О целомудрии вообще.

I. Что оно такое?

В широком или, вернее сказать, в собст­венном смысле, «целомудрие есть всеобъ­емлющее название всех добродетелей»¹. «Целомудрие, — говорит св. Петр Дамас-кин², — есть здравый (целый) образ мыс­лей, то есть не имеющий какого-либо не­достатка и не допускающий того, кто его имеет, уклоняться в невоздержность или в окаменение, но хранящий собираемое му­дростью доброе и отвергающий все худое; собирающий помысл к себе самому и собою возводящий его к Богу... Невоздержность же разумею не ту только, которая относится к чревоугодию и блуду, но — воздержание от вся­кой страсти и всякого помысла не по Богу, произвольно помышляемого». В более узком смысле, целомудрие есть чис­тота и незапятнанность души от блудных пожеланий.

«Целомудренным называем не того, — определяет и св. Василий Великий³, — в ком невоздержные пожелания ос­лабели от старости, или от болезни, или от другого какого-либо случая. Ибо в таком человеке, хотя грех еще и живет, но деятельности его препятствует немощь членов. А цело­мудрие есть истинная, с сознанием соединенная сила, глу­боко отпечатлевшаяся в душе и уничтожающая оставшие­ся следы срамных движений».

Человек может достигнуть чистоты души даже по вку­шении плотского греха.

«Не тот чист, — говорит равноангельный св. Иоанн Лествичник⁴, — кто сохранил нерастленным сие бренное тело, но тот, кто члены его совершенно покорил душе». И еще:

«Некоторые говорят, что по вкушении плотского греха невозможно называться чистым; а я, опровергая их мнение, говорю, что хотящему возможно и удобно привить дикую маслину к доброй. И если бы ключи Царства Небесного были вверены девственнику по телу, то мнение оное, может быть, имело бы основательность. Но да постыдит умствую­щих таким образом тот, кто имел тещу, а был чист и носил ключи Царствия [Мф. 16, 19]»⁵.

Отсюда понятно, почему св. Церковь дерзновенно про­славляет св. Марию Египетскую наравне с непорочными и чистыми девами, когда поет:

-17-

«Блудами первее преисполнена всяческими, Христова не­веста днесь покаянием явися» и далее: «...Сего ради Цар­ствия невеста явилася ecu, Марие преславная»⁶.

Но, наоборот, одно только девство тела не делает чело­века целомудренным и чистым в полном смысле слова, то есть святым, а иногда может повести даже на дно ада (Мф. 25, 11—12). Святые отцы называют это состояние не цело­мудрием, а только воздержанием (разумеется от плотского греха). Оно показывает, что корни греха еще не исторгнуты и не уничтожены окончательно и человек еще подвержен искушениям и угрозе падения, тогда как в первом случае он благодатию Христовою (а не своими подвигами — это надо постоянно помнить, — хотя подвиги и необходимы, чтобы привлечь эту благодать) стоит непоколебимо, считает силь­нейшие бесовские нападения за детские игрушки и смеется над бессилием демонов, подвергая себя добровольно, ради вящих венцов Царства Небесного, таким искушениям, ко­торые неуклонно приводят к гибели всех прочих людей, не достигших высокой степени совершенства. (Примеры бу­дут даны ниже.)

Вот несколько мест, показывающих недостаточность одной плотской чистоты для Царства Небесного.

«То называется не целомудрием, — говорит авва Херемон, египетский отшельник, — а воздержанием, когда еще остается противное ему услаждение (после истечений и всякого возбуждения похоти, душевного и телесного. — Еп. Варнава)...

Совершенство целомудрия от многотрудных начал воз­держания отличается постоянным спокойствием. Ибо со­вершенство истинного целомудрия составляет то, что оно не только подавляет возбуждение плотской похоти (как это делает воздержание. — Еп. Варнава), но и со всем ужа­сом отвращается, постоянно сохраняет ненарушимой свою чистоту и не может быть ничем иным, как святостью»⁷.

Таким образом, чистота телесная — вещь терпимая до тех пор, пока человек, хотя и не имеет совершенной чисто­ты духа, все же борется с помыслами и подавляет возбуж­дения чувственности. Но как скоро дело ограничится толь­ко хранением себя от плотского греха пли даже от прикос­новений к своему или чужому телу (например, при поцелу­ях и объятиях), а сердцу при этом дозволяется увлекаться всем, чем оно хочет, то таковому человеку грозит мука.

-18-

«Иной может сказать, — говорит св. Симеон Новый Бо­гослов, — благодарю Бога, я не осквернил тела моего ника­ким срамным делом (чего я, всякий грех соделавший, ска­зать не могу), — и говоря так, иметь некое от сего утешение, что-де чист от плотского греха. Но Владыка наш Христос в притче о пяти юродивых девах дает решительное удостове­рение, что от одной чистоты телесной никакой не получим мы пользы, если не будем иметь и прочих добродетелей. Те пять дев имели и немного елея в своих сосудах, т. е. некото­рые внешние добродетели, причастны были и некоторых дарований, отчего и лампады их горели некоторое время⁸; но за свое нерадение, невежество (в духовных делах) и ле­ность были осуждены на вечное мучение. Они не позабо­тились очиститься от скрывавшихся в душе их страстей, которые были приводимы в движение бесами, и даже не познали их как следует. Оттого под бесовскими воздейст­виями были растлеваемы сердца их чрез сосложение с по­мыслами, с которыми скрытно имели смешение, бывая пленяемы ими и побеждаемы⁹. Но какие это бесовские действия? Страсти — зависти, ревнивости, ссоры, спорливости, осуждения и клеветы, ненависти, гнева, злопамятст­ва, тщеславия, человекоугодия, самоугодия, сребролюбия, плотской похоти, коею услаждались и посредством сласти творили блуд в помыслах»¹⁰, и далее святым отцом пере­числяется еще целый ряд страстей, которые я здесь опущу.

