МЕТОДЫ И МЕТОДОЛОГИЯ ЛИНГВИСТИКИ 8 страница

ФГ включается в общую функцио­нальную модель языка. Функция язы­ковых средств понимается как свойствен­ная им в языковой системе способ­ность к выполнению определенного назна­чения и к соответствующему функци­онированию в речи; вместе с тем функ­ция — результат функциониро­вания, т. е. реализованное назначение, достигнутая в речи цель. На разных эта­пах анализа единства «средство — функ­ция» осуществляется разнонаправленное движение от функций к средствам и от средств к функциям. Двусторонний под­ход к описанию функций языковых средств обусловлен: 1) тем фактом, что определенная функция может быть реализо­вана разными языковыми средствами и, с другой стороны, одно и то же средство мо­жет обладать и обычно обладает разными функциями (ср. выдвинутый С. О. Кар-цевским принцип «асимметричного дуа­лизма языкового знака»); 2).необходи­мостью учета, с одной стороны, много­образия языковых значений, а с другой — многообразия формальных средств; 3) существенностью обоих подходов для мо­делирования мыслительно-речевой дея­тельности говорящего и слушающего; в частности, принимается во внимание актуальность для говорящего: а) направ­ления от смысла, формирующегося при опоре на внутриречевые структуры, к внешним средствам его выражения; б) владения функциональным потенциалом каждого из языковых средств; учитывается также, что позиции говорящего и слушающего в речи постоянно взаимо­действуют, причем для слушающего ак­туально не только направление от фор­мальных средств к их значениям и выте­кающему из контекста и речевой ситуа­ции смыслу, но и активное восприятие деятельности говорящего, невозможное без владения процессами, направленными от смысла к средствам его выражения.

Функциональный метод, интегрирующий морфологию и синтаксис, разрабатывает в своей ФГ А.В. Бондарко. Главное понятие его теории – понятие функционально-семантического поля (ФСП). ФСП – система разноуровне­вых средств данного языка (морфологи­ческих, синтаксических, словообразовательных, лексических, а также комбини­рованных — лексико-синтаксических и т. п.), взаимодействующих на основе общ­ности их функций, базирующихся на определенной семантической категории – например, ФСП аспектуальности, темпоральности, залоговости, локативности и т. п. представляют собой разно­видности языковых категорий. ФСП включают не только грамматические единицы, классы и категории как исходные систе­мы, но и относящиеся к той же семантической категории элементы их среды. Термин ФСП связан с представлением о группировке (упорядоченном множест­ве) взаимодействующих языковых средств и их системно-структурной организации (параллельный термин «функционально-семантическая категория» подчеркивает семантико-категориальный аспект того же предмета исследования). Понятие ФСП включается в систему понятий и терминов грамматики, исследующей языковые единицы не только в направ­лении от формы к значению, но и от зна­чения к форме.

Во многих отношениях это понятие опирается на теорию понятийных катего­рий И. И. Мещанинова, на учение В. В. Виноградо­ва о модальности как о семантической катего­рии, имеющей в языках разных систем смешанный лексико-грамматический характер. Виноградовым была выявлена система форм и видов выражения категории мо­дальности в рус. яз. в сфере синтаксиса, морфологии и тех лексических. элементов, которые, по выражению Л. В. Щербы, вы­полняют «строевую» роль.

В основе каждого ФСП лежит определенная семантическая категория — тот семан­тический инвариант, который объединяет разно­родные языковые средства и обусловли­вает их взаимодействие. Так, семантический инвариант аспектуальности, заключаю­щийся в передаче характера протекания и распределения действий (и др. разно­видностей предикатов) во времени, рас­крывается в системе содержательных ва­риантов, включающих такие признаки, как отношение действия к пределу, фазовость (обозначение начала, продолжения и завершения действия), перфектность, т. е. обозначение актуальности последст­вий действия (пересечение полей аспек­туальности и темпоральности). Каждый семантический вариант в рамках данного ФСП связан с определенными средствами формального выражения. ФСП пред­ставляет собой двустороннее (содержа­тельно-формальное) единство, охваты­вающее конкретные средства данного языка со всеми особенностями их формы и содержания.

