Annotation 3 страница

Он смотрел на нее спящую со смешанным чувством ненависти и притяжения. Своим ровным спокойным дыханием она наносила оскорбление раздиравшей его ярости. Как было бы просто — сесть на нее, сдавить хрупкую шею и держать, пока не задохнется. Ну да, а потом его арестуют и засадят за решетку. И получится, что она победила. Нет. Он выбрал другое решение. Единственно возможное. Оно потребует от него смелости, настойчивости и воображения, но из этого испытания он выйдет обновленным и свободным. Победителем. И еще долго будет смаковать свою победу. Пусть легавые его допрашивают — это неизбежно, — вести игру будет он. Он ответит на все их вопросы с взволнованной искренностью, а в душе будет ржать над ними. И они ничегошеньки не смогут ему предъявить. Он тихо покинул спальню, надел куртку и вышел из дому. Он не может долго оставаться поблизости от нее, даже если их разделяет стена. Он боялся, что не совладает с собой и даст волю гневу. Значит, надо обдумать продолжение плана.
Первую его часть он осуществил с поразительной легкостью. Воспользовался игрушечным арбалетом, подаренным дядей, когда ему было двенадцать лет. Этот арбалет был единственной вещью, сохранившейся у него с детства. Он так и не решился с ним расстаться. Через арбалет на него никогда не выйдут. Тетива давно разорвалась, механизм спускового крючка проржавел и покрылся въевшейся пылью, но это не имело никакого значения — с его-то золотыми руками ему ничего не стоило привести игрушку в порядок. Зато раздобыть болты оказалось куда труднее. Пришлось мастерить их самому из алюминиевых трубочек, каучука и суперклея. Самой большой проблемой оказались трубки. Поначалу он подумывал вытесать их из дерева, например из тонких веток орешника. Он даже предпринял несколько попыток, абсолютно неудачных. Трубки должны были быть прочными, легкими и отлично сбалансированными. Он долго ломал себе голову, пока наконец не нашел то, что ему было нужно, — случайно проходя мимо магазина, торгующего всякой экзотикой. Трубочки длиной сантиметров пятнадцать были подвешены на нитках к более толстой горизонтальной трубке. Продавщица объяснила, что при малейшем дуновении ветерка они приходят в соприкосновение и издают приятные звуки. Он подергал в руках эту штуковину, подняв металлический звон. И купил сразу две, потребовав скидку. Она согласилась уступить пять процентов. Его так и подмывало поторговаться еще, но хватило ума сдержаться. Платил он наличными. Она спросила, не желает ли он, чтобы покупку ему упаковали в подарочную бумагу, и он чуть не расхохотался.
Мастеря болты, он испытывал огромное наслаждение. Его план понемногу обретал черты реальности. Блестящие железяки казались ему крошечными снарядами. Вскоре в коробке из-под воздушного фильтра уже лежали двадцать два арбалетных болта. Разумеется, столько ему не понадобится, но он же должен потренироваться — и перед началом, и между этапами. Импровизация в его планы никак не входила. Тренироваться он выходил во двор за гаражом, загроможденный остовами разбитых машин и железным ломом, но вскоре его осенила новая идея. Надо провести испытания на месте. Он долго взвешивал все за и против. Это было рискованно, даже опасно. Его могли заметить и опознать. Однако приняв минимальные меры предосторожности и чуть изменив внешность, риск можно свести к нулю, зато результат будет гарантирован. Ничто не сравнится с полевым опытом. Разумеется, он не собирается делать полтора десятка выстрелов — пары-тройки вполне достаточно. На свою жертву он наткнулся случайно — как и на алюминиевые трубки. Но его сила как раз и заключалась в умении использовать подвернувшийся случай. На нем же базировалась и безупречность его замысла. Вообще-то он обратил внимание на эту женщину в те дни, когда его план еще только начинал созревать. Совпадение его мыслей с появлением потенциальной жертвы показалось ему благоприятным знаком