Оправдывались, подобно монахам в век св. Симеона, и девы, посвятившие себя Христу, в век священномученика Киприана, епископа Карфагенского (+ 258 г.). Таковым по­следний отвечал:

«Скажут ли они, что можно легко удостовериться в их девстве? Пустая отговорка! Рука и глаз акушерки постоян­но в этом ошибается. Да если бы та часть тела, чрез кото­рую наносят женщине бесчестие, и оказалась нетронутой, разве трудно деве допустить в отношении своего тела бес­честие, которое не сможет открыть и самое тщательное ис­следование? Я говорю о совместном возлежании девы с мужчиною, объятиях, собеседованиях!..

Если бы муж нечаянно застал свою жену на ложе с дру­гим, то не пришел ли бы он в сильнейшее негодование и гнев?.. Что же, не более ли прогневается и вознегодует Хрис­тос, Господь наш и Судия, когда деву, посвятившую себя Ему и давшую обет святости, увидит на одном ложе с другим?»¹¹

-19-

Речь здесь идет об одном распространенном обычае первохристианской Церкви, с которым вели сильную борьбу отцы Церкви. Он состоял в том, что девы, посвятившие се­бя Христу и пользовавшиеся большим почетом в древней Церкви, с течением времени (когда после эпохи гонений первоначальная чистота верующих была утрачена из-за прихода в Церковь массы язычников) стали нередко при­нимать обеты целомудрия не искренно, а по тщеславию, ра­ди этого, воздававшегося им, почета и высокого положения в обществе. Причем они не только не гнушались принимать знаки почитания в виде проявления общего уважения к се­бе, председания на первых местах в церковных собраниях и иного прочего, но и в виде услуг от молодых людей, для этого поселявшихся с ними под одною кровлею ради удоб­нейшего и скорейшего исполнения их пожеланий. Дело, начинавшееся ради Господа, скоро переходило на почву личную и исполнялось из личного чувства. Завязывались близкие связи, при которых допускалось все, кроме одного. И когда в той или другой общине молва рождала подозре­ния <в наличии нечистой связи> между чествуемыми не в меру девственницами (по-нашему сказать, монахинями) и их «поклонниками», первые начинали оправдываться и го­ворить то, о чем сказывает св. Киприан.

Сколько боролся с этим злом со всей силою своею крас­норечия св. Иоанн Златоуст! В этом случае язык его поль­зовался и сатирою, чтобы подействовать и образумить и тех, и других — девственниц и их служителей.

Я приведу еще об этом же выдержку из письма блаж. Иеронима к Евстохии «О хранении девства» (ок. 384 г.)¹²:

«Стыдно указать на неприличные, печальные, но дейст­вительные события: откуда вошла в церкви язва Агапет?¹³ Откуда именование жен без брака? Откуда новый род на­ложниц? Скажу более: откуда единомужние блудодейцы? Пребывают мужчина и женщина в одном доме, в одной спальне, часто на одной постели, и называют нас подозри­тельными, если мы думаем что-нибудь. Брат оставляет сес­тру девицу, девушка удаляет от себя неженатого родствен­ника, называет братом чужого, и, притворяясь оба для од­ной цели, они ищут духовного утешения на стороне, чтобы дома иметь телесное общение. Таких людей изобличает Со­ломон в притчах, говоря: Ввяжет ли кто огнь в недра, риз своих не сожжет ли? Или ходити кто будет на углиях ог-

-20-

ненных, ног же не сожжет ли? и проч. (Притч. 6, 27-28)».

Даже I Вселенский Собор занимался вопросом о синизактах — так назывались эти лица¹⁴. Правило 3 гласит: «...ни епископу, ни пресвитеру, ни диакону, и вообще нико­му из находящихся в клире, не позволено иметь сожитель­ствующую — συνεισακτην — в доме жену, разве матерь, или сестру, или тетку, или те токмо лица, которые чужды вся­кого подозрения»¹⁵. Речь идет, конечно, о неженатых кли­риках, которые, как и девственницы, брали к себе в дом для услуг лиц противоположного пола.

Итак, физическое девство, не соединенное с духовным, не славу и похвалу за собою песет, а наказание. В житиях святых много рассказывается примеров такого рода.

Отсюда понятно, что целомудрие язычников, еретиков, сектантов — не целомудрие, и девство их — не девство, а что оно такое, определяет св. Иоанн Златоуст.