Для структуры ФСП характерно со­отношение центра и периферии. Ядром (центром) ФСП является единица язы­ка, наиболее специализированная для выражения данной семантической категории. ФСП характеризуются многообра­зием структурных типов. Помимо моно­центрических (сильно центрированных) полей, базирующихся на грамматической ка­тегории (ср. в рус. яз. аспектуальность, темпоральность, объективную модаль­ность, персональность, залоговость, компаративность), существуют полицентри­ческие (слабо центрированные) поля, опирающиеся на некоторую совокупность различных языковых средств, которые не образуют единой гомогенной системы форм. Так, в рус. яз. к различным вариантам данного типа относятся поля таксиса, бытийности, состояния, субъектности, объектности, определенности/неопределенности, качественности, количественности, посессивности, локативности, причины, це­ли, условия, уступки, следствия.

Поля в разных языках, базирующиеся на одной и той же семантической категории, могут существенно различаться по своей структуре. Так, если в слав, языках центром поля аспектуальности является грамматическая категория вида, то в нем. яз., где нет вида как грамматической категории, центральную роль играют различные лексико-грам­матические средства выражения предельно­сти/непредельности действия. Если в «артиклевых» языках, например, в немецком, английском, французском, болгарском, сильно центрированное поле определен­ности/неопределенности опирается прежде всего на систему форм артикля, то в язы­ках, не имеющих этих форм, данное поле не имеет единого грамматического центра. Так, в рус. яз. в данном случае налицо поли­центрическое (слабо центрированное) ФСП рассеянной (диффузной) струк­туры (ср. такие средства, как некоторые разряды местоимений и количественно – определит. прилагательных, слово «один» как показатель неопределенности, порядок слов, фразовая интонация и т. п.).

Выделяются зоны пересечения по­лей (т. е. области взаимодействия семан­тических элементов разных полей, ср., например, семантические комплексы с аспектуально-тем-поральными, аспектуально-модальными элементами, с возможным участием эле­ментов качественности и т. п.). Группи­ровки ФСП. в данном языке образуют систему. Описание системы ФСП того или иного языка может рассматриваться как одна из задач функциональной грамматики. В центре современной ФГ – разработка принципов выделения ФСП. Также рассмат­риваются их системные отношения (основные группировки полей, их взаимосвязи), типы и разновидности, проблемы выделе­ния семантической доминанты поля, типологические, сопоставительные и диахронические аспекты теории поля. Разрабатывается теория ФСП и. в связи с понятиями системы и среды.

Коммуникативная грамматика представляет собой синтаксис текста, описанный через призму функционального и коммуникативного подхода. В центре коммуникативной концепции языка — человек как субъект речевой деятельности, социального общения, как лицо воспринимающее и осмысляющее мир. Один из основных инструментов коммуникативной грамматики — выявление позиции говорящего в отборе речевых ресурсов и организации текста. Этой позицией определяются различия коммуникатив­ных типов текста, речи, типов предложений, функциональные характеристи­ки языковых средств разных уровней.

Постепенно становится все яснее, что более результативным и более трудным оказывается не столько описание техники связей между предложе­ниями, сколько поиски пути к смыслу текста как целого через воплощающие его структуры. Движение по этому пути тормозят нерешенные вопросы грамматической теории, как следствие неорганического совмещения разно­временных лингвистических влияний. Важнейший из таких вопросов — о соотношении синтаксиса предложения и синтаксиса текста.

Очевидно, что без структурно-семантического, типового значения пред­ложения не было бы и смысла целого текста, но признать это иногда мешает традиционный синтаксический разбор, противоречащий реальной структуре предложения. Естественно допустить далее, что предложение, будучи коммуникативной единицей языковой системы, участ­вует в организации речевых, текстовых единиц. Но какими качествами отли­чается предложение в языковой системе от предложения в тексте?

