Действие страстей

Как выше было показано развитие греха из малейшего помысла, так теперь полезно привести несколько цитат из святых отцов о развитии страстей из простого незначитель­ного греха.

Всякая страсть складывается из укрепления в себе чело­веком известного навыка к тому или иному виду худого де­ла и страстного движения сердца к нему. О природе греха и страстного движения достаточно уже было сказано выше; перейду теперь к показу пагубного значения греховных на­выков. Впрочем, и то надо сказать, что сами по себе они ни вредны, ни полезны, а получают свое качество от тех дел, на которые направлены. Здесь я буду говорить преимущест­венно о навыке, приобретаемом в отношении зла.

«Бойся привычек больше, нежели врагов, — говорит св. Исаак Сирин⁷⁸. — Питающий в себе привычку — то же, что человек, который дает пищу огню, потому что мера силы того и другого зависит от количества вещества. Если при­вычка потребует чего однажды и требование ее не будет исполнено, то в другой раз найдешь ее слабою; а если од­нажды исполнишь ее волю, то во второй раз найдешь, что нападает она на тебя с гораздо большею силою. Храни это в памяти касательно всего, потому что помощь предосто­рожности для тебя важнее помощи самых дел. Кто любит смех и любит осмеивать людей, тот да не будет тебе дру­гом, потому что ведет тебя к привычке предаваться рас­слаблению. Не весели лица своего с тем, кто распущен в своей жизни; но берегись, чтобы не возненавидеть его; ес-ли же пожелает восстать, подай ему руку и до смерти при­лагай попечение о том, чтобы приобрести его. Если же ты еще немощен, то отвращайся и от врачевания сего, ибо ска­зано: дай ему конец жезла твоего и проч.»

«Доколе человек каким не искусится грехом, — любо-мудрствует св. Тихон Задонский, — то не без страха к тому приступает, и по согрешении совесть сильно мучит его. Так некоторые сами изволяют лучше убиенными быть, нежели нападающих на них убить. Тако к воровству, хищению, блудодеянию и прочим беззакониям не без стыда и страха сперва приступ бывает. Ибо совесть и разум, благодатию Божиею

-325-

просвещенный, прежде согрешения, как свеща, в человеке сияет и показует ему греха мерзость и греху по­следующий гнев Божий, почему человек и боится на грех дерзнуть. Но как согрешит и несколько раз на то же дерз­нет, уже удобно к беззаконному тому делу приступает; и чем более согрешает, тем удобнее на тое дерзает... Ибо ра­зум, грехом, как тьмою, помраченный, и совесть, частым греха повторением замаранная, в обличительном своем действии ослабевает, хотя то никогда не перестает и самых бесстыдников обличать...»⁷⁹

«От замедления во грехе каком или от многократного повторения греха делается пристрастие или привычка ко греху»⁸⁰.

«Пристрастие сие или привычка так сильна бывает, что как вторая природа человека к тому, к чему пристрастится, влечет... И чем более человек грех какой творит и медлит в том, тем сильнее в сердце его пристрастие углубляется... И хотя часто бывает, что человек несколько времени и воз­держивается от страсти, но обычаем, как веревкою некоею, к той же блевотине привлекается (Притч. 4, 16)»⁸¹.

Сказал авва Дорофей:

«Всегда отсекайте страсти, пока они еще молоды, преж­де нежели они вкоренятся и укрепятся в вас и станут удру­чать вас, ибо тогда придется вам много пострадать от них; потому что иное дело вырвать малую былинку, и иное -искоренить большое дерево»⁸² — и рассказал следующий случай:

«Один великий старец прохаживался с учениками сво­ими на некотором месте, где были различные кипарисы, большие и малые. Старец сказал одному из учеников сво­их: "Вырви этот кипарис". Кипарис же тот был мал, и брат тотчас одною рукою вырвал его. Потом старец показал ему на другой, больший первого, и сказал: "Вырви и этот". Брат раскачал его обеими руками и выдернул. Опять пока­зал ему старец другой, еще больший, он с великим трудом вырвал и тот. Потом показал ему на иной, еще больший. Брат же с величайшим трудом, сперва много раскачивал его, трудился и потел, и наконец, вырвал и этот. Потом по­казал ему старец и еще больший, но брат, хотя и много тру­дился и потел над ним, однако не мог его вырвать. Когда же старец увидел, что он не в силах сделать этого, то велел другому брату встать и помочь ему. И так они

-326-

оба вместе едва успели вырвать его. Тогда старец сказал братиям: "Вот так и страсти, братия: пока они малы, то, если поже­лаем, легко можем исторгнуть их; если же вознерадим о них*,(* Безумны те, которые, рассуждая так, говорят: под старость покаюсь. Это разве только диавол может внушить такую глупую мысль, ослепляя человека. Ведь если мы, будучи молоды и имея страсти еще не укрепленными окончательно, затрудняемся с ними бороться и увлекаемся ими, то под старость и вовсе ниче­го не сможем сделать.

Некоторые <не отрицают>, что, может быть, и будут тогда плакать и скорбеть, как теперь многие старики и старушки...<Пока корни страстей> не уничтожим в себе, они будут крепко сидеть в нас. Делом уже грешить не будем в состоянии, а корни останутся. Это великое зло. У нас принято смотреть и думать, что раз старики не грешат делом, и это хорошо. Нет, это не так. Ведь не грешит потому, что не может, а душой грешит. Сколько стариков, у которых разврат принимает противоесте­ственную форму только потому, что естественно предаваться ему они уже не могут.) как о малых, то они укрепляются, и чем более укреп­ляются, тем большего требуют от нас труда; а когда очень укрепятся в нас, тогда даже и с трудом мы не можем одни исторгнуть их из себя, ежели не получим помощи от неко­торых святых, помогающих нам по Боге»⁸³.

