III. Развитие гневной страсти

Теперь вкратце укажу тс стадии, через которые прохо­дит гневная страсть при своем развитии.

• Огорчение

Это неприятное чувство, гнездящееся в душе. Напри­мер, оскорбили кого-либо, сказали колкое слово и вот, че­ловеку стало больно, к сердцу подкатило, «защипало».

«Кто разводит огонь, — картинно сравнивает дело авва Дорофей, — тот берет сначала малый уголек: это — слово брата, нанесшего оскорбление. Вот это пока еще только малый уголек: ибо что такое слово брата твоего. Если ты его перенесешь, то ты и погасил уголек»¹². Смятохся, то есть сразу дух захватило от гнева, — говорит пророк Да­вид, — и не глаголах, смолчал, — и все прошло (Пс. 76, 5).

• Смущение

«Если же будешь думать, — продолжает сравнение авва Дорофей, — "зачем он мне это сказал, и я ему скажу то и то, и если бы он не хотел оскорбить меня, он не сказал бы это­го, и я непременно оскорблю его", — вот ты и подложил лу­чинки или что-либо другое, подобно разводящему огонь, и произвел дым, который есть смущение... Однако же и его, если хочешь, можешь удобно погасить, пока оно еще не ве­лико, молчанием, молитвою, одним поклоном от сердца».

-203-

• Раздражительность

То чувство, которое кратко и в слабой степени (хотя и остро) испытываешь при огорчении, теперь начинает бур­лить и клокотать в сердце. Сердце, словно от чадящих лу­чинок, наполняется «дымом» и как будто хочет выскочить из груди. Мысли сталкиваются друг с другом, ввергая ум в смятение: «Зачем он мне это сказал? Да как он смеет? Да я ему покажу!..» Но все же человек и в этом случае еще име­ет запас сил для борьбы с собой, хотя ему уже и трудно удерживаться от греха. И пока не поздно, пусть воззовет из глубины души к Тому, Кто некогда запретил буре, после чего мгновенно сделалась тишина (Лк. 8, 24; Мк. 4, 39). — И тогда Бог его помилует. Если же не так, то ты (по авве Дорофею) «уподобляешься человеку, подкладывающему дрова в огонь и еще более разжигающему его, отчего обра­зуется много горящего уголья, и это есть уже гнев».

• Гнев

Он есть открыто выраженное желание зла ближнему. Гнев может быть как долгим, так и кратким. Преп. Иоанн Лествичник рассказывает, на основании собственных на­блюдений, про случай длительного ярко выраженного гне­ва даже при отсутствии лиц, его возбуждающих. Так как де­ло происходило со старцами-отшельниками и в то время, когда святые въявь творили чудеса, то восплачут о своем состоянии те, кто для избавления от этой страсти еще не приложил никаких усилий.

«Сидя, по некоторой нужде, близ келий безмолвствую­щих мужей, — говорит святой отец, — я слышал, как они от досады и гнева наедине злились, как куропатки в клетках, и на огорчивших их, как будто на присутствующих там, на­скакивали...» «И я благочестно советовал им не жить в уединении, — прибавляет великий источник рассуждения преп. Иоанн, — чтобы из людей не сделаться бесами»¹³.

Это и в миру каждый может испытать на себе. Если он наложит на себя на некоторое время подвиг молчания (одновременно с молитвой), то сейчас же демоны начнут искушать его гневом. Такова их практика.

Длительный гнев (даже наедине) описывается и свет­скими писателями. Так, прислуга в одном из юмористиче­ских рассказов Джерома К. Джерома («Миссис Корнер берет свои слова обратно»), по словам автора¹⁴, «постоянно

-204-

находилась в состоянии негодования. Можно было даже слышать, как утром и вечером она молилась с негодовани­ем». К сожалению, писатель-юморист, захотев дать шарж, отразил только истину.

