МЕТОДЫ И МЕТОДОЛОГИЯ ЛИНГВИСТИКИ 9 страница

Новый этап развития сравнительно-историче­ского метода связан с именем крупнейшего не­мецкого учёного Августа Шлейхера (1821—1868). В юности Шлейхер долго колебался в выборе профессии: занимался ботаникой, потом бого­словием, но параллельно учил много самых раз­ных языков от санскрита до китайского и араб­ского. Любовь к языкам в конце концов победила, но всю жизнь Шлейхер не бросал и ботанику. Его увлечением было готовить препараты из рас­тений для изучения их под микроскопом.

За два десятилетия лингвистической деятель­ности учёный сделал многое разработал срав­нительную грамматику индоевропейских язы­ков, написал «Индоевропейскую хрестоматию», труды по отдельным ветвям индоевропейской семьи языков, прежде всего по германским и сла­вянским. Шлейхер работал несколько лет в Пра­ге и стал лучшим в Германии знатоком славян­ских языков. За их изучение он был избран иностранным членом Российской академии наук. Учёный первым начал систематически изу­чать литовский язык, показав, что этот язык очень важен для индоевропеистики, поскольку сохра­нил много древних явлений. Писал он и труды теоретического характера, в которых чувствует­ся влияние Вильгельма фон Гумбольдта. Ко все­му немецкий учёный подходил как эксперимен­татор, что в конце концов стоило ему жизни. Закаляя зимой своё здоровье, он простудился, ре­шил испытать на себе новый метод лечения и умер от этого на 47-м году жизни, не закончив «Сравнительную грамматику славянских языков».

Шлейхер интересовался и конкретными фак­тами, и общими законами развития языков. В его время самой активно развивавшейся наукой была биология, особенно большую популяр­ность получила появившаяся в 50-х гг. XIX в. теория эволюции Чарлза Дарвина. Шлейхер стал своего рода «дарвинистом» в языкознании, ему представлялось, что языки — это те же ор­ганизмы (возможно, здесь сказалось его увле­чение ботаникой). Они рождаются, растут, ста­реют и умирают, ведут между собой борьбу за существование и подчиняются законам есте­ственного отбора. Такой подход, конечно, был слишком упрощённым и прямолинейным, но на его основе удалось выяснить многие законо­мерности развития языков.

Некоторые утверждения Шлейхера были оп­ровергнуты последующей наукой. Так, он со­хранял романтические представления о древ­них индоевропейских языках (санскрите, древнегреческом, латинском) как самых совер­шенных и связанных с «мудростью древних». Доказательством совершенства служила слож­ность морфологии этих языков. Вслед за Гум­больдтом он выделял два этапа в развитии языков; доисторический этап он тоже понимал как развитие языков от простого к сложному. Но последующий исторический этап языка Шлейхер считал регрессом, «распадом языка в отношении звуков и форм». Так, английский и французский языки, морфология которых упростилась, рарессировали, согласно его взгля­дам, очень сильно, немецкий несколько мень­ше. Современная наука отказалась от такого ро­да оценок. Выяснилось, что путь развития от сложной морфологии к более простой не яв­ляется обязательным для эволюции языков в ис­торический период и многие языки развивают­ся совершенно не так, как индоевропейские. Поэтому от понятий «зрелости» или «старости» языков современные лингвисты отказались.

В то же время выдвинутая Августом Шлейхером схема развития языковых семей выдержа­ла проверку временем и сохранилась до сих пор. Эта схема иногда называется концепцией родословного древа языков. Согласно ей язы­ковая семья образуется в результате распада не­когда единого праязыка. В силу исторических условий (одни народы мигрируют, другие оста­ются на месте и т. д.) праязык распадается на ча­сти. Постепенно его ветви, развиваясь незави­симо друг от друга, превращаются в отдельные языки. Такой процесс дробления языков может происходить многократно, но обратный про­цесс сближения невозможен. Если языки ведут «борьбу за существование», то один в конеч­ном итоге побеждает, а побеждённый язык по­гибает (часто обогащая при этом «победителя» своей лексикой). Однако какой-то третий язык на основе «скрещивания» двух родственных или неродственных языков появиться не может. Если изобразить такую схему развития графически, то она действительно напоминает генеалогиче­ское древо какого-нибудь рода, происходяще­го от общего прародителя, либо схему развития животного или растительного мира в биологи­ческой систематике. Шлейхер первым разра­ботал и родословное древо индоевропейских языков, предложив гипотезу о том, что индоев­ропейский праязык постепенно распадался на более мелкие группы.