«Видите ли, как многозначительны слова святых стар­цев? И пророк также учит нас этому, говоря в псалме: Дщи Вавилоня окаянная, блажен... иже имет и разбиет младен­цы твоя о камень (Пс. 136, 8-9)... Вавилоном называет он смущение, дщерью же — вражду; ибо душа сперва возму­щается, а потом рождает грех... Блажен, кто с самого нача­ла вовсе не принимает порождаемого тобою, то есть лука­вых помышлений, и не дает им места возрастать в себе и приводить зло в действие; но вскоре, пока они еще малы и прежде чем они укрепятся и восстанут на него, возьмет и сокрушит их о камень, иже есть Христос (1 Кор. 10, 4), и истребит их, прибегнув ко Христу. Вот как и старцы и Святое Писание, все согласны между собою и ублажают подвизающихся отсекать свои страсти, пока они еще моло­ды, прежде чем испытаем от них бедствия и горести»⁸⁴.

Внешняя наука немало отдает внимания силе привычки.

Выпишу кое-что из Джемса⁸⁵.

-327-

"Привычка - вторая природа! Привычка в 10 раз сильнее природы!" - воскликнул, говорят, однажды гер­цог Веллингтон; и едва-ли кто-нибудь может оценить справедливость этого положения более, чем старый вете­ран. Ежедневное учение и годы дисциплины в конце кон­цов навеки прививают человеку известные привычки, на­лагая новый отпечаток почти на весь его образ жизни. "Есть анекдот, — говорит проф. Гексли, —- про который можно сказать: si nоn е vero, e ben trovato (если это не правда, то хорошо придумано). Один затейливый шутник, увидев, что отставной солдат нес в руках свой обед, вне­запно крикнул: "На караул", и под влиянием команды сол­дат инстинктивно вытянул руки по швам, уронив свой горшок с бараниной и картофелем в канаву. Дисциплина в нем была доведена до совершенства, и ее результаты наве­ки внедрились в нервную систему этого человека". Лица, состарившиеся в темнице, когда их освобождали, нередко просили снова заключить их в тюрьму»⁸⁶.

«Таким образом, в воспитании великое дело сделать на­шу нервную систему нашим другом, а не врагом. Добиться этого — значит превратить приобретения в чистые деньги и жить спокойно на проценты с капитала. Мы должны по возможности в самом раннем возрасте сделать привычны­ми для себя как можно более полезных действий и остере­гаться, как заразы, укоренения в нас вредных привычек»⁸⁷.

Следующие строки мирского ученого хотя ничего не прибавляют к святоотеческим данным, но дают хорошее оружие против тех, кто обвиняет желающих спасаться в том, что они ведут странный образ жизни и бегут от общества.

«В одном сочинении проф. Бэна есть глава "Моральные привычки", где по этому поводу высказано несколько пре­красных практических замечаний. В основание его рассуждений положены два правила. Согласно первому, при приобретении какой - нибудь новой привычки или при ис­коренении старой мы должны вооружиться наивозможно более строгой и бесповоротной решимостью действовать в известном направлении. Мы должны обставить себя всеми возможными условиями, благоприятствующими разви­тию хорошей привычки, упорно искать обстановки, содей­ствующей ее упрочению, перед обществом возложить на себя обязанности, несовместимые со старой привычкой, связать себя обязательством, если возможно, —

-328-

словом, обставить себя в следовании новой привычке всеми возмож­ными вспомогательными средствами. Все это при начале образования новой привычки создает такую обстановку, благодаря которой соблазн нарушить новый режим не проявится так скоро, как это могло бы быть при других услови­ях, а с каждым новым днем соблюдения нового режима ве­роятность нарушения его все более и более уменьшается»⁸⁸.

«Ожидающий нас в будущей жизни ад, о котором нас учат богословы, — говорит Джемс, — не хуже того ада, ко- торый мы сами создаем себе на этом свете, воспитывая свой характер в ложном направлении. Если бы дети могли себе представить, как быстро они становятся просто живым комплексом привычек, они более обращали бы внимания на свое поведение в том возрасте, когда их мозг находится еще в пластическом состоянии. Нет такого ничтожного добродетельного или порочного поступка, который не ос­тавил бы в нас своего навеки неизгладимого следа. Пья­ница Рип Ван Винкль в комедии Джефферсона после каждой новой выпивки извиняется, говоря: "Этот раз не считается". Ну, он может не считать, и милосердный Гос­подь не поставит ему на счет этого раза, но "этот раз" тем не менее будет отмечен. В глубине нервных клеток и воло­кон его зачтут молекулы, делая для Винкля на будущее время неотразимым новый соблазн. Выражаясь с научной строгостью, можно сказать, что всякий поступок оставля­ет в нашей нервной системе неизгладимый след. Разуме­ется, это обстоятельство имеет свою хорошую и дурную сторону. Серия отдельных выпивок делает нас постоян-ными пьяницами, но, с другой стороны, такая же серия благих дел и часов известного труда делает нас святыми в нравственном отношении или авторитетами и специалис­тами в практической и научной сферах»⁸⁹.

Как ход развития отдельного греха имеет свои степени виновности и разрушительной силы, так и страсть при сво­ем наступательном действии в жизни человека имеет свои степени зла и влечет большую или меньшую кару на Страшном Суде Христовом.