Но не всегда вышеописанные состояния происходят в такой постепенности и с известной продолжительностью. Иногда человек сразу, как порох, вспыхивает сильным жестоким гневом, который, подобно какому-нибудь пожи­рающему пламени, раздуваемому сильным ветром сопутствующих страстей, сжигает в одну минуту всю душевную ниву. Это новое состояние есть вспыльчивость.

• Вспыльчивость

«Не должно быть от нас сокрыто, о друзья, и то, — пре­дупреждает упомянутый блаженный Иоанн Лествичник¹⁵, — что иногда во время гнева лукавые бесы скоро отходят от нас с тою целью, чтобы мы о великих страстях вознера-дели, как бы о маловажных, и наконец сделали болезнь свою неисцельною».

Это то, о чем у нас в миру выражаются так: «Он, правда, вспыльчивый человек, но отходчивый». И последним сло­вом хотят извинить, умалить страсть гнева, убавить ее зна­чение. На эту уловку демонскую и надо обратить особое внимание, чтобы не убаюкать себя льстивыми мыслями: мы, мол, и не желали обижать; после ведь и обласкать можно того, кто, по несчастью, под руку попался. Дейст­вительно, если причиненную обиду загладить подарками, то обиженные (по крайней мере некоторые) могут этим, в конечном счете, удовлетвориться. Однако подобное поло­жение вещей чревато для самого обидчика опасностью на­век погрязнуть в трясине этой страсти, чрез что и подпасть Божьему Суду.

Примером сильной вспыльчивости может служить ис­правник мелкопоместный барин Михаил Михайлович Поленин у С. Атавы (С. Н. Терпигорева). В обычное время это был «очень добрый и до тошноты радушный хозяин». Когда же просили его «усмирить» кого-либо, то он, «ниче­го не расспрашивая, ничего не узнавая, с ужасным скверно­словием накидывался на виновника своего беспокойства, вышибал ему несколько зубов, в кровь разбивал нос и сам чуть не замертво падал тут же». Затем его вносили в каби­нет, ставили куда-то горчичники, он надевал чистое белье,

-205-

«и через полчаса Михаил Михайлович уже совершенно спокойно сидел и пил чай с лимоном, немилосердно дымя трубкой»*. (*<Атава С. (Терпшорев С. Я.) Оскудение. «Благородные». Т. 1: Отцы. СПб.-М., 1882. С. 268. Гл. IV. Отхожие промыслы.> -Прим составителя.)

Это темное состояние души граничит уже со следую­щим, еще худшим — бешенством.

• Бешенство

Самое название уже («бешенство» — от слова «бес») по­казывает, что человек в этом состоянии уподобляется бесу.

«Душу, приведенную в бешенство гневом, — говорит св. Василий Великий¹⁶, — ни острие меча, ни огонь, ни другое что страшное не сильны удержать почти так же, как и чело­века, одержимого бесом, от которого разгневанный не отли­чается ни наружным видом, ни душевным расположением».

Историческим примером может служить жена помещи­ка Ч. из времен крепостного права, засекшая насмерть не одного крестьянина. Помещица эта «была тоже ягода! — Иногда она разозлится, шлепнется на стул, протянет ногу, — пишет в своих воспоминаниях очевидец¹⁷, — и кричит <дворовой бабе>: "Разувай, дай башмак, становись на ко­лени, заложи руки назад!" И начнет башмаком хлестать по лицу! Вид крови приводил ее в совершенное бешенство: как только увидит, что из носу, изо рта или ушей полила кровь, — она вскочит и, уже без памяти, рвет щеки, и губы, и волосы; повалит и, как зверь, начнет и мять, и рвать все, что под ней: щиплет, хлещет, рвет; сама растреплется, раско­сматится, в возне разорвет все и на себе, у рта пена, слюни брызжут — полнейшее бешенство! Оторвется уж только тог­да, когда сама выбьется из сил и упадет на стул, совсем обес­силев. Откинется на стул, а сама только: "А-а! Б-a! А-а!.."»

• Злопамятность

Продолжу цитату из аввы Дорофея, в которой он срав­нивает гнев с огнем и углями.

