Пол и гендер
Еще в начале ХХ века В. В. Розанов писал[xciv]: «Не ясно ли, что душа есть только функция пола, что пол есть ноумен души, как своего феномена. Точнее, пол — невидимый, бесцветный, неосязаемый — есть сотворяющий душу и тело с его формами». Прошедший век заменил слово «пол» на «гендер», разделяя душу и тело. Слово «бесцветный» теперь мы тоже можем заменить на «цветной», так как и душа и тело имеют свои цвета и окраски. А в том, что пол — вещь вполне осязаемая, может убедиться даже ребенок.
И единственное, что сегодня остается справедливым в определении В. В. Розанова с позиций хроматизма — это невидимый характер пола, а точнее, гендера. Для понимания различий между этими определениями, то есть понятиями духовного и телесного диморфизма приведем определения того и другого.
Пол — физиологическое и юридическое (паспортное) понятие, связанное с объективированной половой ролью и первичными половыми признаками, то есть с публичным выражением половой идентичности.
Гендер — психологическое понятие, лишь репрезентативно связанное с половой идентичностью, то есть с субъективным переживанием половой роли.
По моей оценке, количественное соответствие пола гендеру составляет не менее 80 ± 15 % индивидов каждого пола. Иначе говоря, около 15 % женщин и мужчин могут обладать, соответственно, маскулинными и фемининными чертами характера[xcv]. Все определяется соотношением доминант интеллекта, так как личность человека является результатом периодически сменяющихся стадий психосексуального развития.
Как женский интеллект в определенных стадиях развития может проходить через этапы доминирования «мужских» компонентов (цветов), так и мужской — «женских». И об этом говорит не только чередование гормональных сдвигов в организме и / или известные сдвиги в функционировании вегетативной нервной системы, но и весь последующий материал. Называем же мы цвета «женскими» и «мужскими» исключительно Для того чтобы нагляднее и понятнее представить как гендер, так и хроматическую модель интеллекта реального человека в реальном мире.
Далее мы говорим о «мужчине» и «женщине» с позиций исключительно репрезентативной (85-процентной) связи пола и гендера. В любой культуре встречаются и «мужественные» женщины, которым больше нравятся "мужские" цвета. Встречаются и «женственные» мужчины, которые предпочитают цвета «женские». Так что здесь нет ничего случайного и неопределенного[xcvi].
Из этих определений следует, что пол соотносится с системой нормативных предписаний культуры, а гендер — с системой личности (интеллекта). Поэтому мы и употребляем понятие «мужчина» и «женщина» даже в тех случаях, когда правильнее было бы сказать не «мужчина», а «маскулинная женщина», или не «женщина», а «фемининный мужчина». Как уже неоднократно говорилось, репрезентативно пол связан с гендером, поэтому исключения лишь подтверждают правило[xcvii].
Данные по опросу студентов об уровне своих знаний показывают статистически значимые гендерные различия. Мужчины и маскулинные женщины завышают оценку своих знаний, женщины же и фемининные мужчины — занижают. Отсюда феминистками нередко делаются «далеко идущие» выводы о пониженном самоуважении и чувстве неуверенности в своих способностях у всех женщин из-за мужчин. И тут же они вполне обоснованно ставят вопрос о необходимости изучения не столько гендерных различий, сколько сходства.
По этому поводу замечательно высказывается Эрик Фромм: «Утверждение философии Просвещения l’ame n’est pas de sexe — душа не имеет пола — стала общей практикой. Полярная противоположность полов исчезает... Мужчина и женщина стали похожими, а не равными как противоположные полюса. Современное общество проповедует идеал неиндивидуализированной любви, потому что нуждается в похожих друг на друга человеческих атомах, чтобы сделать их функцией в массовом агрегате…»[xcviii].
