СКАЗИТЕЛИ

Сказителями на Русском Севере называли исполнителей бы­лин и других эпических произведений.

Интерес к личности сказителя возник в начале 1860-х гг. пос­ле того, как стали выходить из печати "Песни, собранные П. Н. Рыбниковым"[109]. В 1861 г. была опубликована их первая часть. В ней было напечатано 88 былин и других эпических песен (вклю­чая варианты), которые были собраны в Олонецкой губ., т. е. недалеко от Петербурга. В томе было указано, где и от кого произведены записи. Однако приведенные сведения не удов­летворили любителей народной поэзии: некоторые сомневались в подлинности опубликованных произведений. В 1864 г. в тре­тьей части "Песен..." была помещена "Заметка собирателя", в которой Рыбников кратко обрисовал состояние эпической тра­диции Прионежья, рассказал о своих встречах со сказителями, условиях их жизни, роде занятий, репертуаре. Иногда со слов современников он приводил сведения о талантливых певцах прошлого. В ряде случаев собиратель отметил, от кого сказитель перенял ту или иную былину, кто был его учителем.

Ценны наблюдения Рыбникова над напевами былин. Он писал: "На­певы былин довольно однообразны: например, у Рябинина их, собствен­но, два; но перехваты и колена голоса дают каждой былине особый ха­рактер. Один и тот же быстрый голос очень весел в "Ставре", в "Поты-

ке как-то заунывнее, а в "Вольге и Микулушке" выходит торжествен­ным. Протяжный напев звучит мужественно в "Двух королевичах из Крякова" и "Илье Муромце" и делается грозным в "Илье и паленице". У Козьмы Иванова Романова тоже три или два напева, и все его пение на каких-нибудь трех нотах, но вибрации голоса удивительно помогают ему разнообразить напевы. По-видимому ни с того ни с сего старик вдруг ускорит пение и точно расколет голос, а выйдет отлично и совер­шенно под лад содержанию. <...> У Бутылки напев один для всех бы­лин. <...> Вообще теперь я пришел к убеждению, что напев для былин почти один и тот же в настоящее время; чем искуснее певец, тем больше он умеет его разнообразить; усвоить же голос какой-нибудь старины со всеми оттенками очень трудно, потому что пение ее составляет постоян­ную импровизацию на один лад"[110].

Всего в собрании Рыбникова опубликовано 224 произведе­ния, которые были записаны от 33 сказителей (включая также несколько безымянных записей).

В 1871 г. в ту же Олонецкую губ. поехал А. Ф. Гильфердинг. Он писал: "Мне давно хотелось побывать на нашем Севере, чтобы составить себе понятие о его населении, которое до сих пор живет в эпохе первобытной борьбы с невзгодами враждебной природы. В особенности манило меня в Олонецкую губернию желание послушать хоть одного из тех замечательных рапсодов, каких здесь нашел П. Н. Рыбников. <...> Я расположил свою поездку так, чтобы посетить местности, которые были мне ука­заны г. Рыбниковым как пребывание лучших "сказителей"..."[111] В течение двух месяцев Гильфердинг встретился с 70 сказителями и записал от них 318 былин и других эпических песен.

Гильфердинг впервые составил сборник по репертуару ска­зителей, предпослав краткие биографические справки. Этим он положил начало изучению творческой личности в фольклоре.

А. Е. Грузинский, готовя второе издание "Песен, собранных П. Н. Рыбниковым" (1909—1910), также расположил былины по певцам, с биографическими справками. При их составлении Грузинский использо­вал сведения, которые были в "Заметке собирателя" Рыбникова и в из­дании Гильфердинга[112].

Изучение сказителей было продолжено другими исследова­телями. В конце XIX и в XX в. на Север выезжали новые фоль­клорные экспедиции.

Талантливые сказители пользовались большим уважением и любовью слушателей. Сохранились воспоминания пожилых лю­дей, которые свидетельствуют о том, что в конце XVIII — пер­вой половине XIX в. крестьяне с огромным вниманием слушали исполнение былин. Так, например, один из сказителей — крес­тьянин лет 80, говорил П. Н. Рыбникову, что в прежнее время бывали сказители не такие, как он: "...Еще он помнит, как, бы­вало, целая волость в несколько тысяч душ призывала к себе такого, древнего летши, сказителя и заставляла его сказывать старины, былины и побывальщины, и заслушивалась вся от мала до велика, по нескольку дней сряду, забыв и работы в поле, и хозяйство в дому"[113].

Еще один пример. В праздничные дни на Ладожском озере рыболовы собирались в один круг слушать Трофима Григорье­вича Рябинина. Когда наступала его очередь дежурить у лодки, то кто-нибудь заменял его, а Трофим Григорьевич исполнял былины. "Если б ты к нам пошел, Трофим Григорьевич, — гова­ривали рыболовы, — мы бы на тебя работали: лишь бы ты нам сказывал, а мы тебя все бы слушали"[114].