и убедительным доказательством того, что он на верном пути. Он увидел, как она входит в вагончик, служивший на стройке передвижной конторой, и что-то его неприятно кольнуло, настолько она напоминала фигурой его жену, вернее сказать, стерву, мечтавшую его погубить. Та же летящая, почти невесомая походка, та же трудноуловимая смесь силы и слабости, в давние времена покорившая его, а сегодня вызывавшая одно желание — бить и убивать. Как он любил ее! Пока она не превратилась в жирную беременную уродину. А потом еще произвела на свет эту козявку, эту карикатуру на человеческое существо, укравшую у него ее любовь и заботу. Потом он осторожно навел справки. Похожая на его жену женщина была супругой архитектора и по какой-то надобности явилась навестить мужа. Можно ли будет связать его с ней? Он решил, что нет. На стройке крутились сотни людей. Он и сам оказался здесь временно, заменяя другого работника. Официально он числился на совсем другой стройке. Никаких письменных документов, где упоминалась бы его фамилия, на этом объекте не существовало. И женщина больше сюда не приходила. Раздобыть адрес архитектора было первой и самой легкой задачей. В обеденный перерыв он порылся в учетных карточках и нашел адрес бюро, в котором работал архитектор. Дальнейшее стало вопросом организации и терпения. Он отправился в бюро, нацепив на голову мотоциклетный шлем, и выдал себя за курьера, которому надо срочно доставить пакет по домашнему адресу архитектора. И получил его на счет раз. Он занял наблюдательный пост в скверике напротив дома. По утрам женщина выходила из подъезда, и он следовал за ней. Выяснив, где она работает, он по вечерам приходил и поджидал ее. Дважды он ее упустил, но вскоре понял, что домой она возвращается в разное время, иногда к девяти часам, иногда намного раньше. Очевидно, она с кем-то встречается, но узнать, где и с кем, не представлялось возможным. И только по четвергам она возвращалась точно в одно и то же время. После работы она шла не домой, а в муниципальный бассейн, расположенный неподалеку от ее дома, где в обществе еще двух десятков женщин занималась водной гимнастикой. По утрам в эти дни, помимо обычной дамской сумочки, она выходила со спортивной сумкой в руках. Видно, так спешила поплавать, что ни минутки терять не хотела. Вот в четверг он ее и подловит. Он тщательно исследовал маршрут и расписал его по минутам. Она всегда ездила на метро. Шестнадцать остановок, две пересадки. Вечером она быстрым шагом выходила со станции метро, пересекала улицу, не дожидаясь сигнала светофора, поворачивала направо, еще раз направо и устремлялась по узенькой улочке — на самом деле просто проулку, — с одной стороны застроенной обветшалыми домами, по большей части предназначенными на снос и нежилыми, а с другой — перегороженной высоким серым забором, за которым была стройка. Эта маленькая улочка выходила на шумный торговый проспект. Туда, не сбавляя темпа, и направлялась женщина, чтобы потом повернуть направо и попасть в неширокий проезд, где и располагался муниципальный бассейн. Лучше всего подкараулить ее на маленькой безлюдной улочке. Три четверга подряд он ждал ее, стоя на углу улочки, там, где она выходила на проспект. В первый раз она появилась без трех минут семь, во второй — в две минуты восьмого, в третий — без одной минуты семь. Значит, ему надо быть на месте с запасом в две-три минуты, и тогда он точно ее не упустит. Разумеется, оставалась проблема с другими прохожими, но в этот вечерний час улочка неизменно оставалась пустынной. Он двинется ей навстречу в шесть сорок пять с тем, чтобы к моменту ее появления достичь примерно середины улочки. Остальное — вопрос тренировки и удачи. Как раз посередине там стоял брошенный дом с заколоченным подъездом. В субботу утром он наведался в мэрию и заглянул в кадастр. Интуиция его не подвела. Можно было переходить к подготовке последней части плана.