Как показали наши исследования, решение этих вопросов может быть достигнуто только с помощью методологии хроматизма. К примеру, феминистки изучают проблемы стресса, избиения и насилия, оставляя в стороне исследования психики участвующих в этих актах мужчин. В хроматизме же любая сложная система может быть изучена лишь с позиций конверсных отношений, то есть с обеих сторон взаимодействия активной и пассивной стороны. Так как эти стороны достоверно моделируются активными и пассивными цветами, то любая гендерная проблема может быть легко решена при соответствующем моделировании компонентов интеллекта у обоих членов данной системы[xcix].
Так, например, нередко можно встретить разночтения в соотношении доминант мужского и женского интеллектов (или так называемых мужского и женского начал). Выше уже было показано, что эти разночтения чаще всего обусловлены различным представлением о роли социального влияния на их онтогенез. Поэтому еще раз обращаю внимание на абсолютную относительность этих понятий. Каждый человек психологически содержит в себе и женщину, и мужчину[c]. Каждый может любить все цвета спектра. Потому что содержит в себе эти цвета на уровне архетипов. «Полярность между мужским и женским началом существует также внутри каждого мужчины и каждой женщины. Как физиологически каждые мужчина и женщина имеют противоположные половые гормоны, также двуполы они и в психологическом отношении», — констатирует Эрик Фромм.
Архетипическое воплощение женского начала в мужском бессознательном (Анима) и мужского в женском (Анимус), по К. Г. Юнгу, является наиболее ярким выражением психологической бисексуальности человека. Так, Анимус проецируется на все творческое, высокоинтеллектуальное, героическое и проявляется в непроизвольных представлениях женщины об идеальном мужчине, которые сказываются на эмоциональной стороне ее жизни. Анима же определяет мужской стиль представлений женственно-телесной бессознательности, интеллектуальной противоречивости и беспомощности.
Именно поэтому Юнг полагал, что осознавание мужчиной Анимы, то есть своей психологической женственности, и женщиной — мужественности (Анимуса) должно приводить к наиболее полному развитию истинной сущности самосознания. В хроматической модели интеллекта эти архетипы наиболее ярко характеризуют Ид-план мужчины (Анимус) и Син-план женщины (Анима). И это еще раз подтверждает тот факт, что коллективное бессознательное Юнга в хроматизме достаточно обоснованно подразделяется на бессознание, доминирующее в женственном интеллекте, и подсознание (по Юнгу личностное бессознательное, обретаемое в онтогенезе), доминирующее в интеллекте “идеального” мужчины[ci].
Сознание в хроматизме подразделяется на сверхсознание женщины и самосознание мужчины. К понятию «сверхсознание» может относиться прежде всего правосознание, тогда как к «самосознанию» — самопознание, самооценка, самоконтроль и т. п. Статистика утверждает, что правосознанием в большей мере характеризуются женщины, поскольку репрезентативно они более законопослушны и в большей мере социализированы. Так, почти во всех мифологиях женщина (Великая Мать-богиня) являлась подательницей благ, высшей мудростью, охранительницей традиций. К характерным свойства женского сверхсознания могут быть отнесены материнство, миролюбие, рассудочность, восприимчивость к воспитанию и обучению, меньшая криминогенность, лучшие вербальные способности, эмоциональная теплота, инстинктивная готовность к контактам и многое другое.
Бессознание, моделируемое черным цветом, который непосредственно связан с непознаваемостью будущего, по-видимому, и есть основной источник предвидения будущего, то есть антиципации. Обычно к бессознанию принято причислять интуицию, которая, как известно, большей частью характеризует женщин, в интеллекте которых, как правило, доминирует бессознание, — пифии, сивиллы, жрицы, предсказательницы, гадалки,…
Рассмотрим с этих позиций подсознательную сферу интеллекта. Так, роль творческого подсознания (доминирующего обычно в интеллекте мужчин-творцов), моделируется серым цветом, соответствующим незаметности настоящего, и сводится к умению опредметить, выразить вовне, в произведениях искусства те архетипические характеристики бессознания и подсознания, которые активизируются в процессе творческой сублимации либидо у мужчин.
Самосознание же мужчины определяется прежде всего Я-концепцией. В самом деле, повышенной самооценкой в психологии личности достоверно характеризуются мужчины, имеющие ярко выраженную «Я-концепцию». Кроме того, мужчина чаще женщин компетентен, властен, агрессивен, самоуверен и социально не ограничен вплоть до криминогенности.