Сказители исполняли былины не только в свободное время, но и за работой. "В старину соберутся, бывало, старики и бабы вязать сети, и тут сказители, а особенно Илья Елустафьевич, станут петь былины. Начнут они перед сумерками, а пропоют до глубокой ночи" (из рассказа Козьмы Романова). Сказите­ли — крестьянские портные также исполняли былины во время работы. Например, Абрам Евтихиев (по прозвищу Бутылка, из Пудожского погоста) ходил по деревням Заонежья, занимался портняжеством и во время работы постоянно пел былины. За работой, в избе кижанина, распевал былины и другой бродячий крестьянский портной — Щеголенок[115].

Трофим Григорьевич Рябинин (1791-1885) был родоначаль­ником целого поколения сказителей. Из его детей лучше всех выучился петь младший сын Иван — впоследствии известный сказитель (он выступал в аудиториях Петрозаводска, Петербур­га, Москвы и других городов, выезжал за границу). От Ивана Трофимовича Рябинина перенял былины его пасынок Иван Ге-

расимович Рябинин-Андреев. От Ивана Герасимовича былины выучил его сын Петр Иванович Рябинин-Андреев, а также внук Ивана Трофимовича — Петр Васильевич Рябинин и внук Тро­фима Григорьевича — Кирик Гаврилович Рябинин.

От отцов переняли былины сказители Андрей Сорокин и Абрам Евтихиев. Отец последнего был великим сказителем[116].

Наличие семейной традиции в XIX в. было зафиксировано и в Сибири. В окрестностях Барнаула краевед С. И. Гуляев встре­тил крестьянина Леонтия Гавриловича Тупицына, исполнявше­го значительное количество былин[117]. Он унаследовал свой ре­пертуар от отца, который в свою очередь перенял его от деда. Прадед Леонтия Гавриловича был выходцем "откуда-то из Рос­сии". Следовательно, в семье Тупицыных былины хранились в течение четырех поколений, переходя от отца к сыну. У Леон­тия Гавриловича было семь сыновей, но ни один из них не пе­ренял от отца былин, и традиция прекратилась.

Былины исполняли также женщины. Известная в XX в. ска­зительница Марфа Семеновна Крюкова (1876-1954) переняла былины от своей матери Аграфены Матвеевны Крюковой.

На Севере существовали целые школы сказителей. Впервые на них обратил внимание А. Ф. Гильфердинг. "Между Кижами и Толвуей, — писал он, — нет ни природной, ни администра­тивной границ, а манера у певцов былин в том и в другом крае совершенно особенная. <...> Потому думаю, что можно при-онежских рапсодов разделить на две, так сказать, школы — киж-скую и толвуй-повенецкую..." Это заключение Гильфердинг под­твердил свидетельством самих крестьян.

В деревне Горки Пудожгорского погоста стоят рядом, бок о бок, избы двух замечательных сказителей: Абрама Евтихиева (Бутылки) и Петра Калинина. Калинин спел былину о Добрыне не так, как пел Абрам Евтихиев, что и отметили слушатели: "Как странно, два такие близкие соседа, а сказывают былины совер­шенно разно!" Абрам Евтихиев тотчас объяснил, чем это вызва­но. "Петр Лукич, — говорил он, — понял былины от своего отца, а я от своего; батюшка же мой не тутошний, он родом из Киж, с Космозера, и переселился со мною на Пудожскую гору, когда мне уже было лет 20; оттого я и пою былины как кижане, а не как здешние". Дальше Гильфердинг объяснил, в чем состо­ит различие двух названных школ[118].

В дальнейшем о школах сказителей упоминали многие авторы, обстоятельно же их рассмотрел В.И. Чичеров[119]. Чичеров выделил и охарактеризовал три школы сказителей Заонежья (главы: «Елустафьевско-рябининская школа», «Школа Конона с Зяблых Нив», «Сказители Толвуя и Повенца и космозерская традиция былин»).

Собирательница и исследовательница былин Севера А. М. Астахова разделила сказителей на три типа. К первому она отнесла тех, которые перенимали тексты совершенно точно) и в таком виде исполняли. Ко второму типу были отнесены сказители, которые усваивали лишь общую схему сюжета, отбирали типические места иивырабатывали собственный постоянный текст, который старательно сохраняли, варьируя лишь детали. Третий тип – импровизаторы. Запомнив сюжетную схему, они не вырабатывали, не создавали постоянного текста, а каждый раз изменяли его, пользуясь всем арсеналом сюжетов, мотивов, образов, формул, которыми владели. Эти три типа сказителей Астахова определила путем анализа творчества большого количества народных певцов, живших в XIX – 30-х гг. XX в. В первом типе она выделила Ивана Трофимовича Рябинина, во втором – Трофима Григорьевича, в третьем – Василия Петровича Щеголенка[120].