Накануне назначенного дня его начали одолевать сомнения. Он еще раз прокрутил в голове весь план. Нет, он ничего не упустил. Если что, он просто отложит ненадолго его исполнение. И все-таки его лихорадило, и он боялся, что не совладает с нервами. На стройке разругался с другим рабочим и чуть не полез в драку. Опасаясь, что не сдержится и даст волю кулакам, после работы не пошел домой и переночевал в гараже, возле своей машины. Однако утром четверга, которое выдалось ясным и свежим, на него снизошло спокойствие. Мысль работала четко, в теле ощущалась бодрость. Даже воздух показался ему каким-то особенным, впрочем, возможно, это объяснялось его собственным состоянием. Краски и формы, мельчайшие детали — что внутри тесного гаража, что на улице — представали перед ним с необычайной резкостью. То же касалось звуков и запахов. Ощущение странное, но вовсе не противное. Во всяком случае, соответствовавшее его обостренной восприимчивости. Он немножко потренировался на заднем дворе, потом подточил стальные болты и прошелся по ним ножовкой. Он был готов. Еще раньше он решил, что возьмет с собой всего один болт. Сейчас он сунул его вместе с маленьким арбалетом во внешний карман зеленой куртки, несколько лет назад купленной на распродаже военного обмундирования, — это был накладной карман, широкий и глубокий. Главное, из него ничего не выпирало наружу, зато извлечь оружие он мог за три секунды, стоило лишь сунуть в карман правую руку. Бригадиры переодевались в вагончике. Он повесил куртку в отведенный ему металлический шкафчик, натянул комбинезон и запер замок, приобретенный на собственные деньги. Он все еще обдумывал детали, хотя никаких сомнений у него уже не оставалось. Он отлично подготовился. И знал, что все пройдет как надо. Работу он выполнял механически, но без огрехов, ибо это тоже было частью плана. Он не мог позволить себе ни малейшей оплошности, но в своем новом состоянии он чувствовал себя защищенным от любой досадной ошибки. Другие рабочие поглядывали на него с недоверием, наверное, догадываясь, что он что-то затевает, но он не поддался на провокации. Какой-то частью своего существа он пребывал на той самой узенькой улочке и без конца воображал всякие случайности, которые могут завершиться для него катастрофой. Словно он вновь и вновь смотрел один и тот же фильм — правда, в разных вариациях. Однако эти мысли не будили в нем беспокойства. Напротив, они помогали ему еще раз проверить все свои расчеты и сосредоточиться на том, что предстояло совершить. Со стройки он ушел в двадцать минут шестого и даже остановился поболтать с другим бригадиром. Он не торопился. Машина запущена. На улочку он явился за полчаса до решающего момента. Проверил, все ли в порядке, и без четверти шесть занял позицию на углу. В руке он держал газету, делая вид, что просматривает заголовки. Он уже натянул прозрачные пластиковые перчатки, очень тонкие, — точь-в-точь такие же часом позже наденут на руки комиссар Мартен и криминалисты. Шесть сорок шесть. Он сунул свернутую газету в карман и твердым, но не суетливым шагом двинулся вперед. Улочка представляла собой островок тишины и спокойствия. Кроме него, здесь не было ни души. Он сунул правую руку в карман, достал арбалет и быстро зарядил его. В тот же миг в конце улочки показалась она. Слишком рано. Он почувствовал, как ёкнуло в груди сердце, и слегка замедлил шаг. Он шел, опустив вниз правую руку и прижимая практически невидимый арбалет к бедру. Ничто в его походке не должно было встревожить женщину. Она приближалась к нему, безмятежная и равнодушная. Она и не подозревала, что жить ей осталось считаные секунды. Поравнявшись с домом, он прижался