Конкретные схемы А. Шлейхера быстро ус­тарели и сейчас имеют лишь исторический интерес. Однако общая концепция развития се­мей, неоднократно подвергаясь суровой кри­тике, с некоторыми уточнениями дожила до на­ших дней. Предложенная им лингвистическая систематика стала одновременно и способом удобной, научно обоснованной классифика­ции языков по семьям, и средством объясне­ния процессов их исторического развития.

Август Шлейхер первым показал, что санскрит — не индоевропейский праязык: он сформировал­ся уже после того, как восточные индоевропей­ские языки (индийские и иранские) отделились от остальных. Имея достаточное количество дан­ных по нескольким ветвям индоевропейской се­мьи (впрочем, как позже выяснилось, не по всем), учёный впервые взялся за реконструкцию индо­европейского языка. Он сопоставлял санскрит, древнегреческий, латинский языки, которые можно было рассматривать как праязыки про­межуточного уровня, а также находящиеся на том же уровне реконструированные праязыки вроде праславянского или прагерманского.

Как часто бывает, первые успехи на пути ре­шения некоторой проблемы приводят к иллю­зорным представлениям о том, что проблема решена полностью. В статье о теории Дарвина Шлейхер назвал индоевропейский праязык «нам совершенно известным», а вскоре в печати по­явилась знаменитая басня «Овца и кони» — уни­кальный опыт сочинения на этом языке.

Но, во-первых, Август Шлейхер владел ещё не всем материалом. Например, спустя почти пол­века после его смерти учёный из Чехии Бедр-жих Грозный (1879—1952) расшифровал тек­сты II тысячелетия до н. э., написанные в Малой Азии на хеттском языке. Оказалось, что этот язык тоже индоевропейский, принадлежавший к особой, сейчас уже полностью вымершей вет­ви. Позднее расшифровали тексты и на других языках той же ветви. Материал этих языков за­ставил пересмотреть многие представления ин­доевропеистов.

Во-вторых, праиндоевропейский язык не был абсолютно един; он состоял из диалектов. Не­которые реконструкции дают информацию об одном диалекте, другие — о другом. Свести всё воедино очень трудно.

В-третьих, не всегда ясно, какую времен­ную глубину имеют те или иные реконструк­ции. Индоевропейский праязык существовал длительное время, затем также не одно столе­тие шёл процесс его распада. В тех же самых словах можно восстановить корни такими, какими они выглядели в период единого пра­языка, в других случаях — корни времён, когда праязык уже начал распадаться, в третьих — кор­ни ещё более позднего времени. Иногда даже в одном корне реконструированные звуки (фо­немы) могут относиться к разным временным пластам. Поэтому в шлейхеровской басне мог­ли сосуществовать элементы, относившиеся к разному времени и различным диалектам.

В-четвёртых, и это, пожалуй, самое главное: даже использовав весь существующий материал и разделив разные диалекты и временные пла­сты, всё равно не удалось бы восстановить пра­язык целиком. Восстановить можно лишь то, что оставило след в реально известных языках. Но многое исчезло бесследно. Современные индоевропеисты не сомне­ваются в том, что индоевропейский праязык существовал. Сейчас о нём известно намного больше, чем во времена Августа Шлейхера. Но текстов на праязыке никто не пишет. Восста­новить этот язык до такого уровня, чтобы на нём можно было писать тексты, как на латы­ни и древнегреческом, невозможно.

 

Мы убедились, что основным приёмом в исто­рическом языкознании является сравнение. Но сравнивать можно не только факты, относящие­ся к одному языку. Выйдя за пределы одного языка, исследователи прежде всего сопоставля­ют факты языков, состоящих в близком родст­ве. На внешнем сравнении основан созданный в ХIX в. сравнительно-исторический, или компаративный, метод (от лат. comparatio — «сравнение», «сопоставление»).