-329-

Епископ Феофан Затворник так говорит об этих возра­стах греховной жизни:

«Младенческий возраст. Это период образующейся греховной жизни, не установившейся в своих формах, колеб­лющейся, время борьбы остатков внутреннего добра и све­та с вступающим злом и тьмою. Здесь поблажающий греху человек все еще думает отстать от него; мало, мало, говорит он себе, и брошу. Грех еще кажется ему как бы шуткою, или он занимается им, как дитя, резвящееся игрушкою; он толь­ко будто рассеян и опрометчив. Но в сем чаду, в сем состо­янии кружения невидимо полагаются основы будущему ужасному состоянию грешника. Первые черты, первые ли­нии его полагаются в первый момент отдаления от Бога. Когда сей свет, сия жизнь и сила сокрываются от человека или человек сокрывает себя от них, вслед за тем начинает слепнуть ум, расслабляться и нерадеть воля, черстветь и проникаться нечувствием сердце, что все и заставляет че­ловека часто говорить себе: нет, перестану. Но время течет, и зло растет. Кто-то из ума крадет истины, одну за другою; он уже многого не понимает даже из того, что прежде ясно понимал, многого никак не может удержать в голове, по тя­жести и невместимости того в теперешнее время, наконец совсем ослепляется: не видит Бога и вещей божественных, не понимает настоящего порядка вещей, ни своих отноше­ний истинных, ни своего состояния, ни того, чем он был, ни того, чем стал теперь и что с ним будет... вступает во тьму и ходит во тьме (см. притчу святителя Тихона о слепом че­ловеке. Сочинения. Т. V). Воля, побуждаемая совестью, все еще иногда радеет и приемлет заботы о спасении человека... иногда он напрягается, восстает, удерживается от одного или другого дела в надежде и совсем поправиться, но и опять падает, и чем более падает, тем становится слабее. Прежние остановки и отказы делом, действительные, пре­вращаются в одни бесплодные намерения, а из намерений в холодные помышления об исправлениии; наконец, и это исчезает. Грешник как бы махнул рукою: так и быть, пусть оно идет, авось само как-нибудь остановится! И начинает жить, как живется, предаваясь порочным желаниям, удер­живаясь от явных дел, когда нужно, — не беспокоясь ни уг­розами, ни обещаниями, не тревожась даже явным растле­нием души и тела. Грех есть болезнь и язва. Сильно терза­ет он душу после первого опыта. Но время все сглаживает. Второй опыт бывает сноснее, третий еще сноснее и т. д. Наконец душа немеет, как немеет часть тела от частого трения по ней.

-330-

То были страхи и ужасы, и гром готов был разразиться с неба, и люди хотели будто преследовать пре­ступника, стыд не давал покоя и не позволял показаться на свет, а тут наконец все ничего! Человек смело и небоязнен-но продолжает грешить, понять даже не умея, откуда это прежде бывали у него такие тревоги. Когда таким образом образовались ослепление, нерадение и нечувствие, видимо, что человек грешник остановился на пути грешных. Все добрые восстания улеглись... Он покойно, без смущений и тревог пребывает в грехе... Здесь вступает он в период юношеский.

Возраст юношеский. Это период пребывания в грехе или стояния на пути грешных в слепоте, нечувствии и не­радении. Высшие силы человеческого духа поражены ле­таргическим сном, а силы греха возобладали над ними и как бы наслаждаются покоем. Сначала это есть как бы точ­ка безразличия. Но с сей точки начинается покорение лица человеческого греху. Силы его, одна за другою, приводятся к подножию греха и поклоняются ему, принимают или признают над собою его царскую власть и становятся его агентами. Поклоняется ум и принимает начала неверия, поклоняется воля и вдается в разврат, поклоняется сердце и полнится робостью и страхом пред грехом и греховным началом. Не все спит грешник, иногда и просыпается. В это время хотел бы все оставить, но боится начать сие дело по непонятной некоторой робости, в которой отчета дать нельзя. Так застращивается человек тиранством греха, что о возмущении против него как бы и подумать не смеет. Тут свидетельство, как чрез грех глубоко падает сила духа, и поносное рабство ему до чего унижает благородное лицо человека! Ум сначала только не видит или теряет все ис­тинное, но с продолжением времени, вместо истины, всту­пает в него ложь. Здесь все начинается сомнением или про­стыми вопросами: почему так, не лучше ли так или вот этак? Вопросы сии сначала пропускаются без внимания, только тень некоторую, подобно сети паутинной, налагают на сердце; но прилегая к нему ближе, сродняются с ним и обращаются в чувство; чувство сомнения есть семя неве­рия. Начинают говорить свободно, потом сшивать остроты, наконец презирать и отметаться всего божественного и святого. Это неверие! И воля спит в беспечности, действуя по началам недобрым, сама того не замечая, как ими вытес­няются начала добрые.

-331-

Она может пребывать покойною, не высказывая резко своего внутреннего растления, но где ее начинают тревожить, где хотят ее заставить действовать по другим началам, там она высказывает всю строптивость своего нрава, не уважая ни очевидности убеждений, ни да­же крайности: она идет всему наперекор, поставляя себя главным правилом для всего. Закон ли совести будет ей внушать это, или законы положительные, она говорит: отойди, путей таких ведать не хочу; и это не по чему иному, как по растлению нрава. Таким образом грешник, робос­тью застращенный восставать на грех, неверием приняв­ший начала лжи, волею усвоивший правила развратные, являет себя довольно надежным, чтобы его возвести в не­которые правительственные распоряжения в греховном царстве. Таковой посаждается на седалище губителей. Он вступил в возраст мужа для заведывания частью дел гре­ховного царства.