к стене, демонстрируя, что готов пропустить женщину. Она шла, глядя прямо перед собой и чуть опустив глаза. Он хорошо знал этот невидящий взгляд, каким смотрят люди, уверенные, что никто не посмеет встать у них на пути. Он положил указательный палец на спусковой крючок. Их разделяло еще около тридцати метров. Он остановился напротив подъезда и толкнул дверь, словно собирался войти внутрь. Он даже сделал шаг вперед, но тут же развернулся. До женщины оставалось пятнадцать метров. Он поднял руку и прицелился ей в горло. Невероятно, но она по-прежнему его не видела. Или не хотела видеть, как ребенок, от страха закрывающий глаза в темноте. Он вытянул руку, сделал плавный выдох и медленно нажал на спуск. Его движения были идеально синхронизированы. Как только палец дошел до упора, он задержал дыхание. Арбалет выстрелил, в желобок упал маленький крючок, удерживавший тетиву. Освобождаясь, тетива сухо щелкнула, и болт полетел к цели. Остро отточенная стальная стрелка пронзила кожу и плоть в точно намеченном месте. Женщина не почувствовала боли — только шок. Ее тело продолжало двигаться в заданном режиме. Она сделала один шаг, подняла руки, словно прикрываясь от опасности, сделала второй, широко открыла рот, распахнула глаза и упала лицом вперед. Он подбежал к ней и склонился над телом. Из горла у нее толчками выливалась кровь. Боли она, судя по всему, не испытывала, но вдруг протянула к нему руку и уставилась на него умоляющим взглядом. Впрочем, ее взгляд уже мутился. Она пошевелила губами, произнесла несколько слов, значения которых он не понял, уронила руку и закрыла глаза, как будто догадалась, что он ей не поможет, и больше не хотела на него смотреть. Он выпрямился. До него дошло, что он теряет драгоценные минуты. Из-за нее. Он поискал болт. И обнаружил его у самой стены, метрах в трех от распростертой женщины. Он перешагнул через нее, чтобы подобрать болт, и в эту секунду услышал позади рев сирены. Он замер, пораженный. Бросился к подъезду, охваченный неописуемым ужасом, вбежал внутрь, наступив по пути на руку жертвы, и захлопнул за собой дверь. Трясущимися руками, обливаясь холодным потом, задвинул дверную щеколду и только тут понял, что вой сирены удаляется. С той стороны двери не доносилось ни звука. Наверное, стоило выйти и забрать болт, но он не решился. Слишком поздно. А, пусть. Все равно через стрелку следователям на него не выйти, тем более что перед использованием он ее тщательно протер. Он двинулся через необитаемый дом, закрывая за собой каждую очередную дверь. Ноги вывели его в подвал, откуда он поднялся в подъезд соседнего жилого дома. На улицу он вышел в нескольких метрах от станции метро. Вот и все. Удалось. Его план сработал. Страх отступил, вытесненный ни с чем не сравнимым ощущением легкости. Он сильнее всех. Он непобедим. В метро ему улыбнулась какая-то девушка. Если б только она знала! Он увидел в вагонном окне свое отражение и тоже улыбнулся. Он чувствовал себя способным покорить весь мир. И только сейчас, глядя в стекло, заметил, что держит под мышкой сумку. Он не поверил своим глазам и опустил голову. Так и есть. Матерчатая сумка. Спортивная сумка убитой женщины. Его снова охватила паника. Он испугался почти так же, как тогда, при звуках сирены. Он выскочил из вагона на следующей же остановке и помчался вперед, не разбирая дороги. Только забежав в тихий безлюдный скверик, он остановился. Рассмотрел содержимое сумки. Полотенце, пластиковые шлепанцы, шапочка для душа, флакон жидкого мыла, защитный крем и купальник. Затолкав барахло обратно в сумку, он дошел до первого мусорного контейнера, откинул крышку, намереваясь выбросить сумку, но вдруг, сам не понимая почему, передумал. Глава 8