В школе изучают иностранные языки: чаще всего английский, реже немецкий, французский, иногда латынь или древнегреческий. Каждый за­мечал, что некоторые слова этих языков очень похожи на русские. Английское mother, немец­кое Mutter, латинское mater, греческое meter, несколько меньше французское mere напоми­нают русское слово мать, а ещё больше фор­мы косвенных падежей — матери, матерью. Сходство этих слов не случайно — язы­ки состоят в родстве друг с другом.

Бывают, конечно, и совпадения. Например, бирманское слово нами 'имя' очень похоже на немецкое Name, означающее то же самое. Ки­тайское эр 'два' напоминает армянское эрку — тоже 'два'. В III—II тысячелетиях до н. э. южнее Армянского нагорья жили хурриты — народ, го­воривший на языке с невыясненными родствен­ными связями. По-хурритски царь — zarra. He правда ли, почти совсем как в русском? Если мы будем настойчивы и продолжим поиск по сло­варям, то, может быть, найдём ещё одно-два сов­падения между немецкими и бирманскими, армянскими и китайскими, хурритскими и рус­скими словами. Однако скорее всего этим дело и ограничится: сходство слов здесь случайное.

Вот другая группа похожих слов. Русские, вы­ражая досаду, говорят: тьфу, таджики — туфу, якуты — тпу, арабы — туф-фа. Греческое слово chachazo 'хохотать' татарин переведёт глаголом хахылдарга. Слова эти звукоподражательные, и поскольку плюются и хохочут все люди оди­наково (по крайней мере очень похоже), то и обозначения этих действий также оказывают­ся сходными.

Ещё одной причиной подобия между слова­ми разных языков может быть заимствование. Английское, венгерское и гавайское radio, рус­ское и монгольское радио, литовское radijas, ту­рецкое radyo — все эти слова распространились в конечном счёте из одного источника путём заимствования. В результате межъязыковых контактов могут заим­ствоваться не только слова, но и отдельные мор­фемы (в русском языке, например, суффиксы: -изм-, -(о)метр-; префиксы: анти-, ультра-), даже фонемы (например, фонема <ф> не явля­ется исконной для русского языка, она появилась вместе со множеством заимствованных из гре­ческого слов: фарисей, февраль, финифть..).

Наконец, последняя и самая интересная при­чина: общее происхождение самих языков. Что это значит? В IX в. норвежские викинги начали колонизацию Исландии. Язык на разных бере­гах Норвежского моря стал развиваться в раз­личных условиях. Несколько столетий незави­симой языковой эволюции привели к тому, что исландцы перестали понимать норвежцев. Об­разовались два разных языка.

Ещё в XIII в. предки современных восточных славян — белорусов, украинцев и русских — го­ворили на едином древнерусском языке. Пись­менные памятники, относящиеся к древнерус­скому периоду, считаются общими для всех трёх восточнославянских народов. Исторические со­бытия разделяли древнерусские племена; диа­лекты, на которых они говорили, превращались в самостоятельные языки.

Ещё недавно, до второй половины XIX в., бол­гарский язык считался единым. Сейчас многие учёные говорят о двух языках — собственно бол­гарском и македонском. Они очень похожи друг на друга, но стали государственными языками разных стран. Со временем их различия скорее всего усилятся.

Родственными называются языки, ко­торые имеют общего предка, или, как говорят лингвисты, восходят к общему праязыку. Как пра­вило, чем больше прошло времени с момента обособления родственных языков, тем значи­тельнее расхождения между ними, тем труднее установить родство между языками. Самый на­дёжный путь — выявить сходство в образовании грамматических форм. Дело в том, что слово­изменительные элементы не заимствуются из других языков (в отличие от лексики и слово­образовательных элементов), и если языки об­наруживают закономерное сходство в оконча­ниях, то это важный довод в пользу того, что они родственники.