«Подлинно, — говорит он, — целомудрие еретиков хуже всякого распутства. Последнее причиняет обиду людям, а первое восстает против Бога и оскорбляет бесконечную премудрость; такие сети расставляет диавол своим служи­телям. А что девство еретиков, действительно, есть изобре­тение его лукавства, это говорю не я, а Тот, Кому не безыз­вестны его замыслы. Что же Он говорит? Дух явственне глаголет, яко в последняя времена отступят нецыи от ве­ры, внемлюще духовом лестчим и учением бесовским, в ли­цемерии лжесловесник, сожженных своею совестию, воз­браняющих женитися... (1 Тим. 4,1-3). Как же может быть девственницею та, которая отступила от веры, слушается обольстителей, доверяется демонам, почитает ложь? Как может быть девственницей та, у которой сожжена совесть? Девственница должна быть чиста не телом только, но и душою, если желает принять Святого Жениха, а та (дева еретическая) как может быть чистою, имея столько пятен?.. Хотя тело ее и остается нерастленным, но растлилась лучшая часть ее — душевные помыслы. А что пользы в том, что остаются ограды, когда храм разрушен?»¹⁶

II. Степени целомудрия

Кроме краткого замечания св. Иоанна Лествичника по этому вопросу, которое было приведено уже в начале этой книги¹⁷, вот еще несколько данных (помогающих опреде-

-21-

лять достоинство своего подвига) из беседы аввы Херемо-на «О чистоте»¹⁸:

«...Лествицу совершенства целомудрия я разделю на шесть степеней, которые, впрочем, по высоте много отстоят друг от друга, так что некоторые средние, которых много, я опущу, которых тонкость неуловима для человеческих чувств, так что ни ум усмотреть ее, ни язык высказать не может, с какими успехами мало-помалу ежедневно возрас­тает совершенство самой чистоты...

Итак, первая степень целомудрия состоит в том, чтобы монах не подвергался возмущению плотской похоти в бодрственном состоянии;

вторая — чтобы ум не занимался сладострастными по­мыслами;

третья — чтобы от взгляда на женщину нимало не склонялся к вожделению;

четвертая — чтобы в бодрственном состоянии не допу­скал и простого движения похоти;

пятая — чтобы и самое тонкое согласие на сладостраст­ное действие не помрачало ума, когда рассуждение или не­обходимость чтения приведет на память человеческое рож­дение, но должен смотреть на это спокойным и чистым взглядом сердца, как на дело простое и необходимо назна­ченное для размножения рода человеческого; при воспоми­нании о нем ничего больше не должен представлять, как действование чресл или другой какой-нибудь части тела.

Шестая степень целомудрия состоит в том, чтобы даже и во сне не было соблазнительных мечтаний о женщинах. Хотя этого мечтания мы и не считаем грехом, однако ж это бывает знаком того, что еще скрывается похоть в членах. Мечтания эти бывают различные. Смотря по тому, кто ка­ким делом обыкновенно занимается или думает, тот тем и искушается во время сна. Иначе обольщаются те, которые узнали плотское совокупление; иначе те, которые не испы­тали совокупления с женщиною. Как у этих сны обыкно­венно бывают простые и более чистые, то им легче, меньше труда приобрести чистоту. А те подвергаются обольщени­ям нечистых и более впечатлительных мечтаний, доколе мало-помалу по мере чистоты... дух даже и во сне вознена­видит то дело, к которому прежде произвольно питал со­чувствие, и ему дается от Господа то, что чрез пророка обе­щается храбрым мужам в высшую награду за труды: лук и

-22-

меч и войну сокрушу, выведу из земли вашей и упокою вас в безопасности (Ос. 2,18). И таким образом достигнет чисто­ты блаженного Серена¹⁹ и немногих подобных ему мужей.

Эту чистоту я отделил от сказанных шести степеней це­ломудрия, так как не только приобрести, но даже и верить ей очень редкие могут...»

Я приведу несколько примеров из житий святых, до­стигших этой чистоты, тем более что о них редко где мож­но прочесть, ибо даже в популярной духовной литературе авторы, вероятно, боясь неверия, соблазна или насмешек, избегают говорить о них. Пусть ревностные и желающие положить душу свою ради чистоты знают, где ее предел и к чему им должно стремиться, а нечестивцы и неверы пусть не будут иметь никакого оправдания на будущем Страш­ном Суде (которого они и не признают даже), что им-де не говорили об этом, никто не научил, никто не показал кар­тину и высоту добродетели, они бы-де тогда стали спасать­ся... Эта моя оговорка относится и ко всей книге: я нигде не утаиваю ничего и из высоких степеней прочих добродете­лей, которые тоже могут соблазнить или привести в отчая­ние. У нас так долго <благочестивые> произведения пита­ли людей разведенной сладкой водицей (не исключая даже таких известных духовных писателей, как епископ Феофан Затворник)²⁰, что читатели совсем потеряли понятие о кра­соте и высоте духовного подвига. Думать стали, что вся ду­ховная жизнь состоит в том, чтобы немного попоститься, немного помолиться (если угодно, Иисусовой молитвой), немного почитать, «не шибко рваться вообще на небо», не драться, не грабить, не богохульствовать. «Какие дела христианина? — сказал один старец-афонит известному оп-тинцу о. Клименту (Зедергольму). — Он не должен иметь двух жен и исполнять другие заповеди, а совершать такие дела, как Антоний Великий, не каждому дано»²¹. И полу­чился — полный развал церковной России.

