хоть с Марсом, но руки прочь от нашей работы!» В 42-м цехе «Севмаша» даже голодали. Чубайс приезжал гасить пламя. К нему из толпы пробрался могучий сварщик: «Ты все 100% зарплаты получаешь?» — «Сто».— «А почему я получаю 10%?» Охрана оттерла сварщика от любовника дочери президента. В Северодвинске денег нет, зато губернатор Архангельской области появляется в Северодвинске на восьми «Волгах». Когда заводы посещал в прошлом советский министр обороны маршал Устинов, тот обходился четырьмя повозками: две «Волги», «козлик» и микроавтобус с ментами.

Деньги ушли с севера, потому даже цены на продукты, обычно более высокие, чем в Москве, упали до московских. Квартиры дешевеют безостановочно. На военно-морских базах Севера: Гаджиево, Оленья Губа, Ведяево, Гремиха — не хватает офицеров. Приезжающим предлагают любую квартиру на выбор. «Вам не нравится, что окна выходят на север? Ну возьмите вот эту, здесь окна выходят на юг». На «предприятия» ВПК меня, разумеется, не пустили. И само собой разумеется, «предприятия», как их дипломатично называют здесь, с распростертыми объятиями принимают, и часто, любых иностранцев. Самый видный недавно приезжал — министр обороны США. Куда более надежный человек, чем Эдуард Лимонов. Потому, вооружившись подзорной трубой, выходим из автобуса на мосту, соединяющем остров Ягры с городом, и шагаем по шпалам узкоколейки, по грязи, заросшей высохшими старыми травами. Выбрав место, по очереди разглядываем серую воду и серые корпуса заводов. Как шпионы. Стараясь не очень светиться, еще заметят вохровцы, вооруженные наганами, не дай Бог. Трагикомическая ситуация, дурнее не придумаешь. Фотографируемся на память на фоне заводов. Над низким серым Белым морем, как над вечным покоем. Накрапывает дождь. Снега нет и температура, как в Москве. Шагаем по острову Ягры — мимо гигантских труб теплоцентрали, вознесенных на бетонные опоры. Эти оцинкованные удавы безобразят облик всего Северодвинска. Но иначе, наверное, нельзя. В одном месте на трубе надпись «Читайте газету «Лимонка»!» — художественное творчество моих партийцев.

Посещаем родителей Падерина. Бородатый отец всю жизнь проработал на «предприятии». Вручную зачищал после литья те части винтов подлодок, которые невозможно очистить машинным способом. Он сейчас на пенсии. Квартира в пятиэтажном доме, большая, теплая, светлая. Коллекция старых самоваров, всякие поделки из дерева. Быстро обедаем. Отправляемся по берегу Белого моря к Диме Шило. Уже совсем темно, и моря не видно. Самое странное, что его и не слышно. Отлив, но оно даже не поплескивает. Мой лейтенант-телохранитель по-детски углубляется в Белое. В море, в своих омоновских ботинках. Точнее, море есть лишь залив Северного Ледовитого океана.

Дима Шило живет с женой в комнате общежития. В коридорах сушится белье. Тепло. В комнате на стене карта. Ощущение комсомольского быта. Времени мало, берем документы НБП и садимся в автобус в самый момент окончания смены на «предприятиях», в 17:15. Точнее, втискиваемся в автобус, втекаем в него. Давка, аж ребра трещат, но никто не обижается. Однако работяги странно молчаливы, ни смеха, ни шуток. Раньше на Севере можно было заработать благодаря тройным и даже четверным окладам, сейчас на севере живут отверженные.

На местном «теле» меня поджидает кандидат в мэры, в черной морской шинели с погонами капитана 1-го ранга, Кисеев Валерий Владимирович, друг моих ребят. Дарит тельняшку и вымпел с изображением подлодки «Вепрь». Я дарю ему несколько номеров «Лимонки». Мне дали 35 минут в прямом эфире, полагаю, как столичной знаменитости, и я представил ребят-кандидатов. В результате северодвинские братки пригласили меня, позвонив в «Метелицу», их самый лучший ночной клуб. Я не поехал, теперь жалею. Почему пригласили? Очевидно, понравились им методы, которые я предлагал для спасения города.

Я выступил перед студентами кораблестроительного (филиал Санкт-Петербургского) и гуманитарного университета. Много красивых, высоких девушек. Когда говорю о загранице, глаза загораются у них, рты открываются. Сходили и в местный музей. Оказались там единственные посетители. За копеечные цены увидели первую сваю причала будущего города, инструменты, рубахи, сапоги строителей. Их фотографии. Героические люди в героических условиях создали город, который сейчас негероические, абсурдно незначительные люди лениво разрушают. Там был наган в деревянной кобуре, и мне хотелось его спереть, чтобы застрелить какого-нибудь ответственного гада, кого-то вроде нашего больного президента. Секция музея, касающаяся жизни и строительства подводного флота, аскетически представлена лишь фотографиями знаменитых кораблей АПФ России. Сейчас, сказали мне, еще сдаются время от времени, с огромным трудом, лодки, заложенные в советские годы. Имеющийся у нас атомный подводный флот: часть лодок подвергается кастрации — вырезается ее ядерный отсек, удаляется и запаивается снова. Лодка готова на металлолом. Именно на такую кастрацию приезжал полюбоваться министр обороны США. Представляю его довольную рожу в этот момент. Русские, впавшие в идиотизм, сами себя вырезают…

Редкие лодки, все же сходящие со стапелей, требуют обкатки в глубинах океана. Обязательной. Так же, как новые истребители — испытательных полетов. Обычно заводские испытатели-«сдатчики» уходили на многие недели под воду. Сейчас это дорогое удовольствие не по карману ВПК. На двухнедельный такой поход продовольствие собирают всем городом. Такой поход нынче — праздник, а был рутинным делом. Тем не менее, на нас, обескровленных, оказывают постоянное давление. «Если русские заложат подлодку «Юрий Долгорукий», то Норвегия прервет с Россией все контакты»,— заявила недавно премьер Норвегии, дама. Стерва.

В холодном зале ДК «Родина» (билеты мы сделали по две тысячи, чтобы только оплатить аренду зала) общественность северного рабочего города собралась, чтобы послушать меня — столичного гостя. Они все испробовали: просьбы, забастовки, голодовки. На них едва обращают внимание. Все, чего они хотят,— своей зарплаты. «Как нам быть?— спрашивают они.— Вы человек опытный, жили в других странах».— «Ставьте впереди детей, женщин, инвалидов и идите захватывайте продовольственные магазины. Вам ничего не будет. Покажите свой гнев и силу,— советую я.— Хватит просить. Требуйте, вырывайте». Северные люди в зале задумчиво внимают мне.

Утром поезд неспешно чешет сквозь дождливый северный лес: ель, береза, сосна. Вдруг — белая скачет змейка по лесной тропинке: горностай, ярко видный в черном лесу. Горностаевые мантии были у королей. В местном музее, вспоминаю я, мне показали чучела горностая, песца, росомахи, а рядом висела свежая карта расселения диких животных. Вокруг Северодвинска близко к нему и по всей Архангельской области опасно сплотились, как никогда ранее, темные силуэты-значки волков. В нынешнее время привольно волкам. Волки заселяют Север. Люди уступают волкам. В волчье время.

* * *