Русское слово брат по-древнегречески (или по-гречески) —phrater, на санскрите — bhrata. Слова сходны, но у них различаются начальные согласные. Может быть, это сходство случай­но? Вряд ли. Слишком много языков, в которых слово брат звучит похоже: английское broth­er, немецкое Bruder, латинское frater, ирланд­ское brdthir, литовское broterelis 'братец' и да­же французское frere (вспомните: mere). Ограничимся только тремя языками — рус­ским, греческим и санскритом — и поищем дру­гие совпадения. На русское слово небо похо­же древнеиндийское nabhas, в греческом есть близкое по звуковому составу слово, но с не­сколько иным значением: nephos 'облако'. Со­отношение русское б — древнеиндийское bh — греческое ph повторилось. Это очень важное обстоятельство.

Пойдём дальше. В санскрите глагол bhardmi означает 'несу’. С тем же значением в греческом есть форма phero. Что же в русском? Может быть, беру? На этот раз по смыслу точно совпали гре­ческое и санскритское слова, а русское немно­го отличается. Однако значения беру и несу всё же близкие, смежные. По-видимому, в таких по­исках мы не всегда столкнёмся с полным смы­словым тождеством фонетически сходных слов. Но замечательно то, что соотношение звуков [б] — [bh] — [ph] вновь повторилось! Неужели и это случайность? Ищем дальше. Возьмём слово зуб. После тщательных поисков в санскритском словаре обнаружим слово jarnbha-h 'зуб', 'пасть', во множественном числе 'челюсти'). В греческом найти нужное слово не так легко, но вот встре­чается слово gompbos 'колышек', 'гвоздь'. Снова повторение: [б] — [bh] — [ph]!

Проверим, правильно ли подобраны слова в последней тройке (3y6, jambhas, gompbos), т. е. один ли перед нами корень. Для этого нужно убедиться, что ряды русское з — греческое g — древнеиндийское j и русское у — гречес­кое om — древнеиндийское am тоже не случай­ны и встречаются регулярно. Возьмём глагол зна(ть). В санскрите есть слово jna 'знать', а в греческом gno(sis) 'знание'. Чтобы исключить случайность, мало одного примера, поэтому со­поставление нужно продолжить. Греческому слову gers 'старость' на древнеиндийском язы­ке соответствует jar 'дряхлость'. С ходу трудно подыскать пример для русского языка. Однако мы уже установили: значения не всегда должны совпадать. Если предположить, что корни в най­денных словах ger и jar, то русское зрелость вполне годится в качестве соответствия.

Итак, родственные слова в разных (но род­ственных) языках могут иметь фонетические расхождения, но эти расхождения повторяют­ся и носят закономерный характер. Случаи, по­добные рассмотренным только что (русское [б] — древнеиндийское [bh] — греческое [ph]; русское [з] — древнеиндийское [J] — греческое [g]), называются регулярными фонетическими соответствиями.

Звук, однако, может находиться в разных условиях: в середине слова или на его «окраи­нах», по соседству с различными звуками, а глас­ные — в ударном или безударном слоге. Соот­ветствия для одного и того же звука могут быть разными в зависимости от условий. Формули­руя фонетическое соответствие, необходимо указывать, в каких позициях оно выявляется.

Кроме того, языки изменяются во времени. Так, уже упоминалось соответствие русского [у] и древнеиндийского [am]. Однако в праславянском языке, потомком которого является русский язык, на месте [у] был носовой гласный *о [*оп]. Следовательно, это же соответствие для материала древнеиндийского и праславянского языков будет выглядеть по-другому. Поэтому лингвис­ты стараются сравнивать между собой языки близких эпох, лучше древние: они ещё не разо­шлись слишком далеко. Удобнее сравнивать ста­рославянский (или древнерусский) с латынью, санскрит с готским, чем украинский с француз­ским, а бенгальский со шведским.

Сравнивая известные языковые формы, мож­но реконструировать их более древнее состоя­ние. Вот простой пример: в латинском языке звук [f] в начале слова может происходить в од­них случаях из древнего **bh (вспомним слово frater 'брат' и его древнеиндийское соответст­вие bhrata), в других — из *dh. Каково его происхождение в слове fumus 'дым? Латинско­му слову соответствует русское дым или древ­неиндийское dhuma-h 'дым'. Значит, латинское [f] в слове fumus происходит из *dh.