Возраст мужеский. Это период самостоятельного, на­стойчивого действования в пользу греха, против всего доб­рого, от чего человек приходит на край пагубы. Степени ниспадения его определяются степенями противления све­ту и добру. Ибо и тогда, как он так живет, совесть не пере­стает тревожить его. Но, принявши другие начала, он не слушает и идет напротив. Иногда он только не внимает се­му гласу в состоянии нераскаянности, иногда отвергает и вооружается против пего в состоянии ожесточения, иногда же самого себя сознательно предает пагубе в состоянии отчаяния. Это конец, куда приводит наконец грешника грех, им возлюбленный.

Таким образом, греховных три возраста дают девять состояний. К ним можно приложить еще три состояния несовершенного обращения грешника, или обращения не­доконченного и недозрелого, именно состояния: рабства, когда, по страху наказаний и угроз Божиих, удерживают руки от грехов более важных, не стыдясь питать страсти и помыслы худые; самопрельщения, когда считают себя со­вершенными, по нерешительным и начальным только де­лам добра; лицемерия, когда останавливаются только на внешних делах благочестия и на том основывают свою на­дежду. И будет всех состояний греховных, вне доброго пу­ти, двенадцать.

Большая часть людей вязнет в первых трех и в трех по­следних. Но немало их во вторых и третьих»⁹⁰.

-332-

Какова ответственность за страсть?

Даже любвеобильный, снисходительный и нестрогий преп. авва Дорофей говорит:

«Поверьте, братия, что если у кого-нибудь хотя одна страсть обратилась в навык, то он подлежит муке, и слу­чается, что иной совершает десять добрых дел и имеет один злой навык, и это одно, происходящее от злого навыка, пре­возмогает десять добрых дел. Орел, если весь будет вне се­ти, но запутается в ней одним когтем, то через эту малость низлагается вся сила его; ибо не в сети ли он уже, хотя и весь находится вне ее, когда удерживается в ней одним ког­тем? Не может ли ловец схватить его, лишь только захо­чет? Так и душа: если хотя одну только страсть обратит се­бе в навык, то враг, когда ни вздумает, низлагает ее, ибо она находится в его руках, по причине той страсти. Посему-то я и говорю вам всегда: не допускайте, чтобы какая-либо страсть обратилась вам в навык, но подвизайтесь и моли­тесь Богу день и ночь, чтобы не впасть в искушение. Если лее мы и будем побеждены, как человеки, и впадем в согре­шение, то постараемся тотчас восстать, покаемся в нем, восплачемся перед благостью Божиею, будем бодрствовать и подвизаться. И Бог, видя наше доброе произволение, смирение и сокрушение наше, подаст нам руку помощи и сотворит с нами милость»⁹¹.

Здесь нужно припомнить, что было сказано выше о том, из чего складывается страсть. Ибо иное дело — страстное влечение, а иное — навык. Авва Дорофей говорит о повин­ности геенне страсти, соединенной с навыком. Но случает­ся и так: навыка-то человек еще не приобрел, а страсть, в силу его греховности, действует, или, наоборот, страсть уже возненавидена, оплевана, а навык, взращенный долгим питанием ее, терзает и мучает человека. В этих случаях есть ему надежда на покаяние и милосердие Божие, и если бы этот грешник умер в таком состоянии со слезами раская­ния, то молитвами Церкви имел бы возможность прими­риться с Богом.

Как бороться со страстями?Против каждой страсти существует противоположная ей добродетель; посредством нее и нужно ратовать.

«Чем погубил ты доброе, тем снова приобретай оное, — учит св. Исаак Сирин⁹².

-333-

— Овол задолжал ты Богу: вместо него не возьмет Он с тебя жемчужины; например, погубил ты целомудрие — Бог не примет от тебя милостыни, если пребываешь в блуде, потому что хочет от тебя святости те­ла, так как преступил ты заповедь».

Как это делать, будет указано при изложении каждой от­дельной страсти. Так, наряду с рассуждениями о ее составе, свойствах и прочем, будут приложены и соответствующие противоядия. Относительно же того, как вообще связаны между собою все вместе добродетели и что они представля­ют собой в этом единении как средства в борьбе со страстя­ми, также будет изложено в соответствующем месте⁹³.

Здесь же я приведу общее святоотеческое учение о борьбе со страстями, не входя пока в рассмотрение средств, которыми при этом пользуются, по их существу. Два мо­мента различают в этой борьбе. В первом случае человек только сопротивляется страсти или возбуждающему ее демону, но больше, однако, ничего не предпринимает; во вто­ром — он не только старается не уступить врагу, но и гонит его перед собою, попирает его, в ничтожество обращает, убивает.

Вот как описывает эти два состояния преп. авва Дорофей⁹⁴.

«Скажем и о тех, которые сопротивляются страсти.

Иной, когда услышит слово, печалится, но не о том, что его оскорбили⁹⁵, а о том, что он не перенес сей обиды. Тако­вой находится в состоянии подвизающихся и сопротивляю­щихся страсти. Другой подвизается и трудится, но наконец побеждается понуждением страсти. Иной не хочет отвечать оскорбительно, но увлекается привычкою. Другой старает­ся не сказать отнюдь ничего обидного, но скорбит о том, что ему досадили, однако осуждает себя за то, что скорбит, и раскаивается в сем. Иной не огорчается оскорблением, но и не радуется о нем. Вот эти все сопротивляются страсти. Но два из них имеют отличие от прочих. Кто побеждается в по­двиге и кто увлекается привычкою, тем угрожает опасность подвергнуться беде действующих по страсти. Сказал же я о них, что и они в числе сопротивляющихся страсти, ибо про­изволением своим остановили страсть и не хотят по ней действовать, но и скорбят и подвизаются. Отцы же сказали, что всякое дело, которого душа не хочет, бывает маловре­менно.