«Как горящее уголье, — говорит он, — когда оно угаснет и будет собрано, может лежать несколько лет без поврежде­ния, и даже, если кто польет его водою, оно не подвергается гниению, так и гнев, если закоснеет, обращается в злопамят­ность, от которой человек не освободится, если не прольет крови своей »¹⁸.

-206-

Под последним святой отец разумеет великие подвиги — сердечные воздыхания к Богу и телесные труды до пре­делов возможного, но более всего молитву от всего сердца о своих врагах: Боже, помоги брату моему и мне, ради мо­литв его.

«Таким образом человек и молится за брата своего, — а это есть знак сострадания и любви, — и смиряется, прося себе помощи, ради молитв его. А где сострадание, любовь и смирение, что может там успеть раздражительность, или злопамятность, или другая страсть?»¹⁹.

В качестве иллюстрации много можно почерпнуть матери­ала из письма знаменитого «непротивленца» графа Льва Тол­стого к графине А. А. Толстой от 1862 года, августа месяца. Письмо вызвано тем обстоятельством, что в его отсутствие был произведен обыск в Ясной Поляне. И вот граф пишет:

«...Дела этого оставить никак не хочу и не могу. Вся моя деятельность, в которой я нашел счастье и успокоение, ис­порчена... Народ смотрит на меня уж не как на честного че­ловека, мнение которого я заслуживал годами, а как на преступника, поджигателя или делателя фальшивой моне­ты, который только по плутоватости увернулся.

— Что, брат? Попался? Будет тебе толковать нам о чест­ности, справедливости, — самого чуть не заковали. О поме­щиках — что и говорить: это стон восторга. Напишите мне, пожалуйста, поскорей... как мне написать и как передать письмо Государю. Выхода мне нет другого, как получить такое же гласное удовлетворение, как и оскорбление (по­править дело уже невозможно), или экспатриироваться, на что я твердо решился... Я и прятаться не стану, а громко объявлю, что продаю имение, чтобы уехать из России, где нельзя узнать минутой вперед, что тебя ожидает.

Я часто говорю себе — какое огромное счастье, что меня не было дома: ежели бы я был, то теперь наверно бы уже су­дился, как убийца...»²⁰

Трудно представить, чтобы можно было втиснуть в пространство маленького почтового листка еще больший букет «цветов зла»*. (*Намек на сборник стихов Ш.Бодлера «Цветы зла». — Прим, со­ставителя.)

Тут все: памятозлобие, то есть страсть, о которой я сейчас говорю («никак не хочу и не мо­гу»), отчаяние («поправить невозможно», «выхода нет»), сластолюбие (все «счастье и успокоение испорчено»), тще-

-207-

славие («гласное удовлетворение»), уязвленная гордость («народ смотрит, как на...»), честолюбие («заслуживал», да еще целыми «годами»), месть и желание крови врагов («на­верно судился бы уже, как убийца»).

Ничего не нужно прибавлять более²¹. По плодам их, говорит Господь, узнаете их (Мф. 7, 15-16).

• Еще одно исчадие гнева — ненависть

«Где оскудевает любовь, там непременно на место ее входит ненависть, — говорит св. Василий Великий²². — А если, как говорит Иоанн, Бог любы есть (1 Ин. 4,16), то, по всей необходимости, ненависть есть диавол. Посему, как имеющий любовь имеет в себе Бога, так имеющий нена­висть питает в себе диавола».

Эти чувства противоположны: следовательно, любя Бо­га, я должен ненавидеть диавола. Это — ясно, и подобное уже сказано выше. И по сказанному же следует, что не лю­дей мы должны ненавидеть, а их грехи, на которые натал­кивает человека диавол. А если не так, то «не напрасен ли гнев, когда один бывает причиною действия, а ты раздра­жаешься на другого? — говорит в ином месте тот же боже­ственный Василий²³. — Не то же ли делаешь, что и псы, ко­торые грызут камень, а не трогают бросившего камень? Жалок, кто служит орудием действия, но ненавистен, кто действует. Против него обрати свою раздражительность — против человекоубийцы, отца лжи, делателя греха; но будь сострадателен к брату, который, если пребудет во грехе, то вместе с диаволом предан будет вечному огню».