Совершать дела св. Антония — не каждому дано, это правда, а знать эти дела теперь — когда даже полуграмот­ные люди считают своим долгом знать все на свете, кроме относящегося к спасению, — для всех обязательно. Конеч­но, людей, искренно желающих спастись, но приходящих в отчаяние от высоты подвигов святых отцов, <духовник> может утешать и отдельно, наедине, всячески послаблять им в исполнении заповедей Христовых. Но в отношении

-23-

гордых, жестокосердых, полных сил и здоровья, необходи­мо проявлять настойчивость и требовать неуклонного сле­дования заповедям: настоять не только благовремение, но и безвременне, когда им это не по вкусу и приводит их в огорчение²²; нужно обличать, запрещать, умолять со вся­ким долготерпением и учением (2 Тим. 4, 2). Может быть, хотя бы только знание о подвигах святых, не говоря уже о малейшей попытке подражания <подвижникам>, приведет их в стыд и заставит, при помощи благодати Божией, заго­ворить их совесть. Если они хоть раз вздохнут о том, что не совершили ничего подобного и не могут совершить, — и то хорошо. И это смирение будет дорого в очах Божиих. А ес­ли они, так-то пребывая в гордости, да читая и слушая на­ши <елейные> проповеди по поводу житейских слабостей, будут думать, что «Бог милостив, все простит», что они ведь «не разбойники какие», то что будет в итоге?

Конечно, надо, повторяю, говорить каждому свое, но когда приходится обращаться к широким массам, надо предлагать и то, и другое, и сильное, и слабое средство, ибо нас слушает, может быть, сотня слабых людей, но среди них, возможно, имеется один с великими духовными за­просами. Он один, если воспитывает себя как следует, ду­ховно, будет стоить в очах Божиих десятков тысяч слабых. Хорошо, по заповеди Христа, облегчать иго спасения блуд­ным сыновьям и делать его благим и легким (Мф. 11,29), но этого мало — надо пойти и дальше: показать путь спасения, узкий и тесный (Мф. 7, 11)> праведным, старейшим сынам (Лк. 14, 11-32), пока они еще молоды, и смирить одновре­менно тех из блудных, которые, кроме призрачной любви Христа к галилейским «лилиям» (Мф. 6, 28), к «вину», к «хорошо покушать» (Мф. 11, 19) и к «свободному весе­лью» (Ин. 2, 1-10), ничего более не видят в Евангелии и думают, что в этом и заключается христианство, а все ос­тальное: подвиги, слезы, труды, совершенство — «выдумки монахов», хотя бы и «святых» по прозванью... Но прочь та­кое богохульство! Надо разъяснять в церковных книгах, пускаемых в общее обращение, все вопросы, начиная с то­го, как отправлять свои естественные нужды, и кончая тем, как преуспевать в молитве и чистоте. А в исповедальне, у аналоя духовника, наедине со смиренной душой всегда можно найти возможность облегчить труд кающегося и проявить к нему милость²³. Это — другое дело.

-24-

Итак, приведу те случаи высочайшей чистоты, которой достигали некоторые из святых. Первый случай предупре­дит многие упреки невежественных и наглых людей, поро­чащих монашество за его якобы тунеядство, за то, что оно принципиально против принесения пользы обществу. Не принципиально, а только новоначальным старцы запре­щают вмешиваться в мирские дела, которые те недавно оставили. А так как теперь почти все монахи, по своему духовному развитию, находятся на ступени новоначалия, что даже и седовласые за собой признают, то они и бегут от мирского общения по своей немощи. Но принцип тут ни при чем. А всякий, кто вышел из возраста новоначалия, сейчас же начинал служить миру; таковы все святые и стар­цы-подвижники Амвросий Оптинский, Варнава Гефси-манский, Иона Киевский и многие другие. Мирские люди, вечно находящиеся в суете, — им даже некогда на минуту Евангелие открыть — хотят уверить себя и других, что они знают и понимают заповеди Христа лучше монахов, упре­кая последних в тунеядстве и полагая, что сами-то они за­нимаются творением дел любви, — что, конечно, не так. Но приведу давно обещанный рассказ. Повествование ведет свидетель и современник событий Палладий, автор славно­го «Лавсаика». Речь идет об Элеимоне, монахе, великом, как увидим, в древних отцах.

«В этом же городе [Анкире Галатийской] мы встретили еще монаха, который отказался принять рукоположение в пресвитера. В монашество поступил он, пробыв прежде не­сколько времени на военной службе. Двадцатый год ведет он подвижническую жизнь, оставаясь при епископе города, муже отличной святости. Он столько человеколюбив и ми­лостив, что ходит по городам с тем, чтобы помогать нужда­ющимся. Не оставляет без попечения ни стражи, ни боль­ниц, ни странноприимниц, ни богатого, ни бедного, но всем подает помощь. Жестокосердым и немилостивым богачам преподает наставления о благосердии и милости. Заботит­ся о каждом из бедных, чтобы у него было необходимое. Враждующих примиряет, нагим доставляет одежду, боль­ным — средства к врачеванию.