Не успел Мартен прийти на работу, как ему позвонил судья, которому поручили вести дело. Бартель был из старичков, и они с Мартеном хорошо знали друг друга. Судья попросил его срочно приехать. Мартен отправился во Дворец правосудия, сдал предварительный отчет секретарю, который его зарегистрировал, и в общих чертах изложил Бартелю обстоятельства дела. Бартель был специалистом по финансам. Заниматься убийствами он не любил и предоставил Мартену чрезвычайно широкие полномочия. — У меня двести дел на руках, из них восемьдесят — срочные, — объяснил он, провожая полицейского до дверей. — Так что вы уж постарайтесь сами там разобраться. Я вам доверяю. Мартен поблагодарил его и вернулся к себе в контору. Подобный стиль взаимоотношений с судебными органами его вполне устраивал. Заметив возле кофемашины Жаннетту, Мартен вытаращил глаза и воскликнул: — Ну и дурак же я! Под ее изумленным взглядом он прошествовал в свой кабинет и сорвал с телефона трубку, торопясь проверить, не ошибся ли он. За ним следом ворвалась Жаннетта. — Я столкнулась с Русселем, — сказала она. — Он ждет вас у себя. — Чуть позже, Жаннетта, — отозвался Мартен, услышав, как на том конце провода сняли трубку. Сестра погибшей Эмелина подтвердила все то, о чем рассказала накануне, и принялась плакать. Он пообещал ей перезвонить, как только у него появятся новости, набрал номер экспертной службы и попросил к телефону Билье. Ее ответ подтвердил, что интуиция его не обманула. Жаннетта вопросительно смотрела на него из дверного проема. — Я совершенно упустил из виду одну вещь, которая может оказаться чрезвычайно важной, — объяснил он ей. — Жертва ходила в бассейн. Значит, рядом с телом должна была валяться спортивная сумка с полотенцем и прочим. Но мы ничего такого не нашли. То есть убийца унес сумку с собой. — Думаешь, в ней лежало что-то ценное? — Вряд ли, но это мы проверим. На работу к ней ты уже ходила? — Как раз оттуда. Они там просто раздавлены. На Армель Деплеш там все держалось. Деловая, дружелюбная, способная разрулить любой конфликт… — Никаких трений ни с кем? — На первый взгляд нет. Мало того, после ее гибели они оказались в жутком дерьме. Она занималась раскруткой фильма, который только что закончили снимать, и заменить ее некем. — У них ничего не пропало? Ну там, важные бумаги, документы, что-нибудь еще в этом роде? — Нет. Да и кого это могло бы заинтересовать? У нее даже драгоценности не украли. И записную книжку… — Что-то страшновато мне, — сказал Мартен, усаживаясь в свое кресло. — Что-что? — Если мы не установим этот чертов мотив… Она кивнула. Она отлично понимала, что он имеет в виду. — Не забудь, тебя ждет Руссель. Он резко вскочил из-за стола и вышел из кабинета. Жаннетта вздохнула. Если Мартен не ошибается, если его опасения подтвердятся и за первым убийством последуют новые, это означает, что им предстоят долгие недели напряженной работы вне всяких графиков и без выходных. Ее дочке исполнилось два года, и каждое утро, целуя ее на прощание, она чувствовала, как у нее прямо-таки сердце разрывается. За переработку им никто не заплатит, и, спрашивается, на какие шиши ехать летом отдыхать. Да и мужу, который и без того все заметнее проявляет недовольство, это вряд ли понравится… Нет, нельзя так рассуждать, оборвала себя Жаннетта. Молодая, ни в чем не повинная женщина погибла ужасной смертью. Свершилась чудовищная несправедливость. А она слишком хорошо знала себя, чтобы понимать: пока они не доведут расследование до конца, пока не установят истину — если только, как это часто случалось, руководство не отберет у них дело, — не видать ей ни сна, ни покоя.