Главным понятием в КГ является понятие коммуникативного регистра речи. Коммуникативные типы, или регистры, речи определены как понятие, абстрагированное от множества предикативных единиц или их объединений, употребленных в разнородных по общественно-коммуникативному назначе­нию контекстах, сопоставленных и противопоставленных по совокупности следующих признаков. Прежде всего, это а) характер отображаемой в речи действительности (динамика действия, процесса противостоит статике каче­ства, отношения); б) пространственно-временная дистанцированно^сть пози­ции говорящего или персонажа-наблюдателя и — соответственно — способ восприятия, сенсорный или ментальный (конкретно-единичные, референт­ные предметы, действия, явления противостоят обобщенным, нереферент­ным); в) коммуникативные интенции говорящего (сообщение, волеизъявле­ние, реакция на речевую ситуацию).

Создаваемые взаимодействием функционального и структурно-семантичес­кого планов, коммуникативные регистры реализуются в конкретных высказыва­ниях, текстах или их фрагментах, блоках. Противопоставленность регистров получает выражение в наборе языковых характеристик регистровых блоков.

В репродуктивном (изобразительном) регистре говорящий воспроиз­водит непосредственно, сенсорно наблюдаемое, в конкретной длительности или последовательной сменяемости действий, состояний, находясь — в ре­альности или в воображении — в хронотопе происходящего. Время — акту­альное, в настоящем, прошедшем или будущем. Выска­зывание репродуктивного типа (регистра) можно заключить в модусную рамку «Я вижу, как...», «Я слышу, как...», «Я чувствую, как...».

Информативный регистр предлагает сообщения о фактах, событиях, свойствах, поднимающиеся над наблюдаемым в данный момент, отвлечен­ные от конкретной длительности единичного процесса, не прикрепленные к единому с перцептором хронотопу. Это сфера не прямого наблюдения, а знания, полученного либо в результате неоднократного наблюдения, опыта, узуса, либо в результате логических, мыслительных операций. Высказывания ин­формативного регистра могли бы быть заключены в модусную рамку «Я знаю, что...», «Известно, что...».

В генеритивном регистре говорящий обобщает информацию, соотнося ее с универсальным опытом, охватывающим обозримую человеческим зна­нием протяженность линии времени, и поднимаясь на высшую ступень абстракции от событийного времени и места. В качестве субъектов предложения высту­пают генерализованные множества, классы существ, предметов, либо при­родные, социальные процессы как явления, понятия. Генеритивные высказы­вания облекаются в форму умозаключений, афоризмов, сентенций, пословиц: Просвещение ведет к свободе (Е. Дашкова); Слово звучит лишь в отзывчи­вой среде (П. Чаадаев); Под каждым Мнением заложено Сомненье, Как заповедный клад: то личной воли честь (Ив. Коневской); Чтобы рыбку съесть, надо в воду лезть (Пословица). В этом регистре нейтрализуется вер­тикальная оппозиция динамики/статики, повествования/описания: усиление абстрагированности от конкретного времени ослабляет активность действия; «вневременное» и всевременное действие становится способом выражения свойства, способности, характеристики.

Репродуктивный, информативный и генеритивный регистры служат сообщению (в широком смысле), взаимодействием их средств формируется структура монологического текста. По характеру коммуникативного обще­ния различаются монологические и диалогические речевые акты. Хотя это деление в значительной мере условно (известны формы взаи­мопроникновения диалога и монолога), все же преимущественно в диалоге реализуются, помимо трех названных регистров, еще и средства волюнтивного и реактивного регистров. Эти регистры не содержат собственно сооб­щения, но реализуют речевые интенции, соответственно, адресованного потенциальному исполнителю волеизъявления говорящего и экспрессивно-оценочной реакции на речевую ситуацию.