Отсюда понятными становятся и слова Христа: Аще кто грядет ко Мне, и не возненавидит отца своего, и матерь, и жену и чад, и прочее (Лк. 14, 26). Речь здесь не о том, чтобы Господь — поставивший заповедь о любви во главу всего евангельского закона (Мф. 22,37-40; Ин. 13,34 и др.) — по­велевал теперь (противореча Себе Самому) ненавидеть сво­их близких, а о том, что человек, любя и почитая по досто­инству всех людей, должен возненавидеть смрад их грехов. И если страсти эти, отторгающие почему-либо человека от Бога, принадлежат его кровным родственникам, то таковых должно оставить²⁴, но при этом усердно молиться за них²⁵.

Классическим примером человеконенавистника, пред­ставляющим загадку для светской научной психологии, или, вернее, психопатологии, является знаменитый Тимон

-208-

(родился около 440 г. до Р. X.)²⁶. Он жил в эпоху Пелопо­несской войны, и от ненависти к невероятно испорченному афинскому обществу, среди которого обитал, перешел к не­нависти ко всем людям. Внешним поводом к укреплению в нем этой страсти послужило, говорят, разочарование в «друзьях», которые его бросили после того, как он истра­тил на них все свое состояние. Про жизнь этого мизантро­па существуют многочисленные рассказы, из которых я приведу здесь следующий.

«Однажды, во время народного собрания в Афинах, Тимон взошел на кафедру. Настала тишина. Вследствие нео­быкновенного поведения Тимона все ждали на этот раз че­го-либо серьезного. "У меня, афиняне, — начал мизантроп, — есть рядом с домом небольшое пустопорожнее место. На нем растет смоковница, на которой удавилось уже немало граждан. Я хочу выстроить здесь дом и решил поэтому предварительно объявить публично: кому из вас угодно удавиться, пусть он удавится теперь, пока я не срубил смо­ковницы"».

На его гробнице находилась надпись, сочиненная, гово­рят, самим покойным:

Здесь покоится жалкое тело,

Разлученное с жалкой душой.

Не старайся узнать мое имя,

Пусть задавит всех плутов чумой!

Другая, очень известная, эпитафия Тимону приписыва­ется Каллимаху:

Здесь лежу я — Тимон, — что при жизни

Ненавидел живущих людей.

Проклинай, сколько хочешь, прохожий,

Только мимо иди поскорей!²⁷

Мне кажется очевидным, что в упомянутых словах Хри­ста речь шла о божественной любви²⁸, но, так как истинное понятие о ней теперь утеряно, укажу еще на проявления не­нависти в плотской любви, чтобы стала ясна разница меж­ду ними. Тем более вопрос этот в повседневном быту зани­мает гораздо более места, чем первый: газетная хроника и окружающая жизнь постоянно преподносят нам примеры ненависти на почве половой страсти с самыми страшными последствиями, убийствами, отравлениями и прочим.

-209-

Порок этот был уже известен в глубокой древности. Библия рассказывает, как за полторы тысячи лет до Рожде­ства Христова он действовал со всей силой. Я имею в виду известный случай, передаваемый во Второй книге Царств (глава 13), об обесчещении Амноном, сыном Давида, своей сестры Фамари, к которой он вдруг воспылал величайшей страстной любовью. Пропуская подробности, выпишу два стиха (14-15): «Но он не хотел слушать слов ее, и преодо­лел ее, и изнасиловал ее, и лежал с нею. Потом возненави­дел ее Амнон величайшею ненавистию, так что ненависть, какою он возненавидел ее, была сильнее любви, какую имел к ней». Эта ненависть сказывалась и в поступках. Амнон об­ратился с чувством злобного омерзения к сестре, которую он, очевидно, одну только обвинял в своем падении: «Встань, уйди». И когда она возмутилась его грубым обра­щением с нею, он позвал слугу: «Прогони эту от меня вон...» Он не мог спокойно выговорить ее имя и едва сдер­жался, чтобы не назвать ее непотребным словом, задыхаясь от гнева и ненависти²⁹.

