Интеракционизм, коммуникация, культура
Взгляд на коммуникацию как культуру [Carey 1989; Denzin 1995: 46] указывает на отношение, объединяющее различные информационные средства и структуры, коммуникативные системы, формы культуры и идеологии соответствующего исторического периода времени и реальный жизненный опыт, переживания участников интеракции [ср.: Cooley 1964; Couch 1990; Dewey 1927; Park 1950]. Коммуникация неотделима от процессов формирования и передачи культурных смыслов [Carey 1989: 64; Park 1950: 39; ср.: Darrt 1991; Bonvillain 1993; Hanks 1996]. Эти смыслы всегда сим-
воличны. множественны и постоянно транслируются, циркулируют в социуме по различным каналам прямой и опосредованной коммуникации [Carey 1989: 64—65].
Личностное и социальное сообщаются в символической интеракции в мире «культурных смыслов». Во многом эти смыслы определены идеологией и структурой власти (подчинения) существующего социального порядка. Они всегда циркулируют по коммуникативным системам различных уровней. Сообщения, передаваемые с их помощью, имеют особую структуру и помечены семиотическим кодом, придающим всем «достойным внимания» сообщениям «ауру» политических, социальных или исторических смыслов. Они приходят к нам проинтерпретированными, перенасыщенными значениями [Baudrillard 1988] и определяют структуру повседневной деятельности [Lefebvre 1984].
С точки зрения анализа языковой коммуникацииважной идеей Дж. Г. Мида, а еще раньше — Ч. Кули, стал вывод о том, что разные аспекты индивидуального опыта и поведения обусловлены принадлежностью человека к социальной группе, которая сегодня выступает как средоточие коммуникативных отношений [communicative nexus — Watson 1995: 520].
Именно это положение было охотно подхвачено социальными науками и лингвистами. По Миду, язык (в широком смысле, как речевая деятельность) — это особая форма поведения, причем язык принципиально не рассматривается как всего лишь «проводник», обслуживающий другие формы поведения, и тем более — как пассивное, застывшее отражение действительности.
Обратив наше внимание на язык как на специфический объект научного познания, Дж. Г. Мид предвосхитил дискурсивный переворот в развитии многих человековедческих наук последней четверти XX в. Язык и вербальные сообщения рассматриваются им как окно во внутренний мир человека, мир его социальности. Однако ни Мид, ни его непосредственные последователи так и не сумели создать модели языка, приемлемой для лингвистики и теории коммуникации. Бихевиористское понимание знака и знаковости, оставшееся глухим к семиотике Ч. С. Пирса, дало интеракционистам слабую теорию символического и не смогло обеспечить совместимость интеракционизма с радикальной семиотикой языка, восходящей к Ф. де Соссюру. Сказался и значительный социологический крен символического интеракционизма после Г. Блумера, который, хоть и признавал, что язык не может быть «нейтральным», беспристрастным проводником идей и что язык формирует повседневные и даже научные интерпретации человека, все же не поднялся (или не опустился — наглядный пример того, как язык «конструирует» точку зрения) до изучения самого языка. Одной из немногих работ интеракционистов, обратившихся к собственно лингвистическому анализу, оказалось классиче-
ское исследование Ансельма Л. Стросса [Strauss 1969], посвященное использованию в социальной интеракции имен, с помощью которых люди оценивают друг друга и стратифицируют социум.
Пожалуй, больше других символических интеракционистов проблемами языковой коммуникации занимался Эрвин Гоффман ср.: Goffman 1974; 1981; 1983; Schegloff 1988; Verhoeven 1993: 318]. Не сразу он пришел к осознанию тщательного анализа языка — его ироничный метод и полная многозначности и неопределенности теоретическая система менялись с годами. По мере своей научной эволюции Э. Гоффман все больше отходил от социодраматической концепции, навеянной «драматургическим анализом» Кеннета Берка [Burke 1965]. У Э. Гоффмана речь «встроена» в широкий интерактивный контекст, хотя в анализе она предстает просто как последовательность высказываний [Goffman 1981: 78—123]. В итоге он так и не добился того самодостаточного уровня лингвистического анализа, когда язык и дискурс фигурируют как главные объекты знания, обладающие собственной феноменологической цельностью.
Классический символический интеракционизм, как и современный интерпретативный, помимо своего внутреннего теоретического многообразия отличается восприимчивостью к идеям и методикам других дисциплин, поэтому практически невозможно говорить о «чистой» его традиции, что оценивается и как недостаток, и как достоинство данного направления, главной заслугой которого здесь предлагается считать непозитивистский, интерпретативный подход к изучению коммуникации в широком социально-интерактивном контексте — как основополагающей символической деятельности, продуктом которой являются языковые, культурные и социально-психологические сущности.