Мартен миновал длинный коридор, толкнул небольшую дверь, вскарабкался по винтовой лестнице, распахнул еще одну дверь и очутился в другом коридоре, отличавшемся от первого только цветом линолеума — светло-зеленым вместо коричневого, — спустился на несколько истертых ступенек, открыл очередную дверь и вышел на площадку между этажами монументального здания мэрии. По мраморной лестнице, устланной красной ковровой дорожкой, он поднялся на последний этаж и узким чердачным коридором со скрипучим полом добрался до нужной ему двери, в которую и постучал. Открывшей ему женщине было за пятьдесят. Забранные в пучок чуть вьющиеся волосы с легкой сединой, овальные очки в металлической оправе, прекрасные голубые глаза, выразительный рот, аппетитная пухлая фигура… Но главным достоинством Лоретты — во всяком случае, по мнению Мартена — оставался голос, богатый модуляциями и способный по желанию обладательницы то обволакивать собеседника мягким бархатом, то колоть его и резать не хуже ножа. Они относились друг к другу с величайшим уважением, какое способны питать друг к другу только настоящие враги. По профессии она была психологом, имела кучу званий и даже написала три книжки, по двум из которых училось подрастающее поколение. Но подлинным ее призванием, удовольствием и смыслом жизни было то, чем она занималась в этом скромном кабинетике под самой крышей, беседуя со слетевшими с катушек мужчинами и женщинами. Каждую отставку, каждое временное отстранение от службы, каждое самоубийство полицейского она воспринимала как личное оскорбление. Вдоль стен тянулись стеллажи, плотно уставленные книгами и журналами; громоздились они и на полу, покрытом восточным ковром веселенькой яркой расцветки. — О, никак это Мартен? Наконец-то решились меня навестить! — воскликнула она, иронично улыбаясь. Протискиваясь в кабинет, он слегка задел ее пышное бедро. — Вы мне приснились, — произнес он, усаживаясь в кресло напротив письменного стола, занимавшего три четверти тесного помещения мансарды. — Я был взволнован. — Мы вместе работали над каким-то делом? — удивленно спросила Лоретта. — Не совсем. Мы трахались. В действительности это провокационное заявление было выдумкой только наполовину. Похожий сон и правда приснился ему два месяца назад, только он проснулся раньше, чем успел осуществить свое намерение, отчего у него осталось неприятное чувство незавершенности. Однако сон его заинтриговал: наяву он никогда не думал о ней под этим углом. Она отвернулась, пряча смущение, но Мартен видел, что она покраснела, и это доставило ему некоторое удовольствие. Но вот она снова села лицом к нему, непроизвольно подобрав под кресло ноги. — И это все, что вы хотите мне сказать? — усмехнулась она. К ней вернулся весь ее апломб. — Вы уже многие годы мечтаете со мной переспать. Как, впрочем, большинство мужчин мечтает переспать с большинством знакомых женщин. И наоборот. Мои прелести здесь ни при чем. Она была замужем трижды, и сейчас жила одна, но не в одиночестве — если верить слухам. — У вас усталый вид, — добавила она. — Работы много? — Только не надо профессионального сочувствия, — сердито отмахнулся он. Она тотчас же примирительно подняла ладонь: — Извините. Всем своим видом она давала понять, что на своем веку таких, как он, видала-перевидала. В разговорах с ней он быстро впадал в агрессивный тон, за что потом на себя злился. Возможно, ему хотелось завязать с ней более близкое знакомство, хотя он побаивался ее прекрасных голубых глаз, способных читать в нем, как в открытой книге. Она скрестила пальцы: — Если у вас личная проблема, Мартен, запишитесь ко мне на прием. Если вам нужен совет, у меня есть на вас ровно десять минут. — Вчера неизвестный убил выстрелом в горло из арбалета молодую, красивую, замужнюю бездет ную женщину. Убийство явно преднамеренное и тщательно подготовленное. Он целился ей в лицо, стрелял метров с десяти и, судя по всему, больше к ней не притрагивался. Мотив неясен. В жизни женщины и ее мужа нет ничего, что навело бы нас на след. При ней были драгоценности, были деньги, но он украл только спортивную сумку, с которой она возвращалась