Искусный духовный врач даже и такое запутанное со­стояние сумеет использовать в добрых целях.

Великий во святых преп. Иоанн Лествичник³⁰ пишет:

«Видал я, что ненависть расторгала долговременные узы блудной любви; а потом памятозлобие чудным обра­зом не попускало им вновь соединиться. Дивное зрелище! Бес беса врачует; но может быть, это дело не бесов, но Про­видения Божия».

В другом месте он передает подобный же случай:

«Блажени миротворцы (Мф. 5,9), и никто не может это­му противоречить; впрочем, я видел и враждотворцев бла­женных. Два человека имели нечистую любовь между со­бою. Некто же, искуснейший из рассудительных, желая прекратить это зло, поссорил их между собою, сказав тому и другому особо, что друг его худо говорит о нем между людьми. Так сей премудрый успел человеческою хитростию отразить злобу бесов и произвести ненависть, которая уничтожила предосудительную любовь»³¹.

Бывает, нечто подобное и в миру делают — например, одна соперница, желая поссорить своего возлюбленного с другой, наговаривает ему на нее (или наоборот). Но все это делается не ради Христа, не для спасения их душ, а ради диавола, из-за ревности, для того чтобы самому изобретате-

-210-

лю этого бесовского стравливания иметь выгоду и удоволь­ствие в их ссоре и ненависти.

Бесы часто оспаривают друг у друга право на бедного грешника. Как можно одержимому блудной страстью перепродать себя³² демону ненависти, так гнев можно, вместо трудного подвига смирения и кротости, легко из­гнать страстью презрения и возношения. Авва Дорофей рассказывает:

«В общежитии [где он полагал начало] был один брат, которого я никогда не видал смутившимся, или скорбя­щим, или разгневанным на кого-либо, тогда как я замечал, что многие из братии часто досаждали ему и оскорбляли его. А этот юноша так переносил оскорбления от каждого из них, как будто никто вовсе не смущал его. Я же всегда удивлялся чрезвычайному незлобию его и желал узнать, как он приобрел сию добродетель. Однажды отвел я его в сторону, и, поклонившись ему, просил его сказать мне, ка­кой помысл он всегда имеет в сердце своем, что, подвергаясь оскорблениям или перенося от кого-либо обиду, он показы­вает такое долготерпение. Он отвечал мне презрительно без всякого смущения: "Мне ли обращать внимание на их недо­статки или принимать от них обиды, как от людей? Это — лающие псы". Услышав это, я преклонил голову и сказал себе: "Нашел путь брат сей", и, перекрестясь, удалился от него, моля Бога, чтобы Он покрыл меня и его»³³.

Подобно вышеупомянутому молодому монаху, учит преодолевать страсть злобы и неистовства наша учитель­ница жизни — литература. «Духовный отец»³⁴ ее и «власти­тель дум»³⁵ сороковых годов <прошлого столетия>, Бе­линский, заставляет своего Сурского в драматической повести «Димитрий Калинин» рассуждать следующим образом (в ответ на признание его собеседника, что тот весь превращается в злобу и неистовство и часто готов пре­даться влечению своей вспыльчивости, если бы мысль, что он может оскорбить своего благодетеля, не обезоруживала его³⁶):

«Да, это немного досадно; но гораздо благоразумнее презирать скотами, нежели сердиться на них. Я бы, на тво­ем месте, просто сказал им, что они глупцы и что сердиться на них — значит делать им честь...»

Положим и мы, читатель, как авва Дорофей, на себе кре­стное знамение и пойдем прочь от этих господ.

-211-