Благодаря применению метода вншней реконструкции путем сопоставления языков возможно решить и проблему исконных и заимствованных явлений даже на таких уровнях языка, как, например, фонетика. Чтобы понять это, обратимся, например, к следующему факту славянской языковой истории. В современных славянских языках и в древнеславянской письменности отражено древнеславянское изменение заднеязычных согласных г, к, х соответственно в £ > з, ц и с в положении после и, ь, носового еп и ьр' осуществившееся однако не во всех возможных случаях, так что возникла вариативность г—з или г—£, к—ц и х—с в составе одних и тех же морфем в таких, например, случаях: ст. слав, въздвигни — дви^ати, възникни — ниць и др.; др. рус. кънягыни — кънязь, отвьрго-ша — отвьрзати, мьркнути — мьрцати, льгота — польза, зьрка-ло — съзьрцати, вьха — вься и др.; совр. рус. посягать —осязать, подвигаться — подвизаться, проникать — проницать, брякать— бряцать, кликать — восклицать и др. Обычно в славянской речи предшествующие звуки приспосабливаются к последующим (регрессивная аккомодация), а не наоборот (прогрессивная аккомодация). Таково, в частности, русское произношение к вместо г перед к в слове легко или ж вместо с перед ж в слоне сжать. Поэтому в указанном изменении заднеязычных в свистящие после некоторых звуков приходится предполагать неславянское воздействие на древнеславянское произношение и особенно подозревать тюркское влияние, так как сходные факты имеют место в тюркских языках.

Факты и процессы древней языковой истории славян не достаточно выяснить сами по себе. Важно еще понять, что в этой истории происходило и существовало раньше, что — позже и когда именно. Тут ученым на помощь приходят методы относительной и абсолютной хронологизации лингвистических событий. Суть этих методов такова:

а) Если известны процессы и их результаты, то нередко возникает возможность определить, как они друг с другом связаны во времени. Так, в истории древнерусского и русского языков отвердение шипящих ж и ш завершилось позднее, чем е перед твердым согласным перешел в о (н'ос из неслъ и т. п.), потому что переход е в о перед ж и ш не был вполне регулярным (граб'ож, но скрежет, т'ос, но тешет и т .п.), то есть е реагировал на последующие ж и ш то как на твердые, т как на мягкие звуки.

б) Если ясно, что некоторый процесс не мог начаться раньше завершения другого, то между возникновением того и другого или концом того и другого должно быть не менее 300—500 лет, потому что любой процесс в языке возникает не вдруг и распространяется в соответствующем этническом регионе не мгновенно, а постепенно — передаваясь от поколения к поколению, от диалекта к диалекту. Так, судя по письменным памятникам, древнерусский процесс превращения сверхкратких гласных ъ и ь в беглые o и e (сон — сна, пень— пня и т. п.) начался до XI в., а завершился лишь к XIV в., то есть длился не менее 400 лет, а русское отвердение ж и ш, начавшееся, судя по письменным же памятникам, не позднее XIV в., продолжалось не менее 500 лет, так как не завершилось перед гласными переднего ряда и в XVIII в., о чем свидетельствует восходящая к этому времени русская орфография гласных после ж и ш (суша вместо сушя, но суши,а не сушы и т. п.), а также остаточная мягкость, ж и ш, особенно перед гласными переднего ряда, в некоторых иванов-ских, кировских, ярославских и др. современных русских говорах.

в) Когда есть возможность время какого-либо процесса определить не только по отношению к другим процессам, а и абсолютно (как для превращения ъ и ь в беглые о и е и отвердения ж и ш), то конкретизируется и относительное время тех событий, которые были синхронны получившему абсолютную датировку или же предшествовали ему или совершались после него. Так, если в древнерусском языке превращение гласного переднего ряда ь в беглый гласный с относится к X—XIII вв., то смягчение в этом языке согласных перед гласными переднего ряда завершилось до X в. или в X в., так как, например, мягкость т в слове тьма [т'ма] или в слове пять [п'ат'] объяснима лишь тем, что возникла перед ъ, то есть до его исчезновения.