Что обыкновенно бывает во всех больших городах, то есть и здесь. В преддверии храма лежит множество увеч­ных, просящих себе насущной пищи, частью женатых, час­тью неженатых. Случилось однажды ночью жене одного из

-25-

них родить в преддверии и притом во время зимы. Когда она кричала и мучилась от этой невыносимой болезни, бла­женный, молившийся тогда в церкви, услышав ее вопль, прекратил обычные свои молитвы, вышел посмотреть и, не нашедши никого, кто бы помог ей в этой нужде, сам занял место повивальной бабки и не погнушался нечистотою, ка­кая обыкновенно бывает у рождающих жен, потому что глубокое его милосердие сделало его нечувствительным».

На этом я окончу описание его подвигов²⁴.

Еще приведу случай из жизни св. Серапиона Синдонита²⁵.

Прибывши однажды в Рим, он осведомился, кто в этом городе лучший подвижник или подвижница. Нашедши ко­го было нужно, он узнал от него об одной деве, пребываю­щей в безмолвии, которая 25 лет жила, заключившись в своей келье, и ни с кем никогда не виделась. Дальнейшая поучительная история показывает, как нужно подвижнику строго наблюдать за тем, чтобы не составить о своем подви­ге превратного, тщеславного понятия, а проверять вопрошаниями опытных. Хорошо, что Бог, не желая погибели двадцатипятилетних трудов, прислал к этой обольщенной затворнице великого Серапиона...

Итак, этот славный муж, узнав дом, пошел туда и сказал прислуживавшей ей старице:

— Скажи девице, что один монах непременно желает с ней видеться.

Старица отвечала ему, что эта затворница много лет ни­кого не видит. Но он повторил:

— Поди, скажи, что я должен с нею видеться, ибо меня послал к ней Бог.

Однако она и тут не послушалась. Пробыв три дня, Серапион наконец увидел ее и сказал:

— Что ты сидишь здесь?

— Я не сижу, — отвечала она, — а иду.

— Куда же ты идешь?

— К Богу моему.

— Жива ты или умерла? — говорит ей раб Божий.

— Верую Богу моему, что умерла для мира; ибо кто жи­вет по плоти, тот не пойдет к Богу.

Услышав это, блаженный Серапион сказал:

— Чтобы уверить меня в том, что ты умерла для мира, сделай то, что я делаю.

-26-

— Приказывай, — отвечала она, — но только возможное, и я сделаю.

— Для мертвого, подобного тебе, все возможно, кроме нечестия, — отвечал он и потом сказал ей: — Сойди вниз и пройдись.

— Я не выхожу двадцать пять лет, как же теперь пойду?

— Вот, не говорила ли ты: я умерла для этого мира? Оче­видно поэтому, что и мир для тебя не существует. А если так, то мертвый ничего не чувствует, и для тебя должно быть совершенно равно — выйти или не выйти.

Девица, услышав это, пошла.

Когда она вышла вон и дошла до одной церкви, блажен­ный, вошедши в церковь, сказал ей там:

— Если хочешь уверить меня в том, что ты умерла и уже не живешь для людей, чтобы угождать им, сделай то, что я могу сделать, и тогда убедишь меня, что ты действительно умерла для этого мира.

— Что же должна я сделать? — спросила девица.

— Сними с себя все платье, как вот я, — сказал он, — по­ложи его на плечи и ступай по городу. А я без стыда пойду вперед тебя в таком же виде.

— Но если, — отвечала она, — я сделаю это, то многих со­блазню таким бесстыдством, и кто-нибудь скажет, что это сумасшедшая или беснующаяся.

— А тебе что за дело, если это скажут? Ведь ты гово­ришь, что умерла для людей, а мертвецу нет никакой нуж­ды до того, бранит ли кто его или смеется над ним, потому что он нечувствителен ко всему.

Тогда говорит ему эта девица:

— Прошу тебя, прикажи мне сделать другой, какой угод­но подвиг, и я сделаю. Теперь я не дошла еще, а только мо­люсь о том, чтобы дойти до такой степени.

После этого раб Божий, бесстрастный Серапион, сказал ей:

— Смотри же, сестра, не величайся, будто ты святее всех, и не хвались, что умерла для сего мира. Ты вот узнала, что жива еще и угождаешь людям. Я могу быть более мертвым, нежели ты, и что я умер для мира, могу доказать делом — именно тем, что равнодушно взираю на него; ибо, не стыдясь и не соблазняясь, могу сделать то, что приказывал тебе.

Научив ее этими словами смиренномудрию и сокрушив ее гордость, блаженный оставил ее совершенною и удалил­ся от нее²⁶.

-27-

Рассказывает еще следующее диакон один, современ­ник св. Симеона, Христа ради юродивого, хорошо знавший его тайную подвижническую жизнь.

Этот диакон, муж богоугодный, увидев однажды старца, от долгого ли поста или от трудов, подъемлемых им ради своего блаженного жития, сильно изнемогшим телесно, и желая его, хотя бы под видом шутки, освежить водою, ска­зал ему:

— Пойдешь ли, юродивый, в баню мыться? Тот же, засмеявшись, ответил:

— Пойду, пойду.