-334-

Но таковые должны испытать себя, не исполняют ли они если не самую страсть, то что-либо из побуждающего к страсти, и потому побеждаются или увлекаются ею? Нахо­дятся и такие, которые стараются остановить страсть, но по внушению другой страсти: один молчит по тщеславию, дру­гой по человекоугодию или по иной какой-либо страсти. Сии злым хотят исцелить злое. Но авва Пимен сказал, что зло никак не истребляет зла. Таковые принадлежат к дейст­вующим по страсти, хотя и сами себя обольщают.

Наконец, желаем сказать и о тех, которые искореняют страсть. Иной радуется, когда его оскорбляют, но потому, что имеет в виду награду. Сей принадлежит к искореняю­щим страсть, но неразумно. Другой радуется, получая ос­корбление, и думает, что он должен был претерпеть оскорбление, потому что сам он подал повод к тому: сей разумно искореняет страсть. Ибо принимать оскорбление, возлагать вину на себя и почитать все находящее на нас за наше соб­ственное — есть дело разума, потому что каждый молящий­ся Богу: "Господи, дай мне смирение", должен знать, что он просит Бога, дабы Он послал ему кого-нибудь оскорбить его. Итак, когда кто-либо оскорбляет его, то он и сам должен досадить себе и уничижить себя мысленно, чтобы в то время, когда другой смиряет его извне, он сам смирял себя вну-тренно. Другой не только радуется, когда его оскорбляют, и почитает виновным самого себя, но и сожалеет о смущении оскорбившего его. Бог да ведет нас в таковое устроение».

Относительно того, как долго нужно вести борьбу, что­бы страсти окончательно были уничтожены в человеке, святые отцы не всегда давали прямой ответ, ибо в подобных вопросах иногда кроется лень и лукавство.

Так, авва Иосиф спросил авву Сисоя Великого: «Во сколько времени человек должен искоренить свои страс­ти?» «Ты хочешь знать о времени?» — спросил его старец. «Да!» — отвечал авва Иосиф. «Как скоро придет страсть, — сказал святой, — тотчас отсекай ее»⁹⁶.

Урок этот, конечно, всецело относится к нам, ибо мы постоянно хотим, чтобы все было скоро, безболезненно и без труда, а не к авве Иосифу, который и без того терпели­во подвизался, и если нуждался в обличении, то как ново­начальный, чтобы не превозносился. А что он тогда был но­воначальным, достаточно видно из его вопроса.

Вообще же говоря, «прощение грехов многие скоро полу­чили⁹⁷, но бесстрастия никто скоро не приобрел; ибо для приобретения его нужно долгое время, великое усердие, мно­гий труд и помощь Божия»⁹⁸.

-335-

И еще сказал равноангельный подвижник:

«Как одержимому долговременною болезнию невоз­можно в одно мгновение получить здравие, так невозмож­но и в короткое время победить страсти или хотя одну из них».⁹⁹

Однако и достигнув бесстрастия, должно не оставлять труда и подвизаться вплоть до самой смерти. Так поступа­ли все святые.

«Пока человек живет, — говорит св. Исаак Сирин¹⁰⁰, -он имеет нужду в трезвенности, попечительности и бодрст-венности, чтобы сберечь свое сокровище. Если же оставит назначенный ему предел (то есть трезвенность и попечительность), то сделается болен и будет окраден. Не до того только времени трудиться должно, пока увидишь плод, но надобно подвизаться до самого исхода. Ибо неред­ко и созревший плод побивается внезапно градом...¹⁰¹ Кто вмешивается в житейские дела и пускается в беседы, о том невозможно еще быть уверенным, что здравие его сохра­нится в нем».

Перейдем теперь к узко практической стороне дела. С чего начинать спасающемуся борьбу со своими страстями?

На этот вопрос в аскетике существует вполне опреде­ленный и единственный ответ — надо начинать борьбу с той страсти, которая у нас является главною или, если по неопытности и скудости духовного разума у новоначально­го последний еще не разберется сам, какая у него страсть главная, а спросить не у кого (не находится рядом прозор­ливого и рассудительного мужа), тогда, по крайней мере, надо начинать подвизаться против основных трех страстей — сластолюбия, сребролюбия и славолюбия.

Святые отцы учат так:

«Кто благочестно низложил первые три из главных страстей (объядение, сребролюбие и тщеславие), тот низ­ложил вместе и пять последних (то есть блуд, гнев, печаль, уныние и гордость); но кто нерадит о низложении первых, тот ни одной не победит»¹⁰².

«С помощью Святой Троицы вооружимся против трех главных страстей тремя добродетелями (то есть против сластолюбия — воздержанием, против сребролюбия — нестяжательностыо, против тщеславия — смирением). Если не так, то мы сами навлечем на себя множество трудов»¹⁰³.

-336-

Еще лучше так поступать:

«Кто увидит в себе какую-нибудь господствующую страсть, тому должно прежде всего противу ней вооружать­ся, особенно же если это — домашний враг; ибо если мы не победим сей страсти, то от победы над прочими не будет нам никакой пользы, а поразивши сего египтянина¹⁰⁴, ко­нечно, и мы узрим Бога в купине смирения»¹⁰⁵.

«Наблюдай с особенным вниманием, чтобы видеть ко­варство одного из духов злобы, который — стоишь ли или ходишь, сидишь ли или находишься в движении, за трапе­зою ли ты или на молитве, спишь ли ты, — непрестанно воюет против тебя»¹⁰⁶.