Итак, пять коммуникативных типов речи обнаруживают в интенциях го­ворящего разные виды его отношения к внеязыковой действительности, в том числе и к адресату, партнеру по речевому акту, что подытожено сле­дующей таблицей:

Естественно, что внутри каждого регистра можно различить его разно­видности, располагающие специфическими средствами оформления (повест­вование и описание в первых двух регистрах, классифицирующая информа­ция, обобщающе-логическая, информация о намерениях, информация гипо­тетическая, о возможных при каких-то условиях действиях и событиях; реак­ция согласия и несогласия, эмоциональная и интеллектуальная; побуждение как приказ, как просьба, мольба, требование, пожелание, совет, предостере­жение, инструкция и т. д.), при этом принцип деления подтверждается тем, что разновидности каждого регистра объединены его общим, инвариантным значением и в этом противостоят другим регистрам.

Каждый регистр обладает своей функцией:

Коммуникативная функция блоков репродуктивного (изобразительного) регистра заключается в воспроизведении, репродуцировании средствами языка фрагментов, картин, событий действительности как непосредственно воспринимаемых органами чувств говорящего, наблюдателя, локализован­ных в едином с ним хронотопе (реально или в воображении):

Кавказ подо мною. Один в вышине…

Коммуникативная функция блоков информативного регистра состоит в сообщении об известных говорящему явлениях действительности в отвле­чении от их конкретно-временной длительности и от пространственной от­несенности к субъекту речи. Этот критерий объединяет и суммирование узуальных, повторяющихся событий, признаков, и познавательные, квалификативные сведения о свойствах и связях предметов, явлений, абстрактных понятий. Нельзя не видеть и различий в степени абстрагированности от кон­кретного между этими двумя разновидностями информативного регистра. Может быть, стоит выделить последний в информативно-логический его подтип (ср.: [Золотова 1982, 350]), представляющий понятийную, концептуальную сферу в научных, аналитических, энциклопедических текстах. См. примеры фрагментов информативного регистра:

Татьяна (русская душою, Сама не зная почему) С ее холодною красою Любила русскую зиму (Пушкин);

Коммуникативная функция генеритивного регистра — обобщение, ос­мысление информации, соотносящее ее с жизненным опытом, с универсаль­ными законами мироустройства, с фондом знаний, проецируя ее на общече­ловеческое время за темпоральные рамки данного текста.

Волюнтивный регистр характеризуется коммуникативной функцией волеизъявления говорящего, побуждения адресата к действию.

Выразительна формулировка Дж. Серля: «Некоторые иллокуции... име­ют стремление сделать так, чтобы слова (а точнее — пропозициональное содержание речи) соответствовали миру; другие иллокуции связаны с целью сделать так, чтобы мир соответствовал словам» [Серль 1986; 172J. Волюнтивный регистр и представляет второй вид иллокуций.

В качестве разновидностей волеизъявления могут быть разграничены функции высказываний, содержащих: а) побуждение к речевому действию (чему служат и вопросительные предложения): Расскажи мне, няня, про ваши старые года; Ты ей знаком? — Я им сосед; Сказки: которая Татья­на? (Пушкин); б) побуждение к другим действиям: Открой окно да сядь ко мне (Пушкин); За нами, князь! прошу (Грибоедов); Настежь ворота тя­желые! (Блок).

Реактивная функция объединяет разной структуры предложения, не содержащие сообщения, но выражающие реакцию говорящего, эмоциональ­ную или ментальную, осознанную или автоматическую, на коммуникатив­ную ситуацию. Реактивную функцию выполняют также контактно-этикетные устойчивые речевые акты, предписываемые общест­венным узусом (Здравствуйте! Как поживаете? вопреки первоначальному значению в общем случае не выражают ни волеизъявления, ни непременного побуждения к разговору, это конвенциональные формулы, реактивно произ­носимые при встрече со знакомым лицом, так же, впрочем, как и типичный реактивно-вежливый отзыв, не содержащий информации: Спасибо, ничего!). Носителями реактивной функции являются прежде всего так называе­мые нечленимые, междометные предложения.

Ведущим средством организации и членения текста являются глаголы в установленных (по В. В. Виноградову) видо-временных функциях: аористивной и перфективной для совершенного вида, имперфективно-процес­суальной и качественно-описательной для несовершенного вида.