И тотчас с этими словами снял с себя свою изодранную одежду и, свив ее, положил себе на голову. Диакон сказал ему:

— Оденься, брат, если нагой пойдешь, то я не пойду с то­бою.

— Я дело прежде дела сделал, — отвечал св. Симеон, — а если не хочешь со мной вместе идти, я впереди тебя пойду.

И побежал вперед.

Было же две бани: одна мужская, другая женская. Про­пустив первую, святой направился ко второй. Диакон же, догнав его, сказал:

— Постой, юродивый, не ходи туда, там женская ведь баня.

Тот обернулся и ответил:

— Все равно: там горячая и холодная вода и здесь горя­чая и холодная вода, и сверх этого ничего нет там, чего не было здесь.

С этими словами он побежал и вошел, как был, нагой, в баню в среду моющихся женщин. Те, понятно, бросились все на него, начали бить и выгнали от себя...

После диакон тот наедине спросил святого:

— Отец, как почувствовало себя твое тело, когда нагим ты вошел посреди голых женщин?

— Веру имей мне, брат, — отвечал великий, — что, как дерево посреди деревьев, так и я был посреди них и не чув­ствовал, что тело имею, да и не помышлял даже, что к телам вошел, но весь ум мой был занят богомыслием»²⁷.

Приведу наконец замечательный пример в этом роде из жития блаженного Андрея, Христа ради юродивого, — того самого, который видел Покров Богоматери над молящими­ся во Влахернском храме, — пример, говорящий тоже о ве­личайшей степени бесстрастия этого святого.

-28-

Однажды, когда он шел, юродствуя, мимо публичного дома, одна из блудниц, увидя его, схватила его за полу рва­ной одежды, какую носил блаженный, и потащила внутрь. Истинный же посмеятель сатанинских козней без упорства вошел с нею. Тотчас окружили его и прочие блудницы и, смеясь, спрашивали:

— Как это с тобой случилось?

Праведник же только улыбался, ничего не отвечая.

Тогда начали его толкать и заставлять насильно сотво­рить блудное дело, всячески теребя его тайные члены. Дру­гие же искушали целомудренного, поцелуями вызывая на срам. Иные с кощунственными матерними словами крича­ли ему: «Юродивый! С нами насыть духовную свою по-хотпъ»²⁸. И дивное чудо можно было наблюдать в блажен­ном: среди стольких соблазнов — γαλισμοις, «ласк», — кото­рые ему расточали блудницы, никак не могли они подвиг­нуть его и заставить пожелать скверного того дела. Почему, отставши, говорили: «Либо мертвый он, либо чурбан какой, что не чувствует, либо камень неподвижный — ведь как мы его нудили на похоть и ничего не могли поделать». Одна же из тех женщин сказала: «Дивлюсь вашему безумию, что так говорите... Глупый он, бесноватый, голодный, разутый, не имеет где голову положить, откуда же у него быть похоти? Отстаньте от него, пусть идет творить свое безумие...»

Видел же святой блудного демона, стоящего посреди блудниц. По виду он был как эфиоп, губастый (χειλας), вме­сто волос на голове имел конский помет, смешанный с зо­лой, с лисьими глазами, плечи его были покрыты драным лоскутом, и от него исходил страшный смрад... Святой, гнушаясь этого зловония, начал часто плевать и рубищем зажал свой нос. Демон же тот, увидя, как он отвращается блуда, пришел в неистовство и испустил громкий вопль. «Меня, — воскликнул, — люди за сладкий мед в сердцах своих принимают, а этот, ходя, посмеивается всему миру, брезгает мною, плюет на нас...»

Блаженный видел этого демона явно, блудницы же голос его слышали, но никого не видели. Сидя среди них, святой смеялся смраду и безобразию того беса. Видя, как святой смеялся, они сказали: «Видите, как смеется с своим демо­ном?» Одна же заметила: «Хороша еще у него одежда; возь­мем, продадим, и сегодня будет на что выпить...» И тотчас вскочили, раздели его донага и платье продали, разделивши

-29-

деньги. Старшая же из них сказала: «Не пускайте его наго­го, дадим ему хоть старую рогожку...» И прорезавши в сре­дине ее для головы отверстие, накинули на блаженного вместо бывшей на нем одежды и в таком виде выгнали из дому²⁹.

Но это отсутствие стыда у совершенных людей, достиг­ших состояния невинности детей (Быт. 2, 25)³⁰, нужно от­личать от бесстыдства культурных людей, пришедших в со­стояние скотов, которые, как известно, тоже не стыдятся своей наготы и безнравственных поступков.

Вот цитата, описывающая это устроение, из дневника поэта К. Бальмонта во время пребывания его на островах Самоа³¹:

«Я просыпаюсь... надеваю на босые ноги туфли, а поверх ночной рубашки накидываю купальный халат, вздыхаю и в столь откровенном виде спускаюсь по главной лестнице. Иногда на ней стоят и разговаривают дамы и девицы. Что ж, немножко неловко, но в общем, по существу, мы все ведь здесь дети солнца, и стыдиться благородного своего тела зачем же?»