Пространнее об этом же самом говорит авва Серапион Арсиноит, египетский пресвитер, бывший игуменом десяти тысяч иноков¹⁰⁷:

«Нам надобно вести брань со страстями так, чтобы вся­кий, испытывая страсть, какая нападает на него, особенно против нее главно и направлял брань, употребляя всякое старание и заботу духа для наблюдения за нею и подавле­ния ее, направляя против нее копья ежедневных постов, ежеминутно бросая в нее стрелы сердечных стенаний и воз­дыханий, непрестанно проливая слезы в молитве к Богу, по­стоянно прося особенно Его прекратить брань. Ибо никто не может восторжествовать над какою-либо страстью, пока не убедится, что своим тщанием или трудом не может одержать победу в борьбе; однако ж для подавления ее ему и с своей стороны необходимо употреблять днем и ночью забо­ту и старание. А когда почувствует, что он освободился от этой страсти, то опять должен с полным вниманием рассмо­треть тайники своего сердца, приметить, какая в нем есть еще более злая страсть, против нее употребить все духовные оружия, и таким образом победив наперед сильнейшие, он скорее и легче одержит победу над остальными; потому что от успеха побед и дух его сделается сильнее, и последующая брань с слабейшими скорее доставит ему успех в борьбе. Как сражающиеся при глазах царей с зверями сначала вы­сматривают сильнейших и свирепейших и с ними первыми вступают в борьбу, победив же их, прочих, менее страшных и сильных, уже легче побеждают¹⁰⁸; так и мы, победив более сильные страсти, без труда одержим совершенную победу над последующими слабейшими.

-337-

Впрочем, надо остерегаться, чтобы, противоборствуя только главной страсти и не обращая внимания на стрелы прочих, как бы неожиданным ударом не быть уязвленным. Кто, заботясь об очищении своего сердца, внимание ума будет напрягать для побежде-ния главной страсти, тому нельзя не иметь подобного опасе­ния и бодрствования и по отношению к прочим страстям. Ибо как удостоится одержать победу над тою страстию, от которой хочет освободиться, тот, кто заражен другими стра­стями и делает себя недостойным награды за очищение? Но когда кто с полным вниманием предпримет как бы особен­ную брань против одной страсти, то он должен молиться преимущественно о ней с особенною заботливостью и усер­дием и прилежнее наблюдать за ней, чтобы чрез это одер­жать скорую победу».

Поэтому должен человек внимательно, строго и посто­янно исследовать в себе, какие, как и когда у него страсти действуют, уменьшаются ли или увеличиваются? Для самопроверки необходимо назначить строго определенное время в течение дня. Дело сие святые отцы считали на­столько важным, что говорили о нем немало, и даже неред­ко весь подвижнический труд сводили к «испытанию стра­стей» (помыслов)¹⁰⁹.

«Будем непрестанно исследовать самих себя в отноше­нии ко всем страстям и добродетелям, чтобы узнать, где мы находимся: в начале ли, в середине или в конце», — говорит св. Иоанн Лествичник¹¹⁰. Преп. Исаак Сирин указывает порядок в испытании помыслов (сперва нечестивых, потом добродетельных) и самые вопросы к душе своей, которые при этом должен задавать спасающийся:

«Положи примету, и входи непрестанно сам в себя, и смотри: какие страсти, по твоему замечанию, изнемогли пред тобою, какие из них пропали и совершенно отступили от тебя и какие из них начали умолкать вследствие душев­ного твоего здравия, а не вследствие удаления того, что смущало тебя, и какие научился ты одолевать умом, а не лишением себя того, что служит для них поводом? Обрати также внимание на то, точно ли видишь, что среди загное­ния язвы твоей начала нарастать живая плоть, то есть ду­шевный мир. Какие страсти постепенно и какие стреми­тельно понуждают, и чрез какие промежутки времени? Суть ли это страсти телесные, или душевные, или слож­ные и смешанные? И возбуждаются ли в памяти темно, как немощные, или ссилою восстают на душу?

-338-

И притом — властительски или воровским образом? И как обращает на них внимание владеющий чувствами царь-ум? И когда они напрягут силы и вступят в брань, сражается ли с ними и приводит ли их в бессилие своею крепостью или не обра­щает даже на них взора и ставит их ни во что? И какие изгладились из прежних (то есть страстей после борьбы), и какие вновь образовались?..

И человеку надлежит иметь тонкое разумение обо всем этом и знать приметы, чтобы при каждом сделанном шаге сознавать, чего достигла и в какой стране начала шество­вать душа его: в земле ли ханаанской или за Иорданом».

Позволю сделать себе маленькое отступление. Я не го­ворю уже о тех неверующих, которые, по невежеству и ог­раниченному уму, дерзают глумиться над житиями святых, называя их сказками, и аскетическими творениями, не ви-, дя в них ничего интересного и достойного исследования, -но их-то учителя, ученые и даже специалисты, психологи и психиатры, изучающие всю жизнь душу человека, — стави­ли ли они когда-либо перед собой такую проблему в своей науке? Да приходили ли им в голову даже такие вопросы-то? Не в первый ли раз в жизни ученый хвастун будет читать их? Да и понимает ли он на деле то, что здесь написано? Изу­чающие и «изучившие» душу человеческую и наводнившие своими книгами мир, путающие свои собственные головы и чужие трудно выговариваемыми и бесчисленными терми­нами, пустыми, как яичная скорлупа, много ли они сделали для очищения своих собственных страстей, чтобы проло­жить себе путь к настоящей Истине? Ибо хотя ученые-фи­лософы и уверяют всех, что она должна быть одна¹¹¹, но в жизни мы видим, как они находят множество ее подмен. И если люди, по безграмотности (не исключая и так называемой интеллигентской массы), избегают чтения святоотече­ской литературы, а считают своей обязанностью, достоин-ством и «шиком» учиться жизни на пошлых бульварных или пусть даже на «классических» романах, то их духовные вожди должны бы, по обязанности специалистов, изучаю­щих душевную жизнь (следовательно, обязанных исследо­вать, с их точки зрения, «аномалии», то есть аскетические писания), заняться разбором «научной психологии» страс­тей¹¹².