При нормальных условиях жизни, как показал анализ памятников мировой культуры[cii], в женском интеллекте главенствует сверхсознание и бессознание, а в мужском — самосознание и подсознание, при этом каждый из компонентов характеризуется конкретным цветом, который связан с определенными функциями интеллекта и гендера (психосоциального пола) человека.
1.7. Нормальные и экстремальные условия[ciii]
В западной культуре с раннего детства человека приучают огранияивать свои эмоции — как отрицательные, так и положительные. И если двухлетние дети еще могут громко плакать или капризничать, кричать или подпрыгивать от радости, хлопать в ладоши или прыгать в объятия взрослого, то уже к 6–7 годам человечеству удается приучить детей подавлять такую непосредственную экспрессивность в нормальных условиях жизни.
В итоге стихийная радость и громкое восхищение начинают смущать самих детей — из-за того, что подобные проявления чувств считаются «детскими», большинство детей старается их сдерживать. Вместе с тем в каждой культуре существуют особые обстоятельства жизни, когда непосредственность эмоций не только не подавляется обществом (и собственным сознанием индивида), но активно приветствуется, — хотя в повседневной жизни она была совершенно неуместной.
Это и праздники — когда даже на улице можно прыгать от восторга и кричать под залпы салюта, громко петь песни и даже и смеяться. Это и домашние праздники, к примеру, день рождения, когда, по словам американцев, даже «требуется» такого рода эмоциональная экспрессия[civ].Это, конечно же, и футбольные матчи, где, конечно же, рев болельщиков помогает любимой команде и т. д. и т. п. Все эти и многие другие состояния и условия существования человека обозначаются в хроматизме как экстремальные условия или состояния жизни[cv]. И как мы увидим далее, цвет является вполне надежным референтом обоих (нормального или экстремального) состояний.
Удобство использования цвета в качестве такого референта было замечено практически во всех культурах и широко использовалось в самых различных жизненных ситуациях. Так, например, по данным Аллы Черновой[cvi], замечания Шекспира (на эскизах художников к придворным спектаклям и в ремарках к маскам) показывают, что один и тот же цвет мог означать и противоборствующие вещи. Современники же Шекспира обладали способностью воспринимать огромное количество цветовых различий, создавать новые варианты цвета, соотносить их названия с языком цветовых символов и подчас доводить сами символы до обозначения различнейших состояний и условий жизни.
В. Г. Кульпина также отмечает важность учета условий, при которых анализируется семантика цвета. При этом цветообозначение внешности человека, согласно выводам В. Г. Кульпиной[cvii], — это гендерно обусловленное явление: целый ряд цветовых характеристик касается только женщин или только мужчин в зависимости от условий наблюдения.
Однако сегодня можно встретить любопытное мнение, которое совершенно не считается с различными условиями существования человека. Так, например, говорят, что ввиду различных условий существования и развития одни и те же цвета в различных культурах символизируют различные, а бывает, и противоположные явления. И поэтому нельзя свести воедино исторически сложившиеся у многих народов системы цветовой символики. Обычно для подтверждения этого мнения приводятся цвета траура: белый на Востоке и черный на Западе.
В. Ф. Петренко в связи с этим подчеркивает, что национально-специфичным здесь скорее является отношение к содержанию, кодируемому цветом, но никак не собственно содержание. «Например, когда в качестве доказательства того, что цветовая символика национально-специфична, а не универсальна, приводят обычно пример того, что в европейской культуре цвет траура — черный, а у японцев — белый, то забывают, что символика белого цвета (чистой белой доски), означает девственное начало, рождение нового и одновременно растворение, исчезновение старого. В рамках буддистской традиции, где жизнь мыслится как цепь взаимопереходов бытия и небытия, начало и конец не столь антонимичные полюса, как для европейского мироощущения, и образы жизни и смерти, символика черного и белого мыслятся в диалектическом единстве. Налицо не различие цветовой символики, а различие в переживании и трактовке бытия»[cviii].