Не стыдятся и дикари, но сами ученые сознаются, что эта их нагота, как сперва можно подумать, якобы приучаю­щая к бесстрастию и доводящая окружающих до того, что для них уже ничего в ней нет интересного и любопытного, на самом деле, нисколько не застраховывает от похоти³². А я сказал бы: кто слыхал хотя краем уха о тех формах ужасного противоестественного разврата, царствующего у дикарей, до которых не могут додуматься и европейцы, и документы о которых с рисунками и описаниями путешественников не подлежат печати, а хранятся в научных архивах, тот знает, что эта полная нагота-то во многих случаях и служит при­чиной для разврата. Кто знаком с содержанием подобных документов, тот поймет, о чем я говорю.

Таким образом, спасающимся должно различать:

Во-первых, период борьбы с демоном блуда. В это время последний изводит человека помыслами, похотливыми ощущениями, истечениями, но все это нисколько не вредит его целомудрию³³, если только человек борется с этим де­моном, а не идет ему навстречу.

Но в миру всякие там литераторы, вроде В. Розанова, и такие ученые, как А. Вилла, П. Ковалевский и другие, сва­ливают все в одну кучу, борющихся смешивая с победивши-

-30-

ми и последних с побежденными. У них монахи, которые в действительности на протяжении десятков лет подверга­лись искушениям от демона блуда и которые не уступали ему ни пяди, получив за то от Бога неувядаемые венцы, яв­ляются психопатами, эротоманами, одержимыми половой горячкой, блудниками, наконец. Тот, кто сам обуреваем на­сылаемыми от беса блудными помыслами, не должен сму­щаться, но должен терпеть, молиться, будучи уверенным, что целомудрие его нисколько не оскорбляется, лишь бы душа не хотела всего того, что навевается на него демона­ми. Из многих имеющихся примеров приведу один.

Рассказывает о себе вышеупомянутый Палладий.

«Жил в скиту некто по имени Пахон; ему было уже око­ло 70 лет от роду. Случилось, что, по наваждению демон­скому, мучила меня блудная похоть, так что я не в силах был бороться с помыслами и ночными видениями. Сильно гонимый страстью, я от этого искушения уже готов был уй­ти из пустыни. Между тем, не сказывал об этом соседним отцам, ни даже учителю своему Евагрию, но тайно отпра­вился в самую глубину пустыни и там 15 дней провел в бе­седе с отцами скита, состарившимися в пустынножительст­ве. Между ними встретил я и Пахона. Заметив в нем более искренности и духовной опытности, я осмелился открыть ему свое сердце. И вот что сказал мне этот святой:

"Не смущайся от сего искушения. Это терпишь ты не от беспечности; в пользу твою говорят место, скудость в необ­ходимых потребностях и невозможность видеть здесь жен­щин; напротив, это навел на тебя враг за твою ревность к добродетели. Брань блудная — троякого рода: иногда нападает на нас плоть, преданная неге; иногда страсти возника­ют в нас от помыслов; а иногда сам диавол восстает на нас из зависти. Я узнал это из многих наблюдений. Вот я, как видишь, старый человек. Сорок лет живу в этой келье и пе­кусь о своем спасении; но, несмотря на мои лета, доселе еще подвергаюсь искушениям". И здесь он с клятвою присово­купил: "В продолжение 12 лет, после того как я достиг пя­тидесятилетнего возраста, ни дня, ни ночи не проходило, чтобы враг не нападал на меня. Подумав, что Бог отступил от меня и потому демон так мучит меня, я решился лучше умереть безрассудно, нежели постыдным образом предать­ся сладострастию плоти и, вышедши из своей кельи, пошел по пустыне и нашел пещеру гиены. Целый день лежал я в

-31-

ней нагой, чтобы звери, при выходе из пещеры, пожрали меня. И вот, как настал вечер, и, по писанному, солнце по-зна запад свой; положил ecu тьму, и быстъ нощь; в ней же пройдут ecu зверие дубравный, скимни (львы) рыкающий восхитити и взысками от Бога пищу себе (Пс. 103, 19-21), — самец и самка, выходя в это время из пещеры, с ног до го­ловы обнюхивали меня и облизывали. Я уже думал, что бу­ду съеден; но они оставили меня. Итак, пролежав целую ночь и не быв съеден, я уверился, что, конечно, помиловал меня Бог, и тотчас возвратился в свою келью. Демон же, пе­реждав несколько дней, опять восстал на меня еще сильнее прежнего, так что я едва не произнес хулы на Бога. Он при­нял вид эфиопской девицы, которую я видал в молодости своей, когда она летом собирала солому. Мне представи­лось, что она сидит у меня, и демон до того довел меня, что я думал, будто уже согрешил с нею. В исступлении я дал ей пощечину, и она исчезла. Поверь мне: два года не мог я ис­требить нестерпимого зловония от своей руки. Я стал по­этому унывать еще более и наконец в отчаянии пошел ски­таться по пустыне. Нашедши небольшого аспида³⁴, я взял его и стал подносить к своему телу, чтобы, как он ужалит меня, умереть мне. Но сколько я ни подносил его, он не ужалил меня, промышлением благодати. После сего услы­шал я говоривший моему сердцу голос:

— Иди, Пахон, подвизайся. Я для того попустил демону такую власть над тобою, чтобы ты не возмечтал, будто мо­жешь победить демона сам³⁵, но чтобы, познав свою не­мощь, ты никогда не уповал на свое житие, а всегда прибе­гал к помощи Божией.