ЛЕКЦИЯ 12. ДРУГИЕ МЕТОДЫ СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОГО ИСЛЕДОВАНИЯ

 

ПЛАН:

1. Метод внутренней реконструкции

2. Глоттохронология

3. Изоглоссный метод в в ареальной лингвистике

4. Количественные методы в диахронических исследованиях

 

Основой современного метода внутренней реконструкции являются понятия оппозиции форм слова и понятия позиции, т.е. аналитической записи формы слова, соотнесенные с указаниями о последовательности производства, или порождения, этих форм. В тех грамматических учениях прошлого, где есть эти три элемента, есть и зачатки внутренней реконструкции.

Четкий прообраз современного метода содержится в граммати­ческой системе Панини (Индия, V в., по другим данным III, IV или VIII в. до н. э.). Согласно легенде, четырнадцать так назы­ваемых «Шива-сутр» (именуемых также «пратьяхара-сутры»), ос­нова всей грамматической системы Панини, ниспосланы ему в ответ на молитвы богом Шивой. В том виде, в котором «Восьмикнижие» Панини дошло до нас, оно неизменно помещает «Шива-сутры» в самом начале, перед первой книгой.

Внутренняя реконструкция и внешняя реконструкция — две части сравнительно-исторического изучения языков. Они отлича­ются друг от друга материалом, приемами и целями. Слова «вну­тренняя» и «внешняя» в этих названиях означают соответственно «внутренняя» или «внешняя» по отношению к одному какому-либо языку. Внешняя реконструкция имеет целью осветить про­шлое какого-либо языка путем его сопоставления с другими родст­венными языками, т. е. путем внешнего сравнения. Приемы последнего были разработаны во всем основном уже к 20-м годам ХХ века и составляют наследие классического периода срав­нительного языкознания.

В силу того, что внешнее сравнение использует данные родственных языков, основные выводы из него, т. е. сам результат реконструкции, всегда характеризует период общности сравнивае­мых языков, а периоды, более поздние, раздельного существования родственных языков не могут быть освещены этим методом вполне последовательно и надежно. Внутренняя реконструкция, напротив, освещает эпохи раздельного существования каждого языка и применяется особенно (хотя и не исключительно) к тем периодам, от которых не имеется письменных источников. Таким образом, внутренняя и внешняя реконструкция являются взаимодополнительными методами.

Внутренняя реконструкция имеет целью восстановить прошлую систему какого-либо языка путем логических выводов из описания существующей системы этого же самого языка. Так, восстановить историю языка хотя бы в отдель­ных фрагментах можно, сравнивая между со­бой факты современного языка. Это метод внутренней реконструкции (называ­ется он так, поскольку не выходит за пределы одного языка). Внутренняя реконструкция воз­можна благодаря тому, что в языке застывают результаты исторических процессов, происхо­дивших в разное время; старое и новое в нём сосуществуют.

Вот простейший пример из области фоне­тики. В современном русском языке существу­ет закономерность — звонкие и глухие соглас­ные в определённых позициях чередуются: пло[т] — пло[д]ов, ро[ш]ъ — ро[ж]ью, ла[ф]ка — ла[в]очка, тру[п] — тру[б]ы.

В каждой из перечисленных пар слов один и тот же корень. Он выступает в двух вариантах, но какой из них — с глухим или со звонким согласным на конце корня — старше? Какой ис­торический процесс отражён в этом чередо­вании — оглушение звонкого или озвончение глухого? Предположим, что старше был вари­ант с глухим согласным, а перед гласным, как видно из примеров, он озвончался. Но тогда в языке вообще не было бы глухих согласных пе­ред гласными. А они есть: пло[т] — пло[т]ы, ла[п] —ла[п]ы, спгро[к] — стро[к]и, тру[п] — тру[п]ы. Значит, происходил обратный процесс: звон­кие согласные оглушались в конце слова или

Прибегая к внутреннему сравнению, мож­но показать, что один и тот же звук в разных словах может восходить к разным звукам древ­него языка. Корневой гласный [6] в словах по-посол1 (чрезвычайный и полномочный) и посол2 (пряный) имеет разное происхождение. Ряды чередующихся звуков для этих кор­ней различны и совпадают лишь в единствен­ном случае: 1) [о] — [ы] — [ы] — [0] (в последнем случае звук нулевой); 2) [б] – [а] – [а] – [ъ].

