Ю К. Чуковский 289

переменить иное, ослабил некоторые слишком сильные выражения; переделал многие стихи; выбросил повто­рения. .. Люди не слишком строгие, которые не ли­шают переводчиков смысла и вкуса, могут поверить моей любви к Серванту, я выбросил из него только то, что не могло быть его достойно в переводе» '.

Так относились в ту эпоху ко всем писателям, в том числе и к Шекспиру. Вот что писал, например, о Шекспире граф Антони Шефтсбери в 1710 году:

«Наш старинный Драматург Шекспир, невзирая на свою природную грубость, на свой нешлифованный Стиль, на отсутствие в своих пиесах Изящных Укра­шений и Прелестей, присущих Произведениям этого рода, все же доставляет удовольствие Зрителям своей честной Моралью...»².

Так что если бы Шефтсбери пришлось переводить Шекспира на иностранный язык, он, естественно, отшлифовал бы его стиль и придал бы ему от себя воз­можно больше «Изящных Украшений и Прелестей».

Ибо метод художественного перевода целиком вы­текает из мировоззрения данной эпохи. Новая литера­турная школа неизменно влечет за собой новый подход к переводческой практике.

Ill

Стремление к адекватности перевода объясняется также и тем, что в последние гбДы методика точных наук не могла не отразился на мыслительных навы­ках масс. Точность, реализм, научный учет проникли во все сферы нашей умстренной жизни. Литературо­ведение во многих своих областях сделалось научной дисциплиной. В связи с этим среди теоретиков и масте­ров перевода все настойчивее звучат голоса о необхо­димости построить переводческое искусство на строго научном фундаменте.

¹ «Дон Кишот Ла Д1анский», 90чинедие Серванта, переведено
с Флорианова фр'а.рцузс^огр пе/реёода В, Жукрвс.ким. М., 1803.

² Цит. по «New vafio'rum Edition of Shakespeare ed. H. Fur-
niss», v. IV. Philadelphia, 1877, p, 143.

Вот как убедительно пишет об этом известный co^j временный исследователь Е. Эткинд в книге «Поэзия и перевод».

«Лучшие советские мастера переводческого искус­ства,— пишет он, — соединяют в себе замечательных художников и выдающихся, самостоятельно работаю­щих ученых-филологов. Мастер стиха Максим Рыль­ский воссоздал на украинском языке шедевры русской и мировой поэзии, — но его же перу принадлежат крупные исследования по литературоведению и поэ­тике. Павел Антокольский не только поэт-переводчик, он известный пушкинист, автор интересных исследова­ний «Медного всадника» и пушкинской лирики, автор литературоведческой и критической книги «Поэты и время». С. Маршак издал отличную книгу критических статей и очерков по теории литературы «Воспитание словом». Выдающийся переводчик Шекспира на гру­зинский язык Гиви Гачечиладзе — доктор филологиче­ских наук, автор больших исследований по теории ху­дожественного перевода. Литовский поэт А. Венцлова пишет о том, как он, переводя «Евгения Онегина», использовал «множество различных исследований и комментариев», о том, что и они и академическое пол­ное издание сочинений Пушкина, в котором «приве­дены все черновые варианты произведений, позволяю­щие заглянуть в лабораторию автора», были для него «постоянным подспорьем в тяжелом труде над перево­дом произведений величайшего из русских поэтов».

У истоков этого научно-художественного направ­ления советского поэтического перевода стоят два ко­рифея русского переводческого искусства — В. Брюсов и М. Лозинский»'.

Валерий Брюсов, прежде чем приняться за перево­ды поэтов Армении, счел своим долгом всесторонне изучить эту страну. «Жажда познать Армению,— го­ворит армянский литературовед Левой Мкртчян, — оказалась так велика, что В. Я. Брюсов за небольшой срок, за шесть-семь месяцев, неустанно трудясь, про­чел на русском, французском, немецком, английском,

¹ Е. Эткинд. Поэзия и перевод. М.—Л., 1963, стр. 200—201.

латинском и итальянском языках целую гору книг об Армении, изучил ее историю и культуру, стал прекрас­ным знатоком армянской литературы. Как сообщает сам Валерий Брюсов, он дополнил свое изучение по­ездкой в Закавказье, в Армению. Здесь он наблюдал жизнь, быт и нравы армян, познакомился с крупней­шими представителями современной ему армянской литературы Ованесом Туманяном и Иоаннесом Иоан-нисианом» ¹.

Подробно рассказав об этих научных трудах Вале­рия Брюсова, посвященных глубокому исследованию армянской культуры, Е. Эткинд справедливо говорит: «Только на этом пути нас ждут успехи и победы. На­ивно думать, что какое бы то ни было искусство может обойтись без науки. Нельзя быть скульптором, не изу­чив анатомии. Нельзя быть живописцем, не зная законов оптики. Немыслим композитор, не овладевший теорией музыки... Поэту, работающему в области сти­хотворного перевода, то есть в области весьма специ­фического, очень сложного и ответственного искусства, не обойтись без филологической науки — в самом ши­роком смысле этого понятия, включающего в себя лин­гвистику, эстетику, историю общества и литературы, поэтику.

Отвернуться от филологии для поэта-переводчи­ка — значит обречь себя на безнадежный дилетантизм.

Без хорошего владения обоими языками и их со­поставительной стилистикой, без понимания законов, по которым в обеих литературах развивались жанры, поэтические и речевые стили, без глубокого знания истории обеих литератур и их взаимовлияний подлин­ный творческий перевод невозможен»².

Советский читатель и здесь, как везде, решительно отверг от себя услуги дилетантов и потребовал, чтобы посредником между ним и иноязычным искусством были только такие мастера перевода, которые, воспро­изводя тот или иной поэтический текст, могут обеспе-

¹ Левой Мкртчян. Аветик Исаакян и русская литера­
тура. Ереван, 1963, стр. 144. См. также: К. Н. Григорян. Ва­
лерий Брюсов и армянская литература. М., 1962, стр. 38.

² Е. Эткинд. Поэзия и перевод. М.—Л., 1963, стр. 201.

чить читателю научную точность интерпретации. Чего стоил бы дантовский «Ад» в новом переводе Лозин­ского, если бы мы не чувствовали в каждой терцине, какую обширную работу произвел переводчик над изучением дантовской эпохи, ее философии, теологии, истории, над освоением целой груды комментариев к «Аду», накопившейся за несколько веков. Казалось бы, что может быть дальше от нынешних советских людей, чем средневековая поэзия Данте. Если Лозинскому удалось передать эту поэзию таким правдивым, богато насыщенным, живописным стихом, это произошло от­того, что с дарованием поэта он сочетает эрудицию ученого.

Научное проникновение в подлинник есть верный залог точной репродукции всех смысловых и стилисти­ческих особенностей этого подлинника — при том, ко­нечно, непременном условии, если у переводчика дей­ствительно есть тяготение к научности. А у советского переводчика оно есть в величайшей степени.

Когда я писал эти строки, я не имел представления о колоссальности той предварительной работы, кото­рая была проделана Михаилом Лозинским, перед тем как он взялся за перевод «Божественной комедии» Данте. Теперь, после смерти этого первоклассного мастера, тот же теоретик переводческого искусства Е. Эткинд, на которого я только что ссылался, изучил его архив и нашел там «десятки папок, содержащих разнообразные изыскания, рефераты, конспекты, на­блюдения, списки, чертежи, выписки, фотокопии», от­носящиеся к творчеству Данте',