-339-

Но нет этого. Некоторые ученые чутьем догадыва­ются, как это было бы интересно, но, обвиняя других в неуменье и неспособности построить научную систему такого рода, в самонадеянности принявшись за дело и отодвинув в сторону работы всех предшественников, ничего сами так и не дали...¹¹³

«Но обрати внимание и на сие, — продолжает преп. авва Исаак. — Достаточно ли ведению душевного света к разли­чению сего, или оно различает это во тьме, или совершенно лишено такой способности? Точно ли находишь, что ра­зумная часть души начала очищаться? Парение мыслей в уме проходит ли в час молитвы? Какая страсть смущает ум во время приближения к молитве? Ощущаешь ли в себе, что сила безмолвия приосенила душу кротостию, тишиною и миром, какой необычным образом рождается в уме? Вос­хищается ли непрестанно ум без участия воли к понятиям о бесплотном, в объяснение чего не Дозволено входить чув­ствам? Возгорается ли в тебе внезапно радость, ни с чем не сравнимым наслаждением своим заставляющая умолкнуть язык? Источается ли непрестанно из сердца некая сладость и влечет ли всецело ум?..»

Пропускаю дальнейшие вопросы. Если в первом мы не­опытны, то что говорить о вышеестественных добродете­лях! Да это и опасно (Мф. 7, 6).

«Если же не начал ты усматривать в душе своей, брат, что все это некоторым образом избыточествует или оскуде­вает, — заканчивает святой свою речь, — то труды твои, и скорби, и все безмолвие твое — бесполезное отягощение се­бя. И если чудеса совершаются руками твоими, и мертвых воскрешают они¹¹⁴, не идет то и в сравнение с этим, и немед­ленно подвигни душу свою и со слезами умоляй Спасающе­го всех отъять завесу от двери сердца твоего и омрачение бури страстей уничтожить на внутренней тверди, чтобы сподобиться тебе увидеть луч оного дня (то есть от осияния незаходимого Солнца-Христа. — Еп. Варнава)¹¹⁵, да не бу­дешь ты как мертвец, вечно пребывающий в омрачении»¹¹⁶.

Хотя предыдущие рассуждения святого отца предназ­начены были для затворников и безмолвников, но, в свою меру, и все обязаны исполнять их. Авва Дорофей того же требует от каждого спасающегося. Приведу по этому пово­ду несколько строк из его поучения «О том, что должно проходить путь Божий разумно и внимательно»:

«Каждый из нас пусть рассматривает, в каком он нахо­дится устроении. Добровольно ли он действует по страсти и удовлетворяет ей?

-340-

Или, не желая действовать по ней, по­беждается ею? Или действует по страсти, увлекаясь при­вычкою и, сделав это, скорбит и кается, что так поступил? Или подвизается разумно остановить страсть? Или подви­зается против одной страсти ради другой?.. Или он начал искоренять страсть, и разумно ли искореняет ее, и делает противное страсти? Каждый пусть узнает, где он находит­ся... Ибо мы должны испытывать себя не только каждый день, но и каждый год, и всякий месяц, и каждую неделю, и говорить: прошлую неделю меня так беспокоила эта страсть, а теперь каков я? Так же и каждый год спрашивать себя: прошлого года я так побеждался этой страстью, а ны­не каков? Так и всегда должны испытывать себя, успели ли мы сколько-нибудь, или находимся в том же устроении, в каком были прежде, или впали в худшее»¹¹⁷.

Но при этом мысленном суде над своими помыслами и грехами и при исповедании своих прегрешений нужно наблюдать, чтобы плотских грехов в подробности не вспоминать.

Преподобный Марк Подвижник говорит: «Прежние грехи, будучи воспоминаемы по виду, вредят благонадеж­ному: ибо если они приносят с собою печаль, то удаляют от надежды, а представившись без печали, влагают внутрь прежнюю скверну. Когда ум чрез отречение от пороков приобретает мысленную надежду, тогда враг, под предло­гом исповедания, изображает прежние бывшие грехи, чтобы страсти, по благодати Божией преданные забвению, воспла­менить и тайно повредить человеку. Ибо тогда и светлый и ненавидящий страсти ум по необходимости помрачится, смутившись сделанными грехами. И если он еще мрачен и сластолюбив, то всячески умедлит и будет пристрастно бе­седовать с приражениями помыслов, так что воспоминание это будет не исповеданием грехов, а представлением преж­них греховных впечатлений. Если хочешь приносить Богу неосужденное исповедание, то не вспоминай греховных из­менений по виду их, но мужественно терпи находящие скорби за них»¹¹⁸.

Но иное дело, конечно, на исповеди пред духовным отцом; там нужно плотские грехи исповедать со всеми подробностями, как они были, а не так, чтобы только на­звать их по имени, — «блуд», «рукоблудие» и прочее.

-341-

«К ограждению себя от греха будем соблюдать следующее, — говорит Антоний Великий, — пусть каждый из нас замечает и записывает свои поступки и душевные движе­ния, как бы с намерением сообщить это друг другу»¹¹⁹.

Св. Иоанн Лествичник передает следующий случай, ко­торый он заметил в одной обители, настоятелем которой был один из великих святых: «Наблюдая прилежно за дей­ствиями трапезного, я увидел, что он носит при поясе не­большую книжку, и допросившись о сем, я узнал, что он ежедневно записывает свои помыслы и все это пересказы­вает пастырю. И не только он, но и другие весьма многие из тамошних братии делали это. Было же установлено это, как я слышал, заповедью великого оного пастыря»¹²⁰.