Для хроматического разрешения этого различия обратимся к семантике гендера и ахромных цветов. Как показано выше, мужчина практически всегда существует в сером. Поэтому речь здесь идет о траурных одеждах женщин. Как уже говорилось, на Западе женщины обычно носят белые одежды («Женщина в белом» и т. п.), тогда как на Востоке — черные (черные мандилы у хевсурок, черные покрывала (буибуи) у кениек и т. п.). В трауре же, как и в любых других экстремальных условиях жизни, женщины одевают черное на Западе и белое на Востоке. Итак, во всех случаях женщина оказывается правой — и белый и черный цвета являются женскими — цветами женственной ИНЬ. Иначе говоря, во всех случаях женщина одевает одежды свойственных ей цветов — и белый и черный цвета являются женскими, и в тоже время оппонентными друг другу в различных условиях жизни.. И женщина лишь выбирает цвет экстремального состояния ее интеллекта, который всегда был, есть и будет дополнительным к цвету ее обычных условий существования.
С этих позиций становятся более понятными и высказывания феминисток о том, что известные всем женские качества эмоциональности и интуиции противостоят сугубо рациональному мышлению «мужчин-роботов». Очевидно, все зависит от личности, но легко видеть и явную относительность этих представлений. Так, по сравнению с мужским подсознанием женское бессознание всегда было более эмоционально. В то же время материнское сознание более мудро, реалистично и рационально, чем мужское «инфантильное» подсознание в нормальных условиях существования человека.
Соответствующие доминанты интеллекта в хроматизме определяются по предпочтительному выбору цветов испытуемым данного пола и возраста при строго заданных условиях, где условия подразделяются на нормальные — N, то есть обыденные, обыкновенные, привычные и экстремальные — E, то есть непривычные, трансовые, измененное состояние интеллекта[cix].
Следовательно, передаваемый цветовыми канонами, если можно так сказать, “внетелесный” характер цвета соотносится с некоторой его “идеальностью” по отношению к телу и, в силу вышесказанного, можно предположить непосредственную связь цвета с архетипом или с идеями Платона. Таким образом методами культурологии, психолингвистики, хроматизма, структурной и психологической антропологии к настоящему времени в основном выявлена семантика и полоролевое отнесение как ахромных, так и основных цветов спектра.
Сейчас, после хроматического анализа памятников мировой культуры, я вполне уверен в том, что все до единого цвета имеют равноценное значение для интеллекта. Для понимания же символов этого семантического влияния каждого конкретного цвета необходимо учитывать пол, гендер, возраст и условия (нормальные или экстремальные) жизни человека. Вместе с тем еще совсем в недавние времена об этом свойстве «противоречивости цветовой символики» шли не совсем плодотворные дискуссии[cx].
Для примера обратимся к семантике красного цвета, которая без учета N-E условий окажется и мужской и женской одновременно, как это следует, к примеру, из работ В. Тернера. В самом деле, если мы не будем учитывать N-E условия, то красный — это женский цвет («Крaсна дeвица», к примеру).
Однако этнография и психологическая антропология в один голос утверждают, что красным характеризуется экстремальное состояние женского интеллекта при месячных и родах. Не зря же в древних и пережиточных обществах красным цветом наделяли шаманок в Е условиях, то есть в их экстремальных службах племени. И красным же цветом экстремумов смущения или стыда наделяется женщина, но не мужчина, который, как мы уже видели, и так красный (ни стыда, ни совести, как про него говорят женщины).
Таким образом, красный цвет действительно может характеризовать женское бессознание, но тогда и только тогда, когда ее интеллект оказывается в экстремальном состоянии (условиях). Отсюда вытекает любопытное следствие: русская «крaсна дeвица» всю жизнь существует в Е условиях. Так ли это на самом деле?
Казалось бы, это подтверждают климатические условия. Но дело не в этом. За тысячи лет адаптация к климату давно уже должна была завершиться… Остаются социальные условия, которые в России чаще всего действительно экстремальны.