из бассейна. Психолог позволила себе несколько секунд раздумий. — Интересно, — произнесла она наконец. Вжалась в кресло, сняла очки и принялась задумчиво покусывать свои полные губы. Он молча ждал. — Почему вы подчеркнули, что он целился ей в лицо? У вас есть на это какая-то особая причина? — Да нет. Сам не знаю. Просто это представляется мне важным, хотя я не понимаю почему. Возможно, это вообще не имеет значения. Либо она его не знала, либо знала. В последнем случае не исключено, что он хотел, чтобы она видела, кто ее убивает. Но что-то здесь не вяжется. Все, кто с ней общался, в один голос утверждают, что у нее не было никаких врагов. Муж любил ее без памяти, сестра обожала, коллеги тоже. Она вела абсолютно размеренную жизнь — разлинованную, как нотная бумага. — Я понимаю, что вас беспокоит, — сказала она, снова водружая на нос очки. — Отсутствие мотива… Вы справлялись с картотекой? Насчет преступлений схожего типа? — Проверим сегодня утром. — Будем надеяться, что это предположение не подтвердится, — со вздохом произнесла она. — Но с таким малым количеством улик… Она не договорила, да это было и не нужно. Любое немотивированное преступление может означать начало серии. Праздник сердца для прессы, кошмар для полиции. — Не вешайте нос, — сказала она, поднимаясь. — Я психолог, а не вещунья. Сообщите мне больше данных, и я сделаю все возможное, чтобы вам помочь. Она пожала ему руку. — Доверьтесь своей интуиции, Мартен, — в заключение проговорила она, подталкивая его к двери. — Думаю, вы правы. Дело не в украденной сумке. Фетишист унес бы с места преступления трусы или туфли. Или прядь волос. Главное, что он пошел на риск и стрелял ей в лицо. И стрелял наверняка. Да, кстати, по поводу вашего сна. Как у нас с вами было? Ничего? Он ушел, не оборачиваясь, но до самого конца коридора слышал ее смех. Глава 9

Вот уже почти месяц она его практически не видела. Почти месяц он ее не бил. Возвращаясь с работы, она по многочисленным признакам догадывалась, что он заходил домой: принимал душ, забирал чистую одежду, лазил в холодильник. Но все это он проделывал в ее отсутствие. Всего дважды они вечером столкнулись лицом к лицу, и оба раза он прошел мимо, не удостоив ее взглядом. Иногда она просыпалась среди ночи с колотящимся сердцем. Она знала, что он здесь, в доме. Ей чудилось, что он заходит в спальню и смотрит на нее. Чего он хочет? Что замышляет? Почему он вдруг так резко изменился? Что с ним произошло? Она слышала его тяжелые шаги на лестнице. Слышала, как он забирается на чердак или шурует в кладовке, прежде служившей детской комнатой. Что ему там нужно? Однажды она случайно перехватила его взгляд в зеркале над камином в гостиной и в этом мимолетном взгляде с изумлением прочла какую-то лукавую усмешку. Впрочем, он сейчас же отвернулся. Она понемногу перестала бояться его беспричинных взрывов ярости, но настоящий страх, тот, что гнездился в самых потаенных уголках ее души, никуда не делся. Она была уверена, что правильно расшифровала значение того странного взгляда, каким он смотрел на нее, не подозревая, что она его видит. Она точно знала, вернее, чувствовала: он что-то затевает. Она не имела ни малейшего понятия, что это может быть, но не сомневалась: это напрямую связано с ней и не сулит ей ничего хорошего. Раньше она точно знала, что угрожает ей вечером. Теперь она не знала ничего, и это было хуже всего. Да, привычный физический страх стерся, зато новый, безымянный страх преследовал ее повсюду: на работе, в метро, дома. И без того запуганная, измученная стыдом, она уже давно воздвигла вокруг себя непроницаемую стену, пробить которую было не под силу никому, включая ее родную сестру. На обеденный перерыв она всегда уходила одна, чаще всего дождавшись, когда коллеги вернутся в офис. Если ее спрашивали, почему она не обедает в общей компании, она отговаривалась срочной работой или необходимостью забежать в магазин. Но сейчас все стало намного хуже. Ей казалось, что ее заперли в стеклянной камере, где нечем дышать. Свою работу она старалась делать безукоризненно, но, вернувшись домой, садилась к столу в гостиной