Святые отцы указывают и точные часы дня, которые должно посвящать на это дело. Когда преп. авва Дорофей, придя из мира в монастырь и еще не понимая того, о чем впоследствии сам учил, будучи уже игуменом, спросил од­нажды старца, св. Иоанна, названного Пророком, что зна­чит внимать своим помыслам и когда и как это делать, то последний ему ответил:

«Отцы назначили время для внимания своим помыс­лам, говоря: утром испытай себя, как провел ты ночь, и ве­чером также, как провел день. И среди дня, когда отяго­тишься помыслами, рассмотри себя»¹²¹.

Св. Симеон Новый Богослов:

«...Приложи исповедание помыслов своих духовному отцу своему, если можно, каждый час; если же это невоз­можно, не пропускай, по крайней мере, ни одного дня без исповедания их»¹²².

Св. Иоанн Лествичник:

«Хороший купец на всякий вечер непременно считает дневную прибыль или убыток; но сего он не может ясно уз­нать, если ежечасно не будет всего записывать в счетную книгу, потому что ежечасное самоиспытание ежедневно просвещает душу»¹²³.

В заключение еще должно сказать, что борьба человека со страстями, вернее же сказать с бесами, может и должна вестись только под руководством опытного духовного ли­ца. Ведь и во внешней науке, прежде чем становятся люди самостоятельными учеными, они долго работают в лабора­ториях и различных институтах под наблюдением извест­ных ученых, которые их и предостерегают и указывают, где, что и как делать, чтобы не терять даром драгоценного времени

-342-

и трудов. Тем более руководство необходимо в духовной жизни, которую со стороны даже нельзя наблю­дать. В аскетике все дается опытом. И если бы кто выучил наизусть все святоотеческие цитаты этой книги, то ни­сколько не узнал бы больше о духовной жизни, чем знал раньше. А затем дело еще осложняется тем, что ревност-ный подвижник, если не бросит вначале своего подвига, скоро подвигает против себя бесов. Это ведет к тому, что он, если будет вести борьбу с ними один, не желая руководствоваться помощью опытных и святых мужей, живых и отшедших, непременно так или иначе погибнет.

«Кто отнимает путеводителя у слепца, пастыря у паст­вы, проводника у заблудившегося, отца у младенца, врача у больного, кормчего у корабля, тот всех их подвергает опас­ности погибнуть, — говорит св. Иоанн Лествичник¹²⁷', — а кто без помощи наставника вступает в борьбу с духами зло­бы, тот бывает ими умерщвлен».

Как на выставке бывают представлены экспонаты разных фабрик, хороших и плохих, лучших и худших, но каждая, во всяком случае, показывает на ней самое выдающееся из сво­ей продукции, так и здесь я после художественных, тонких изделий филигранной чеканки святоотеческого глубокого ума хочу предложить нечто подобное же, но кустарной и лег­ковесной работы научной мысли. Конечно, те, которые при-ступают к ним или к подобным им работам после пресыще-ния пошлыми образцами и примерами повседневной жизни или книжной рыночной макулатуры, восхищаются ими, на­ходят в них нечто глубокомысленное и значительное, но кто уже имел возможность насладиться и приобрести себе в за­пас первые, художественные произведения, тот не может уже прельщаться грубыми изделиями техники, которую можно сравнить разве только с так называемой первобытной.

Однако для не имеющих и не приобретших еще художе­ственного (а точнее духовного) вкуса полезно поставить перед глазами рядом обе эти вещи, чтобы убедиться в превосходстве первой над второй. Впрочем, не спорю, кое-как и на обрубке сидеть можно, не только в покойных лонг­шезах века Людовиков¹²⁵.

Приведу две-три цитаты из научных книжек о борьбе со страстями, или — не буду перевирать слова — с привычка­ми, что, как я понимаю, одно и то же. Я уже выше привел одно правило проф. Бэна на этот счет, приведу и другое:

-343-

«Ни разу не отступай от соблюдения новой привычки, пока она не вкоренится в твою жизнь так глубоко, что случайное нарушение ее не будет представлять опасности... Каждая победа дурной привычки уничтожает результаты многих побед хорошей. Таким образом, при борьбе двух привычек всего важнее для нас предоставить одной из них непрерыв­ный ряд побед, пока, благодаря их повторению, она не укрепится настолько, чтобы быть в состоянии успешно одоле­вать противоположную привычку при любых условиях»¹²⁶.

Еще цитата:

«Пользуйся первым попавшимся благоприятным слу­чаем действовать при каждом решении поступать извест­ным образом и при каждом эмоциональном стремлении в направлении тех привычек, которые хочешь приобрести».

И еще одно место, очень неутешительное, если не при­знавать существования благодати Божией, помогающей че­ловеку. Оно — из «Характериологии» Банзена¹²⁷:

«Прежде чем начать "переделывать себя", нужно на­учиться непоколебимо следовать, не глядя ни направо, ни налево, по прямому и узкому пути. Тот, кто ежедневно вы­сказывает все то же доброе намерение приняться за какое-нибудь дело, похож на человека, подходящего к краю рва, который ему надо засыпать, и снова идущего назад, чтобы затем опять направиться к пропасти. Без непрерывного преуспеяния невозможно накопление моральных сил; что­бы сделать последнее возможным, чтобы закалить нас в нем и приучить к нему, правильный труд является высшим благодеянием».

Слова все хорошие, хотя и очень простенькие, но при отсутствии помощи Божией не выполнимые и потому -пустые. Порядочным человеком, в мирском смысле, могут, конечно, кого-нибудь сделать, но совершенным — никогда. Впрочем, хоть бы порядочных-то людей мир в массе давал, и то было бы очень хорошо...

-344-