Также средствами являются некоторые виды безглагольных конструкций, модальные слова, дискурсные слова и пр.

ЛЕКЦИЯ 11. СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ МЕТОД: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ

ПЛАН:

1. Общеметодологические основы сравнительно-исторического метода

2. Краткая история сравнительно-исторического метода

3. Суть классического сравнительно-исторического метода: внешняя реконструкция

Повсеместное использование исторического метода практически во всех сферах науки о языке составило целую эпоху в развитии лингвистики, было господствующим и определяющим научным направлением в ней почти весь XIX в. (со времени появления первых работ Ф. Боппа в 1816 г. до работы Ф. де Соссюра «Курс общей лингвистики» в 1913 г.). Этот метод не утратил своего значения и в наши дни. По мнению некоторых лингвистов, именно благодаря историческому методу языкознание стало подлинной наукой, которая не только фиксирует, обобщает, описывает, классифицирует языковые факты, но и вскрывает многие закономерности, правила и принципы языковых изменений.

Основной прием исторического метода – сравнение исследуемых единиц во времени и между разными языками, поэтому его называют иначе сравнительно-и с т о р и ч е с к и м. Сравнение языковых явлений можно осуществлять с учетом внешних факторов и на основании внутриязыковых показателей. При этом внешние обстоятельства служат лишь фоном, на котором происходят языковые изменения, косвенным свидетельством состояния языка в рассматриваемый период времени. Часто специалисты вынуждены учитывать внешние факторы в связи с отсутствием письменных источников. Так, если не сохранились письменные памятники, но имеются свидетельства других культурных и материальных ценностей (памятники архитектуры, искусства, разнообразные изделия и т. д.), то по ним делают некоторые общие выводы о состоянии языка той эпохи. В тех случаях, когда имеются письменные памятники, относящиеся разным периодам времени, специалисты опираются при использовании исторического метода на их данные. Закономерный характер языковых изменений позволяет лингвистам не только фиксировать и сопоставлять факты, встречающиеся в памятниках, но и выходить за пределы имеющихся письменных источников, с высокой степенью достоверности прогнозируя наличие тех значений и форм языковых единиц, которые не отмечены в дошедших до нас памятниках.

Применяемые лингвистами в историческом славяноведений методы качественного анализа языковых фактов представляют собою: а) метод сравнения общих по происхождению, но отличающихся материально выразительных средств (звуков, звукосочетаний, фонем, морфем, слов и проч.) в разных родственных языках с целью выяснения характера былой общности этих средств и восстановления «праформ» — классический сравнительно-исторический метод; б) метод сравнения синхронных фактов одной и той же языковой или диалектной системы в целях выяснения ее прошлого состояния — метод гак называемых внутренних реконструкций, в) метод сравнения фактов разных родственных и неродственных языков с целью выяснения влияния одних языков на другие и заимствований из одних языков в другие и г) методы датирования языковых процессов.

Одной из универсальных закономерностей, по которым изменяется язык, является закон изменения форм и значений языка по аналогии. Именно аналогия однообразит формы языка, делает их обозримыми и легко запоминаемыми. На основании аналогии «работает» один из видов исторического метода – метод лингвистической реконструкции, используемый для вычисления состояния значения или формы определенной языковой единицы в заданный исторический отрезок времени. Для этой цели используются данные не только одного языка, но и родственных языков, диалектов, соседних неродственных языков и т. п. Так, например, русское слово сердце связано со словом середина и произошло от него; оно первоначально имело значение то, что находится в середине человеческого тела. Аналогичный путь развития прошло это слово в соседних неродственных языках (точнее, неблизкородственных) – финском, венгерском, мордовском, марийском, мансийском и др.

Если сравнение осуществляется на материале письменных памятников, то оно позволяет точно датировать исследуемые языковые факты и их значения. Так, современное русское прилагательное дошлый в значении «смышленый» (ср. чешское dosly «умный») находится на более далеком расстоянии от древнерусского причастия дошелъ, зафиксированного в Лаврентьевской летописи (XIV в.) в этом же значении «умъ молодъ, не дошелъ» (ср.: в современном русском умом не дошел), чем это же прилагательное в значении «спелый» (о хлебе) или «долинявший» (о звере) и т. п.