Успокоенный сим гласом, я возвратился в свою келью. С того времени ощутил я в себе бодрость и, не тревожимый более сею бранью, провожу, после борьбы, остальные дни свои в мире. Постыжденный демон, увидя мое презрение к нему, уже не приближался ко мне".

Этими словами святой Пахон укрепил меня на борьбу с сатаною, сделал более бодрым на подвиги, научил легко выдерживать брань с демоном блуда и, отпуская, велел мне всегда хранить мужество»³⁶.

Во-вторых, период победы над врагом. И как в первом случае подвижник тщательно хранит себя во всякой мело­чи и тревожится малейшим скабрезным намеком, так и теперь, как чеканно выражаются жития, он «ругается»³⁷ ми­ру и диаволу.

-32-

Как солнце, освещая нечистые места, не оск­верняется, так не загрязняется и душа человека, достигше­го вышеестественного бесстрастия. По благодати Божией, он непоколебим. Все мирское и плотское в нем умерло, ум его в Боге. Такого состояния были сподобляемы от Бога и молодые мученики за свой подвиг, любовь ко Христу и рев­ность, и целомудрие их оставалось непорочным при всех искушениях³⁸. Но не пришедший в меру последних не име­ет права позволять себе вредящих целомудрию вещей, и ес­ли они с человеком случаются, то это значит, что либо он пал и поруган бесами, либо отчаялся в своем спасении и впал в бесстыдство публичных женщин и «культурно» вос­питанных людей³⁹.

III. Источники целомудрия

Их лучше всего уясняют те способы врачевания, кото­рые предлагаются аскетикой против блудной страсти. Св. Иоанн Лествичник такие вкладывает слова в уста своей плоти, как бы олицетворяя ее и заставляя саму отвечать на предложенные вопросы, как достигнуть ему взаимного с нею мира и нетленной чистоты:

«Если явственно познаешь глубокую мою и твою не­мощь, то тем свяжешь мои руки.

Если гортань умучишь воздержанием, то свяжешь мои ноги, чтобы они не шли вперед.

Если соединишься с послушанием, то освободишься от меня.

А если приобретешь смирение, то отсечешь мне голову»⁴⁰.

Таким образом, можно сказать, перефразируя извест­ные слова Пимена Великого: сокрушение сердечное, пост, послушание и смирение — вот «работные орудия» для осу­ществления чистой, целомудренной жизни⁴¹.

IV. Награда за целомудрие

Она велика. Вместо всех святоотеческих выписок и примеров, приведу описание будущего блаженства святых из видения св. апостола Иоанна Богослова:

«И видех, и се, Агнец стояше на горе Сионстей, и с ним сто и четыредесять и четыри тысящы, имуще Имя Отца Его написано на челех своих. И слышах... поющих яко песнь

-33-

нову пред Престолом... и никтоже можаше навыкнути пес­ни, токмо сии сто и четыредесять и четыри тысящы искуплени от земли.

Сии суть, иже с женами не осквернишася, зане девственницы суть; сии последуют Агнцу, аможе аще пойдет» (Откр. 14,1-4).

Вот честь их; они неразлучны с Богом.

Нужно еще упомянуть о целомудрии, хранимом в браке; разумею под этим здесь не просто воздержание в супруже­ских сношениях, но полный от них отказ. И больше того: как у состоящих в безбрачном состоянии одного телесного целомудрия недостаточно для спасения, так и в браке требуется воздержание, как выше сказал св. Петр Дамаскин, «от всякого помысла не по Богу». И в этом последнем слу­чае подвиг является тогда едва ли не труднее и не выше⁴².

В первые века христианства в исполнение прямой запо­веди апостола (1 Кор. 7, 29) многие проводили такую жизнь. История сохранила нам имена св. Аммона, св. Магны Анкирской, благочестивого Малха, пресвитера Анаста­сия и Феонии, Пелагия Лаодикийского с супругою, мученика Юлиана и Василисы, св. мученика Конона Исаврий-ского и Анны, мучеников Цецилии и Валериана, башмач­ника Захарии и Марии⁴³ и многих других. У нас подобный подвиг нес Иоанн Кронштадтский.

И как в безбрачном состоянии подвижники (преимуще­ственно юродивые) достигали иногда такого бесстрастия, что уже не боролись с демонами, а сами раздражали их, вы­зывая на борьбу, совершая безопасно для себя такие по­ступки, одна мысль о которых смертельна для всех прочих, так и в брачном состоянии хотя и редко, но находились столь великие чудотворцы и праведники, которые прово­дили жизнь, по виду зазорную, а на самом деле ангельскую, получая сугубые венцы и за трудность несения подвига це­ломудрия, и за несправедливое о себе мнение и осуждение со стороны людей⁴⁴.

Сила подвигов и молитвы этих святых настолько велика, что вполне уравновешивает тот соблазн, который они произ­водят среди людей своими поступками; но с другой стороны, без подобных поступков она была бы слишком ярка для людских очей и они не смогли бы уберечься от славы.

-34-