Очень существенно, что подобные расхож­дения не единичны. Точно такие же ряды чере­дований обнаруживаются, например, и у корней MOK-1 и –МОК-2: 1) замок — смычка — замыкать — замкнуть; 2) мокрый — обмакивать — непромокае­мый — вымокнуть.

Подобные несовпадения можно объяснить толь­ко различным происхождением корневых глас­ных. И действительно, корневой звук [о] в сло­вах мокрый и посол2 восходит к праславянскому *о, а в словах замок и посол 1 — к праславянско­му *ъ. Однако, чтобы установить это, метода вну­тренней реконструкции недостаточно, ис­пользуются иные методы, о которых речь пойдет дальше.

На многих языковых единицах родимыми пятнами лежат следы их происхождения. Эти приметы прежнего состояния языка «отменены» языковой эволюцией, они не играют ни­какой роли для современной «работы» данной единицы. Тем не менее, нарушая стройность языковых форм, они дают о себе знать и позво­ляют историку языка предположить, какими бы­ли соотношения между формами в прошлом. Метод внутренней реконструкции исключи­тельно важен при исследовании истории ге­нетически изолированных языков, т. е. языков, у которых нет выявленных родственников (на­пример, баскского, носители которого живут в Испании и Франции, или айнского, распростра­нённого на севере Японии), когда использовать другие методы невозможно.

Метод внутренних реконструкций применяется, например, тогда, когда по сопоставлению русских форм страдательных причастий настоящего времени с русскими же глагольными формами 1-го лица единственного числа ведомый — веду, влекомый— влеку, зовомый — зову и т. п. восстанавливают утраченные глагольные формы 1-го лица единственного числа jъskon—для искомый, veson—для весомый, znakon —для знакомый, lakon — для лакомый (окончания оп и корневые ё и этих случаях восстанавливаются тоже путем сравнений, но иных). Ср.: для ищу страдательным причастием настоящего времени нормально должно бы быть ищемый, для вешаю — вешаемый, для знаю — знаемый, для локаю — лакаемый.

Выводы о происхождении тех или иных славянских языковых элементов, полученные хоть классическим сравнительно-историческим методом, хоть методом внутренних реконструкций, всегда бывает полезно проверить, обратившись к показаниям древней славянской письменности. Это позволяет убедиться в истинности сделанных выводов и нередко даже уточнить их. Так, вывод, что в русском слове волк сочетание олне исконное, а вместо какого-то более раннего, подтверждается написаниями вълкъ в Остромировом евангелии 1056— 1057 гг., в Слове Кирилла Туровского XII в. и в других древних рукописях. Правда, приходится иметь в виду, что дошедшие до нас памятники славянского письма не старше самого конца IX в. и, следовательно, не могут подтвердить наших выводов относительно более раннего языкового прошлого славян. Однако указанный недостаток восполняется возможностью сопоставлять языковые факты древнеславянской письменности: это позволяет выяснять некоторые такие языковые особенности славян дописьменного периода, которые иными путями узнать трудно или невозможно. Так, звукосочетание ьл, к которому, как было сказано, восходит ол через стадию ъл в русских словах волгнуть, волк, волна, долго и полный, надо относить явно к дописьменному времени восточнославянской истории потому, что уже в самых ранних древнерусских текстах эти слова употребляются с ъл.

Прибегать к показаниям древней славянской письменности при изучении славянского языкового прошлого важно еще и потому, что по ней можно судить не только о наличии или отсутствии некоторых языковых элементов (фонем, морфем, слов, типов и категорий словоизменения, моделей словообразования и словосочетания, типов предложений и т. п.), но и о том, какой была система (а не просто совокупность) речевых выразительных средств в каждом из славянских языков в те их периоды истории, от которых дошли до нас тексты. Только на основе памятников письменности мы можем судить, как эта система функционировала и как вместе с тем эволюционировала в речи: как часто и для чего использовался в ней любой из элементов языковой системы, как менялись в ней функции и частота этого элемента и его связи с прочими элементами.