Важный источник сведений об истории язы­ка — памятники письменности. Прежде всего это, конечно, древние манускрипты. Однако изучать нужно и языковые изменения послед­них лет, так что вчерашняя газета тоже памят­ник письменности. Учёные сравнивают языко­вые факты, относящиеся к разным эпохам и засвидетельствованные в письменных текстах. Это позволяет им делать выводы о том, как из­менялись те или иные единицы языка и его си­стема в целом. Такой метод языковой рекон­струкции называют филологическим.

В современном русском языке слово доко­нать употребляется лишь в значении 'довести до крайности', 'погубить'. Это значение, если су­дить по памятникам русской письменности, отмечается с XVIII в. Более ранние тексты со­держат другое, «положительное» значение: 'со­вершить', 'сделать'. Согласно одному памятни­ку XVII в., «тот, которой доконает... похвалу емлет» (т. е. «тот, кто доведёт дело до конца, до­стоин похвалы»). Другое старинное значение этого слова — 'принять решение', 'установить', 'доказать что-либо'.

Филологический метод исследует главным об­разом старинные письменные тексты. Это очень почтенный метод, но у него, к сожалению, нема­ло недостатков. Три четверти языков мира — бес­письменные. Значит, изучать их историю по памятникам невозможно. Языков же с древней письменностью, позволяющей заглянуть в да­лёкое прошлое, совсем немного. Кроме того, письменность не всегда позволяет проследить изменения в устной речи. Письменность консер­вативна. Например, нормы очень архаичной анг­лийской или французской орфографии не ме­нялись столетиями и изменения в произношении на письме не отражались.

Наконец, письменность ориентируется на литературную норму и отгораживается от сти­хии устной (разговорной) речи. Устная речь имеет многочисленные отличия от письмен­ной, но они фиксируются очень редко (на­пример, у писателей, создающих речевой порт­рет своих героев). Наше языковое сознание, воспитанное на уважении к книжному слову, склонно относить особенности устной речи к ошибкам, нарушениям правил. Однако непред­взятое исследование разговорной речи показы­вает, что за этими мнимыми ошибками стоит собственная система. В письменной речи со­вершенно невозможны названия лиц вроде над нами живут, молоко носит; для разговорной речи подобные образования обычны: Над на­ми живут в Киев уезжают слышала; Молоко носит не приходила? Исследования показали, что это не сокращения конструкций типа те, которые над нами живут. Наоборот, книжные (полные) конструкции возникли на основе раз­говорных (неполных). В устной речи эту синтак­сическую незаконченность восполняет инто­нация; на письме интонация не передаётся, и письменный язык нуждается в каком-то добавоч­ном прояснении синтаксических связей. Всё это затрудняет исследования по истории языка. Ес­ли учесть, что многие иероглифические систе­мы письма, например китайская, вообще не пе­редают звучание слов, то становится понятной вся трудность реконструкции языков прошлого.

В современном русском языке существует не менее 15 тыс. слов, восходящих к праславянской эпохе, возраст которых больше тысячи лет. Од­нако из них в памятниках древнерусского язы­ка встречается приблизительно 8—9 тыс. слов. Да и те, которым «посчастливилось», могут впер­вые отмечаться весьма поздно. Например, та­кие слова, как гибкий, гриб, долото, журавль, каш­лять, клин, клоп, кусок, линять, липа, манить, мякина, ножка, впервые фиксируются с XVI в., а слова бабушка, брызгать, гнёт, груз, зевать, ли­са, малина, ноша, нырять, плутать — только с XVII в. Значит ли это, что приведённые слова ранее не употреблялись? Вовсе нет. Это очень старые слова, некоторые из них существовали, правда в иной фонетической форме, ещё в дославянскую эпоху. Они отсутствуют в ранних памят­никах из-за узкого состава жанров письменной речи, тематической ограниченности древних текстов. В самом деле, могли ли слова зевать, клоп или кутать оказаться в летописи, в дипло­матическом документе, в древнерусском перево­де Евангелия или в духовном поучении?

