Святоотеческое учение о трех силах души: разумной, вожделевательной и раздражительной.

Мы уже выше видели, что человек трехсоставен: состоит из духа, души и тела. Соответственно этому и вся жизнь его располагается по трем на­правлениям: духовному, душевному и плотскому. Об этом есть указания в Свящ. Писании (1 Кор. 2, 15; Гал. 6, 1; 1 Кор. 2, 14; 1 Кор. 3, 2-3); это легко заметить и каждому в окружающей действительности, если только он зна­ком хотя бы с начатками аскетической науки¹.

С другой стороны, это множащееся в единстве «я» человека, в отношении своего внутреннего содержания, со­стоит из трех способностей: разумной, раздражительной и вожделеватель-ной. Эта терминология, научную исто­рию которой мне нет нужды излагать, поскольку я придерживаюсь всегда практической стороны дела и избегаю заводить читателя в дебри чистой лю­бознательности, твердо принята у свя­тых отцов². Цитаты здесь излишни, ибо они многочисленны и каждый чи­тающий святоотеческую литературу всегда натолкнется на них с первого же раза. На языке современной психо­логии эти три способности души, оче­видно, должны соответственно быть выражены через термины: ум, воля и чувство. Но всякий, изучавший психо­логию научную (мирскую), желая приступить к изучению психологии святоотеческой, должен быть готовым встре­тить между ними большую разницу.

Ученые психологи в миру, сами будучи душевно-плот­скими людьми, изучают всегда душевно-плотских людей и только под душевно-плотским углом зрения. Они настоль­ко погрузились в плотяность, что изучение психических явлений с помощью психометрических методов и разных машин стали считать высшим достижением науки³.

-239-

Эта по­разительная узость миросозерцания и рабское подчинение материалистическому направлению, которые делают их подобными каторжнику, прикованному по рукам и ногам цепями к своей тачке, в данном случае — разными «автори­тетами» и «духом времени», не дают им возможности уви­деть и поверить, что существует, кроме затхлой атмосферы их аудиторий и экспериментальных институтов и кабине­тов, еще другая жизнь, где царит свобода духовной мысли, - жизнь, наполненная сиянием вечного дня и благоуха­нием небесных откровений. Поэтому учение их о душе и ее способностях односторонне и лживо.

А святоотеческая психология, динамичная, в высшей степени живая, рассматривает дело в широком масштабе приснодвижущегося духа — духа, разорвавшего путы и оковы мира, борющегося со своими и его страстями и пере­шедшего грань материализма.

Далее. Психология научная страдает поразительной бедностью мыслей, выводов. Все «открытия» ее — толчея на одном месте, разные повороты вокруг того же самого столба. Под вычурными терминами, производящими впе­чатление на мало- и полуграмотных, скрывается полное убожество содержания. Ученые психологи не знают и не подозревают ни тех чувств, ни тех настроений, которыми горит подвижник. Даже движения собственных страстей, гордости, тщеславия, неверия, плотоугодия ими не изуча­ются, а уж, кажется, чего бы проще и естественнее.

А психология святоотеческая — это откровение новой жизни. Это проникновение в такие уголки и глубины чело­веческого духа, которые никакому психологу со всеми его тонкими инструментами не под силу. Вхождение в изуче­ние святоотеческой психологии — это вхождение в необоз­римое и бездонное море духовных откровений и осияний.

Итак, ученые в уме, чувстве и воле видят лишь один оп­ределенный аспект - греховный, противоестественный; для них самих, впрочем, нормальный.

Святые же отцы, когда рассуждают о разумной, раздра­жительной и вожделевательной силах души, рассуждают не только в отношении плотского человека, но и борющего­ся со страстями, и даже святого. Они изучают духовную жизнь в трех срезах (духовном, душевном, плотском) по трем сторонам (способностям),

-240-

сразу с девяти точек зре­ния! Я не говорю уже про бесчисленные переходы между ними и оттенки. Вот это-то каждому и надо иметь в виду при изучении аскетических писаний. Этим-то аскетика⁴ и отличается от школьно-университетской психологии. Бо­гатство ее содержания, конечно, не может быть широко и подробно описано мною, да и нет для меня в том нужды. Достаточно только предупредить кое о чем читателя; он сам скоро усвоит сказанное и разовьет дальше и глубже в указанном направлении. Когда люди голодны и требуют хлеба, странно было бы предлагать им пирожное. И я стремлюсь скорее выйти на готовые к жатве пажити свято­отеческого учения о добродетелях и способах их приобре­тения через подавление страстей и получение благодати Св. Духа, не желая задерживаться на глубоком изучении сложного механизма тех машин, посредством которых эти пажити обрабатываются. Достаточно для меня и для каж­дого просто спасающегося познакомиться только с тем, как они действуют и как с ними обращаться.