или на кухне и сидела так, не шевелясь, а потом, подняв глаза, обнаруживала, что прошло уже два часа. Поскольку ужинала она теперь в одиночестве, то все чаще предпочитала обходиться вовсе без еды. Спать ложилась не раздеваясь, по два, а то и по три дня не меняла одежду — это она-то, помешанная на чистоте. Сослуживцы, как мужчины, так и женщины, пытались ее разговорить, но вскоре махнули на нее рукой, побежденные ее молчаливым равнодушием. Она и не подозревала, какими взглядами они провожают ее и какими репликами обмениваются у нее за спиной. Она старательно выписывала колонки цифр — они оставались единственным, на чем она еще могла заставить себя сосредоточиться. Как-то раз к ней подошла одна из начальниц — темноволосая женщина с решительной походкой, — и она внутренне вся сжалась, готовая к побоям. Господи, да что она, с ума сходит, что ли? Уж здесь-то ее точно никто бить не станет. Женщина склонилась к ней так близко, что едва не уперлась в нее лбом. Ее глаза пылали гневом. — Прервитесь и зайдите ко мне в кабинет. Немедленно, — с трудом сдерживая злость, сказала она. Вокруг мгновенно стихли все разговоры. Впрочем, она этого даже не заметила. Поднялась из-за стола и пошла за начальницей, которая быстрым шагом уже покидала помещение. Начальница закрыла за ними дверь кабинета и развернулась к ней. — Что на вас нашло? — сухо спросила она. Она заморгала глазами. Что она имеет в виду? — Очень хорошо. Продолжайте и дальше прикидываться дурочкой. Мне только что звонил наш аудитор. В балансе полно ошибок. В таком виде его невозможно отправлять на внешний аудит. Вообще непонятно, как вам удалось допустить столько ляпов, и каких! Повторяю свой вопрос: что на вас нашло? Слова потрескивали где-то на обочине ее сознания, не до конца проникая в мозг. Она понимала, что женщина рассержена, но причина негодования от нее ускользала, да и, честно говоря, была ей безразлична. Она посмотрела в окно, затем перевела взгляд на свои пальцы. — Что с вами творится, Розелина? — спросила начальница, с неожиданной силой беря ее за руку. Она вскинула было руку, защищая лицо, но тут же уронила ее. Начальница покраснела и выпустила ее руку, словно обжегшись. — Вы что, подумали, что я могу вас ударить? — совсем другим голосом спросила она. Розелина не ответила, горько сожалея, что бессознательным жестом выдала себя. У женщины смешно скривилось лицо и раздулись ноздри. — У вас свитер весь в пятнах. От вас пахнет потом. Вы ни с кем не разговариваете. Вы перестали за собой следить. На вас это совсем не похоже. Розелина! Вы меня слышите? Что с вами происходит? Она покачала головой. Надо что-нибудь ответить, иначе от нее не отцепятся. Женщина по-прежнему не сводила с нее глаз. Она больше не выглядела сердитой, скорее — озабоченной. — Розелина, вы не хотите со мной разговаривать? Не хотите сказать, что с вами случилось? Она напряглась, сообразив, что угодила в ловушку. Рассказать о том, что с ней случилось?Это казалось настолько немыслимым, что почти развеселило ее. Прежняя Розелина наверняка залилась бы громким хохотом. Нельзя. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы начальница догадалась, что на самом деле происходит. Розелина сама не понимала почему, но твердо знала: надо во что бы то ни стало избавиться от этого внимательного, пронизывающего, почти плотоядного взгляда. Надо бежать. Это придало ей сил, и она сумела выдавить из себя подобие улыбки. У нее было такое чувство, будто она вообще разучилась говорить. Язык в пересохшем рту стал тяжелым, как гиря. — Я не очень хорошо себя чувствую, — наконец пробормотала она. Неловко развернулась, на ощупь нашла дверную ручку и вышла в коридор, каждую секунду опасаясь, что начальница нагонит ее и прикажет вернуться в кабинет. На минутку заглянула в свою комнату — забрать сумку и куртку. Она не помнила, как добралась до дому. Дома никого не было. Она и в самом деле паршиво себя чувствовала. Настолько паршиво, что уже не справлялась с работой. Последняя ниточка, связывавшая ее с реальным миром, истончалась на глазах. Она легла на бок, подтянула коленки к груди и провалилась в сон. Глава 10