Европейцы давно заметили, что многие языки очень схожи. Уже в XVI—XVII вв. сходство не­мецкого и голландского, испанского и порту­гальского, французского и итальянского языков объясняли тем, что они произошли от общего предка. Тогда уже были известны семьи похожих друг на друга языков за пределами европей­ского мира — семитская и тюркская. Но всё это были лишь предположения. Доказывать родст­во языков ни в XVI, ни в XVII вв. ещё не умели.

Толчком, который положил начало сравни­тельно-историческому методу в языкознании, стало открытие европейцами древнего языка индийской культуры — санскрита. К концу XVIII в. Индия была завоёвана англичанами. Ин­дийцы казались европейцам совершенно на них не похожим и очень отсталым народом. К со­вершенно иному выводу пришёл Уильям Джонс (1746—1794), английский путешественник, ко­торый прожил долгое время в Индии, учился у наставников, знавших наизусть классические индийские тексты, в том числе и грамматику Панини. В 1786 г. в Королевском научном об­ществе в Калькутте он сделал доклад, перевер­нувший представления того времени об особом развитии европейских языков.

Оказалось, что культура индийцев древняя и очень богатая. У индийской мифологии на­шлось много общего с древнейшей мифологи­ей европейских народов, а главное — санскрит, древнеиндийский язык, оказался очень похо­жим на европейские языки. Человек, знающий только свой родной европейский язык, легко догадывается о значении большого числа сан­скритских слов. Особенно поражает сходство санскрита с древними языками европейской культуры — древнегреческим и латинским, в то время хорошо известными каждому образован­ному европейцу. Человеку, знающему эти язы­ки, понятна большая часть слов санскрита.

Доклад пришёлся кстати: к тому времени ис­торический подход стал ведущим научным методом во многих науках. Идея историческо­го развития овладела умами учёных. Сходство индийских языков с европейскими сразу было осознано как свидетельство общего происхож­дения народов — их носителей. Перед лингви­стами предстала единая индоевропейская семья языков, куда входят санскрит, греческий, ла­тинский, древнегерманский, древнеславянский и их современные языки-потомки.

Всего через четверть века после открытия санскрита появилась первая книга, посвящен­ная сравнительному изучению индоевропей­ских языков. Её написал выдающийся немецкий языковед Франц Бопп (1791 —1867). Другим за­мечательным учёным того времени и основа­телем германского языкознания был Якоб Гримм (1785—1863), имя которого всем извест­но с детства, потому что он не только изучал языки, но вместе с братом Вильгельмом (тоже языковедом; 1786—1859) собирал и издавал немецкие народные сказки.

Франц Бопп, Якоб Гримм и многие другие язы­коведы, среди которых первый русский учёный в этой области — Александр Христофорович Востоков (1781 — 1864), накопили значительный языковой материал. Они многое выяснили в истории различных индоевропейских языков. Например, в старославянских и древнерусских памятниках письменности существовали две осо­бые буквы: «юс большой» и «юс малый». Какие звуки они обозначали в древности, никто не знал. А X. Востоков, сопоставив между собой разные славянские и другие индоевропейские языки, ус­тановил, что этими буквами обозначались когда-то существовавшие носовые гласные. Учёные первого поколения индоевропеистов открыли, что между звуками разных индоевропейских язы­ков имеются регулярные соответствия. Звуковые сходства или различия между словами всех этих языков не случайны, а подчиняются строгим правилам. Однако языковедам мешали некоторые предположения, оказавшиеся ошибочными. На­пример, древность санскрита (известны памят­ники I тысячелетия до н. э.) подвела языковедов XIX столетия к неверной гипотезе о том, что это древнейший язык, на котором выражалась «пер­воначальная мудрость» индоевропейских наро­дов, и что все другие языки данной семьи про­исходят от него.